не поклоняся им и не служи им»
(Исход, 20:4-5)
1.
Древняя мудрость гласит: «Не сотвори себе кумира!». Это особенно актуально сегодня в России в связи со спорами о «конце демократии». Специфика мышления наших либералов, клянущих Путина за авторитарный поворот, как раз и состоит в том, что они превратили одно из политических явлений — демократию западного образца — в кумир подобно тому, как древние народы превращали в кумиры, обожествляли явления природы — солнце и луну, ветер и океан. Наши либералы свято верят, что демократия англо-саксонского типа обладает чудесными свойствами и стоит ее установить в любой стране, как снизится преступность, исчезнет коррупция, повысится экономический потенциал и т.д. Точно так же, как вавилоняне верили, что стоит прикоснуться к статуе бога солнца, как парализованный будет исцелен и сам пойдет, а у прокаженного исчезнут безобразные струпья. Более того, если установление этой демократии не приводит к желанному эффекту, то наши либералы, в полном согласии с мировоззрением идолопоклонника, начинают винить наши российские народы и, прежде всего, русский народ. Он, дескать, недостаточно культурный, цивилизованный, толерантный, он недостоин того, чтобы прекрасные боги демократии, правового государства, разделения властей облагодетельствовали его своими чудесами, как они сделали с «хорошими» и «толерантными» народами Западной Европы и Северной Америки. А значит, мол, нужно каяться – за коммунизм, за православие, за царизм, за сталинизм, нужно хлестать себя плетьми – в газетах, журналах, на площадях, нужно ползти на коленях на благословенный Запад и целовать пыльные стопы тамошних главных жрецов демократии…
2.
Это не публицистический перехлест, перед нами действительно идолопоклонство в точном смысле слова. Ведь идолопоклонство, если говорить о нем не на языке теологии, а на языке философии, есть не что иное, как восприятие относительного как абсолютного, а наши либералы как раз и считают, что демократия западного образца – с парламентом, партиями и гражданским обществом — есть
Все это очень и очень напоминает не рациональные суждения, а фанатическую веру, причем веру, очевидно, ложную, потому что речь идет о поклонении тому, что по природе своей является относительным. Если мы спустимся с небес прекраснодушных разглагольствований на грешную землю и возьмем на вооружение обычный здравый смысл, то мы вынуждены будем признать: демократия, как и всякий другой политический строй, есть лишь инструмент, выполняющий строго определенные общественные функции. «Не общество для демократии, а демократия для общества» — если перефразировать фразу из той древней Книги, которую мы цитировали в начале статьи. А каждый инструмент предназначен только для ограниченного круга целей и предполагает весьма специфичные условия своего использования; скажем, молотком можно вбивать гвозди, но нельзя наладить часы, а тот, кто попробует завести часовой механизм, опустив на него молоток, тот простонапросто лишится часов. Тем более это касается сферы политики, где все изменчиво, непостоянно, где неприменимы некие общие, «вечные формулы». Как сказал об этом русский мыслитель Л.П. Карсавин: «…Надо раз навсегда устранить утопическую мысль о возможности создать идеальную государственную организацию, которая годилась бы для всех народов и всех времен…»1.
Даже либералы, только, конечно, разумные и способные к логическому мышлению, а не повторяющие, как мантры, фразы из «Декларации прав человека», понимают, что есть целый ряд условий, когда демократия западного типа в полном ее формате начинает «давать сбои», и тогда просто необходимо несколько ее ограничить. Например, после того, как через «ворота демократии» в «цивилизованную Европу» пришел нацизм, даже в странах, гордящихся своей свободой, официально запрещена деятельность так называемых экстремистских партий. Те же самые ограничения распространяются и на пропаганду соответствующих идей, и никто из либералов на Западе не сокрушается по поводу такого урезания демократических свобод.
И это в состоянии мира и довольно стабильного и позитивного развития экономики, а в случае войны или экономического кризиса гораздо более явное сворачивание демократии в самих демократических странах является вполне легитимной и не вызывающей возражения мерой. Тут уже используются и государственное вмешательство в экономику, столь ненавистное либеральным сторонникам понимания государства как «ночного сторожа» или прямое цензурное наступление на пресловутую свободу слова.
Так, Франклин Делано Рузвельт во время Великой депрессии в США весьма решительно использовал государство в качестве инструмента регулирования экономики. А во время первой иракской войны были разрешены съемки в районе боевых действий только своему военному ТВ, которое давало в эфир информацию, прошедшую цензуру.
Что произойдет, если этого не сделать, показывают печальные примеры либеральных реформ в России начала 90-х годов и 1 Чеченской кампании 1994-1996 годов. Думается, любой либерал, обладающий хоть долей здравого смысла и понимающий, что реальная политика не всегда совпадает с нашими идеалами, должен признать: к тем авторитарным действиям, в которых Путина обвиняют радикал-либералы, его толкали не его «антидемократические взгляды» (как раз по своим убеждениям Путин — самый махровый либерал собчаковской выучки, что видно и по его заявлениям, и по той нерешительности, с какой он осуществляет авторитарный поворот, и по его буквально антинародной экономической и социальной политике), а сама объективная политическая ситуация. Любой правитель, дорожащий если не страной, то хоть своей властью и жизнью, должен был бы сделать это на месте Путина, в той ситуации, в какой он и вся страна оказались в 1999 году. Собственно, перед Путиным был не очень широкий выбор: либо он, опираясь на уже сформировавшийся бюрократический корпус, выйдет из-под контроля прозападных олигархов и лишит их медиа-влияния, а также остановит сепаратизм, либо он станет марионеткой в руках медиа-, нефтяных и металлургических магнатов и их заграничных «доброхотов», да и то до тех пор, пока страна не развалится усилиями кавказских, поволжских, сибирских и дальневосточных сепаратистов, и строго в соответствии с вашингтонскими планами.
Другое дело, что путинский авторитаризм направлен не на подлинное возрождение нашей державы в ее естественном геополитическом формате и не на сохранение наших народов и цивилизации в целом, а на сохранение и укрепление лишь собственной власти и власти своего клана.
Однако здравомыслящий либерал, согласный с тем, что бывают ситуации, когда широкая многопартийность, реальное разделение властей и неограниченная свобода слова смерти подобны для государства и общества все же исходит из того, что это — временная мера, вызванная, как теперь принято говорить, форс-мажорными обстоятельствами. И недоволен такой либерал Путиным, потому что его авторитарный поворот, судя по всему, всерьез и надолго. А ведь по мнению любого либерала в принципе, при нормальных неэкстремальных условиях демократия западного типа, пригодна и для России, равно как и для всякой другой страны мира, и как только закончится «переходный период», необходимо будет вернуть все демократические институты англо-саксонской модели в полном объеме.
Вместе с тем мы полагаем, что и эта позиция является недостаточно реалистичной, если не прямо утопичной. Дело в том, что она не учитывает связи демократии западного образца с историческими, культурными, духовными, геополитическими и даже географическими условиями существования самой западной цивилизации, существенно отличающихся от российских условий.
Каковы же эти условия, которые только и делают эффективной или даже просто возможной демократию западного типа? Для того чтобы ответить на этот вопрос, мы должны разобраться с особенностями данного типа демократии.
3.
Мы уже упоминали, что основные, характерные черты западной, буржуазной демократии — институт парламентаризма или представительное, формальное народоправство, многопартийность, противостояние гражданского общества и государства, разделение внутри самой государственной власти на различные ветви. Легко заметить, что все эти особенности сводятся к одной формуле: ослабление государства настолько, чтобы оно могло выполнять лишь минимум самых необходимых функций (собственно, это не скрывают и сами либерал-демократы, говоря о государстве лишь как о «ночном стороже»). Причем, слабость государства необходимым образом связана с самой сущностью демократии западного типа или либеральной демократии. В самом деле, принцип разделения властей делает саму государственную власть инертной, рыхлой, малоподвижной, плохо приспособленной для решительных действий. Пока парламент и исполнительная власть согласуют между собой тот или иной шаг, глядишь, уже и необходимость в этом шаге отпадет. Далее, принцип многопартийности также вносит сильную энтропию в политическую жизнь. Каждая партия и общественная организация выражает интересы только определенного слоя населения, и, таким образом, борьба между партиями выражает опасное для общества в целом его расслоение. Поскольку же многопартийность вписана в институт законодательной власти, это тоже не добавляет государству силы. Постоянные внутрипарламентские склоки, тормозящие процесс законодательной деятельности — обязательная принадлежность буржуазной демократии.
И, наконец, «холодная война» между обществом и государством, которая возводится такой демократией в высший закон, ведет к тем же последствиям. Гражданское общество на Западе может объединяться и выступать некоторое время как мощная сила, сравнимая с государственной властью (возьмем, к примеру, борьбу американского гражданского общества против войны во Вьетнаме, которая увенчалась полной победой общества над государством). Этот внутренний раздор мог бы быть гибельным при соответствующих условиях (допустим, война ведется не в тысячах километрах от границы, а рядом с США, а гражданское общество требует мира на каких угодно унизительных для государства условиях). Кроме того, сам факт возможности объединения гражданского общества вовсе не означает его внутренней целостности. Как писал В.В. Кожинов: «Общество, существующее в странах Запада, не только не противостоит частным, личным – в конечном счете «эгоистическим» — интересам своих сочленов, но всецело исходит из них. Оно предстает как мощная сплоченная сила именно тогда, когда действия правительства … угрожают именно личным интересам большинства»2. Иными словами члены гражданского общества способны объединяться только в виду общего врага.
Итак, такая конструкция как «западная демократия» очень хрупка и уязвима. Ее стабильность – не более чем результат временного «равновесия сил», по природе своей разрывающих общество на части. Если мы взглянем на историю Запада последних трех веков объективно, а не через розовые очки, то мы обнаружим вдруг, что это три столетия сплошных кризисов, революций, переворотов и войн. Одна только Франция в период с конца 18 века по конец 19-го пережила 4 революции (Великую Французскую революцию 1789 года, революцию 1831 года, покончившую с Реставрацией, революцию 1848 года, и Парижскую Коммуну). Именно в демократическую эпоху Европы западные страны пережили две крупнейшие и кровопролитнейшие в истории человечества междоусобные войны, когда одни державы Запада выступали против других, – 1 и 2 мировую войны. Наконец, периодические экономические кризисы, которые потрясали Запад весь 19-начала 20 века, то есть как раз в тот период, когда западные государства честно придерживались либерального принципа невмешательства в экономику (чего не скажешь о наших днях), не раз ставили Запад на грань пролетарской революции. (Следует помнить не только о том, что в этот период большинство западных стран было охвачено международным рабочим движением, но и о том, что европейская пролетарская революция в 19 веке фактически уже началась – в 1848 и в 1871 во Франции, но была жестоко подавлена).
Между прочим, можно предположить, что именно слабость западных государств есть причина того, что режимы, называющие себя демократиями, то есть властью народа, на самом деле чуть ли не с самого своего возникновения стали плутократиями, властью богачей – промышленников, банкиров, спекулянтов, то есть классов, наиболее влиятельных в современном обществе с его экономикоцентристским мировоззрением и гипертрофированным экономическим сектором. На этот факт обращают внимание не только коммунисты и социалисты, но и политические философы консервативной ориентации, которых вряд ли можно упрекнуть в желании исказить реальность в угоду «красной пропаганде». Так, Н.Н. Алексеев писал: «В современных демократиях в руках имущих классов находятся все основные пружины, при помощи которых вырабатывается демократическое общественное мнение. Сюда относится, прежде всего, пресса, которая, по свидетельству самих ее представителей, всецело живет под давлением денег. Сюда относится, далее, организация партий, партийная агитация, прямые подкупы и прочие роды давления на политику. Сам политический режим демократии создает особо выгодную почву для денежной и политической спекуляции»3. Впрочем, жители современной России, бывшие свидетелями трагифарса торжества российского либерализма в 90-е годы прошедшего столетия, по своему опыту знают, что установление демократии западного типа – с межпартийной грызней, парламентским балаганом и продажной прессой — означает лишь превращение государства в игрушку в руках олигархических, то есть крупных финансовых групп. Как видим, это не случайность, а нормальное явление для общества демократического типа, поэтому всякий, кто ратует сегодня за откат назад, за возвращение к «демократии 90-х», должен осознавать, что это будет и возвращением березовских и гусинских, киселевых и шендеровичей с их, как бы помягче сказать, весьма «своеобразным» пониманием будущности России и ее места в мире…
4.
Итак, какими же должны быть условия, чтобы политический режим формально-демократического типа, то есть режим, предполагающий слабость государства, смог бы просуществовать долгое время, все же не обрушившись окончательно, и не похоронив под собой все общество? Существует обширная марксистская литература, которая отстаивает тезис, что вне капиталистического способа производства подобный тип демократии невозможен. Есть не менее обширная литература консервативного толка, которая отстаивает тезис о связи демократии западного типа с западной, протестантско-буржуазной ментальностью. Не отрицая рационального зерна ни в той, ни в другой позиции (хотя, оговоримся, нам все же ближе взгляд исторического идеализма, видящий первопричину исторических процессов в сверхэмпирическом национальном, цивилизационном духе)), мы бы хотели сконцентрировать внимание на геополитических, географо-климатических и исторических факторах. К сожалению, этот аспект проблемы зачастую до сих пор остается в тени, в то время как он, по нашему мнению, обладает исключительной значимостью. Немало интеллектуалов верят в успешность такой специфической культурной пересадки, как перенос ценностей западной демократии на российски-евразийскую почву, или убеждены в том, что в России капиталистические отношения способны стать базисом для политической надстройки в виде демократии. Невозможно, однако, игнорировать тот факт, что географическое положение, климат страны, исторически сложившиеся отношения ее с соседями, не в силах отменить никто из людей, даже самый великий политик-реформатор, даже мощнейшие и стоящие множества жертв усилия всей нации. Правомерно предположить, что именно геополитические факторы способствуют существованию демократий на Западе и препятствуют их «приживанию» на Востоке и в России.
5.
Еще русские философы-евразийцы, прежде всего, П.Н. Савицкий, обратили внимание на определенные особенности географически-климатического ареала или месторазвития, в котором проходит историческое бытие западной (романо-германской) цивилизации: «На Западе в смысле географических очертаний — богатейшее развитие побережий, истончение континента в полуострова, острова, на Востоке – огромная равнина, только на краях окаймленная горами…»4. Причем, евразийцы настаивали на том, что географические особенности, пусть и не в виде прямой механической детерминации, обусловливают также и особенности культуры западного мира, вплоть до его политических форм: «Мозаически-дробное строение Европы… содействует возникновению небольших, замкнутых обособленных мирков. Здесь есть материальные предпосылки для существования малых государств (курсив мой – Р.В.), особых для каждого города и провинции культурных укладов, экономических областей, обладающих большим хозяйственным разнообразием на узком пространстве»5. Перефразируя известное высказывание Савицкого «природа евразийского мира менее всего благоприятна для всякого рода сепаратизмов», получим базисный для нас здесь тезис: «Природа Запада более всего способствует всякого рода сепаратизмам, а, значит, ослаблению центральной, государственной власти». В самом деле, благодаря особому географическому строению западноевропейского и североамериканского месторазвития, там нет надобности в сильном государстве, которое стягивало бы воедино разрозненные куски территорий стран или месторазвития в целом. Экономическая и культурная жизнь протекает в различных сегментах «мозаики», и государство осуществляет лишь самые необходимые функции: защита от внешней опасности, подержание внутреннего порядка. Может быть, поэтому периоды объединения Запада и превращения его в одну авторитарную сверхдержаву — империя Карла Великого, империя Наполеона, Третий Рейх А. Гитлера — были скоротечны, и на них всегда приходился кризис западной цивилизации. Причем предположение, что слабость и внутренняя раздробленность государств западного типа связана не столько с идеологией демократии, сколько с реальными условиями их существования, то есть с «почвой», подтверждается тем, что и до антифеодальных революций, установивших буржуазно-демократические режимы, наблюдалось то же самое. Почти номинально существовавшую на протяжении средних веков Священную Римскую Империю Западных Народов трудно даже сравнивать по мощи и, скажем, с Московским Царством или Российской Империей.
Обратим внимание и на тот факт, что, как отмечал В.В. Кожинов, «страны Запада окружены незамерзающими морями и пронизаны реками, которые или вообще не замерзают или покрываются льдом на очень краткое время»6. Нельзя не согласиться с тем выводом, который делает отсюда Кожинов, что этот факт во многом определил «беспрецедентный экономический и политический динамизм этих стран»7. Мы бы только добавили к этому, что такие благоприятные условия для экономического развития и, прежде всего, торговли, действительно, делают ненужным сильное государство, которое взяло бы на себя функции строительства протяженных дорог и фортов и крепостей вдоль них, содержания солдат, охраняющих торговые экспедиции. Если другие цивилизации, как, например, китайская или российская, вынуждены были пользоваться сухопутными торговыми путями и отсюда и наличие у них сильного государства, то западные страны использовали водные торговые пути, более дешевые и удобные8 и связанные с развитием частной инициативы.
Далее, немалую роль сыграл тут и климатический фактор. Как отмечает Савицкий, особенность климата западного мира в том, что «на западе приморский климат с относительно небольшим различием между зимой и летом». Евразийцы даже проводили естественную границу между Россией-Евразией и Западом по отрицательной изотерме января (то есть по линии, за которой в январе наблюдается, как правило, положительная температура). США вообще расположены в тропической и субтропической зоне, климатические условия Вашингтона, например, соответствуют такому евразийскому городу, как Ашхабад, в связи с этим, по замечанию Кожинова, около 70% американских домов делаются из .. фанеры. Разумеется, здесь государство не должно брать на себя заботу об отоплении граждан (или спасении их от смерти в суровых зимних условиях), эту задачу на «благословенном Западе» выполняет сама природа.
Наконец, еще один немаловажный фактор – удивительно благоприятная геополитическая обстановка, в которой живет Запад уже около тысячи лет. Как пишет современный исследователь А. Уткин: «Пространство между Лиссабоном, Стокгольмом, Веной и Лондоном после великого переселения народов и ярости сарацинов получило тысячелетнюю передышку. Разумеется, феодалы вели свои столетние войны, вассалы восставали против и прочее, но даже в условиях феодальной розни росли и зрели Мадрид, Париж, Амстердам, Лондон, не знавшие судеб Константинополя, Киева, Пекина и Дели»9. Легко представить, какая судьба ждала бы Запад с его слабыми, раздираемыми противоречиями демократическими государственностями на месте России, уже около тысячелетия существующей во враждебном и агрессивном геополитическом окружении. Только на протяжении последних двух веков западные армии, в которых были представлены, как правило, все основные государства Европы, не один раз вторгались в Россию – война с Наполеоном, Крымская война, интервенция Антанты, Великая Отечественная война, к этому можно присовокупить и холодную войну 1946-1991 годов, начатую Западом и имевшую последствия, по разрушительности не уступающие поражению в «нормальной» войне. Для того чтобы такое предположение не показалось голословным, вспомним, что образцово либерально-демократическая Франция была оккупирована в 1940 году войсками авторитарной Германии за неделю (!). А если бы на месте Германии оказался «чужой» для Запада завоеватель, обладающий такими же, а может, и большими техническими возможностями, но не собирающийся дорожить жизнями «коренных европейцев» и их «передовой» культурой….
Итак, Запад может себе позволить слабую государственность – демократию классического типа во многом в силу уникальности своего географического положения, климатических и исторических условий. И даже при этом современный Запад все дальше и дальше уходит от либерального идеала демократии. В ведущих западных странах установились двухпартийные системы, если же учесть, что между этими партиями все меньше и меньше разницы (как, например, между консерваторами и лейбористами в Англии), то становится ясно, что вектор политического развития Запада устремлен к однопартийной системе, подобной советской (русские философы – евразийцы и национал-большевики Н. Алексеев, Н. Устрялов и другие писали об этом, между прочим, еще в начале ХХ века). Система СМИ и рекламы создала феномен скрытой идеологии, управляющей общественным мнением, так что «левые» философы Запада: Маркузе, Хорххаймер, Адорно, говорят даже об особом, мягком тоталитаризме в Европе и особенно в США, прикрытом демократической фразеологией.
6.
Россия же находится в совершенно иных, мало чем похожих, а зачастую даже противоположных природных условиях.
Прежде всего, как отмечали те же евразийцы, строение России не мозаичное, а сплошное, это три равнины с прилегающими к ним землями, составляющие один географически-климатический ареал, который тянется от Буга до Дальнего Востока и по размерам примерно совпадает с границами Российской Империи и СССР. Это недробное, сплошное географическое пространство само по себе требует не множества, малых государств, как в Европе, а одной, единой державы, что собственно и подтвердила русская история – от Иоанна Грозного до Ленина и Сталина.
Кроме того, сами огромные размеры российской ойкумены подразумевают сильную государственную власть, потому что лишь она способна стянуть воедино такое пространство. Демократия в Росси всегда была тождественная распаду государственного целого: это показал демократический эксперимент Февральской революции 1917 года, после которого только огнем и мечом большевизма удалось воссоединить практически распавшуюся страну, и демократический эксперимент горбачевской перестройки, приведший к развалу СССР, чьи трагические последствия мы пожинаем до сих пор.
Далее, суровый, резко континентальный климат России, несравнимый даже с климатом стран Северной Европы, обогреваемой Гольфстримом, как уже отмечалось, вызывает к жизни проблему государственной поддержки слоев населения, живущих в наиболее неблагоприятных областях. Это в Сан-Франциско можно обойтись без батарей и центрального отопления, в Омске и Новосибирске районы без котельных зимой превратятся в «фабрики смерти»….
И, наконец, один из главнейших факторов – прямо агрессивное геополитическое окружение. На протяжении всей истории России ей грозило нападение и завоевание, причем, прежде всего, с Запада и в этих условиях слабое, демократическое государство было и остается гибельным для нас.
Россия обречена на авторитаризм, сильную государственность. Другое дело, что есть разные виды авторитаризма – буржуазный, который проводит сейчас в жизнь президент Путин, и который направлен на укрепление его личной власти и влияния олигархических кланов, сделавших на него ставку, и народный, социалистический авторитаризм, который должна воплотить собой Партия всех трудящихся, Партия всех народов России во главе с русским народом, Партия советского, левого патриотизма. Авторитаризм, сильное государство ведь всего лишь политический инструмент, все зависит от того, в чьих руках он окажется и на достижение каких целей будет направлен. Правый, буржуазный, авторитаризм предназначен для дальнейшего ограбления и медленного уничтожения народов России, левопатриотический авторитаризм, «диктатура народа» — для возрождения Великой России-СССР, на свободное, подлинно независимое, творческое развитие нашей ныне униженной и раздробленной державы. И никуда нам, патриотам, от авторитаризма не уйти: как только мы придем к власти, нам все равно придется столкнуться с необходимостью жестко пресечь деятельность либерально-олигархических СМИ, партий, движений, которые будут прикрываться лозунгами демократических свобод для дальнейшей провокационной работы с общественным мнением в целях ослабления и развала России… Нужно будет, в первую очередь, обуздать стихию уголовной преступности. Так что не пора ли нам оставить общие, абстрактные слова о демократии? Реальная, советская демократия вовсе не противостоит, а наоборот, диалектически подразумевает сильную, авторитарную власть подлинно народной партии, уравновешивающую прямое народоправство Советов. А демократия буржуазная, западная, абстрактно противостоящая авторитаризму, есть не настоящая власть народа, а плутократия, прикрытая либеральной болтовней. Негоже левым патриотам защищать ее…
7.
…Насаждать демократию западного образца в России, на евразийских, степных, просторах – одна мысль такая может прийти в голову только тому, кто слеп к живому многообразию национальных культур и цивилизаций, кто подменяет сложный культурный лик человечества абстрактной, примитивной линейно-прогрессистской схемой. Именно от таких деятелей мы слышим словеса о том, что демократия Запада есть высшая форма политического прогресса, и что к ней идут и должны прийти все народы, в том числе и народы России. И на эти дешевые пропагандистские софизмы мы ответим проникновенными словами выдающегося русского философа И.А. Ильина: «…Ни один народ не имел такого пространства, такого климата, таких границ, такого исторического бремени, такого многонационального состава, таких трудностей и соблазнов, такой героической жертвенности, такого государства и такой культуры! … Мы понимаем, что доктринерам их доктрина – дороже России, на то они и доктринеры. Но нам Россия дороже всего и мы не желаем ни всероссийского распада, ни нового вымирания русского народа в подготовляемых расчленителями гражданских войнах. Да спасет нас от этого Господь!...»10.
