Начнём с весьма показательного факта – с заявлений американских промышленников о заниженном курсе юаня (как минимум на 20%), якобы, позволяющем китайским производителям нечестно конкурировать на мировых рынках. Многие в Вашингтоне уже обвиняют Пекин чуть ли не во всех бедах американской производственной сферы, главной среди которых является потеря за последние два года 2,5 млн. рабочих мест.
В Конгрессе и Белом Доме уже рассматривается вопрос о введении возможных торговых санкций, если китайцы не согласятся ревальвировать свою валюту. Пекин же пока стоит на своём - поведение национальной денежной единицы есть сугубо внутреннее китайское дело и никакого вмешательства/давления извне они в этом вопросе не потерпят.
Сравнивая сию западно-китайскую коллизию с происходящим в Росси получаем по всем основным пунктам картину с точностью до наоборот. За весь постсоветский период, с западной стороны заметных упрёков нашим реформаторам за некорректную финансово-экономическую политику никогда не звучало. Напротив, начиная с раннего Ельцина все стратегические действия Кремля одобрялись а под реализацию реформ давались щедрые кредиты. И когда наш рубль катастрофически обваливался, и когда - был более-менее стабилен, он всегда вёл себя «правильно».
Единственный внятный упрёк нашим либерал-реформаторам состоит в недостаточной быстроте и масштабности проводимых ими макроэкономических преобразований. Что особенно характерно, при этом Россия заметно преуспевает только в экспортно-сырьевом секторе и в сфере вылизывания хозяев этого сектора, с их челядью и охраной. Всё остальное в России (социально-культурно-экономическое) с переменным успехом деградирует, демонстрируя общую отрицательную тенденцию, прямо противоположную положительной китайской (где быстро прогрессирует не только экономика, но и китайское общество в целом).
Данное сопоставление Китая и России, во-первых, рождает подозрение в том, что единственной целью рекомендаций и критики западных экономических экспертов в адрес других государств является процветание стран проживания этих самых экспертов. Во-вторых, начинаешь сильно сомневаться в том, что наши правящие либералы-рыночники, «сертифицированные» и все пятнадцать реформаторских лет радушно привечаемые на Западе, действуют в интересах нанявшего их российского общества. И, в-третьих, возникают большие вопросы относительно уровня научности импортной макроэкономики, успешно соперничающей сегодня с православием за статус российской государственной религии. Настоящая работа посвящена проверке этих подозрений и ответам на ряд смежных вопросов (включая определение правой стороны в вышеупомянутом западно-китайском споре).
Инструментом анализа послужит теория солидарно-либеральной модели (СЛМ), имеющая, по мнению автора, существенно большую степень «точнонаучности» нежели официально-каноническая макроэкономика, определяемая как философская квазинаука (что также должно подтвердить или опровергнуть последующее разбирательство).
ИНФЛЯЦИЯ ДЕНЕГ И ИХ «РЕАЛЬНОЕ УКРЕПЛЕНИЕ»
Начнём с того, что любая система, поведение которой точно и полно описывается неким набором сущностей (свойств, структурных элементов, взаимосвязей и т.д.), допускает только две корректные аналитические операции. Первая – объединение некой группы сущностей в одно понятие/категорию для более лаконичного описания, в ущерб точности. Вторая - разделение одной составной сущности на группу для поэлементного анализа повышенного разрешения, за счёт лаконичности. Введение в такую систему новой сущности (не относящейся ни к группам, ни к частям) есть операция некорректная, при добросовестном анализе отсекаемая известной «бритвой Оккама».
Принцип – «не умножай сущностей» - справедлив и для денежных систем, которые могут значительно отличаться набором актуальных свойств и параметров. Рассмотрим в этом разрезе известные свойства денег - инфляцию и т.н. «силу». (Последняя, для справки, меняется в диапазоне от «слабой» до «сильной», является синонимом т.н. «реального курса» и численно определяется как отношение стоимости одинаковых товарных корзин двух стран в местных валютах, поделённое на соотношение стоимости этих валют, или - на их обменный курс.
То есть, если в стране А цена товаров в местной валюте А вдруг вырастает, например, в два раза, а в странеБ цена товаров в валютеБ не меняется, и при этом не меняется обменный курс валют А и Б, то сие означает, что сила валютыА относительно валютыБ выросла на 100%, или, что сила валюты Б уменьшилась относительно валюты А на 50%. Такое же усиление А будет, если на валютной бирже удвоится цена валютыА в валютеБ, без изменений внутренних цен обоих стран).
Возьмём следующую экономическую модель, включающую две страны – богатые США и нищий Афганистан. Пусть в обоих роль денег выполняет американский доллар а сходная по номенклатуре производимая товарная масса выражается в условных «баранах». В США один такой «баран» стоит 100 баксов, а в Афгане – 3. Обменного курса в данной модели нет, как нет и «силы» денег США и Афганистана относительно друг друга, поскольку это одни и те же доллары. Следовательно, когда, например, местные феодалы начнут драть с пастухов больший оброк, от чего цена афганских баранов возрастёт, например, вдвое, то и это будет единственным изменением параметров данной экономической модели.
Хотя всё в этом мире относительно, но правильный выбор точек отсчёта своей актуальности ещё не потерял. Когда у человека тик, выбирающие объект лечения врачи всегда исходят дрожания головы больного относительно неподвижной вселенной, а не наоборот. Точно также, когда в вышеописанной экономической модели дорожают афганские бараны, говорить о какой либо инфляции абсурдно – вызванное этим подорожанием изменение соотношения общей долларовой массы, обращающейся в мире, и стоимости всего товарного оборота, обслуживаемого долларами, есть бесконечно малая величина. То есть, изменение долларовой цены афганских баранов это не инфляция каких-либо денег, а лишь подорожание ограниченной товарной группы (тик отдельной больной головы, а не всей вселенной).
Разумеется, скачёк цен внутреннего афганского рынка может вызываться и резким повышением платёжеспособного спроса, и повышением налогов, идущих на социальные нужды. Но тогда должен наблюдаться и рост поголовья овец, и повышение благосостояния пастухов. Если же поголовье не растёт, быт овцеводов оставляет желать лучшего, а пропорционально росту цен жиреет только феодальная верхушка, то никакой иной причины подорожания кроме возросших аппетитов местных экспроприаторов-паразитов - нет и быть не может.
Следующий актуальный вопрос – что случится с моновалютной экономикой гипотетического Афганистана, если туда, по какой либо причине, вдруг потечёт бурный долларовый поток? Вызовет ли это взрывной рост внутренних цен по известной формуле баланса товарно-денежного оборота? Естественно – нет, поскольку афганские бараны – не единственный товар, который можно будет купить за дополнительные доллары. Разумеется, недоедавшие местной баранины душманы теперь смогут её докупить, от чего бараны несколько подорожают, но вряд ли этот прирост потребления будет на столько велик, что взметнёт цены баранов до небес, чем и поглотит весь приток валюты (тем более, что в резко разбогатевший Афганистан обязательно пойдут импортные продукты, конкурирующие с местной бараниной и сдерживающие афганских пастухов от значительного повышения цен).
Следовательно, почти вся дополнительная валюта будет потрачена афганцами на импортные товары, которые ранее, из-за отсутствия спроса не ввозились в Афганистан или же ввозились минимально. Также, и сами афганцы начнут вывозить из страны лишние доллары, неотоваренные на Родине, например, отдыхая на курортах, покупая недвижимость, вкладываясь в акции зарубежных компаний и т.д. То есть, либо вслед за долларами в Афганистан придёт товар, либо доллары уйдут за этим товаром за рубеж, от чего, при любом раскладе, баланс товаров/денег на внутриафганском рынке будет сохраняться близким к общемировому. Какая бы астрономическая масса долларов не обрушилась на Афганистан, в Кабуле под ногами они никогда валяться не будут а местные бараны никогда не станут «золотыми». Думаю, это очевидно без всякой математики. Никакой инфляции и никакого «реального курса», локализованных внутри Афганистана, в такой финансовой системе нет и быть не может, какие бы не менялись её основные параметры.
Соответственно, чем выше степень паразитизма в гипотетическом Афганистане тем сильнее будет неравномерность распределения валютного потока, тем меньше дополнительных благ получит подавляющая масса населения и тем больше будет афганцев, для которых единственным следствием долларового изобилия станут несколько подорожавшие бараны и, соответственно, падение их жизненного уровня (Кстати, валютное изобилие аппетиты паразитов не уменьшает, а силу и ряды их множит, позволяя драть с местных производителей ещё большую дань, чем до «золотого дождя»).
ДЕНЬГИ-ТАЛОНЫ
Преобразуем исходную, одновалютную модель афгано-американских финансов в двувалютную - введём в неё новый денежный элемент. Пусть правительству Карзая дадут долларовый кредит (или оно аккумулирует часть «валютного дождя»), который ложится на счета американских банков и служит золотовалютным резервом Афганистана. Под этот резерв в Кабуле печатаются национальные афгани с жёсткой привязкой к доллару (через покупку-продажу в казённых обменниках, по некому фиксированному курсу, например, 1:1), которые теперь участвуют в денежном обороте Афганистана наравне с долларом.
Очевидно, что введение туземного талона на доллар в первоначальной, одновалютной финансовой схеме ничего принципиального не меняет. Эмиссия талонов, в силу её незначительного объёма, практически не увеличивает мировую долларовую массу (тем более, что валютное покрытие талонов-афгани резервируется на банковских счетах и замедляет свою оборачиваемость). Соответственно, нет ни малейших оснований вводить во взаимоотношения доллара и его талона какие либо иные параметры, кроме обменного курса. Поэтому, если паразиты-феодалы вынуждают афганский рынок повышать цену на местных баранов, то сие безобразие, как и в одновалютной модели, будет лишь подорожанием конкретного товара, и ничем более. Но вторая денежная единица даёт возможность жуликам рассуждать о макроэкономических химерах «реального курса» и инфляции (в условиях талонной экономики - типичных «излишних сущностях»).
Если нередкая для феодального общества высокая степень паразитизма сочетается с большим притоком валюты извне, то складывается достаточно напряжённая идеологическая ситуация: в бедной стране гораздо легче внушить нищему народу закономерность его обездоленности, чем в стране богатой, с купающимися в бесстыдной роскоши нуворишами. Следовательно, неизбежна попытка верхушки общества спрятать явные макроэкономические последствия своей преступной деятельность за псевдонаучной демагогией, в частности, с использованием следующего нехитрого фокуса:
1. Рядовых пользователей валютных талонов приучают воспринимать подорожания местных «баранов» в афгани как инфляцию денег. (Что сделать не так уж сложно, поскольку все афганцы помнят времена, когда их деньги ещё не были валютными талонами и обесценивалось прямо на глазах.)
2. Долларовое подорожание тех же баранов объявляется следствием «ростом реального курса афгани».
3. Сохранение постоянного обменного курса талона трактуется как удачное совпадением темпов инфляции и скорости укрепления афгани (которые вовсе не обязаны совпадать, на чём, впрочем, пропагандисты от макроэкономики внимание аудитории стараются не акцентировать).
По этой «науке» выходит, что если бы инфляции не было, то в феодально-паразитическом Афганистане наблюдалось бы чудо – доллар одновременно дешевел и по отношению к афгани, и по отношению к афганскому барану. А если бы была только одна инфляция, без укрепления реального курса, то по той же «науке» афгани должен был бы дешеветь относительно долларов и местных баранов (что тоже абсурдно, учитывая его талонный статус). Вышеописанная, чисто жульническая манипуляция словами и смыслами опирается на известный психологический изъян людей малосведущих, «голосующих сердцем», настроение которых управляется не столько разумом, сколько набором простых ассоциативных шаблонов, вроде – «рифмуется, значит – правда», «сильное/крепкое лучше слабого», «высокое лучше низкого», и т.д. Что и позволяет паразитам успешно водить за нос простых афганцев, разбавляя их мрачные думы по поводу очередного подорожания баранины сказками о взятии нового рекордного рубежа «реального курса афгани», а так же о том, что не смотря на свою нищенскую зарплату, безуспешно пытающуюся догнать рост цен, каждый бедняк всё время «реально богатеет», поскольку носит в кармане всё более крепкие/сильные деньги. Конечно, если бедняк достаточно наблюдателен, то он может задаться вопросом – а с каких-таких дел инфляция и рост реального курса афгани - уже который год совпадают до долей процента? Но много ли в Афгане найдётся таких чудаков?
… Политики часто возлагают вину за инфляцию на алчных предпринимателей, могущественные профсоюзы, крупные нефтяные компании, иностранцев. Однако подобные уловки -- не более чем средство отвлечь общественное мнение от истинных причин инфляции. И экономическая теория, и исторический опыт показывают, что инфляция возникает в силу всего лишь одной-единственной причины -- быстрого роста денежной массы. (АЗБУКА ЭКОНОМИКИ Р. Строуп, Дж. Гвартни)
Из этой замечательной философии получается, что единственная «макроэкономическая» причина удорожания баранов в афганях - излишняя щедрость государства, слишком много денег тратящего на свой народ (на учителей, врачей, военных, на пенсии и пр.). И в основе роста «реального курса» (долларового удорожания туземных баранов) тоже лежит положительное качество властьимущих – их бесспорная мудрость, через правильное управление страной укрепляющая национальную экономику и увеличивающая приток экспортной выручки. Народ, правда, своей плохой работой и бестолковой жизнью эту благодать не заслужил, от чего и страдает так называемой «голландской болезнью» (инфляцией при сильных деньгах).
Другими словами, паразитов в Афганистане нет, а есть власть – слишком щедрая и слишком мудрая, от чего и проистекают все экономические проблемы местного населения, слишком хорошо живущего (как подагра – от неумеренного употребления мяса и вина). Народы, правильно живущие в правильной экономике, голландской болезнью не страдают, сколько бы денег на них не свалилось, а вот народы дикие, с недореформированной экономикой, от лишних денег сразу начинают болеть «по-голландски». Поэтому, для блага дикарей, деньги у них надо отобрать до тех пор, пока реформы не сделают из афганцев достаточно цивилизованное общество.
….Реальный курс российского рубля в настоящее время является завышенным. Его рост в 1999-2001 гг. происходил темпами, существенно опережавшими темпы прироста производительности труда в российской экономике. Сохранение в дальнейшем подобных темпов повышения реального валютного курса неизбежно приведет к замедлению экономического роста и в конечном счете - к его прекращению.
В нынешних условиях оптимальным представляется прекращение дальнейшего роста реального курса рубля и, возможно, даже его некоторое снижение. Существует ряд инструментов экономической политики (фискальной, денежно-кредитной, внешнеторговой), использование которых способствует замедлению роста реального курса рубля, не вызванного ростом производительности труда в национальной экономике (например, увеличение бюджетного профицита; погашение внешнего долга, в том числе опережающее по сравнению с оригинальным графиком; создание бюджетного стабилизационного фонда; дерегулирование валютного рынка как по текущим, так и по капитальным операциям; снижение импортных пошлин и т.д.).
Позицию, близкую к вышеизложенной, занимают Е. Гайдар и В. Мау, отмечающие опасность значительного роста реального валютного курса и известную благотворность его снижения в результате, в частности, падения мировых цен на нефть…(http://www.bre.ru/risk/11126.html)
Если афганские бараны вывозятся в США, но тратить средства на их закупку у американцев нет желания или возможности (например, по жлобству или стеснённости в деньгах), то бараны будут экспортироваться неэквивалентно. Что век назад вылилось бы в прямой колониальный грабёж. Сегодня же сильные грабят слабых более гуманно - через скупку туземных правительств и проведение их руками мошеннических финансовых операций в пользу метрополии. Суть которых чудесным образом совпадает с рецептом лечения вышеуказанной «голландской болезни», призванным понизить инфляцию и ослабить национальную валюту, и предписывающим перекачку обратно за границу как можно большей массы экспортной выручки (например, в стабилизационный фонд и избыточный золотовалютный резерв).
Одалживание покупателю заплаченных им денег (постоянно практикуемое и во всё возрастающих объёмах) деяние весьма сомнительное, даже с точки зрения неискушённых в экономике рядовых граждан. Поэтому «щедро-мудрым» марионеточным правителям и их зарубежным хозяевам, занятых доением несчастной неоколонии, неизбежно потребуется пропагандистское прикрытие, которое и обеспечивают учёные макроэкономы, за иудины сребренники (гранты от чужих паразитов и оклады/чины – от своих) трубящие на каждом углу о реальном укреплении национального долларового талона, о его непобедимой инфляции и о причине обоих феноменов - благородной «голландской болезни».
Не надо быль большим экономистом чтобы понимать очевидное - от безудержного роста внутренних цен (в твёрдой валюте или её талонах) существует только одно действенное средство - истребление катастрофически расплодившихся паразитов. Если государственная власть с паразитизмом борется не только на словах, то в эту борьбу неизбежно вовлекается и народ (как естественный и крайне заинтересованный союзник, многократно повышающий шансы на победу). Соответственно, рассказывать такому народу-союзнику сказки про инфляцию и реальный курс своего долларового талона патриотической власти нет никакого резона. Напротив, есть смысл вывалить всю подноготную вражеской стороны, добавив ярких красок для большего задора рядовых истребителей. Но если везде, начиная с радио/телевидения и до школ/университетов, народу вдалбливаются макроэкономические химеры, а рост внутренних талонно-долларовых цен сохраняется аномально высоким, из года в год, значит госвласть и есть главный вредитель - верхушка гигантской паразитической пирамиды, грабящая свою страну и дурящая свой народ.
Когда президент Соединённых Штатов предлагает управляющему ФРС повлиять на инфляцию, это вполне логичный шаг, за который его трудно упрекнуть. Когда президент талонно-паразитического Афганистана перед телекамерами даёт поручение начальнику ЦБ снизить неприличную инфляцию афгани, а главный банкир бодро обещает сие непременно исполнить, то это уже – дешёвый цирк, от начала до конца. (Против паразитических издержек любые монетарные инструменты бессильны и афганский ЦБ может сделать только хуже - обвалить обменный курс талона, разворовав резервы и запустив печатный станок. Как врач-коновал у постели больного, способный повлиять на состояние пациента только в направлении его смерти – отравлением или удушением.) Когда же афганский министр финансов заявляет, что вверенное ему ведомство берёт обязательство за ближайшие два года укрепить талон-афгани ещё на 20 процентов (повысить ещё на 20% его «реальный курс»), это уже не цирк, а достаточное основание что бы дать скотине в морду за публичное издевательство, совершаемое с особым цинизмом. Как главврачу, у дверей больничного морга утешающему «добрым» напутствием поток скорбящих, выносящих своих покойников, – «таскать вам, не перетаскать».
МАКРОЭКОНОМИКА-НАУКА И МАКРОЭКОНОМИКА-ФИЛОСОФИЯ
Подозреваю, что у читателей сего труда уже созрели два вопроса. Первый – об обоснованности применения эзопова языка. Ведь аналогии с современной Россией и другими постсоветскими «афганами» достаточно прозрачны; зачем морочить людям голову абстрактными моделями, почему бы не начать сразу резать правду-матку? Второй вопрос – о научной теории СЛМ, анонсированной в начале статьи и до сих пор себя никак не проявившей (ведь поведение обоих моделей – валютной и талонной - вполне выводится из элементарного здравого смысла).
Ответы на оба вопроса вытекают из различий между точной наукой и философией. В рассуждениях философов видимые аналогии (субъективные впечатления, фантазии) и приблизительная статистика - стоят на первом месте, а точная логика и результаты эксперимента – на последнем, или же отсутствуют вообще. В точной науке всё наоборот. Поэтому, отвечая на первый вопрос, если бы ваш покорный слуга поставил знак равенства между одной из двух вышеописанных моделей и Россией лишь на основании их «визуального» сходства, то он уподобился бы вульгарным макроэкономистам, для которых данный критерий является основным и единственным.
Итак, вернёмся к нашим баранам. Пусть афганское правительство решит отказаться от жёсткой привязки афгани к доллару. Откроет валютную биржу на которой станет чисто рыночно формировать текущий курс афгани. Это позволит Кабулу - либо получить в своё распоряжение излишек долларовых резервов (сократив последние до минимума, достаточного для отражения спекулятивных атак), либо бесплатно эмитировать дополнительную массу афгани (не тратясь на их долларовое покрытие), например, что бы, удовлетворить потребность в деньгах растущей национальной экономики. Уйдя подобным образом от долларового талона Афганистан реализует весьма популярную в современном макроэкономическом анализе модель отдельной страны, открытой в мировую экономику через экспорт-импорт товаров и капиталов (которая отличается от афгано-американской только тем, что вместо США в ней фигурирует весь глобально-рыночный мир как единый экономический объект).
В такой, «рыночно-валютной» модели параметры «реального курса» и инфляции афганской валюты уже вполне уместны, поскольку теперь ценность афгани на внутреннем и внешнем рынке будут формироваться сложной системой множества взаимосвязанных факторов, относящихся как к экономике глобальной, так и к - афганской национальной. Очевидно, что экономика Афганистана (да и любой другой страны) достаточно чувствительна к свойствам социальной структуры (общественной формации Афганистана), поэтому от формации будет во многом зависеть поведение и обоих обсуждаемых параметров.
Здесь мы подходим к ответу на второй вопрос – о научности теории СЛМ и квазинаучности канонической макроэкономики. Последняя не содержит формационного анализа и потому связь её моделей с социальной реальностью конкретных обществ крайне эфемерна. Вместо единой логической структуры, объединяющей в одной модели факторы/параметры национальной экономики (финансов, производства, товарооборота и пр.) и общественной формации, макроэкономами берётся «чёрный ящик» с достаточно произвольным набором параметров, часть которых относится к экономическим, а часть – к социально-структурным (размер государства/госсектора, степень экономической свободы, уровень коррупции, степень демократии, степень независимости ЦБ и т.п.) После чего, по этому массиву собирается мировая статистика и обрабатывается на предмет выявления взаимозависимостей, которые потом и объявляются макроэкономическими законами.
(Например, таким способом был открыт закон, связывающий размер государственного сектора, уровень экономразвития и скорость развития экономики. По этому закону высокоразвитые США могут расти имея сильное государство, под 70% от ВВП. России, что бы нормально развиваться, надо существенно сократить государство, приватизировав РЖД, РАО ЕС, и Газпром. Слаборазвитой Кубе, для заметного роста экономики, своё государство вообще следует ликвидировать, а Белоруссию, за злостное нарушение данного закона, следует немедленно разбомбить как Югославию. Подробнее, например, у А. Илларионова -"Размеры государства и экономический рост" http://www.iea.ru/text/vopr/2002_9.pdf )
Подход же теории СЛМ (http://slm9.narod.ru) принципиально иной: любые общественные процессы/состояния (включая и экономические) анализируются отталкиваясь от базовой модели человеческой среды, выведенной из свойств биоматерии и законов её развития, а не из философских представлений о человеке/обществе и статистики избранных параметров «чёрных ящиков», взятых из узкой области больших соцсистем и макропроцессов. Что и позволяет средствами СЛМ сначала выводить объективные условия реализуемости тех или иных социальных сущностей (включая формации и их финансовые системы), а только потом проверять их на реальных фактах или статистике (что и будет выполнено ниже). Развёрнутая СЛМ-теория общественных систем/формаций достаточно объёмна (http://slm9.narod.ru/a44.htm) поэтому сейчас мы выделим только основные её моменты, касающиеся поведения национальных финансов для отдельных общественных конфигураций, актуальных с точки зрения текущего российского кризиса.
Кстати, задача, которую предполагается решить ниже, включает ответ на вопрос о некорректности известного утверждения Смита-Пушкина о специфике денежных потребностей ресурсно-богатого государства:
…Зато читал Адама Смита// И был глубокий эконом,// То есть умел судить о том,// Как государство богатеет,// И чем живёт, и почему// Не нужно золота ему,// Когда простой продукт имеет…
ДЕНЬГИ В ТРАКТОВКЕ ТЕОРИИ СЛМ.
Согласно теории СЛМ, базовые свойства человеческой среды, определяющие характер широкого спектра социальных процессов/состояний (от индивидуального поведения до макросоциальных и макроэкономических систем общества), достаточно полно отражаются двумя её интегральными параметрами: биоэнергией (объединяющей два ресурса - «физический» и «информационный») и её солидарно-либеральным качеством. Что позволяет максимально эффективно (с наилучшим соотношением лаконичности и достоверности) моделировать в координатах данных параметров любые социальные системы и феномены, включая, естественно, и деньги (как инструмент социальной системы товарообмена).
Тогда, если исходить из общепринятого значения термина «деньги», получается, что комбинация компонент биоэнергии и солидарно-либерального качества определяет тип денег (точнее, уровень «денежности» конкретного расчётного инструмента). Чем у последнего выше степень информационности и солидарности, тем он «денежнее», а чем расчётный инструмент более либеральный и физический, тем он в меньшей степени является деньгами и в большей - нормальным потребительским благом.
БАРТЕР (НАДЁЖНО И ДОРОГО)
Самая физическая и самая либеральная система расчётов, которую можно принять за нулевой уровень свойства «денежности», это – бартер. Во-первых, в натурально-обменных взаимоотношениях продавцов, покупателей и эмитентов напрочь отсутствует какая-либо солидарная составляющая. Получатель денежного (небартерного) платежа, что бы не остаться в накладе, должен в придачу к деньгам получить солидарное благо, заключающееся в общественной гарантии их последующего отоваривания, по номиналу или около того. Для получателя же бартерных платежей (который, кстати, всегда объединяет в одном лице и покупателя, и эмитента) такие гарантии не актуальны, поскольку оплачивается проданный товар конкретным благом, сразу готовым к употреблению, а не его денежным эквивалентом (обратное преобразование которого в реальные потребительские ценности всегда имеет вероятностный характер). Во-вторых, в бартерных расчётах минимально выражена информационная составляющая – не известно сколько денежных единиц участвовало в конкретном акте купли-продажи, да это и не важно, поскольку такая информация необходима только товарному эквиваленту, который планируется когда-нибудь отоварить, либо - товару, который предполагается обменивать на эквивалент. По второму закону СЛМ, «закону хронического либерализма» (http://slm9.narod.ru/a43.htm#006s) - всё солидарное неустойчиво в меру степени солидаризма. Поэтому, очевидным плюсом системы натурального обмена является её надёжность - следствие нулевого солидаризма участников (их ультралиберальности). Но неизбежной платой за безотказность будут значительные издержки рынка, пропорциональные интенсивности и номенклатуре товарооборота. Также, к существенным недостаткам бартера (с точки зрения возможного эмитента) может быть отнесён гарантированно нулевой эмиссионный доход.
ИДЕАЛЬНЫЕ ДЕНЬГИ (ВЫГОДНО И НЕУСТОЙЧИВО)
По первому закону СЛМ – «закону солидарного преимущества» (http://slm9.narod.ru/a43.htm#005s) вышеуказанные издержки натурального обмена автоматически толкают бартерное экономическое сообщество к солидаризации в области расчётных инструментов. Потери рынка сокращаются пропорционально степени удаления расчетных инструментов от состояния/качества нормальных потребительских благ. В пределе этого движения находятся идеальные деньги, представляющие собой чисто информационные объекты с минимальной стоимостью изготовления и обращения, эмиссия которых даёт эмитенту предельно возможный доход, равный её объёму.
Неизбежной платой за сверхрентабельность информационно-солидарных денег является абсолютная неустойчивости построенной на их основе финансовой системы. Причина - в сильной положительной обратной связи между мотивацией к разрушению подобной системы и степенью её разрухи. То есть, наибольшую выгоду (наименьшие потери) будут иметь те субъекты рынка, кто первыми откажется от солидарной самодисциплины: начнёт подделывать такие деньги, или - неограниченно эмитировать, или – избавляться от них в пользу более твёрдой валюты и товарных запасов – что и гарантирует обвальную ликвидацию данного расчётного инструмента (коллапс финансовой системы). Другими словами, устойчивый финансовый оборот идеальных денег возможен только при постоянно высокой солидарности участников рынка, что, по логике СЛМ, для нормальной человеческой среды является запрещённым состоянием.
СТАБИЛИЗАЦИЯ СОЦИАЛЬНЫХ СИСТЕМ
Естественным выходом из вышеописанной коллизии между благами солидарности и хронической склонностью хомо-сапиенса к либерализму является ограничение свободы действующего субъекта. Искусственное сужение спектра доступных действий, когда разрешено только то, что человек исполнял бы добровольно, будучи хроническим солидаристом, дает практический эффект, аналогичный уменьшению корыстной самодеятельности в пользу солидарности. Правда, подобная квазисолидарность реализуема только посредством специального инструментария для ограничения свобод, потребляющего ресурсы на своё содержание прямо пропорционально развиваемой мощности.
По логике СЛМ, подобная противоречивая реакция человеческой среды, проявляясь во всех сферах деятельности, складывается в известный процесс «социализации» - последовательного усложнения и совершенствование социальных структур, где любая развитая соцсистема представляет собой компромисс между общественными затратами на инструменты солидаризации (религию, культуру/просвещение/воспитание), затратами/издержками на ограничения свободы (законами и госорганами) и выгодой от использования обоих инструментов. На уровне обществ потребность в принуждения/внушения приводит к образованию института государства, основной функцией которого является устойчивая солидарная защита жизни и собственности своих граждан (ставшая остроактуальной ещё задолго до проблем с деньгами), руками этих граждан, вне зависимость от степени их личного солидаризма и желания вносить личный вклад в общее дело.
Впрочем, пропорционально мощности общественных институтов растёт и вероятность масштабных социальных катаклизмов, связанных с деградацией элитных слоёв общества, которые обрушивают всё, включая и финансовую систему. Но поскольку процессы изменения общесоциальной стабильности и смены формаций протекают гораздо медленнее, чем трансформации финансовой области, в настоящем анализе мы ограничимся ситуацией постоянной формации, которой будет соответствовать определённый тип денег (являющийся вышеупомянутым компромиссом между выгодой от информационности-солидаризма и способностью эту выгодность удержать).
ДЕНЬГИ И ОБЩЕСТВЕННЫЕ ФОРМАЦИИ
Пока создавались и совершенствовались первые государства, вышеописанная система натурального обмена (типичная на заре цивилизации в силу её абсолютной надёжности) самодеятельно, без помощи централизованных органов, развивалась в сторону уменьшения издержек по пути выбора наиболее удобного «денежного товара». По очевидным причинам им стали драгоценные металлы – золото и серебро (дорого, компактно, не гниёт и всем надо). Фактически, «драгметаллические» деньги – это тот же бартер, лишь немного сдвинутый в сторону информационности/солидарности ажиотажным спросом на «презренный металл» (усовершенствованный своеобразным добровольно-суррогатным солидаризмом, характерным для религий и массовых помешательств).
Самые мощные государственные институты, способные в наибольшей степени контролировать своих граждан и национальную экономику, реализуются при абсолютизме. Что позволяет развитым абсолютистским государствам (уровня средневекового Китая) вводить в обращение выгодные информационно-квазисолидарные деньги, оборот которых поддерживается силой госвласти, принося казне максимальный эмиссионный доход (без издержек на параллельное наращивание золотовалютного покрытия и расхода драгметаллов, обеспечивая «кровообращение экономики» с умеренными национальными издержками). Для более поздних версий абсолютизма (советского типа) такие деньги стали нормой, равно как и драконовские меры по их защите – вплоть до расстрела мелких валютных спекулянтов.
Возможен и ненасильственный вариант устойчивых «информационных» денег, обеспеченных главным образом их солидарном благом (при относительно небольшой централизованной господдержке). Таким расчётным инструментом в настоящее время, является американский доллар - наиболее «пустая» и при этом вполне устойчивая западная валюта, пользоваться которой никто никого силой не заставляет. Эта внешняя «необеспеченность» даёт повод многим «учёным макроэкономам», вроде Т.Корягиной из ведомства Грефа, периодически поднимать тему неминуемого краха «зелёного» в ближайшую ночь с первого на второе. Но бакс на подобные предсказания никак не реагирует, чувствуя себя достаточно уверенно - как единственная валюта, представляющая основную ценность своей способностью обслуживать международные расчёты.
Устойчивый солидаризм пользователей доллара имеет вынужденный характер - в качестве «мировых денег» доллар просто нечем заменить, если только не какой-то другой национальной валютой, которая заняв место доллара и достигнув той же денежной массы, сразу превратится в «дутую», «необеспеченную» и «готовую вот-вот рухнуть». Любая шатающаяся национальная валюта, благодаря своему небольшому объёму, вполне может быть заменена деньгами другого государства, или золотом, или талоном. Слабую же мировую валюту (огромной денежной массы) нельзя заменить чем-то принципиально иным – свободного золота столько нет а инопланетные информационные деньги (более весомые чем доллар) до нас ещё не добрались.
Впрочем, вероятность краха доллара по причине абсурдной политики элиты США остаётся ненулевой, что даёт очки в пользу других валют, претендующих за звание мировых. Что и обеспечивает устойчивость евро относительно доллара на несколько ближайших лет, пока она будет набирать денежную массу, а доллар - уступать сектор в мировом финансовом обороте.
Полная противоположность пустых, информационно-солидарных/квазисолидарных денег солидарного сообщества или, соответственно, абсолютистского государства – расчётный инструментарий гипотетического анархического социума, чуждого любой солидаризации и централизации. По очевидным причинам анархисты могут использовать расчётные средства лишь самого либерального качества (с точки зрения анархического сообщества), то есть, с одной стороны, представляющие устойчивую ценность для любого индивидуума-анархиста, а с другой никак не зависящую от действий этих анархистов. Этим условиям отвечают деньги, либо ценные сами по себе (бартер и драгметаллы), либо – устойчивый источник ценности которых лежит вне анархического социума (валюта другого, неанархического государства или - мирового сообщества). Эмиссионный доход для анархических финансов не существует, а издержки денежного оборота предельно высоки и равны стоимости приобретения расчётных инструментов, или же потерям на бартере.
Феодальное общество довольно близко к анархии по типу используемых денег. Оно не имеет сильного национального государства, способного заставить граждан соблюдать номинальную стоимость национальной валюты, правила эмиссии и распределения эмиссионного дохода. Поэтому феодальная экономика, в её средневековом варианте, вынуждена использовать только дорогие "драгметаллические" деньги, в то время как абсолютистский Китай уже печатает бумажные.
Современное, постиндустриально-феодальное общество, также не способно блюсти общенациональную денежную дисциплину. Максимум, на что оно способно (стремясь к внешней пристойности) - создать независимый Центральный Банк, исполняющий почётную обязанность хранения золотовалютного резерва и печатания валютных талонов. Эмиссионного дохода такой ЦБ не имеет, поскольку может печатать рубли только под имеющиеся резервы.
Между феодализмом и идеальными солидарно-абсолютистскими деньгам будут располагаться расчётные инструменты двух буржуазных формаций - монархии и демократии. Существенно большая, нежели при анархии и феодализме, «информационность» и «солидаризм» буржуазных денег, поддерживается достаточно сильным государством, заинтересованном в максимальном эмиссионном доходе и минимизации издержек национального хозяйства. Что, во многом, компенсирует свободу субъектов рыночной экономики, куда менее стеснённых в выборе финансового поведения чем при абсолютизме. Одновременно, буржуазное государство является активным участником экономики – крупнейшим заказчиком и производителем (услуг), что так же помогает ему поддерживать национальную валюту. Плюс патриотизм буржуазии – её прямая заинтересованность в успехе всех государственных начинаний. Что, в совокупности и позволяет буржуазному государству, несмотря на активную внешнеэкономическую деятельность, поддерживать национальные деньги в устойчивом состоянии умеренным золотовалютным резервом (существенно меньше денежной массы, достаточным только для гашения коротких спекулятивно-панических колебаний курса).
Третья «афгано-американская» модель как раз и будет соответствовать средней степени «денежности», когда есть и заметный солидаризм, и поддержка государства своих денег (больше экономическая, нежели силовая), и определённый золотовалютный резерв. Можно предположить, что данная форма денег является оптимальной с точки зрения совокупных издержек (включающих не только экономические, но и социальные). Анархические и феодальные деньги очень дороги (велики финансовые издержки), но практически отсутствует государственная поддержка национальных финансов и, следовательно, минимальны издержки соответствующих общественных институтов. Абсолютистские деньги самые дешёвые, но очень дороги учреждения, силой обеспечивающие их стабильность (велики социальные издержки). Весьма вероятно, что между этими двумя крайностями и лежит зона оптимальных значений, обеспечивающая буржуазным деньгам минимум совокупных издержек.
Впрочем, при анализе российских финансов пока главный вопрос состоит не в том, на сколько сильно мы отклонились от либерально-рыночного оптимума и в какую сторону надо идти (укреплять ли нам рубль или ослаблять его), а – где мы вообще сейчас находимся? Какой у современной России тип денег?
ДЕНЬГИ НЕЗАВИСИМОЙ РОССИИ
Возвращаясь к реплике Смита-Пушкина. Из установленного выше соответствия между общественными формациями и типами денег, её правильная формулировка должна была бы содержать важное уточнение - что ресурсно-обеспеченному государству не надо золота только тогда, когда оно не является феодальным или анархическим. В противном случае, даже при изобилии «простого продукта» оно не сможет иметь устойчивую денежную систему (во времена Смита-Пушкина валютные талоны ещё не практиковались и единственной возможной нацвалютой рыхлого, феодального государства тогда была золотая монета). Впрочем, для экономистов конца 18-го века данное упущение было вполне простительно – в развитых европейских странах феодализм к тому времени повсеместно сошёл на нет, колонии за людей не считались, а для абсолютизма и буржуазной монархии/демократии данное правило соблюдается. Например – для Российской Империи начала 19-го века, которую и имел в виду Пушкин.
Цитата из Евгения Онегина разобрана здесь не столько как дань поэтическому гению Александра Сергеевича, сколько из-за актуальности для Родины поэта (точнее – для её современных руин). Постиндустриальность вернула к жизни феодальную формацию, установившуюся в осколках СССР, а приключения советского рубля экспериментально поравили Смита-Пушкина и подтвердили сделанные выше выводы теории СЛМ о том, что денежная система анархо-феодальной страны, даже доверху наполненной «простым продуктом», «без золота» моментально рассыпается в пыль. Так же, крах СССР лишний раз продемонстрировал импотенцию официальной макроэкономики и бессовестность её столпов, идущих в сокрытии своих ошибок на чисто шулерские передёргивания (что, правда, уже больше из области СЛМ-психологии).
Согласно теории СЛМ, текущей формацией современной России является так называемый постиндустриальный феодализм (http://slm9.narod.ru/a44.htm#012s), образовавшийся на руинах советского индустриального абсолютизма. Обоснование данного утверждения достаточно объёмно, относится к макросоциальному разделу СЛМ и здесь будет излишним, поскольку для трактовки финансовых катаклизмов, наблюдавшихся в ходе этого формационного перехода, вполне достаточно самого утверждения и определения соответсвующих типов денег.
Итак, практически в любом современном российском учебнике экономики (пример, школьный - И.В.Липсица «ЭКОНОМИКА без тайн»*) можно обнаружить раздел, стереотипно описывающий процесс замены тупиковой советской "командной экономической системы" на здоровую "рыночную". Начинается всё с неспособности первой создавать достаточный объём потребительских благ, от чего, в тогда ещё советском обществе создаётся товарный дефицит (очереди, пустые полки, народное недовольство и пр.). за острым дефицитом наступает этап бартерного обмена: "... в России, в конце 1991 г. на пороге экономических реформ дефицит всех товаров стал настолько острым, что обычные деньги перестали быть полезными - огромная доля торговли пошла на основе бартера. И тут же выявились новые денежные товары (автомобили, лес, сталь, бензин, мясо) на которые можно было выменять всё что нужно..."(*). После чего, новая либерально-реформаторская власть вводит свободную торговлю и раздаёт предприятия в частные руки, тем самым запуская "животворящие" рыночные механизмы, восстанавливающие "невидимой рукой" всё и вся. Дефицит исчезает, магазины наполняются, товары выпускаются, деньги снова котируются. Нелепость утверждения о порождении бартера дефицитом становится очевидной уже по тем же самым учебникам, при прочтении других глав, посвященных теории денежного обращения. Они не содержат ни малейших намёков на возможность отказа от пользования деньгами в следствии нехватки товара. Это не следует ни из одной формулы или соотношения. В самом худшем случае получается лишь высокая инфляция. И вдруг такой пассаж – не хватает товаров, значит - деньги долой! (Что, кстати, противоречит и реальным событиям тех дней. Ведь даже в самый разгар бартерного оборота никто в Союзе не отказывался продавать товар за деньги - за доллары, а зачастую и за простые наличные рубли (только по новым ценам), которые не прикарманит банк и которые сразу можно превратить в зарплату и товар. Кроме того, именно с периодом бартера совпал бум российских бирж, что тоже никак не вяжется с "острым товарным дефицитом".)
Но зато, вышеприведённый тезис позволяет казённым "учёным экономистам" выстраивать следующую логическую цепочку: порочная "командная система" перестала выпускать товары, ставшие дефицитными и переставшие продаваться за советские деньги. От чего, эти деньги сошли на нет, истреблённые бартером. Оставшийся без сбережений и товаров народ спасли реформаторы, построившие рынок, который, в свою очередь, победил дефицит и, следовательно, бартер. С рынком пришла товарная масса и новые, работающие деньги, которые, правда, достались далеко не всем. Но вины реформаторов здесь нет, поскольку дефицит устроили ещё коммунисты, чем и сгубили народные сбережения в советских рублях.
Теория СЛМ трактует феномен бартера начала 90-х совершенно иначе - как результат быстрого перехода российского общества от абсолютизма к феодализму, за которым просто не поспевало соответствующее изменение денежной системы. В ходе этого формационного перехода все "хозяйствующие субъекты" превращались из "винтиков" единого советского производственно-потребительского механизма, имевшего внятные обязательства по товарному обеспечению национальной валюты, в самостоятельных рыночных "игроков", никому и ни чем не обязанных. Мало того, параллельные деструктивные изменения происходили и во властных структурах, призванных силой защищать советские рубли, что разрушало ключевые элементы системы абсолютистского денежного обращения (когда было просто невозможно переслать деньги из одного города в другой, а вот фальшивые "чеченские" авизо ходили и "обналичивались" на миллиарды, а республиканские власти самостоятельно «рисовали» своим банкам щедрые кредиты – занимались прямой эмиссией).
В результате, ценность рубля СССР (нормальных абсолютистских денег, обеспеченных лишь силой государства) логично обнулилась, а других денег, отвечающих реалиям новой, либеральной экономики феодального общества (золота, инвалюты или её талонов), на постсоветском пространстве просто физически не существовало. От того-то и расцвёл бартер, несмотря на его колоссальные издержки - как единственно возможная форма безденежного рыночного обмена, порождённого не дефицитом товаров, а – острейшим дефицитом денег. Существовал же бартер до тех пор, пока финансовый оборот нашей феодальной экономики не наполнилась новыми расчётными инструментами: твёрдой валютой, валютными талонами российского ЦБ и эмитируемыми феодалами денежными суррогатами – векселями и взаимозачётами).
Как видим, СЛМ-трактовка бартерного периода соответствует любым формулам из классической теории денег и не оскорбляет «историческую память». Но вот заслуги либеральных реформаторов она сильно девальвирует, в лучшем случае - до преступной некомпетентности. (Обсчитывая перспективу отпуска цен наши «экономисты-гайдаровцы» исходили из правил вульгарной, экспортной макроэкономики - из простого соотношения соврублей и среднего товарооборота на конец 90-х. Получалось, что при переоценке товарной массы до равновесного состояния с массой рублёвой, достаточно лишь двукратного роста цен. Хорошо запомнилось ТВ-выступление одного «особо приближённого» макроэконома той поры, снисходительно объяснявшего публике, что если в национальном финансовом обороте останется всего один рубль, то его стоимость автоматически станет равна многим миллиардам долларов. Поэтому, остановив печатный станок власть автоматически остановит и обесценивание рубля, поэтому граждане могут не паниковать – инфляция «деревянного» находится в надёжных руках новой власти. На деле же оказалось, что в феодальной России рубль (как и любой валютный талон), вне зависимости от его массы, всегда стоит столько, сколько за него дают в обменнике, и успешно катится вниз с первой космической скоростью даже при нулевой эмиссии, если эти обменники вдруг закрываются.)
Кроме феномена обнуления ценности советских рублей и периода бартера (абсурдного в постиндустриальную эпоху), другим веским аргументом в пользу феодального типа российских денег является соотношение объёма рублёвой массы к внутреннему валовому продукту (ВВП), которое за последние пять лет менялось следующим образом: 2000 – 13%, 2001 – 14%, 2002 – 16%, 2003 – 18%, 2004 – 22%. Поскольку нормальным соотношением для развитых стран является примерно 1:1 (100%), то по каноническим макроэкономическим законам, прописанным во всех учебниках, из-за острого дефицита денег России давно уже следовало столкнуться с дефляцией (падением внутренних цен и удорожанием рудлей) приводящей в соответствие финансовый и товарный - обороты. В реальности же, при относительно стабильном валютном курсе даже такой небольшой рублёвой массы, мы имеем устойчивую инфляцию.
Объясняется сия странности тем, что роль главного расчётного инструмента в современной российской экономике продолжает выполнять зарубежная валюта (доллары и евро), дополняющие денежную нашу массу до функциональной нормы. Валютные же талоны ЦБ обслуживают только четверть внутреннего оборота. Все разговоры о, якобы, рыночном (в смысле – негосударственном) характере формирования курса рубля смешны, учитывая степень его резервирования золотовалютным резервом ЦБ (от 70% в 2000 году и до 90% на конец 2005 около), средние объёмы скупки и интервенций ЦБ, а также объём экономической деятельности российского госсектора.
Сегодня в России валюта сконцентрировалась в сфере накоплений и крупных платежей, обращаясь с небольшой скоростью. В то время как рубли (талоны ЦБ), сильно скомпрометированные дефолтом 1998г., полностью ушли из области «сокровищ» и используются только для сиюминутных расчётов по текущим платежам. Поэтому они обращаются с максимально быстро и абсолютно недефицитны даже в таком умеренном количестве (Чему, также, способствует "сырьевой" характер нашего ВВП с невысокой добавленной стоимостью и минимумом расчётов). Из чего следуют два частных, но весьма показательных следствия.
Первое - аномально высокий процент в денежной массе наличных рублей (плавно спадающий за последние 10 лет от 50% до сегодняшних 30%, при норме около 10%). «Быстрые» платежи это, прежде всего, зарплата и розничный товарооборот, поэтому обслуживающая их денежная масса должна быть максимально наличной, что мы и наблюдаем.
Второе - убогая банковская система России, не способная исполнять функцию кредитования. Если в обороте минимум рублей, никто их не копит (кроме пенсионеров - в сбербанке) и ЦБ не может их свободно эмитировать (поскольку рубли - талоны), то и кредиты банкам давать особо не с чего. Последним остаётся прозябать на обслуживании текущих расчётов, перепродаже валюты и «стирке» краденого.
МАКРОЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПРАВДА И ВЫМЫСЕЛ
Подытоживая вышесказанное. Сегодня в России мы имеем совершенно чёткую картину молодой финансовой системы феодального общества, находящейся в движении от полностью валютно/бартерной к полностью талонной. К настоящему времени пройдена примерно четверть этого пути. То есть, возвращаясь к «афгано-американским» моделям, Россия находится где-то между первой и второй моделями, не имея к третьей никакого отношения. Соответственно, всё что было сказано про паразитизм, инфляцию, реальный валютный курс и «голландскую болезнь» - применительно к гипотетическому феодальному Афганистану, в полной мере справедливо и для современной России. Вкратце же получается следующее:
1. «Реального курса» рубля (как свойства российской финансовой системы) не существует и никогда не существовало, ни в советское время, ни в постсоветское.
2. Инфляции рубля уже лет пять тоже не существует, а есть курс талона (полностью подконтрольный ЦБ) и постоянный рост внутренних цен (ЦБ совершенно неподконтрольный), как естественная макроэкономическая реакция на перманентный, системный грабёж всего и вся.
3. Вбрасывание на внутренний российский рынок дополнительных денег (валюты или её талонов-рублей) влияет на рост цен только тем, что несколько подстёгивает аппетиты паразитов. Поэтому сдерживание этого роста путём замораживания денег в стабилизационном фонде равносильна борьбе с грабителями стариков невыдачей пенсий.
4. Официальная пропаганда в российском обществе макроэкономических химер однозначно свидетельствует о высокой степени заражённости вышеупомянутым паразитизмом нашей элиты – вплоть до высших эшелонов госвласти.
5. Одобрение и широкая поддержка из-за рубежа пропаганды макроэкономических химер однозначно указывает на западные страны-лидеры как на соучастников паразитического грабежа России.
Что подтверждает и «расшифровка» неправильной китайской стратегии в области финансов, упомянутой в начале этой статьи. Единственное серьёзное отличие «неправильного» китайского курса от «правильного» - российского состоит в динамике роста внутренних цен. В России этот рост измеряется десятками процентов за год, имея в своей основе безудержный разгул паразитов всех мастей. В Китае же рост внутренних цен составляет единицы процентов, а своих паразитов китайцы регулярно отлавливают и ставят к стенке. Всё остальноё в рублях и юанях более-менее совпадет. Только китайцы прямо определили свой юань как долларовый талон с фиксированным курсом и твёрдо придерживаются данной линии. Российский же рубль (тоже являющийся типичным долларовым талоном) наши власти стараются представить «рыночной валютой», потешно теребя его курс на ММВБ, что бы было проще рассказывать сказки про «инфляцию» рубля и его «реальный курс». Деградация России запад вполне устраивает, поэтому за стремительное «укрепление рубля» (читай, за катастрофический грабёж национальных производителей и ресурсов страны) наших либералов-рыночников в Давосе носят на руках, а вот китайцев, за жульническое «ослабление юаня» (читай, за истребление компрадоров и паразитов, позволяющее обеспечивать стабильность внутренних цен) всячески ругают и грозят карами.
Деятельность учёных-экономистов, выходящая за рамки прикладного счетоводства/статистики и бухгалтерии, в любой из известных к настоящему времени социальных систем неизбежно оказывается политически ангажированной (будучи тесно связанной с деятельностью и интересами властьимущих). Что надёжно консервирует в макроэкономике (как и в злосчастном обществоведении) антинауку и философию. В социалистическом лагере макроэкономы высасывали из пальца неизбежный рост народного хозяйств, высочайшую эффективность всех партийно-хозяйственных программ, с постоянным перевыполнением основных показателей, на фоне неизбежного краха мира чистогана. А с капиталистической стороны, тем же методом пекли экономические законы, которые на словах гарантировали развивающимся странам устойчивый рост, на деле же фиксируя их полуколониальный статус. Социалистической макроэкономики теперь не стало, а её либерально-рыночная соперница расцвела пышным цветом и активно внедряется западными метрополиями на всём постсоветском пространстве, включая и Россию.
Буржуазные макроэкономы, используя свой философско-статистический метод, доказали «объективную правильность» некой области сочетаний параметров государств - «чёрных ящиков», которым западные рыночные демократии уже соответствуют. Остальным же народам надлежит к этой зоне всячески стремиться, поскольку, по тем же макроэкономическим законам, когда эта «правильность» распространится на весь мир (в виде единого стандарта открытых рыночных экономик) то совокупная мировая экономика резко расцветёт и всем будет обеспеченное счастье на вечные времена. Все иные сочетания, в эту зону не попадающие, являются ущербными и подлежащими обязательному реформированию до правильного состояния – как злонамеренно тормозящие глобальное светлое будущее (Итого: натуральнейший марксизм-ленинизм с планетарным коммунизмом на конце, только на базе частной собственности).
Сходной логикой, но ещё более философской (антинаучной), страдает и западное обществоведение, объявляющее, например, демократию универсальным общественным институтом, который встраивается в любую социальную систему, начиная с самых архаичных - родоплеменных укладов африканских стран, феодальной Центральной Азии (Афганистан) или послевоенных анархий (Ирак). Впрочем, советское обществоведение тоже не отличалось точнонаучностью и разрешало шагать в правильную цивилизацию хоть из каменного века. Только – не в либерально-демократический рынок, а в – социализм.
В познеровских временах (20-го ноября) «свежая голова» - кинорежиссёр Говорухин – задал всем присутствующим, обсуждавшим проблемы нашего коммунального хозяйства, вопрос: почему нельзя из средств стабилизационного купить новые котлы для дальневосточных котельных, вместо окончательно сгнивших – паровозных, ещё дореволюционного выпуска? Какой-то высокий коммунальный чин отвечал шаблонно: во-первых, это усилит инфляцию а, во-вторых, подобные закупки будут натуральными государственными инвестициями в бизнес, которые неэффективны по определению, и потому - изначально порочны, и потому - невозможны.
По теории же СЛМ правильный ответ будет звучать так: расходовать деньги стабилизационного фонда на Россию путинскому правительству нельзя потому, что, во-первых, это сделает ещё более вероятным банкротство американского бюджета в самом обозримом будущем. Во-вторых, некоторые наши товарищи (которые нам совсем не товарищи) перестанут получать комиссионные за размещение этого фонда и могут потерять свои высокие кресла, в своё время полученные ими под обязательства безперебойного субсидирования американской экономики за счёт доения России.
И.Иванов
оригинал материала
