В советскую эпоху много говорилось о коллективном разуме партии. Эти фразы набили такую оскомину, что даже теперь, через 15 лет после распада СССР, трудно обсуждать такие, вполне научно-респектабельные, вопросы, как надиндивидуальные формы мышления и поведения. Между тем, и для Маркса (который абсолютно не снят с мировой повестки дня), и для тех, кого наши либералы выбрали в качестве своих антимарксистских кумиров, такие надиндивидуальные формы мышления и поведения – это социальная аксиома. Что такое рынок? Это надиндивидуальный ум. Индивидуумы-дураки в совокупности ведут себя так, что их дурацкий индивидуализм превращается в коллективный разум рынка. Не партии и не класса, а рынка.
На самом деле несводимость поведения больших социальных систем к воле каждого из слагаемых, входящих в эту систему, – это действительно аксиома. И только у нас, где столь долго провозглашалось, а потом растаптывалось все, связанное с подобным «несводимым поведением», так трудно говорить о классовом инстинкте, классовой воле, классовом поведении, классовом разуме и т.п.
Между тем, класс как большая социальная система – это не выдумка. В Советском Союзе действительно существовал политический класс. Я имею в виду не рабочий класс, который, увы, очень быстро омещанился и в Советском Союзе, и во всем мире. Я имею в виду то, что обычно называют номенклатурой. На самом деле речь идет о бюрократии разного рода – партийной, спецслужбистской, хозяйственной.
По роду работы и деятельности (сознательно отделяю одно от другого) я тесно соприкасался со многими представителями данного класса. Это были очень разные люди. Чаще всего порядочные и неглупые. Не знаю, может быть, мне так везло, но для меня это несомненный бытовой факт. Я не могу также сказать, что представители этого класса были наделены сосредоточенной надклассовой волей. Что их разум имел классовую детерминанту. Обычные приличные люди.
Но ведь в том-то и дело, что классовая воля, классовое мышление, классовая нравственность существуют во многом отдельно от людей, слагающих данный класс. И когда я сейчас буду описывать характеристики некоего советского властного класса (кому-то будет удобнее название «большая властная социальная группа»), то я буду описывать именно характеристики целого. Разные молекулы этого целого не захотят себя узнавать в данном обобщенном социальном портрете. И это их право. Но наблюдения за происходящим позволяют мне нарисовать этот горький, но, как мне кажется, правдивый СОВОКУПНЫЙ, ВНЕ- И НАДИНДИВИДУАЛЬНЫЙ ПОРТРЕТ. И предложить некие оценки и прогнозы с опорой на данный портрет. В чем я вижу свой, так сказать, неблагодарный научный долг.
Итак, властный политический класс Советского Союза – это «субстанция», не лишенная многих важнейших политических добродетелей. А именно – цепкости. Жестокости. Властной страстности. Безупречности политических рефлексов. И многого другого. Единственное качество, которого эта субстанция были лишена, – интеллектуальность. Специально не говорю «интеллигентность». Интеллектуальности не было. Напротив, она агрессивно отвергалась. Умники ходили в изгоях: «Подумаешь, еврей при губернаторе!». Политические лидеры, обращаясь к своему классу, говорили: «Подумаешь, программа, программа... Не я писал, ученые писали». Ученых терпели, но не более. Те, кто начинал с ними особо тесно взаимодействовать (Берия как куратор атомного проекта – лишь один из примеров), сразу попадали под подозрение.
Между тем, незаметно подкралась эпоха, когда без этой интеллектуальности «хошь стой, а хошь падай». Эпоха называлась постиндустриальной. В каком смысле это слово используется, и правильно ли оно используется – это отдельный вопрос. Мне здесь не хочется его детально обсуждать, потому что это уведет нас от сути дела.
СССР и мировая коммунистическая система могли взять постиндустриальный барьер быстрее, чем США и мировая капиталистическая система. Об этом много писали. И совсем не в газете «Правда». Об этом писал Бернхайм, говоря о революции менеджеров. Об этом писали все теоретики так называемой меритократии, шире – «посткапитализма». Для новых посткапиталистических элит бременем капитализма было наследование денег и собственности. А значит, и наследование власти. Новые более гибкие общества вообще отрицали семью как канал вертикальной социальной мобильности.
Поскольку гиря капитала не висела на шее у СССР и мировой коммунистической системы, взлететь в постиндустриализм не составляло особого труда. И для этого совершенно не надо было отказываться от коммунизма. О чем я и написал в своей книге «Постперестройка» в 1990 году. После чего как раз и стал «врагом рынка и демократии».
Но дело не в отдельной книге и не в курьезах рыночных метаморфоз. Дело в том, что это было действительно так. Несвобода была тяжелым препятствием на пути постиндустриализма. Но, как ни странно, менее тяжелым, чем наследование капитала. И те, кто говорит, что несвобода не может сочетаться с постиндустриальным успехом, просто не хотят видеть щелей в том, что они выдают за монолитную бетонную стену. Есть, есть стена, есть проблема, и тяжелейшая. Но тяжелейшая, а не нерешаемая...
Так вот. Для того, чтобы взять барьер постиндустриализма, советскому политическому классу надо было просто умнеть. Интеллектуализироваться. Избавляться от антиинтеллектуальной фанаберии. Выполнять завет вождя: «Учиться, учиться и учиться». Но класс агрессивно не хотел выполнять это условие. С чем это можно сравнить? Для наглядности приведу пример из моего раннего детства.
Я поздно научился говорить и рано научился читать. Но между моментом, когда я научился говорить, и моментом, когда я научился читать, прошло сколько-то месяцев. И эти месяцы стали адом для моей (горячо любимой и мною, и всей моей семьей) домработницы Полины Васильевны. Потому что каждую минуту я требовал от нее: «Почитай!». А она говорила матери или бабушке: «Давайте я еще раз пол помою! Давайте я в магазин сбегаю! Давайте я обед сготовлю! Все, что угодно, только не это!».
Советский политический класс – это коллективная «Полина Васильевна». Это качество унаследовал и усугубил постсоветский новорусский политический класс. Иногда кажется, что этому классу – лучше сразу в Гаагу, чем «почитать». Что «почитать» (то есть самому брать свой собственный интеллектуальный барьер) – это и больно, и унизительно (на современном языке – «западло»).
И что тогда делать? Вливать новую кровь? Мобилизовывать кадровый резерв? Это еще страшнее. Опять для наглядности приведу пример.
Однажды по поводу очень близких мне людей шло следующее обсуждение: «Ну, давай, дадим им это, это и это!» – «Нет, нельзя!» – «А почему?» – «А они намного умнее нас. И если мы им дадим хоть что-то, они возьмут всё». Это конкретное высказывание в точности описывает беспощадную классовую логику. Если хоть небольшую группу интеллектуалов реально ввести во власть, то эта группа «сделает» всех остальных.
Самим интеллектуализироваться нельзя («западло»). Делиться с интеллектуалами смертельно опасно. Без интеллектуализации постиндустриальный барьер не возьмешь. А без этого взятия нельзя управлять СССР и мировой коммунистической системой. Что делать?
Советский политический класс ответил
с поразительной адекватностью. Никакая сверх-ЭВМ не решила бы лучше задачу сохранения собственной власти при условии таких рамочных ограничений. Решение же было следующим: «Если нельзя сохранить власть НАД ИМЕЮЩЕЙСЯ СИСТЕМОЙ без тех самоизменений, на которые мы не согласны, то есть нельзя ПОДНЯТЬ СЕБЯ ДО УРОВНЯ, КОТОРОГО ТРЕБУЕТ СИСТЕМА, то нужно... РЕДУЦИРОВАТЬ СИСТЕМУ ДО СВОЕГО УРОВНЯ.
Нужно организовать сброс системы и за счет сброса сохранить власть». То есть нужно уничтожить мировую коммунистическую систему, развалить СССР, сбросить свое общество с верхнего индустриального уровня на доиндустриальный этап, передать целеполагание (высшую власть!) американцам и кому угодно еще... НО ОСТАТЬСЯ НАДСМОТРЩИКАМИ. Властью над собственным омерзительным деградирующим стадом.
В каком смысле властью?
Прежде, чем к этому перейти, позволю себе еще одно конкретное отступление. Та самая книга «Постперестройка», которую я написал 15 лет назад (коллективность сочинения никоим образом не дезавуирую, но поскольку кое-кто уже отрекся, то предпочитаю говорить не «мы», а «я»), была предложением к постиндустриальному «танцу». То есть к вовлечению интеллектуализированных групп в существовавшую политическую элиту (политический класс). Класс же агрессивно не хотел именно этого. И потому воспринимал мои попытки сохранить его потенциал как посягательство на властную самость.
А что он организовал для того, чтобы посягательств не было? Два потока – западнический (Сахаров) и почвеннический (Солженицын). Оба эти потока имели одну задачу – увести интеллектуальный ресурс нации с поля собственно властной конкуренции. Помешать этому ресурсу стать субъектом и добиваться места во власти. Пусть лучше ресурс бунтует против власти. Западники на один манер, почвенники на другой. Побунтует, побунтует и наденет себе ярмо на шею. Как это говорится? «Своею собственной рукой»... Так даже еще изящнее. Те, кто снова спросит меня, «откуда же такие умники, кто конкретно мог такое придумать?» – должны еще раз перечитать вводную часть данных размышлений. Это не кто-то конкретно. Это класс. Это его разум, это его воля.
Чтобы не быть совсем абстрактным, приведу еще одно из тысячи имеющихся у меня доказательств. Причем такое, которое можно, как говорят, пощупать.
Сразу несколько журналистов обвиняли одного из главных кумиров диссидентского почвенничества в том, что он на раннем этапе своей биографии был завербован советскими органами. Обвинение не было грязно-абстрактным. Печаталась (что, конечно, профессионально недопустимо) конкретная агентурная карточка. С фотографией. С агентурным псевдонимом. Говорят, что речь идет о «делах давно минувших дней». То есть о сталинской эпохе. В таких делах не бывает срока давности.
Лицо, которому выдвигались эти обвинения, в ответ молчит или высказывается крайне невнятно. Хотя внятное опровержение является нормой во всех так называемых «цивилизованных обществах». Тем самым этот факт можно считать «принятым к рассмотрению». Но для чего принятым? Для того, чтобы скомпрометировать данное лицо? Это пошло, мелко и абсолютно недопустимо. По крайней мере, у меня нет никакого желания заниматься чем-то подобным. Меня интересует совершенно другое. И в чем-то прямо противоположное.
Если говорить о распаде СССР, войне с коммунизмом и прочем, то данное лицо (и его книги, изданные в СССР и за границей) сыграло тут немалую, а в чем-то решающую роль.
Если это лицо находилось под контролем Органов – то чем занимались Органы? Они разваливали СССР и коммунизм. То есть ту систему, в рамках которой они властвовали. Они что, создали что-то более могучее? Нет! Но они укрепили свою власть над тем, что сформировалось после развала системы. Сформировалось нечто ублюдочное. И уж конечно, никак не сопоставимое по масштабу. Но власть удалось удержать. И даже укрепить.
А вот теперь о том, что такое власть.
Кто-то говорит: «Власть – это деньги». Категорически отрицаю что-либо подобное по отношению к объекту своего рассмотрения. Власть – это власть.
«Все моё», – сказало злато.
«Все моё», – сказал булат.
«Все куплю», – сказало злато.
«ВСЕ ВОЗЬМУ», – СКАЗАЛ БУЛАТ.
Власть – это именно «все возьму». Точнее, возьму все, что хочу.
Березовскому, Гусинскому и кое-кому еще снилось, что все будет обстоять следующим образом.
Капитал на деньги создаст СМИ. СМИ разагитируют население. Население выберет политиков. Политики будут подконтрольны капиталу через СМИ. Наверху деньги, под деньгами «киселевы и доренко», под ними политики, под политиками народ. Так это мнилось в неких красивых снах. Реальность изначально была другой.
Ельцин «положил в снег» Гусинского еще за два года до выборов 1996 года. И за шесть лет до того, как Путин обеспечил ему уютные нары на недолгий срок. Березовский никогда не скрывал своего «околокоржаковского» генезиса. Весь хваленый «олигархиат» – чем был по сути? Пробивными мальчиками, которые сидели в приемных, дрожа, сжимали в руках кейсы с миллионными (а потом уже сумки с многомиллионными) взятками. Потом секретари говорили: «Заходите». Заходили... Отдавали... И выходили с подписанными бумагами, дававшими не миллионы, а миллиарды. Но подчиненность положения была правилом игры. И это никто не хотел отменять.
Наверху – властный класс.
Ниже – жирные свиньи (они же «псевдоолигархиат»).
Еще ниже – обслуга.
Еще ниже – бедняки, нищие и прочие разные.
Вот какой социальный профиль был сочинен и реализован. В рамках этого профиля представители властного класса, отдыхая, обсуждают друг с другом: «Слушай, шашлычка хочется... Какую бы свинку-то зарезать? Может, эту? Смотри, как хвостиком дергает!..».
Так что власть – это не деньги. Это возможность получать деньги в качестве производного от власти. Но именно в качестве производного. Но что же такое власть?
В рамках все той же глубоко деструктивной классовой (системной, а не личной) логики власть – это возможность сосать кровь подвластного животного и справлять ему нужду на голову. И то, и другое доставляет удовольствие, близкое к оргиастическому. В этом смысле деньги – это ничто, потому что удовольствия нет. Поэтому власть класс отдавать не намерен.
Аргумент по поводу того, что с момента, когда животное умрет, будет бессмысленно сосать его кровь и справлять на него нужду, отвергается. В ответ говорится: «На наш век хватит».
С позиций подобных пониманий происходящего я начинаю анализировать собственно государственные проблемы.
СССР был невероятно логичен и эффективен как государственное устройство. Почему? Потому что была наднациональная и надконфессиональная идея. И на ней, как на потолке, «висели» все народы и конфессии. В сущности, это и есть имперская модель. Но эта империя (в отличие от предыдущей православной), во-первых, уравнивала конфессии (а уже в рамках этого уравнивания можно было разруливать нужным образом конфессиональные приоритеты). И, во-вторых, давала импульс модернизации, потому что идеология «сакрализовала прогресс». Между тем, конфессии никогда этого делать не будут.
На что же хотели сменить СССР? На национальное государство. Так говорили «демиурги» этих изменений, прятавшиеся за спинами разных там «выродков-западников». Ну, там, Гайдара какого-нибудь... Али чего и похуже. Что такое классическое национальное государство? Ну, например, Франция? Говорилось следующее: «Сделаем русскую Францию. Проведем супермодернизацию. Положим под себя отделившиеся окраины. Всех этих среднеазиатских, кавказских чурок и прочих разных. А Кургинян нам мешает. Ему чурок хочется назад в империю возвратить. И нам на шею посадить, как при Сталине».
Это типичные разговоры 1990 года. Понимая, что западники преступно хотят развала СССР, я стал почвенным публицистом и аналитиком. Но став, сразу столкнулся с категорическим нежеланием почвенников спасать СССР. Говорилось: «А на фига нам это надо? Нам чурок себе опять на шею? Да пусть они бунтуют!». А шепотом добавлялось: «Да наши этих чурок и ведут... Они их организуют!». Можно было считать эти слова шизофреническим бредом. Но я никогда не забуду глаза первых секретарей союзных республик, которые с ужасом шептали: «Националистов подымает на нас московский КГБ». А также глаза самих националистов, которые, тонко улыбаясь, спрашивали меня: «А кто Вам сказал, что Москва сама не хочет уйти из Закавказья?».
Всего не расскажешь. Рассказанное потребует доказательств. Доказательства – источников. Поэтому ссылаться приходится на общеизвестное. Например, на то, что почвенный русский писатель Валентин Распутин, являясь народным депутатом (и, если мне не изменяет память, членом Президентского Совета СССР), сказал во всеуслышанье: «РСФСР должна выйти из состава СССР».
Почему это было особо опасно? Потому что опираясь на русский актив (русскую часть политического класса), можно еще было подавить окраины. Но с момента, когда этот русский актив сам стал преступно откалываться от империи, делать уже было нечего. Оказалось, что враги СССР – и западники, и... и почвенники, так называемая «русская партия».
Почему я это называю преступным? Потому что при распаде СССР пострадал прежде всего русский народ. Он ничего не получил и все потерял. Он умылся кровью. Им стали помыкать отделившиеся республики. Его согнали с мест постоянного проживания.
Что сделала эта уменьшительная «русская партия» для своего народа? Что она ему дала, кроме унижения? Она погрузила его в кровь и унижения. Она ускорила его вымирание. Можно ли ее называть «русской партией»? Можно – в том смысле, в котором я описал. Если властные намерения исчерпываются желанием сосать кровь и справлять нужду на голову «народному животному» – то этим все объясняется. Эти оргиастические возможности сохранены и укреплены. Животное гибнет и деградирует. Оно уже не может стать инструментом не только глобального, но и макрорегионального господства. А зачем? «На наш век хватит!».
Масса лиц и эпизодов проходит перед моими глазами. Уже после распада СССР и расстрела Белого дома были международные возможности восстанавливать СССР. Пусть и в немного усеченном масштабе. И была политическая потребность в этом, диктуемая мотивами личного выживания. Кто воспротивился? «Русская партия» – в ее сугубо властном эквиваленте. Что было сказано? «На фиг нам чурки! Так долго от них освобождались, теперь опять их назад пускать?».
Между тем, нечто сходное касалось не только Средней Азии и Кавказа. Сходная логика предъявлялась по отношению к Украине. И даже к Белоруссии. Властный политический класс обладает колоссальными общими накоплениями. Как их ни называй – Стабфонд или как-то еще. Он что, говоря грубо (прошу прощения за грубость, но так просто яснее и нагляднее), не может купить на корню элиту славянских территорий? Да это же не так дорого стоит! И будет, вроде бы, все как надо. Но держаться в седле станет чуть-чуть труднее. И потому: «На фиг нам эта головная боль! На наш век хватит! Все надо продать тем, кто дороже заплатит!».
Факты, которыми я располагаю, не имеют никакого отношения к общедоступной информации. Но оперировать я могу только общедоступной информацией. И потому долгое время я вообще не хотел поднимать тему. Подымешь – спросят, где факты. Но мне и всем нам на голову свалились два обстоятельства. Начну с первого, хотя оно отнюдь не самое важное.
Некто (не знаю, как сказать, господин или товарищ) по фамилии Байгушев издал книгу под названием «Русский орден внутри КПСС». Байгушев представляется помощником Суслова, главного коммунистического идеолога и «серого кардинала», члена Политбюро ЦК. На самом деле это преувеличение Байгушева, который сразу сам начинает ссылаться на Воронцова (действительно являвшегося помощником Суслова). Как именно Байгушев исповедуется в ненависти к коммунистам (конкретно – к «жидовско-коммунистической» власти) – это отдельная песня. Хотя лично я предпочел бы такую песню в исполнении человека, не представляющегося как «помощник главного коммунистического идеолога». Но не это главное.
Байгушев подробно рассказывает о подпольной работе «русской партии» и прямо говорит: «Это мы развалили СССР! Это мы инспирировали расстрел Белого дома, когда поняли, что из него нельзя выкурить чурку Хасбулатова!». Ряд оппозиционных изданий уже дезавуировал и фигуру Байгушева, и все, что он сказал. Я вовсе не хочу воспевать Байгушева и восхвалять точность его оценок и данных. Но к счастью или к сожалению (а скорее и к счастью, и к сожалению одновременно), я наблюдал за рядом политических сюжетов с крайне близкого расстояния. И потому понимаю, что информация, извлекаемая Байгушевым из некоей «конспирации» – это смесь неадекватности, политической близорукости и... достоверности, как ни прискорбно констатировать последнее. Кроме того, это открытый материал. Это не факты, которыми я располагаю. Это факты, которыми теперь располагает общественность.
Далеко не случайно Байгушев уже после этой своей книги про русский орден предлагает в газете «Завтра» вместо России строить Хазарию. Политическому классу, о котором я говорю, все равно, что строить. Ему нужно устойчиво удовлетворять два своих (мною уже неоднократно называвшихся) оргиастических побуждения, к которым и сводится для него понятие «власть».
Любви к своему народу нет вообще. Нет о нем ни заботы, ни... ни всего того минимального и недостаточного, что связывается с понятием «пасти стадо». Это даже не пастухи. И не волкодавы. Это взбесившиеся овцы, натянувшие на себя волчью шкуру. Близорукие, неумные – и одновременно поразительно цепкие. Есть волки в овечьей шкуре, а есть овцы в волчьей. Овцы мутировали... Что там произошло – неважно.
Молния убила пастуха и собак, а часть овец – того... Ну, смутировала или еще как хотите. Словом, образовался вот такой компот. И он не рассасывается – он наращивает свою адскую концентрацию.
Только пусть никто не думает, что я свожу это к фигуре господина (или товарища) Байгушева. Мне есть о ком и о чем поразмыслить, помимо Байгушева. Тем более, что подоспела Кондопога. И кто бы там во что бы ни играл, суть не в этих мелких, так сказать, «пацанских» псевдополитических играх.
Развалив СССР, политический класс, вдобавок, организовал регресс. Организовал он его под собственные шумные заявления о грядущей русской модернизации. Только под модернизацию, кстати, можно было хоть условно поддержать этот политический класс (он же – пресловутая «русская партия»). Почему? Потому что, кроме СССР, на данной территории может реализовываться только одна мало-мальски эффективная конструкция. Это – национальное государство. Без всяких там «россиян»! Русское национальное государство. Русская нация могла сложиться на обломках СССР, причем именно как нация, только в условиях ускоренной модернизации. Со всеми компонентами этой модернизации – прогресс, научно-технический в первую очередь, высочайший приоритет права и равенства граждан перед законом, формирование идентичности на основе культуры и языка и... того, что французы называют «благоговение перед Францией». Этого – и многого другого.
ВСЕ ЭТО БЫЛО ПРОВАЛЕНО. Россию бросили в регресс. Это сделал все тот же политический класс. Он сделал это в интересах своего господства, понимаемого на свой «овце-волчий» манер. Он превратил животное в доходягу с тем, чтобы безнаказанно отправлять свои оргиастические потребности. Это он сделал! Он, а не те, на кого он переводил и переводит стрелки. Кстати, об этих стрелках.
Еще в далекую советскую эпоху (да и в постсоветский период) я несколько раз спрашивал вполне ответственных людей: «Ребята, у меня есть вполне достойные еврейские знакомые. Они любят СССР, они блестяще говорят, они поклоняются русской культуре, у них есть, что сказать по экономике, социологии и прочему. В конце концов, они хорошо смотрятся в телевизоре – правильные лица, правильная речь, правильные мысли... Они известны обществу, у них высокие научные степени... Почему не они выступают по телевизору?». Мне на это отвечали: «Нам это не нужно. Нам нужно... (дальше были описаны антропологические деформации) ... И чтоб побольше дерьма на русских. На этих все и спишем». Говорившие считали себя гроссмейстерами политических игр.
А то, что под аккомпанемент того, что они называли «игрой», состоялся реальный регресс, реальная демодернизация, реальное одичание всего населения, реальная декультурация, фактическая деструкция социума... Это, знаете ли, как-то так не очень и важно.
В одном достаточно высоком собрании, которое я сумел довести своими высказываниями «до ручки», мне было сказано: «Да что Вы несете! Какая модернизация! Предполагалась не модернизация страны, а модернизация элиты!». Я спросил: «За счет чего?». Мне холодно и категорично ответили: «За счет всего».
Почему криминалитет (а именно он системно заменил собой элиту) надо называть модернизированной элитой – я не знаю. А вот в чем мысль, которая мне была презрительно брошена, как перчатка, – я и понимаю, и чувствую.
Но совершенно не намерен уклоняться от этого вызова на политическую и иную дуэль.
Потому что под модернизацию можно было еще что-то стерпеть. В этом было хоть какое-то (пусть очень уменьшительное) благо для русского народа. Он мог в этом сохраниться. Теоретически он еще как-то мог бы сохраниться (но уже совсем не модернизационно) в православно-цивилизационной модели. То, что это столкновение с исламом, – понятно. То, что никакой диалог цивилизаций от этого не спасет, – тоже понятно. То, что нелепая программа с православным «Законом Божиим» (никак не совместимая со свободой совести и отделением церкви от государства – а это азы Модерна) вызовет только расцвет ислама, – это тоже понятно. Реакция Шаймиева – это еще цветочки. Ягодки впереди. И ох, какие это будут ядовитые ягодки!
Но теоретически это было бы возможно. Этакая «православная Саудовская Аравия», контрмодернизационная, но с жесткой властью, теократическая по сути... Нефть есть, оружие где-то купим... Бред все это – но хоть насколько-то логичный. Непреодолимое препятствие на этом пути одно... как бы поделикатнее... «Если бы у моей тети были колеса, то была бы не тетя, а дилижанс».
Но то, что происходит в Кондопоге, – это никакая не «русская Франция». И никакой не православный ренессанс. Это межэтническая разборка. Не межнациональная, как у нас любят говорить (вы еще постройте эти самые нации!), а межэтническая.
Во Франции есть нация. И нет этноса. Что такое французский этнос? А национальное государство о-го-го какое! И может за себя постоять, как мы видим по Саркози. Но это и есть Модерн. Во Франции есть власть закона. Во Франции есть авторитет науки и культуры, выражающийся в том, какое место занимают эти профессиональные кадры в обществе, сколько они получают, как защищены, как социализованы. Во Франции... я даже продолжать не буду.
Русская Франция могла бы быть компенсацией за обрушение СССР. Слабой, но хоть какой-то компенсацией. Но для этого был нужен русский Модерн – ускоренный и безжалостный. Его место занял регресс, демодернизация. А тогда какая нация? «Нация – это субъект Модернизации». Может быть, не знаете, что нация – это не просто так? Как говорил когда-то один грузинский политик, «это вам не лобио кушать».
Если нет СССР, нет «русской Франции», нет «русской Саудовской Аравии», то что начинается в условиях регресса? Вторичный этногенез! Разборка между этносами – как между звериными стаями. Это и есть Кондопога. Кто там во что играл – отдельная песня. А по сути есть именно это.
И не скулите по поводу «русского фашизма»! Что скулить-то! Вы кинули этих мальчишек в социальное невоспроизводство, по сути, в гетто, в социальный тупик. Вы превратили их в маленьких зверьков, сражающихся за собственное выживание. Русский народ? Народ, который стерпел Буденновск, не может, не имеет права соединяться с понятием «фашизм». Устрой Басаев что-нибудь такое в Америке или Европе – чеченские погромы гремели бы по всей стране. Русские сохранили фантастическую выдержку. Но это была выдержка других русских. На подходе поколение регресса. Это хуже, чем потерянное поколение. Это расчеловеченное поколение. Не хочу всех мазать одной краской. Это было бы просто глупо. Хочу сфокусировать внимание на сути происходящего.
Что такое межэтническая разборка? Собачка пометила территорию, и теперь не хочет пускать туда других собак. Не пустит – значит, ее территория. Так грызлись обезьяны на ранних фазах развития человечества. Так грызлись племена, прежде чем стать нациями. Исторически этот поезд давно ушел. Для всех. Но для русских – в первую очередь. И это понятно.
Русские – самый модернизированный народ Северной Евразии. И самый крупный. Русские держали империю. Этнические самозащиты формируются при поглощении малого крупным. Если бы русские были поглощены китайцами, они могли бы постараться стать этносом. Или растворились бы. Но они не были поглощены китайцами. Они поглотили других. А этнос, поглощающий другие этносы... Ну, не могу я в одном коротком анализе восполнять интеллектуальные дефициты... Для кого? Для политического класса, которому это все «до лампочки»? Как это там в песне поется? «Давным-давно, давным-давно... до лам-поч-ки»...
Короче – вторичный этногенез не соберет русский этнос, а уничтожит его. Кроме всего прочего – русские не немцы. Фашизм, гитлеризм ненавистны мне, как ничто другое на свете. Но немцы и в этой пакости сумели проявить свою организованность и пунктуальность: «Золото от коронок? В этот ящик? Волосы – в другой... Кожу на абажуры. А протезы – вон туда, и попробуй мне перепутай! А пепел на поля, и все в дело!». Применительно к этнической разборке немцы сгоношили пресловутые Нюрнбергские законы.
Чтоб кому чего не показалось – так по моей оценке, пакость неимоверная. Но логичная пакость. Меньше одной восьмой – в немецкое племя. Больше одной восьмой – в концлагерь или еще куда. Одной восьмой чего? Немцы выдумали себе врага в виде евреев. Придали этому врагу сакральный характер и стали очищать от него... что? Племя? Нет, нацию! Немцы не стали искать одну восьмую славянской крови! Фон Бюлоф, который, как всем известно, Белов, не изымался из немецкого сплава. Или кто-нибудь там с французской, английской, скандинавской, итальянской, австрийской примесью...
Теперь представьте себе не нюрнбергскую пакость, а нечто, возведенное в десятую степень. И помноженное на русский размашисто-небрежный экстаз. Прежде всего, начнется разборка между своими. Самые крутые русско-фашистские имена – это псевдонимы. Что хорошо известно. Дальше все это поедет под откос. Этот самый Байгушев – он кто? Он «бай»! А почему он тут вертится рядом с нашими Ивановыми? Потом возьмутся за Ивановых... По дороге в распыл будет пущено все, что только можно. Начнутся разборки региональных трайбов. Еще в 1990 году оборзевший народный депутат с трибуны цитировал поэта:
«Не упрекай сибиряка,
Что держит он в кармане нож.
Ведь он на русского похож,
Как барс похож на барсука».
Эти «барсы» возьмутся за свое гораздо раньше, чем сформируется русский этнос. А китайцы им помогут. И еще много кто поможет.
И, наконец, представим себе, что русский этнос сформировался. Он с кровью изблевал из себя все чужое в объеме этак миллионов в 50-60. А дальше что? В ходе таких кровавых самоосвобождений (притом, что подобные самоосвобождения не могут не быть кровавыми) он стал энергичным. Предположим. Что дальше?
Скажу страшную вещь: только русская пассивность спасла русских от балканского сценария в 1991 году. То, что начнется после оформления (не пугаю, а просто констатирую – неизбежно суперкровавого) вторичной племенной общности, будет супербалканским.
И на это все (на оформление и супербалканы) будет спокойно взирать весь мир? А это все будет так разбираться между собой (внутри себя и с другими), сохраняя весь ядерный потенциал сверхдержавы?
МЫ ПОДОШЛИ К ЧЕРТЕ, ЗА КОТОРОЙ ИСЧЕЗНЕТ ЛЮБОЙ, ДАЖЕ САМЫЙ УМЕНЬШИТЕЛЬНЫЙ, РУССКИЙ СМЫСЛ. МЫ ПОДОШЛИ К ЧЕРТЕ, ЗА КОТОРОЙ ДЕЯНИЯ ТАК НАЗЫВАЕМОЙ «РУССКОЙ ПАРТИИ» УЖЕ НИКАК НЕЛЬЗЯ БУДЕТ СОЕДИНИТЬ НИ С КАКИМ РУССКИМ БЛАГОМ.
За этой чертой «русскую партию» данного образца необходимо будет однозначно квалифицировать как «партию русской измены». И поступить с ней соответственно. Ей многое прощалось. И в общем-то понятно, почему. Русские – страдающее начало на данном этапе нашей истории. В Чечне без всякого на то права, с поощрения, так сказать, русской власти были согнаны с земли 300 тысяч русских. Процесс набирает обороты в Ингушетии и не только там. Единственные, кто не получили никаких компенсаций за этот сгон, – это русские.
Русские однажды и сокрушительно, вне всякой их гражданской, человеческой воли, оказались людьми второго сорта на всех просторах бывшего СССР, от Средней Азии до Прибалтики. Приезжающие на их территорию банды (этнические преступные группировки) обращаются с русскими, как с рабами. И русские восстания в этих условиях неизбежны. Омерзительно, что слово «фашизм» пущено в большой оборот только в варианте «русский фашизм».
Перечисление вызовов, брошенных русским, можно продолжить. Стойкость, с которой большинство народа, нагло именуемого «фашистским», сносит это, сохраняя всяческую солидарность и толерантность, не может не восхищать.
Отсюда – предельная деликатность ко всем движениям, которые в каких-то формах отстаивают идею русского блага. Пусть это видение блага не совпадает с нашим – не в этом дело. В латвийской фашистской стае в 1992 году, в пике русского унижения, я во всеуслышание сказал, что я русский националист. Тогда от этого отпрыгивали, как ошпаренные. Даже сомнительный лозунг «Россия – для русских» еще можно принять к рассмотрению. Но только вместе с объяснением, что такое «русские». Те самые, для которых Россия. Племенная разборка резко сократит русский пантеон. Мало останется тех, кого можно будет назвать не только в связи с Великой Отечественной войной, но и в связи с Битвой на Бородинском поле. «У русского царя в чертогах есть палата»... И в этой палате тоже надо будет «перебирать людишек». И забелеют стены от снятых портретов... И усугубится мерзость, которую я когда-то назвал «клиоцид» (война на уничтожение с русской историей).
Повторяю, есть черта, за которой люди, подымающие флаг русского блага, ОДНОЗНАЧНО И КАТЕГОРИЧНО, ОБЪЕКТИВНО, А НЕ ПО НАШИМ ПРЕДВЗЯТЫМ ОЦЕНКАМ, становятся врагами своего народа. И с ними придется поступать соответственно. С ними – а не с русскими пацанами, обалдевшими от унижений, дергающимися, как животные под чужим бичом, и тут же получающими ярлык «фашисты».
Разбираться надо с другими.
Мне возразят: «Это они с вами разберутся. Да еще как!».
Отвечаю:
В этом огне брода нет. Тут уж, сами знаете, как получится. Лучше бы этой черты не переходить. Я никогда не давал деструктивных и глупых рекомендаций. Это последняя из тех, которые я даю субъекту, которому и адресован этот, если хотите, аналитический манифест.
Сергей Кургинян
