Когда в 30-х годах прошлого века Остап Ибрагимович представлял Кису Воробьянинова как «отца русской демократии и особу, приближенную к императору», это, наверное, и тогда уже не воспринималось читателем в качестве чисто сатирического литературного приема, объединения, казалось бы, несовместимых определений, как это могло бы выглядеть всего лет за 20 до того, во времена царизма. Гражданская война выявила достаточно глубокое единение монархистов и либералов. И вот уже на нашей исторической памяти современные доморощенные на нивах университетов марксизма-ленинизма «демократы» продолжили традиции своих номинальных предшественников. Вспомните, читатель, как суетился вокруг зарубежных потомков царской семьи покойный ленинградский губернатор г-н Собчак или какую активность проявил в связи с якобы найденными останками царской семьи ныне здравствующий нижегородский экс-губернатор. И вот в эту осень завершилась траурная процедура перемещения праха датской принцессы, матери последнего российского императора, на русскую землю - также с достаточно широким участием российской демократической общественности, средств массовой информации и официальных лиц, правда, второго уровня.
В этой внутренней привязанности наших «демократов» к атрибутам империи проявляется, конечно, рабская тоска по сильной власти, страх перед демосом, плебсом, который падшая династия успешно держала в узде в течение трех столетий, так что даже крах ее ныне рассматривается записными идеологами как результат несчастного стечения исторических обстоятельств или даже коллективной вины некоторых политически активных слоев тогдашнего русского общества.
Но не только свойственное мещанству лакейство перед властью притягивает нынешних «демократов» к падшей монархии, ведь как пугает их диктатура «великого вождя и отца всех народов», также весьма успешно справлявшаяся с задачей сдерживания демоса. Монархия символизирует для них пуповину, связавшую Россию с «цивилизованным» миром: ведь начиная с Екатерины II, это была чисто немецкая династия. Явление это было не уникально в тогдашней Европе. Действительно, в XVIII и XIX веках Германия, по выражению Гейне, «…была большим конским заводом государей, который должен снабжать все соседние царствующие дома необходимыми им матками и производителями» /[1]/. Царствовавшая в России династия после Елизаветы Петровны была, конечно, главным клиентом этого завода и на протяжении почти двух столетий существовала, не смешиваясь с местным населением, строго соблюдая расовые законы задолго до принятия их в национал-социалистической Германии, так что даже освященный русской церковью брак Александра II с туземной аристократкой не перевел их детей из бастардов в полноправные члены семьи, не позволил им даже носить родовое имя.
Собственно, дело не в иностранном происхождении русских монархов. Россия на протяжении своей истории приняла в себя множество выходцев из других народов, ставших неотъемлемой частью нашей истории и культуры, своими трудами и своим мужеством создавшими эту великолепную историческую постройку. Ведь большинство московских боярских и княжеских родов, перешагнувших эпоху Петра, имели в своем основании выходцев из Орды или Литвы. Среди них Кантемиры (из молдавских господарей белоордынского происхождения), Строгановы (от золотоордынского мурзы), из Орды вышли Висковатые, Давыдовы, Дашковы, Обуховы, Ртищевы, Радищевы, Чаадаевы и многие другие /[2]/. Из Литвы вышли Вяземские и др., а ведь были еще великие архитекторы Петербурга, были Раевский и Багратион, Гнедич, Жуковский, Левитан, Блок, Мейерхольд, Ландау, и многие другие, чей вклад в русскую культуру просто неоценим.
Но династия Романовых после Елисаветы Петровны так и осталась чисто немецким факторов нашей истории, причем фактором далеко не лучшего качества. Не эта же череда недалеких и ограниченных монархов (среди которых маленькая смышленая принцесса из захудалого немецкого княжества выглядела великой) определяла динамику роста великого народа, освоившего шестую часть суши и внесшего огромный вклад в мировую культуру. В фокусе их интересов лежали, в основном, переплетения династических взаимоотношений их исторической родины. Как отмечал еще Ключевский: «Павел, Александр I и Николай I владели, а не правили Россией, проводили в ней свой династический, а не государственный интерес, …не желая и не умея понять нужд народа, истощали в своих видах его силы и средства…» /[3]/. Но эти черты проявлялись уже у основательницы династии, втянувшей Россию в многолетнее противостояние революционной Франции во имя интересов немецких феодальных государств. В частности, раздел и присоединение Польши при Екатерине II. был крупной стратегической ошибкой российского правительства, положившей начало череде сложных внешних и внутренних проблем, тянущихся с тех пор уже более 200 лет.
Раздел Польши, осуществленный, как мы сказали бы сейчас, тремя лицами немецкой национальности, дал явные основания для проявления у польской шляхты анти-русского менталитета, основанного на комплексе несостоявшегося господства. Поляки пришли на Русь, разгромленную монголами, уже не способную к обороне, пришли как колонизаторы. Они вымели остатки верхних слоев русского населения, заместив их шляхтой польского происхождения, и на протяжении нескольких столетий вытравливали все русское в культуре захваченных областей. В результате, даже былины, относящиеся к киевскому периоду Руси, были записаны позднее на русском севере. За столетия господства в польской шляхте сформировалось презрение к русским крестьянам как к рабам, недочеловекам, они и своих-то холопов считали неполноценными людьми. Это же презрение распространялось и на население областей к востоку от их владений, наступление на которые первые столетия сдерживалось лишь страхом перед татарской конницей. Победа России в этой многовековой борьбе, победа тем более невыносимая для польской шляхты, что ранее презираемый ею противник стал над нею, стал господином, не могло не вызвать ненависти к нему, которая позднее была полностью унаследована буржуазными слоями польского общества.
Евроцентристский, немецких менталитет поздней династии Романовых вынуждал Россию использовать свои огромные ресурсы для решения мелких династических проблем в раздробленной Германии, определять судьбу какого-то Ганновера или завоевывать Финляндию, бросать армию и флот для защиты австрийских владений в Италии и в то же время экономить средства на заселение Сибири или продавать по дешевке Русскую Америку. При этом сами Романовы хорошо понимали ситуацию. Например, когда Николая I спросили, почему он выдвигает на ведущие посты в государстве главным образом немцев, а не русских аристократов, он, говорят, откровенно ответил: «Русские аристократы будут служить отечеству, а эти нам».
Лишь в XX столетии нужда заставила правительство последнего Романова обратиться к более богатому англо-французскому блоку, шелест купюр заглушил на время голос крови и вынудил Николая II вступить в рискованную войну со своим германским кузеном, что и привело, в конце концов, к падению династии. Правление Николая II было настолько жестоким по форме и антинациональным по содержанию, что к 1917 году в России не было, пожалуй, более одиозных фигур для всех слоев общества, чем правящий монарх и его супруга. В критический момент ему отказали в поддержке и ближайшие родственники, и ближайшие ставленники, несмотря на свои монархические убеждения. Так что при известии о причислении последних монархов к ликам православных святых нынешним патриархом г-ном Редигером (сказался-таки голос крови) даже такой заядлый монархист, как Пуришкевич, наверное, перевернулся в своем гробу.
Как ни странно, факт немецкого правления в России после Елисаветы Петровны оставался тайной только для русского общества. В Европе это было расхожим мнением, причем именно с этим фактом многие связывали очевидные успехи России в XVIII и XIX веках. Адольф Гитлер, не претендуя на оригинальность, высказывал это мнение как всеми принятую банальность: «Не государственные дарования славянства дали силу и крепость русскому государству. Всем этим Россия обязана была германским элементам - превосходнейший пример той громадной государственной роли, которую способны играть германские элементы, действуя внутри более низкой расы. Именно так были созданы многие могущественные государства на земле. Не раз в истории мы видели, как народы более низкой культуры, во главе которых в качестве организаторов стояли германцы, превращались в могущественные государства и затем держались прочно на ногах, пока сохранялось расовое ядро германцев. В течение столетий Россия жила за счет именно германского ядра в ее высших слоях населения». Как вам нравится, читатель, такое истолкование нашей истории?
Более того, в подобной ретроспективе гитлеровская программа порабощения нашей родины выглядела даже патерналистски: «В качестве завоевателя ариец подчинял себе завоеванных и заставлял их работать так, как это соответствовало его желанию и его целям. Заставляя их делать полезную, хотя и очень тяжелую работу, он не только сохранял им жизнь, но готовил им судьбу, несравненно более завидную, чем прежняя их, так называемая, "свобода"». Не правда ли, вполне в духе «бремени белых» Киплинга?
Так что же руководит нашими ретро-патриотами, тоскующими о России, которую они потеряли, и новоявленными «демократами», шустрящими вокруг осколков падшей династии? Скорее всего, страх – страх перед этим почему-то долго, слишком долго молчащим плебсом «этой» огромной страны и подсознательная мечта о гауляйтере… В конце концов, нельзя все писания покойного фюрера понимать буквально, ведь не всем туземцам и ранее приходилось много и тяжело работать, судьба некоторых и без этого может быть завидной.
Юрий Миронов
Литература
[1] Генрих Гейне. Собрание сочинений. – Л.,Гослитиздат, 1958, т.4, сто. 87
[2] Мир Льва Гумилева. Арабески истории. Кн. I, Русский взгляд – М., «Ди-Дик», 1994, стр. 31-50
[3] В.О. Ключевский. Афоризмы. Исторические портреты и этюды. Дневники. – М.: Мысль, 1993, стр. 407
