Машина победила человека:

Был нужен раб, чтобы вытирать ей пот,..

И жадный хам, продешевивший дух

За радости комфорта и мещанства

Максимиллиан Волошин, 1922 г.

По-разному, но все мы обдумываем природу нашего российского кризиса. Куда он нас вывезет, куда ведут дороги с нынешнего распутья, куда нам катить колесо истории в этом тумане?

Тут нам снова надо вернуться к уроку, который у нас перед глазами и еще в памяти половины населения – к уроку «эпохи Сталина». Она настолько несовместима с тем, что мы наблюдаем наяву уже двадцать лет, что вместе эти две системы, живые в нашей памяти, составляют как бы огромного масштаба эксперимент. На нашей земле и над нашим народом этот эксперимент поставила История, мы и обязаны в нем разобраться. Но если взглянуть пошире, то это эксперимент над всей современной цивилизацией. Во всех ее индустриальных ареалах видны черты той же болезни, что прорвалась у нас резко, как нарыв.

А если отвлечься от деления на формации (капитализм, социализм и пр.), то речь идет о такого рода кризисе, который пережили, наверное, все цивилизации. Эти кризисы порождаются победоносной тайной войной обывателей против творцов. Часто эта война имеет вид ползучей контрреволюции обывателей и мародеров против революции творцов. И цель таких регрессивных движений – вовсе не залечивание ран революции, а именно удушение того творческого импульса и той страсти развития, которые двигали революцию. 

Идеологи нашей нынешней контрреволюции с 60-х годов пытаются опереться на Достоевского. Да, он вложил в уста одного оголтелого революционера слова: «всякого гения потушим во младенчестве». Мол, к такому равенству ведут революции – «все будут рабы и рабстве своем равны». Так ведь это говорит один из тех, кого закономерно поставили к стенке в ходе «обоснованных репрессий». Это как раз образ мародера из пятой колонны русской революции, которая теперь и пляшет на могилах ее подвижников. Это слова не о революции творцов, а о контрреволюции тех «сытых», которые в нее внедряются. Они и душат наших младенцев – миллионами – когда дорываются до власти. А тем, кто все-таки выжил, не позволяют стать гениями множеством других способов.

И это – не единственный сложный образ у Достоевского из тех, что он предсказал в тяжелом предчувствии революции. Взять того же Великого Инквизитора. С ним иногда прямо сравнивают Сталина. Да, тут уловил Достоевский важные черты сталинской государственности. Но он как будто предчувствовал опасность такого перерождения этой государственности, при котором Великим Инквизитором становится Смердяков. Именно это и есть реальный и зримый итог ползучей контрреволюции «сытых». Нам ли этого не видеть!

Горький верно писал о сытых обывателях: «А вы проживете на свете, как черви слепые живут – ни сказок о вас не расскажут, ни песен о вас не споют». Да только плевали они на песни, они вообще их не любят. Важнее, что они раз за разом берут верх на более или менее длительный срок – и обессиливают борцов, созидателей и тружеников. Рим был разрушен не вандалами. Он был уже убит, когда ветераны его армии, возвращаясь домой, оказывались бессильными перед союзом преступного «дна» и коррумпированных чиновников. Это блистательно показано в сериале,снятом по заказу ВВС-«Рим» И эта модельная ситуация повторяется тысячи лет при разных общественных формациях.

Надо признать, что глобальные «черви слепые» выработали эффективные способы усмирять «борцов, созидателей и тружеников». Арсенал этих способов непрерывно обновляется и совершенствуется. На это бросаются огромные деньги, нанимаются обученные профессиональные кадры. Фигуры, которые становились символами и давали импульс движению вперед и ввысь, превращались в «имиджи», парализующие этот самый импульс.

Десакрализация символов стала технологией. Кафка, переводивший притчи Талмуда на литературный язык, писал, что даже нападения диких зверей можно сделать частью ритуала. Так и сделали - лицо Че Гевары превратили в атрибут молодежного «общества потребления», а китайская трикотажная промышленность завалила Запад майками с лозунгом «Свободу Тибету». Для интеллигенции есть штука потоньше - целая рать философов занялась «релятивизацией ценностей». Мол, нет ни истины, ни добра, ни зла. На все можно посмотреть и так, и эдак. С одной стороны, с другой стороны!

Подшучивали над Горбачевым, а он знай делал свое дело – и шуточки над собой превратил в часть ритуала. В дураках опять оказались идеалисты, млевшие от песен Окуджавы. Тот импульс обновления и творчества, которым поманили в перестройку, был жеваной газеткой, на которую ловят глупую рыбу. Когда дело было сделано, выставили на авансцену фигуры, заведомо вызывающие рвоту, и с помощью СМИ тиражировали образ «дерьмократии». То Новодворская блажит с экрана, то Шумейко, - герой компромата, гонит патриотическую пену. Вот вам носители идеалов. Культура провокации на высоте!

Но провокации – инструмент тактического уровня. Судьбу определяют медленные процессы в «большом времени». Тут побеждает крот истории, который роет в стороне от больших дорог. И получается, что «творцы, созидатели и труженики», занятые общим делом, оставляют беззащитными свой тыл. «Черви слепые» постепенно, но неуклонно, прогрызают ходы к узловым точкам нервной системы культур и народов. Они овладевают пунктами символической власти – в кино и на эстраде, в СМИ и общественных науках. И тогда плюрализм постепенно превращается в тиранию их тупого индивидуалистического эгоизма, а под маской релятивизации ценностей идет их целенаправленная подмена.

А затем и люди меняются! Шкала ценностей и устремления людей гораздо более пластичны и податливы, чем считали наши патриотические и коммунистические интеллектуалы. Это был их романтизм, ибо сами-то «черви» за тысячи лет убедились, насколько слаб человек и как легко его соблазнить.

Мы для нашего опыта берем два крайних состояния российского общества, разделенные всего сорока годами. Можно считать фактом, что общественную систему «эпохи Сталина» и нынешнюю «систему» строили, в качестве активной организующей силы, люди двух совершенно разных культурно-исторических типов. Это как будто люди двух разных народов, хотя и говорящие на похожих языках. Об этом факте прямо не говорят, а ведь тут узел наших проблем. Он настолько значим, что даже слабое прикосновение к нему вызывает сильный отклик.

Недаром к теме «возвращения в прошлое» так тянутся кинорежиссеры. У нас уже несколько фильмов снято о возвращении именно из нынешней действительности в «эпоху Сталина» - в войну или первые послевоенные годы. Есть фильмы глубокие, есть фальшивые, не об этом речь – сама тема захватывает. Сравнение этих эпох стоит в национальной повестке дня России.

Различие этих двух состояний определяется тем, на кого опирается господствующая в данный исторический период сила, к каким идеалам она взывает и кого наделяет ресурсами и властью. Тут и коренится несовместимость двух эпох, а может быть, и их антагонизм, доходящий до взаимной лютой ненависти. Сейчас верх взяли антагонисты «эпохи Сталина», вот и ходят люди, носители духа той эпохи - и молодые, и старые - по своей земле, как в оккупации. Бесполезно этот факт замалчивать, так оно и есть. И время этого не лечит, и парады на Красной площади с советской техникой подсластить этого факта не могут.

Кто же составляет сегодня социальную базу господствующего меньшинства, кого оно призвало в ряды своих защитников, кого вооружило языком, образами и деньгами? Перебирая в уме все признаки этого социокультурного типа, приходишь к такому выводу. Антисоветская «элита», оттеснившая «борцов, созидателей и тружеников», сделала ставку на консолидацию и активизацию именно того культурно-исторического типа, который был подавлен и ушел в тень в «эпохе Сталина» - стяжателя.

Критерий, по которому стяжатели оценивают успех своего дела, есть уровень их потребления. Как представитель массовой социальной группы, в отличие от «акул крупного бизнеса», такой стяжатель является обывателем. Его идеал – попасть в «средний класс» и в нем удержаться, «осесть». Это не то же самое, что буржуа в период «строительства капитализма». Тот трудился, как подвижник, создавая промышленное производство и науку. Он шел на баррикады великих буржуазных революций, шел добровольцем в армию «железнобоких» Кромвеля или французских санкюлотов. Он строил эти армии нового типа. Это был творческий и революционный культурно-исторический тип, при всей подлости созданного им капитализма.

Обыватель, хоть в России, хоть на Западе – это антипод творчества, прогресса и высокой культуры. Этому типу одинаково противны наука и религия, красные и белые, аристократизм и демократизм. Противно любое активное действие, движимое идеалами и сопряженное с риском. Обыватель вожделеет собственности, но небольшой, неопасной. Она ему нужна как средство самоутверждения, как ресурс власти над видимым кругом ближних людей – чтобы можно было их понемногу тиранить и благодетельствовать.

Педагог А.С. Макаренко кратко определил социальный тип обывателя так:  «зажиточность без культуры». Этот тип людей сложился в период кризиса старой сословной России из тех, кто, прячась от назревающей бури, стал поклоняться собственности, сделал ее своим идолом. Поэтому речь идет о культурном типе, имеющем свое мировоззрение, свою идеологию и даже свою метафизику. Еще в ХIХ веке говорили, что суть философии обывателя – «самодержавие собственности». Столкновение с обывателем – это всегда и духовный конфликт.

Этот мировоззренческий конфликт составлял важную часть русской революции и становления советского строя. Само по себе создание советской политической системы и ее официальной идеологии еще вовсе не решало исхода этого столкновения. Обыватели «пересидели» революцию. После Гражданской войны, осмотревшись, они снова постарались «осесть», уже в советской действительности. Составляя значительную часть мало-мальски образованного населения, обыватели из городского «среднего класса» быстро овладели знаками советской лояльности и стали заполнять средние уровни хозяйственного и государственного аппарата. Социальный лифт первого советского периода поднял их статус, и уже тогда возникли ниши, где негласно стали господствовать ценности стяжателя.

Конфликт, который возник при этом, был глубоким и непримиримым. Для революционной молодежи было тяжелым испытанием вернуться с фронтов Гражданской войны и попасть в обстановку, где тон задавали торжествующие нэпманы, укорененность и опыт которых делали их опаснее белогвардейцев. Какое-то представление о глубине этого конфликта дает рассказ Алексея Толстого «Гадюка». Интересно, что рассказ этот после войны почти никогда не упоминался, а о других подобных рассказах и речи не было, хотя в 20-е годы их было много написано. Но уже в 50-60-е годы они казались странными и непонятными. Эта тема была исключена из «программы». Да и общественная наука создала нам ложную картину культуры обывателя – мол, это дурной вкус, слоники на комоде, «вещизм». Не в этом дело, а в тупом эгоизме этого типа людей и в их стремлении принизить все высокое.

Исход этого столкновения решило именно формирование сталинизма как системы. Он смог на время подавить обывателя как социокультурный тип и как духовное явление. И это для большинства народа того времени было таким облегчением, что и объясняет странный для либерала и ненавистный для стяжателя культ Сталина. Смотрите, уже более полувека нет Сталина, а и дня не проходит, чтобы приказчики нынешних хозяев как-то не полили грязью его имя, а главное, его дело.

На кого же опиралась «эпоха Сталина»? Если провести линию раздела грубо, то на всех тех, кого ненавидел обыватель как своего метафизического врага – на творцов, на людей действия, устремленных ввысь. Во всех областях и на всех постах. В науке и технике, в труде и учебе, в спорте и искусстве. «Эпоха Сталина» создала пространство, где все эти люди находили понимание, отклик и поддержку. Здесь они вольно дышали и были счастливы, и старые политические распри между ними стирались. Их общее творческое дело, сам образ жизни был важнее этих различий, и в моменты вспышки страстей (например, в необоснованных репрессиях) они и гибли на равных. Это общее дело было таким большим и так захватывало таких людей, что мысль отдаться душой накопительству показалась бы им нелепой и неуместной.

И этих людей, и само это пространство ненавидел теперь уже советский обыватель. Учитель в Калуге, Циолковский, проектирует космические аппараты и делает расчет реактивной тяги! Да это же городской сумасшедший! А его везут в Кремль, к нему едет молодежь! Королев и Туполев в застенке продолжали работать, сидели за решеткой над своими проектами? Да это фанатики! Ненависть эта чувствовалась, но была еще тщательно замаскирована. Попытки легитимировать ценности стяжательства пресекались, иногда резко. За свой призыв «Обогащайтесь!» Бухарин заплатил очень дорого.

Каковы же были временные рамки «эпохи Сталина»? Думаю, в нее надо включать «инкубационный период» после Гражданской войны до конца 20-х годов, во время которого складывались ее социальная, организационная и идеологическая база – закладывались основы культурного типа той эпохи. Реализация главного проекта «эпохи Сталина» включает в себя большие программы – коллективизацию, индустриализацию, ведение Великой отечественной войны и программу послевоенного восстановления. Эти 25 лет есть «эпоха Сталина» в самом чистом виде.

Но в нее надо включить и тот период, когда выполнялись программы, спроектированные и начатые за эти 25 лет под руководством кадров сталинской школы (например, ядерная и космическая программы, большие программы модернизации хозяйства и армии, развития науки и школы). Это период «выбега», его прошли уже на инерции маховика, разогнанного за предыдущие периоды «эпохи Сталина». Подспудно уже консолидировались силы ее могильщиков. Инерция – это уже не энергия развития, во времена Хрущева шло торможение того маховика, замена кадров, переделка идеологии и организации, закладывался фундамент «победы» стяжателя. «Шестидесятники» негласно начали строительство новой системы, которая и предстала перед нами с конца 80-х годов.

Критической точкой в этом процессе стал ХХ съезд – Хрущев начал открытую кампанию «десталинизации». В мировоззренческом и социальном плане она имела катастрофические последствия. Хрущев объявил об отказе от самых главных идеалов и ценностей русской революции – построения на земле царства справедливости, солидарности и любви, а взамен выдвинул программу построения «потребительского коммунизма». Всем было известно, что такой «коммунизм» уже был построен – «общество потребления», витриной которого в мире были США. Смысл этого мессианского проекта «среднего класса» внимательно изучали в России начиная с Гоголя и Пушкина, которые высказались совершенно ясно (Гоголь сказал, вслед за Пушкиным: «Что такое Соединенные Штаты? Мертвечина; человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит»).

И вот, советскому народу, положившему 20 миллионов жизней для победы над фашизмом, Хрущев ставит цель: Догнать Америку по потреблению «хлебов земных». Это было открытое оскорбление людям «эпохи Сталина» и сигнал мобилизации обывателям. Наконец-то власть пошла на альянс с ними! «Тоталитарное» общество не имеет навыков и структур для политической самоорганизации, и правящая верхушка реально могла с помощью административных рычагов и СМИ изменить официально признанные идеалы и сам вектор движения, изменить даже язык правящей элиты и стандарты массовой культуры, вплоть до эстетики. Номенклатура нового поколения не только не соответствовала стандартам «эпохи Сталина», она их ненавидела – явно или тайно.

Эта кампания просто подрезала крылья большой массе людей, которая занималась честным трудом и творчеством и не заботилась о самоорганизации. Казалось, что война всех соединила, в этом смысле царило благодушие. И к середине 60-х годов эти люди столкнулись со сплоченным и влиятельным «малым народом», который ненавидел все советское жизнеустройство и особенно тех, кто его строил, тянул лямку, горел на работе и шел на фронт добровольцем.

Никакой духовной обороны государство во времена Хрущева уже и не пыталось выстроить (да и «начальство не велело»). Было принято беззубо пошутить над засильем обывателя – и все. Маршак написал такой стишок: «Писательский вес по машинам они измеряли в беседе: гений – на «ЗИМе» длинном, просто талант – на «Победе».

Речь шла о смене господствующих критериев, которые и формировали массовые установки, а в «Правде» вяло поругивали «вещизм». Вот она, главная победа «идеологии потребителя» над «эпохой Сталина»: эта идеология капля за каплей опорочила упорный труд и особенно творчество, которое «плохо оплачивалось», осмеяла тягу к знаниям и развитию, навязала людям, на волне «антисталинизма», якобы прагматическое стяжательское отношение к обществу и государству. В этом и заключается его антисоциальная сила – любое ее действие становится средством понижения всего того, что служит источником знания, красоты, справедливости.

В 60-70-е годы эта ползучая диверсия еще маскировалась, прикрывалась интеллектуальной бригадой властей, которая в 80-е годы прямиком перешла в состав «прорабов перестройки». Началась вакханалия перестройки, демонтаж страны, хозяйства, армии, науки – принижение любого общего дела до нуля. Смердяков встал во весь рост и наконец-то отыгрался на потомках всех этих Циолковских, Королевых и Стахановых. От потребительского коммунизма Хрущева сделали скачок к капитализму «пепси». Всех заставили быть собственниками – ваучеры, акции, приватизированная квартира. И практически всех обобрали, по большому счету. Хотя бусы раздали.

Идеологи потребительства с помощью и западных, и государственных СМИ сумели добиться культурной гегемонии над большинством городского населения и эффективно использовали массовую культуру как привлекательную упаковку для внедрения мелких ценностей обывателя. Что мы видим в образах, которые внедряли людям как стандарт? Удивительное равнодушие к жизни ближних и к судьбе страны. Это не просто эгоизм, а сильная философия, которая переделывает человека. Особенно это проявляется в моменты национальных катастроф – отсюда у нас столько дезертиров и прислужников врага.

Но Смердяков начала ХХI века – столь страшное явление, что его не мог предвидеть и Достоевский. У всех его героев где-то в глубине еще шевелилась вроде бы умерщвленная совесть, у всех них Бог еще не вполне «умер». Достоевский еще был оптимистом – Смердяков повесился! Но, похоже, этот луч надежды сейчас погас, надо искать новые источники света.

Вот Чубайс, тоже эксперимент Истории. Активный организатор нашего национального бедствия, разрушитель промышленности России, интеллектуальный автор преступных действий, повлекших за собой потерю около 20 миллионов жизней (не считая страданий и убыли населения на всем постсоветском пространстве). Он, соединивший в себе Смердякова и Раскольникова, философ. Ему нравилось влиять на судьбы миллионов, стирать их с лица земли. Это не старуху-процентщицу зарубить, но полет мысли в том же направлении. Краткосрочный преемник Чубайса на посту председателя Госкомимущества Владимир Полеванов рассказывает: «Когда я пришел в Госкомимущество и попытался изменить стратегию приватизации, Чубайс заявил мне открытым текстом: «Что вы волнуетесь за этих людей? Ну, вымрет тридцать миллионов. Они не вписались в рынок. Не думайте об этом – новые вырастут».

Так Чубайс бравировал, будучи уже почти на вершине власти (а может, уже и на вершине – в теневой иерархии «хозяев мира»). А будучи молодым интеллектуалом «неолиберальной революции», он говорил то же самое, но корректно. В своем трактате о реформе, написанном в марте 1990 года, он изъясняется, как какой-нибудь генерал в конгрессе США перед бомбардировками Ирака: «К числу ближайших социальных последствий ускоренной рыночной реформы относятся: общее снижение уровня жизни; рост дифференциации цен и доходов населения; возникновение массовой безработицы». А дальше – рецепты эффективного подавления всяких попыток населения протестовать.

Сейчас, когда все всем ясно и преступный, заведомо разрушительный смысл действий Чубайса в реформе 90-х годов зафиксирован и в российской, и в западной экономической науке, он не уходит, как Смердяков, куда-то в тень и не раскаивается, как Раскольников. Он лезет на трибуну, надежно защищенный охраной всякого рода.

Он демонстрирует небывало аморальное пренебрежение к горю и отчаянию сотни миллионов обманутых людей, чувства которых ему известны: «Я знаю, что занесен в расстрельный список!» Мол, плевать я на вас хотел, руки у вас коротки меня достать. Вот, судьба ему предоставила шанс достойно склониться перед этой сотней миллионов – суд оправдал обвиняемых по «покушению» на него в 2005 году. Было ли такое покушение или это провокация, здесь даже несущественно. Оправданы личности – если кто и покушался, то не они.

Любой человек с каплей совести и разума с обычной этикой сказал бы: какое счастье, что эти люди оправданы, как бы я жил с грузом вины, окажись приговор неправедным. А дальше – объяснение тех тяжелых ошибок «молодых реформаторов», за которые он лично заслужил ненависть миллионов людей. Так и так, вот их истоки и причины, это урок, я по мере сил стараюсь поправить содеянное. Ведь эта ненависть вполне реальна, и основания у нее очень веские, и он о ней знает.

Такое объяснение напрашивалось, ведь этот повод для Чубайса был просто подарком судьбы – покажи, что Бог для тебя «не вполне умер». Он отвел эту руку с поразительной наглостью. Заговорил что-то о «судебной ошибке», об «экстремизме», о том, что «всякий протест потушим во младенчестве». Вот она – метафизика этой ползучей контрреволюции.

Да ведь и не в Чубайсе дело. Важен голос всей его «социокультурной базы», ее критерии жизненного выбора. Актриса Фатеева (*?) заявила, что «ей нравится Чубайс, потому что он эффективный менеджер». Тут и видна та катастрофа системы ценностей, которая и есть корень нашего национального бедствия. Слишком многим людям стала важна эффективность независимо от цели и совести. Гиммлер эффективный менеджер? Его надо любить и уважать. Чубайс эффективно провел приватизацию, уничтожил промышленность нашей «неправильной» страны – Фатеевой он нравится. Она как будто себя играла в фильме «Место встречи изменить нельзя» – там ее героине нравился бандит Фокс, такой эффективный. Вот и пришли, шаг за шагом, к контрреволюции обывателя.

Конечно, после волны любой большой революции наступает отлив, который часто принимает форму контрреволюции. Но во многих случаях революционное движение, даже отступая, находит способ направить и контрреволюцию в такой коридор, что она даже на волне регресса продолжает решать большие задачи, поставленные революцией. Это мы наблюдали, например, в ходе Великой французской революции – Наполеон восстановил монархию, но, по большому счету, продолжал строить новое, буржуазное общество, науку, школу и право, продолжал расширять горизонты развития для Франции. Такие приливы и отливы Франция переживала весь ХIХ век.

Похоже, что в ХХ веке «черви слепые» научились блокировать и такие способы продолжения нового строительства. Они контрреволюцию теперь представляют продолжением революции, да еще и радикальным. Вспомним лозунги Горбачева: «Больше демократии! Больше социализма!» Все это – под знаменем Ленина, с Марксом на устах. Это и есть важная сторона постмодерна, явление общего порядка, всемирно-историческое.

Вот революция в сфере культуры, в индустриальных обществах – научно-техническая (НТР). От нее ждали очень многого, был большой подъем, расцвет науки, молодежь повалила в университеты на научные и технические специальности, ученые не слезали с экранов телевидения, были кумирами публики. Мы пережили этот подъем в «эпоху Сталина», и это было ее проявлением и символом. НТР в России пропитала все стороны жизни, преобразовала основную массу молодежи и придала совершенно новое качество нашей армии, неожиданное для всего мира. Если бы тогда нашим молодым исследователям, конструкторам или летчикам кто-то предложил очень выгодное место на рынке – ларек, крыша, «свой» налоговый инспектор, - это показалось бы бредом.

Один летчик пишет в воспоминаниях, как ему выпал счастливый случай - он, лейтенант, ехал в поезде с Чкаловым. Дело было зимой, они оделись, вышли в тамбур покурить, открыли дверь и беседовали. У Чкалова были замечательные меховые летные перчатки, и одна из них выпала в открытую дверь. Лейтенант кинулся было к тормозу, а Чкалов, держась за поручень, перегнулся и с силой бросил другую перчатку назад по ходу поезда. Не думая ни секунды! Удивленному парню он объяснил: найдет кто-то одну перчатку – к чему она ему. А так, неподалеку лежит и другая. Так вот, «эпоха Сталина» сделала в большой массе людей такой взгляд на вещи почти инстинктивным. Сейчас трудно поверить, а это было именно так – во множестве проявлений. И над этим надо подумать, это не просто духовная роскошь, но и источник большой силы.

Но вернемся к НТР. Как шла ползучая контрреволюция обывателей? Обманом, подкупом, промыванием мозгов разделили знание и опутали его кусочки паутиной «интеллектуальной собственности». Сделали знание источником ренты, а ученых и конструкторов превратили в рантье, со всеми комплексами и низостями этого типа. А ведь ученый знает, что любое открытие – это целое здание, и неважно, кто положил в него последний камень. Это, как сказал Эйнштейн, по большому счету почти всегда случайность. Более того, наука – всеобщий труд, учесть его невозможно в принципе. Делать все здание собственностью того, кто положил этот последний камень – такая же диверсия, как сделать Каху Бендукидзе собственником «Уралмаша». А сегодня уже стали патентовать культурные растения, созданные трудом десятков поколений крестьян всего мира. Чтобы крестьяне исправно платили ренту, встраивают в растение ген-«терминатор», это нынешним ученым нетрудно. И теперь семена каждый год надо покупать у собственника-монополиста, свои не взойдут.

Трудно посчитать, сколько потеряло человечество оттого, что так изуродовали всю систему знания тупым сапогом собственности. Но нельзя не видеть, как увяла за последние 20-30 лет наука как сфера духовного труда. Рантье – он и есть рантье. Мы уже не слышим голоса ученых, как слышали голос Эйнштейна, Бертрана Рассела, Жолио-Кюри или Вернадского. Теперь Смердяков выпускает ученых на экран и указывает, что им говорить, а чего не говорить. Все на наших глазах. С каким демонстративным унижением удушали доставшуюся нам от СССР науку – ведь это не из-за жалких грошей, которые у нее отняли. Это была ритуальная казнь прекрасного порождения «эпохи Сталина».

Черви слепые! Да, они живучи, терпеливы, мстительны и очень опасны. И все же цикл их бурного размножения близится к концу. Скоро они опять будут уползать в свое подполье. Тот тип мирового хозяйства, который будет задавать тон в ХХI веке, уничтожает мелкого собственника, изживает его как класс. А строго говоря, уничтожает саму собственность как источник власти над жизнью. Частицы собственности все более и более будут изыматься у номинальных владельцев, как изымаются индивидуальные голоса избирателей, и в таком отчужденном виде она станет выполнять функцию управления. В разных формах так и оно и было – и в США, и в СССР, и в Японии, - что и привело к НТР. Это снова придет, уже в новых формах.

А жизненным ресурсом опять станет не рента, а знания, творчество и импульс к развитию. Стяжатели становятся всемирной обузой, и их начинают искоренять, причем весьма грубыми способами, без церемоний. Все эти ипотеки и пирамиды, операции по банкротству банков, по патентованию растений или вздуванию цен на продовольствие – война «зажиточности без культуры», паразитической части «среднего класса».

Но это уже война в отступлении. Темнее всего бывает перед рассветом.

С. Батчиков