Как же произошло, что массовая советская интеллигенция (а речь пойдёт именно о ней, а не о обитателях арбатских двориков), в сущности порождённая властью, оказалась к ней уж если не в оппозиции, то в некой зоне отчуждения, и, что гораздо серьёзнее, отчуждение это распространила на весь народ (с которым была связана узами самого что ни на есть кровного родства), на его историю и сформированную ею ментальность и культуру? Откуда взялся тип образованного русского, да ещё из «простых», который как огня боится всякого рода «великодержавного шовинизма», а в потомках инородчески-комиссарской элиты видит «аристократов», хранителей и даже создателей самой возможности интеллектуальной и творческой жизни в России. Без которых непременно настанут по всей Руси дикость, варварство, восторжествуют «Гулаг», «домострой» и «пугачёвщина» в одном флаконе. Наконец, как получилось, что для многих слово «интеллигент» стало синонимом понятия «слегка образованный трусоватый мелкий пакостник с самомнением»?
Можно, конечно, с умным видом указать на то, что некоторое анти-государственничество было присуще значительной части интеллигенции ещё в XIX веке (и даже раньше), сослаться на Победоносцева, Бердяева или кого угодно, но что это доказывает? Генезис-то советского образованного класса имеет существенные отличия. Ссылка на прошлое приводит нас то ли к какой-то социальной мистике то ли к психологическому детерминизму, в соответствии с которыми сидение за партой более 14 лет с большой гарантией превращает русского в оппонента нации и государства. Биология, что ли, такая?
С ходу не отвечу, для меня тема не прозрачна, но обращу внимание на некоторые штрихи.
Начиналось всё, как водится, со «школьной скамьи». Сталинскую школу многие описывают как царство дисциплины, зубрёжки, невозможности манкирования требованиями учебной программы. Не справился – на второй год, с непременным разговором учителя с родителями, который воспринимался ими как представитель власти (это важно), и никого не волнует, что Тургенева ты в гробу видал, и тебе прямая дорога после школы в ФЗУ. Не получается – старайся, пыжься в меру собственной тупости, но игнорировать приказ-задание педагога не смей. Развивающей такая система не была (хотя преподавание логики дорогого стоит), ребёнка даровитого, но, например, слишком нервозного, что бы демонстрировать стабильные результаты, могла втоптать на уровень плинтуса (ибо индустриальное государство-фабрика нуждалось не просто в людях со способностями, а в работоспособных людях со способностями, простите за столь неловкий каламбур), но поощрять нужные таланты и прилежание умела.
Примерно с шестидесятых годов положение начало меняться (здесь я «плаваю» и говорю довольно приблизительно), и, как часто бывает, либерализация порядков порождает повреждение нравов. Сложность школьной программы, возможно, и выросла, а вот требовательность потихоньку пошла в низ.
Класса с 5-го (в лучшем случае) те, кому учиться было не интересно как с точки зрения удовлетворения любознательности так и с точки зрения социальных перспектив, которые открывает образование, обнаруживали, что «училки» совсем не страшные, сделать ничего не могут, статистику второгодниками портить не хотят, и если «забить» на учёбу не слишком вызывающим образом – то «тянуть» до окончания восьмилетки двоечника будут без его участия. «Серёже история не нужна, он пойдёт в ПТУ» – универсальная «отмазка». «Серёже» вообще ничего не нужно, ни математика, ни литература, ни в пионеры вступать, всё это сделают за него, презрительного глядящего на школьные порядки будущего пролетария: «нарисуют» «тройки» в четверти, повяжут галстук, переведут в следующий класс, вручат аттестат – лишь бы показатели были в норме, проблем меньше, нервы целее.
Появился странный парадокс системы – неподчинение не наказывалось, подчинение не вознаграждалось. Как следствие, получить полноценное среднее и даже высшее образование стало легче, но на субъективном уровне казалось, что поощряется такое стремление всё меньше. Мне скажут, что это логично – желающих приобрести вузовский диплом и занять не пыльное место, было изрядно, работать, как всегда, некому, нужно было как-то поощрять выбор в сторону завода и фермы. Это действительно был выход, очень хорошо попадающий в стилистику эпохи, но вовсе не единственный. Возможной альтернативой было повышение планки образовательного уровня, дающего доступ к в/о, но снижать требования к дисциплине и исполнительности было ошибкой.
Поясню почему. Обращаю ваше внимание: я рассматриваю, прежде всего, ситуацию с образованием детей из «трудового народа», массовая советская интеллигенции вышла именно оттуда.
У нас есть два мальчика, допустим «Серёжа» и «Алёша». «Серёжа» сызмальства неприлежен к книжному знанию, целыми днями пропадает во дворе, все уверены, что ему прямая дорога на завод. «Алёша», напротив, на радость (как правило) близким, книгочей и хорошист. С родительских собраний мама и бабушка возвращаются румяные от удовольствия: «нашего-то как хвалят, прочим не чета!».
Что у нас получается с «Серёжей». С третьего класса, если не раньше, он понял: если ты не собираешься «учиться дальше» можешь не учиться совсем. Можешь игнорировать требования, даже хамить педагогам, это преимущественно безопасно. Освободившееся от подготовки домашних заданий время легко заполняется разными предрассудительными развлечениями. Школа для него не становится местом социализации, точнее даёт искажённую социализацию. Первая встреча с представителем власти даёт модель поведения на всю жизнь. Он будет склонен так же «посылать» бригадира или начальника цеха как когда-то игнорировал задания учительницы. Осваивает новые технологии он трудно, восприятие простейших инструкций к оборудованию на грани функциональной безграмотности, память не тренированная (ему ведь «буря мглою небо кроет» предлагали выучить не для того, что бы из него пушкиноведа сделать). Квалификация хромает, какой из него, скажем, высококлассный электрик, если он физику за пятый класс не осилил (в ПТУ он тоже всех «послал»). Эта ре-люмпенизация могла зайти очень далеко, если бы труд сам по себе не обладал дисциплинирующим и «просветляющим» действием на людей, не лишённых нравственного чувства. Плюс смягчение нравов в обществе, где нет жёсткой конкуренции за кусок хлеба, плюс «мещанство», «потребительство» (будь прокляты они во всех случаях кроме этого), усложнение бытовой культуры, «зомбоящик» и всё такое прочее, заставляющее человека следовать сложным алгоритмам современного общества. Кстати, привычно предъявлять сов. власти претензии за то, что она избаловала «социально близких» «гегемонов», «шариковых» в этом случае не стоит. Здесь имеем следствие бездумного, ничем не скомпенсированного «ослабления гаек» (ослабления для всех, замечу во избежание кривых толкований), а не просчитанных мер. Во-первых, для той власти «близких» в низах, в общем-то, не было, она достаточно окуклилась. Во-вторых, это не выгодно было, прежде всего, самому режиму, государство-работодатель терпело убытки от плохих работников, государство-полицейский страдало от хулиганов и «спонтанных преступников». Де-факто такая «народная школа» провоцировала вторичную люмпенизацию. А люмпен всегда падок на пропаганду всяческих свобод и на определенных этапах является естественным союзником либерала, «а чё это нам нельзя журналы с голыми бабами и кино с мочиловом смотреть?!». Наши демократизаторы, кстати, этим охотно пользовались и пользуются, но признаваться в этом не любят.
Теперь «Алёша»-умник. Его жизнь тоже не сахар. Ограниченный в дисциплинарных средствах и связанный необходимостью хоть как-то, но доучить всех, педагог не может уделять ему внимания больше чем отпетым двоечникам, ни настоящего тренажа ни настоящего испытания собственных дарований он не получает. Стимулирование через оценки тоже какое-то куцее: что ставить тому, кто готовился, но ошибся в ответе? «4»? Но тому, кто мычал вместо ответа ставят «3». «5»? Но это лишает стимула к росту.
Фактически он получает сигнал от первого в его жизни властного института: «ты исполняешь наши требования, но это всё не всерьёз, твои успехи нужны только тебе одному, а для нас было бы гораздо лучше, если бы ты занял место среди тихих невежд и троечников». Так рождалось убеждение, что это государство основано на лжи и ненависти к интеллекту. Класса с седьмого половина уроков проходит в страшном гвалте, который создают те, кому «ничего не надо» и «сочувствующие» им. Плюс отношения с однокашниками складываются иногда довольно конфликтно. Опять же, за книжкой сидишь, готовишься, когда «все наши собрались», скажем, на брёвнах за гаражами, и какая-нибудь Танька или Светка уже там. В результате в голове «Алёши» поселяется горделивое осознание собственного превосходства над «стадом» и его жалкими «пастухами», тем паче, что книги, которые он читает, полны образами непонятых и гонимых одиночек («придворная чернь травила Пушкина»). И он, как ему кажется, лишенный поддержки на заведомо достойном пути, самоинициирует себя в «не такие как все», в «свободные мыслящие личности». А дальше – дело техники, стихи и песни, толстые журналы и самиздат расскажут ему о его малочисленных и таких нездешних по крови и духу, но дорогих братьях.
Добавлю ещё несколько штрихов.
Для «совсем простого», т.е. не совсем советского человека, т.н. «обывателя», на каком-то уровне сохранившего представления дореволюционной эпохи, получить образование – это значит «выйти в люди», что подразумевало не просто «чистую», «умственную» работу, но и богатое жалование, достаток, статус, «почтение». Сами понимаете, рядовой (да и не рядовой тоже) советский инженер ничего этого не имел.
Ещё нюанс: Ребёнок из, условно говоря, «интеллигентной» среды идёт учиться часто вследствие традиции семьи, желания существовать в привычной социальной нише и т.д. То есть уровень карьерных амбиций может быть довольно низким. Выпускник школы из, например, рабочего посёлка (особенно во времена оны) часто ехал поступать в вуз уверенный в экстраординарности собственных способностей и вдохновлённый образом какого-нибудь первейшего гения (чувствуя себя его наследником). Нередко эти убеждения поддерживали в нём старшие. Те, кто уверены в том, что «работяги» мало отличаются от горилл, могут мне не поверить, но целеустремлённые парень или девушка «из народа» преимущественно сталкивались не сопротивлением среды («что корпишь над своими книжками, иди водки выпей!»), а с завышенными ожиданиями (пролетарская мама моего старшего друга, кандидата наук, до сих пор не понимает, почему её сын не стал «большим человеком» и его не показывают по ТВ). Специалист из самородка, получится скрое всего не плохой, но вот смириться со своим скромным местом во всемирной истории удаётся не всем. Проще обвинить в этом невежественную среду, которая «заедает» и режим, который «удушает».
Можно обвинять таких людей в неблагодарности, напомнить, что режиму следует сказать «большое спасибо» за предоставленные возможности, но человек всегда склонен высоко оценивать значение своих трудов. Тем более, что никакая «забота государства» не делает ненужными собственные жертвы и усилия.
Нужно совсем уж в скобках заметить, что на облик советской интеллигенции сильное влияние оказал характер нашего высшего образования, сохранившего в целом некоторые черты универсального, университетского, а не узко-специального. Безусловно, и это наложило свой отпечаток, вкупе с природной национальной склонностью к гуманитарности.
Кстати вопрос, почему эти университетские рудименты дожили до позднего СССР, ведь для такого режима технарь, доведённый до стандарта биоробота, вроде бы функциональнее и безопаснее. Точно вряд ли кто ответит, я предложу для разнообразия три варианта:
1) Большевики просто унаследовали систему, не разобравшись в ней до конца и не имея возможности позволить себе роскошь полностью демонтировать и собрать её заново (как сделали это с армией и, во многом, со средней школой). Первое поколение советских вузовских преподавателей было почти целиком «старорежимным» и традиции старого Университета, в усечённом виде они передали дальше.
2) Необходимость считаться с национальным менталитетом. Условного западного человека можно (вроде бы) просто нанять, например, дёргать рубильник каждые пять минут и в течение рабочего дня он будет его дёргать строго по часам (говорят, что так). С русским сложнее, ему придётся объяснить, зачем рубильник дёргать, почему именно через пять минут, а ещё лучше познакомить с базовыми понятиями электротехники (условно говоря). Иначе есть риск, что он усомнится в нужности своего труда и попробует манкировать обязанностями. Зато, будучи подготовленным, он может спасти ситуацию в тех условиях, в которых «узкий» европеец окажется беспомощным.
3) Коммунисты строили государство, в котором «каждый, в ком “сидит” Рафаэль, получит возможность беспрепятственно развивать и раскрывать свои дарования», а это предполагает широкую образованность.
С. Орлов
