В эпоху перестройки и либеральных реформ 90-х годов идеология псевдолиберализма стала постепенно теснить советский официальный марксизм, а затем и почти полностью заменила его в общественном сознании, став официальной идеологией РФ. Невзирая на декларацию об отсутствии государственной идеологии в РФ, таковая есть и имя ей – псевдолиберализм. Чтобы убедиться в этом, достаточно послушать выступления первых лиц государства, пестрящие терминами «либеральные ценности», «цивилизованные страны», «законы рынка», «частная инициатива» и т.д.). Причем, по сравнению с советскими временами эта идеология не претерпела существенных изменений. Разве что чуть подновили фразеологию – теперь вместо «капитализм» чаще говорят «либеральное, открытое общество», вместо «капиталист» — «предприниматель», вместо «социализм» — «тоталитаризм» (но понимание данных феноменов, безусловно, сохранилось прежнее), да добавили идеологическое оправдание проведенной приватизации, оказавшейся весьма болезненной для общества и государства. В итоге идеологическая картинка либералов теперь выглядит так.

К 1985 году советский социализм открыто обнаружил свою несостоятельность. Попытки реформировать его, не отказываясь от политической системы социализма и примата государственной экономики, ни к чему не привели. Революция 1991 года и шоковый переход к капитализму был неизбежен. Реформы 90-х годов были сопряжены со значительным падением уровня жизни народонаселения России, с сильным ударом по промышленному потенциалу и государству России, но они были необходимы. Альтернативы у нашей страны не было – или шоковая капитализация или системный кризис и гражданская война. Правовой «беспредел» при приватизации тоже был объективно оправдан; Запад тоже знал свою эпоху первоначального накопления капитала, и сам Маркс показал в «Капитале», что этот процесс всегда сопряжен с грабежами, мошенничеством и жесточайшей бесчеловечной эксплуатацией народа, а также значительным расслоением общества. В любом случае главная заслуга реформ в том, что в России созданы ростки нормальной, частнособственнической экономики и демократии западного типа. Рано или поздно Россия, преодолев этот начальный этап капитализма, войдет, подобно Западу в гавань цивилизованного, постиндустриального общества.

Отсутствие существенных изменений в сфере идеологии (обратим внимание, сохранились все прежние тезисы псевдолиберализма – и о инициативном предпринимателе и пассивном госрабочем, и о безальтернативности исторического процесса и о необходимости ослабить государства) указывает, с точки зрения марксистского метода, на отсутствии таковых и в реальном общественном бытии. И, действительно, обратившись к нему, мы видим, что никакого вожделенного «нормального рынка», грезящегося идеологам либерализма, в 90-е годы в России создано не было. Так называемые «либеральные реформы» в экономике свелись к легализации и расширению черного рынка и вообще второй, теневой экономики советского образца. Экономист Ю. Латов интерпретирует это так: «наивные советские либералы видели в советской теневой экономике только сектор №3 (черный рынок спекулянтов и цеховиков – Р.В.), а потому полагали, что достаточно освободить людей от жестких административных запретов и ограничений, стесняющих хозяйственную гибкость (избавить его от давления сектора №1 (командной, плановой госэкономики – Р.В.)), как Россия немедленно заживет «полной чашей». На самом же деле власть перешла в руки агентов сектора №4 («административного рынка» — коррумпированного чиновничества, торгующего должностями и привилегиями – Р.В.) – его действительно избавили от контроля со стороны сектора №1. В результате мы наблюдаем имитацию рыночного хозяйства при реальном сохранении основ командной экономики – но уже не централизованной (по типу обществ азиатского способа производства), а децентрализованной (по типу феодальных обществ). У советского «общества светлого будущего» оказалась длинная тень: легальная командная экономика исчезла, но ее теневой двойник, как в сказке Г.Х. Андерсона, пережил своего «хозяина». Мы оставляем на совести автора его ерничество по поводу советского общества, но по сути с ним можно согласиться. Приватизация, которая замысливалась как рывок в частнособственническую экономику, объективно обернулась легализацией теневой советской экономики. Мы подчеркиваем, что это был процесс объективный, не сильно зависящий от нравственных качеств личностей, проводивших приватизацию. На месте «плохого» Чубайса мог оказаться «хороший Явлинский», капитализма западного типа все равно бы не получилось, потому что базой капитализации было советское общество, в котором принципиально возможна лишь одна форма рыночного хозяйства — криминальный и полукриминальный рынок. Легко заметить, что реальный, а не показушный механизм приватизации соответствовал советской схеме мошеннического выведения дефицитного товара из сферы госэкономики и вброса его на черный рынок. Точно также как в 70-е снабженец советского завода списывал «бракованные» (а на деле вполне исправные) холодильники или пылесосы, и затем их перепродавали знакомым теневым спекулянтам, и в 90-е чиновник, занимавшийся приватизацией, за мзду занижал стоимость предприятия, выставленного на продажу, с тем, чтобы оно досталось полукриминальным «бизнесменам», связанным с чиновником личными или клановыми связями. Передача предприятия в «частную собственность» в ходе приватизации 90-х, как правило, вовсе не означала инвестиций в него и начала его новой жизни. Напротив, зачастую хорошо работающие предприятия перед приватизацией подвергали искусственному банкротству, дабы дешевле продать. В лучшем случае после приватизации предприятие работало с мощностью, на порядок меньшей первоначальной, в худшем, оно просто растаскивалось и распродавалось. Деятели черного рынка по сути своей не могут быть созидателями, им нужна быстрая прибыль любой ценой.

Итак, мы получаем следующую модель: теневая экономика и госэкономика в обществе советского типа связаны между собой диалектической, обоюдной связью. Уменьшение госсектора означает лишь увеличение сектора теневой экономики и наоборот. Главная ошибка наших либерал-реформаторов здесь состояла в том, что они, не поняв реальной структуры советского общества и советской экономики, стали разрушать госсектор (и продолжают это делать по сей день – возьмем, к примеру, грядущую реформу ЖКХ), тогда как теневая экономика советского типа (ныне именуемая молодым российским капитализмом) может существовать лишь за счет паразитирования на госэкономике. Исчезновение госсектора неизбежно приведет и к исчезновению капитализма советского и постсоветского типа, и, таким образом, любых экономических отношений, то есть приведет к полному краху общества. Современные российские либералы с их заклинаниями о неэффективности госэкономики похожи на Ходжу Насретдина, который пилил сук, на котором сидел сам. Беда лишь в том, что тотальная приватизация угробит не только самих «новых капиталистов», но и все российское общество.

Строго говоря, с точки зрения предпринятого анализа выходит, что в сущности мы сейчас живем не в некоей качественно новой, постсоветской эпохе истории России, отнюдь, мы переживаем этап саморазрушения советской цивилизации. В способе материального производства со времен позднего СССР не произошло принципиальных перемен, лишь официальная (государственная) и нелегальная (спекулятивно-криминальная) экономики поменялись местами и статусами. Точно также и сфере идеологии коммунистические идеи загнаны в подполье, а либеральные идейки, которые звучали на диссидентских кухнях и в передачах «голоса Америки», теперь озвучиваются с трибун главных залов страны, где некогда проходили съезды КПСС и практически теми же людьми, которые там клялись в верности учению Маркса и Ленина.

Перед политической элитой сегодняшней Россией, как видим, стоит небольшой выбор: либо она осознает неуничтожимую советскую природу современного российского общества и, таким образом, перестанет заниматься саморазрушением государства и общества, либо она будет продолжать считать нынешнюю Россию неким постсоветским образованием, мифическим «новым российским капитализмом», исходя из этого будет продолжать бороться с «пережитками советского прошлого», и, повторяя ошибку диссидентов, целясь в коммунизм, на деле уничтожать Россию.

Мы здесь применяли лишь марксистский метод, поэтому полученная картина есть не исчерпывающая картина нашего общества, а лишь один его ракурс, указывающий на связь между материальным производством и духовной сферой. Другой ракурс дает, например, метод исторического идеализма, который указывает на обратную связь – идей на материальное производство. Также как песенки Окуджавы и Галича, трактаты Сахарова и Боннэр были лишь отражением индивидуалистических настроений, рожденных новым социальным слоем – дельцами-спекулянтами, подпольными цеховиками, коррумпированными снабженцами, так и настроения индивидуализма, которые сеял антисоветский самиздат и полуподпольные барды способствовали разрушению традиционного общинного советского уклада и расширению слоя спекулянтов и коррупционеров.

Наконец, цивилизационный подход позволяет объяснить возникновение именно такого рода социализма на базе российской цивилизации, упорное отторжение ею либеральных идей западного типа, геополитическое поражение СССР, которое не сможет объяснить исторический материализм, так как он по определению, не учитывает этнических и геополитических факторов.

Соединение всех этих методов – задача отдельной, большой работы, а мы позволим себе на этом завершить наш опыт методологического применения марксизма.