1.
В преддверии съезда КПРФ в газетах лево-патриотической оппозиции развернулись жаркие дискуссии по поводу деятельности Г. Семигина и его сторонников. Казалось бы, какой резон в них участвовать мне? Ведь я не только не коммунист, но даже и не марксист, я – левый евразиец, консерватор. И хотя уже много лет я сотрудничаю с прессой КПРФ, но все равно на правах того, кто в старые добрые времена звался бы «попутчиком» (так, кстати, и называли просоветски настроенных патриотов-некоммунистов – левых евразийцев и сменовеховцев 20-х годов прошлого века). И я от этого названия не отказываюсь: мне действительно по пути с нынешними коммунистами, по крайней мере до тех пор, пока они остаются не только коммунистами, но и державниками, государственниками, патриотами России как сверхдержавы, как ее ни назови – Империя или Союз. Но точки соприкосновения в идеологическом плане еще не предполагают вмешательства во внутренние дела партии, к которой не принадлежишь.

Собственно, если бы на съезде решался вопрос о простой кадровой смене или об уточнении программы партии, то я бы так и посчитал и не стал бы вступать в партийную дискуссию. Однако, очевидно, речь в ней будет идти не о достоинствах и недостатках члена КПРФ Г. Зюганова и члена КПРФ Г. Семигина, а кое о чем более принципиальном. Сам Семигин особо и не скрывает, что его расхождения с Зюгановым в большей степени идеологические и что, если его позиция победит на съезде, можно ожидать изменений и в программе партии, и в методах и целях политической борьбы. Причем опять-таки не секрет, что этот поворот курса будет связан с отказом от идей консервативного социализма и левого патриотизма, которые были провозглашены Г.А. Зюгановым.

Это меня и тревожит, и поэтому я взялся за перо… И дело даже не во мне лично. Социал-патриотический поворот КПРФ привлек к партии немало таких как я, некоммунистов-патриотов, которым дорог советский социализм не только за то, что он социализм, но и за то, что он русский, евразийский, для которых СССР – не только «первая в мире страна победившего социализма», но и славное продолжение истории русской и российской Державы. Изменение курса партии сильно ударит по ним. Так что проблемы, которые будут решаться на съезде Компартии, напрямую касаются не только самих коммунистов, но и их союзников, патриотов-попутчиков, примкнувших к КПРФ.

2.
Левая пресса очень много пишет о том, что Семигин истратил много денег для того, чтобы расколоть КПРФ, и что за этим стоит администрация президента, желающая расправиться с левой оппозицией. Все это в принципе верно, но при этом, когда слышно много слов о злонамеренных врагах, создается впечатление, что виноваты только эти враги, а в самой КПРФ и в среде ее сторонников – тишь да гладь, да Божья благодать. Вместе с тем, если бы КПРФ была сплошным идеологическим монолитом вроде сталинского «ордена меченосцев», то никакие деньги Семигина и выкрики псевдолевых или и вовсе буржуазных газет, вкупе с мозговыми штурмами президентских аналитиков не помогли бы успеху операции «Крот». Если же Семигину и компании удалось хотя бы создать скандальный прецедент, перетянуть на свою сторону хотя бы часть партии и ее сторонников, это может означать лишь одно: сама партия и тем более поддерживающие ее непартийные массы идеологически неоднородны. Их, конечно, объединяет тот или иной градус неприятия современного российского капитализма, но не более. Между различными слоями и группами в КПРФ если не пропасть, то как минимум — трещины, по которым и стараются не без успеха бить Семигин и его кукловоды.

Что же это за части внутри КПРФ? Достаточно заглянуть на красные сайты Интернета и поинтересоваться, за что критикуют Зюганова коммунисты и сторонники левой идеи, чтобы получить ответ на этот вопрос. Таких критиков можно разделить на две группы. Одни не приемлют поворот Зюганова к русской идее, к пониманию СССР как преемника Российской Империи, к осознанию великой культурной роли Русского Православия и других традиционных религий Евразии, стремления сотрудничать с ними. Для этих критиков подобная платформа выглядит как «национализм», «измена интернационализму» и даже материализму.

Другие осуждают негативную позицию Зюганова в отношении президента Путина и его правительства, требуют большего сотрудничества с «национально ориентированной буржуазией» и даже говорят о том, что пора бы снять «устаревший» и «экстремистский» лозунг о противостоянии режиму и сотрудничать с ним ради достижения реальных благ трудящихся (повышения зарплат, пенсий, снижения цен за коммунальные услуги и т.д.). Для этих вторых критиков, наоборот, Зюганов «слишком революционен», «слишком радикален».

Итак, как видим, помимо основной, социал-патриотической линии в КПРФ есть еще скрытая «левая» и «правая» оппозиции и имя им — ортодоксальные марксисты-интернационалисты и ревизионисты социал-демократы. Быть может, они сами себя так и не называют, но сути дела это не меняет. До сих пор им удавалось худо-бедно уживаться вместе. Благо, современная программа КПРФ написана достаточно обтекаемо и при желании в ней любой может найти тезисы по вкусу. Латентный социал-демократ с радостью прочтет пункт о том, что КПРФ не приемлет экстремистских методов борьбы и поддерживает мирную борьбу трудящихся за свои права, в рамках конституции и законов. Державник с удовлетворением встретит положения о союзе с традиционными религиями и о «социалистичности» русского национального духа. Наконец, ортодоксальный марксист порадуется тезису о близящейся победе социализма в мировом масштабе и коммунистической ассоциации будущего. Но такой «тактический союз лебедя, рака и щуки» возможен лишь до поры до времени. 13 лет для него – уже много. Рано или поздно эта шаткая конструкция должна была затрещать по швам, так что Семигин лишь приблизил то, что все равно бы произошло.

Итак, идеология современной КПРФ совмещает в себе три взаимно противоречащие идеологии: ортодоксальный «марксизм-ленинизм», ревизионистский социал-демократизм и русский коммунизм. Попробуем же посмотреть: какая из них является наиболее адекватной наличному политическому моменту, какую из них могла бы взять на выражение партия, которая претендует на освобождение России от западного влияния, сворачивание капиталистического эксперимента, короче говоря, на воссоздание обновленной советской цивилизации во всех ее аспектах – в геополитическом, в экономическом, и в социальном.

3.
«Марксизм-ленинизм» был официальной идеологией СССР. Вопреки своему названию он представлял собой сильно упрощенную схему, которая имела мало общего с живой диалектической мыслью и Маркса, и Ленина. С.Г. Кара-Мурза, на мой взгляд, верно обозначил эту идеологию как «вульгарный истмат». Искания и сомнения Маркса, Энгельса, Ленина – догадки об особом пути неевропейских цивилизаций, о роли крестьянства в будущих революциях, о существовании ситуаций, когда не экономика определяет политику, а наоборот — все это было вычищено в истмате, а осталась лишь одна железобетонная «болванка» экономического детерминизма.

Крушение советской цивилизации во многом было связано именно с тем, что эта идеология не соответствовала реальности, откуда и последовало разочарование в ней широких масс. Либералы сегодня любят говорить о том, что СССР сгубил экономический кризис. Это случай из разряда тех, когда лгущий лжет так вдохновенно, что сам верит своей лжи. Не могут же наши столпы либерализма, имеющие степени кандидатов и докторов экономических наук, не знать статистики, которая показывает, что советская экономика, даже в последние годы своего существования, развивалась по восходящей и по многим экономическим показателям обгоняла Западную Европу и США (и уж, конечно, нельзя даже сравнивать состояние экономики РСФСР в 1990 году и РФ в 2003). Это отражено как в отечественных, так и в зарубежных источниках (очень подробно этот вопрос рассмотрен, например, во 2 томе книги С.Г. Кара-Мурзы «Советская цивилизация», в главе об образе советской хозяйственной системы). Но даже если бы в СССР 80-х годов и наличествовал широкомасштабный кризис экономики, то и это мало бы что меняло. История показывает, что как раз кризис экономики не способен сокрушить общество советского типа, он смертельно опасен для иного, капиталистического общества. В 30-е годы в силу различных причин наше советское хозяйство переживало тяжелейший кризис, сопряженный с сильным понижением уровня жизни крестьянства и рабочих. Очень красноречивы письма и заявления, которые валом валили тогда в ЦК партии и в центральные руководящие органы с жалобами на плохую ситуацию с продовольствием. В любой капиталистической стране такая ситуация вызвала бы массовые забастовки, политические протесты и никакие репрессии не помогли бы правительству. В СССР не только не случилось чего-либо подобного, наоборот, общество еще больше сплотилось вокруг руководства, что и показала вскоре начавшаяся война, в которой сами эти крестьяне, еще недавно голодавшие, умирали на поле боя с криком: «За Сталина!». Разгадка в том, что капиталистическое общество – экономикоцентричное, в нем во главу угла ставятся материальные блага. Так сказать, общественный договор и, прежде всего, договор между населением и государством заключается тут из соображений экономической выгоды. Когда этой выгоды нет, одна сторона, например население, считает себя вправе разорвать договор и ничто – от передовиц официальных газет до арестов лидеров забастовочного движения — не в силах ее переубедить. Советский Союз же был обществом идеократичным, здесь людей объединял не материальный интерес, а Идея, Общая Цель, Общее Дело. Ради этой Идеи люди были готовы терпеть лишения, страдания, порой излишнюю жестокость и глупость руководства, готовы были пойти даже и на смерть. Однако если легитимность этой Идеи подорвана, если эта идея хоть в чем-либо обманула, короче, если в нее перестали верить, то такое общество разрушается как карточный домик. Даже материальный интерес не удерживает тогда людей от крайних, диких, иррациональных поступков, вроде потворства разрушению своей страны.

В чем же состояла неадекватность «вульгарного истмата»? Об этом написаны горы литературы (особенно интересна в этом смысле работа С.Г. Кара-Мурзы «Истмат и проблема «Восток-Запад»). Дабы не повторяться, выделю лишь самое главное. Вульгарный истмат с его пятичленкой: «первобытный строй – рабовладение – феодализм – капитализм — коммунизм» не учитывал многовариантность, неоднозначность развития истории, особенности, прежде всего, неевропейских цивилизаций. В этом смысле сами Маркс и Энгельс оказались гораздо прозорливее «верных марксистов» из советских партинститутов, лепивших «единственно верную идеологию» из обрывков цитат классиков на потребу политконъюнктуре (а затем сами ее же и опровергали, выдавая это за … критику марксизма! – ведь эти специалисты-истматчики из партинститутов впоследствии стали первыми же либералами). Маркс и Энгельс, не отрицая факта развития капитализма в России, относили все же нашу страну в большой степени к так называемой «азиатской формации», которая, согласно им, до поры до времени стоит в стороне от движения Запада от рабовладения к феодализму, капитализму и коммунизму. Интересно, что характеристика, данная Марксом этой «азиатской формации», приблизительно совпадает с той характеристикой, которую давали российско-евразийской культуре русские сторонники цивилизационного подхода, например евразийцы 20-х годов. И Маркс, и евразийцы называли в качестве главных подобных черт наличие крестьянской общины, с одной стороны, и сильной авторитарной власти, с другой. Сами Маркс и Энгельс, правда, считали, что дни «азиатской формации» сочтены и западный капитализм поглотит ее в своем победном шествии по миру, если не произойдет коммунистической революции в странах Запада. Но даже если они и были правы (что совсем не факт), то все равно перед нами лишь тенденция, а не железный закон (каковых, как выяснилось после создания квантовой механики, даже и в природе нет, не то что в истории). Ничто нам не мешает даже в этом случае сопротивляться колониальной экспансии Запада.

Общество, которое возникло в России после социалистической революции, опять-таки в принципиальных чертах повторило характеристики «азиатской», неевропейской формации или немодернистской, традиционной цивилизации. Только вместо крестьянского мира возникли колхозы на селе и госпредприятия в городах, по своему социальному бытию воспроизводящие патриархальную общину, а вместо царской власти появилась власть Партии и ее Вождя. И даже либеральная революция не принесла принципиальных перемен, как хотелось бы реформаторам. Наша «буржуазия» меньше всего похожа на скопидомскую, протестантски трудолюбивую буржуазию Запада, скорее это традиционный типаж русского «ухаря купца — удалого молодца». Наш «пролетариат» меньше всего похож на организованный, расчетливый, знающий свои права и обязанности, умеющий грамотно и выгодно «продавать свой труд» и «давить» на хозяев пролетариат Запада. Скорее, это традиционные российские «тягловые люди», привычно выполняющие приказы царя до тех пор, пока есть уверенность, что «царь-то – настоящий». Разумеется, при желании можно найти некие общие черты российского и западного капитализма и произвести классовый анализ, но этот анализ будет иметь ограниченное значение, так как он не учитывает цивилизационной специфики, и, кроме того, он должен быть подлинно диалектическим. То есть в любом случае он будет иметь мало общего с «вульгарным истматом».

Но и с анализом развития Запада официальный советский марксизм не мог справиться, хотя, казалось бы, идеология, корни которой уходят на Запад, лучше всего годится для понимания именно западной жизни. Некритическое отношение к слишком поспешным выводам Маркса и Энгельса о скорой смертельной болезни капитализма и об особенной революционности европейского пролетариата, неумение правильно пользоваться блестящим методологическим оружием – ленинской теорией империализма — все это привело к тому, что вплоть до 80-х годов советские идеологи, уже и сами себе не веря, повторяли устаревшие штампы о скорой победе мирового социализма, о мощи западных компартий и о нищенской жизни рабочих в США.

Официальный советский марксизм так и не смог объяснить множество затруднений, которые ставила сама жизнь: удивительную живучесть западного капитализма, отпетого больше полутора веков назад Марксом и Энгельсом, объективные причины большевистской революции в России, культа Сталина, террора 30-х годов… Отсюда и вылезли шизофренические байки либералов о том, что всему виной мифические «злодейское властолюбие и садизм» Ленина и Сталина, главная особенность каковых баек, позволяющая судить об умственном состоянии их авторов, в том, что реальные объективные процессы здесь объяснялись сугубо субъективными факторами. Что революция была ответом крестьянской России на «тихую колонизацию» России капиталистическим Западом, что культ Сталина – лишь воспроизведение неустранимого монархического архетипа российского сознания, что террор всегда неизбежен на этапе угасания Революции и стабилизации рожденного Революцией государства – все эти мысли даже и выразить было невозможно на языке вульгарного марксизма. И после краха этой идеологии, замены ее на столь же вульгарный и догматический либерализм, еще менее пригодный для российских условий, возможностей для адекватного понимания реальности стало еще меньше. Российские либералы все также повторяли байки «вульгарных марксистов» о сверхразвитом российском капитализме, свободный полет которого прервали «проклятые большевики», и пытались приложить к советскому обществу – бесклассовому и традиционному по существу, классовые оценки, рассуждая о классе «бюрократии», «номенклатуры», «партийцев» и т.д. А неправильное, превратное понимание реальности исключает успешное ее реформирование. Если человека болен одной болезнью, а его лечат от другой, то результат лечения предсказать несложно.

Потому мы и получили после всех «либеральных преобразований» все равно культ руководителя государства, только уже не культ Личности, а культ безличной серости, все равно получили однопартийную систему, но уже не с Партией, в которой наряду с бюрократами есть и идейные и практичные люди, болеющие за дело, а с партийкой карьеристов и хапуг, мечтающих чем-нибудь поживиться.

Официальная идеология СССР уже показала свою неадекватность, анахроничность, гибельность. Она уже обрушила СССР (конечно, не без помощи доброхотов с Запада). Обрушит она и КПРФ, если в партии произойдет – не дай Бог! – откат от идей русского коммунизма к позднесоветскому официозу. А какой это будет праздник для наших врагов из либерального, антисоветского лагеря! Они ведь только и говорят, что КПРФ-де — партия некритически ностальгирующих по СССР стариков, что КПРФ-де — осколок КПСС со всеми ее явными недостатками, что коммунисты-де не сделали никаких выводов из уроков истории. И, наконец, поскольку «в одну реку дважды не входят», идеология Советского Союза никогда не станет идеологией будущего советского государства, даже если оно ценой неимоверных усилий возникнет…

Особо хочу подчеркнуть, что отказ от идеологии вульгарного марксизма не означает вовсе огульного отрицания марксизма как философии, Социальная диалектика марксизма, его учение об идеологии, его критика капиталистического отчуждения, теория империализма – все это вошло уже в золотой фонд мировой философии и имеет общезначимую эвристическую ценность. Более того, хотя сам я и не являюсь марксистом, сам я уверен, что если марксизм имеет сегодня перспективы развития в России — на пути творческого синтеза марксистского исторического материализма и цивилизационного подхода. Тем более, что сами Маркс и Энгельс в «Немецкой идеологии» прямо писали, что без учета природных географических условий невозможен исторический анализ, и только жизненные обстоятельства не позволили классикам разработать особую марксистскую геополитику. И в этом смысле очень интересны и многообещающи теоретические работы Г.А. Зюганова, например, его книга «География Победы». Можно здесь упомянуть и статьи теоретика партии Ю.Белова из Ленинграда, публицистические и научные работы философа-коммуниста с Дальнего Востока Р.Л. Ливщица.

4.
Социал-демократизм так же губителен и для КПРФ, и для нашего общего дела, и для Родины, как и вульгарный «марксизм-ленинизм». И дело даже не в том, что социал-демократизм есть измена принципам революционного марксизма или что тактика «малых дел» и «медленного врастания в социализм» плохо согласуется с русским национальным характером, с его максимализмом, ширью, удалью. Обратимся к аргументам иного, сугубо прагматического характера. Социал-демократизм не есть некий набор абстрактных, универсальных истин, значимых везде и всегда, и в любой стране, в любой исторический период дающих один и тот же политический результат. Социал-демократизм вырос из политической ситуации, в которой оказался Запад в начале ХХ века, и тот факт, что социал-демократия до сих пор там сохраняет существенное влияние, означает лишь одно: в основных своих чертах эта ситуация еще не изменилась. А из этого напрямую следует, что успехи, достигнутые западной социал-демократией: сносное положение материальное рабочего класса, широкие социальные программы государства и т.д. — вполне возможно, будут недостижимы для социал-демократии российской, в силу того, что она окажется в совершено иной политической, экономической и даже геополитической обстановке. Для того чтобы подтвердить или опровергнуть это предположение, следует разобраться: какие же особенности развития Запада сделали там возможным успех социал-демократии?

Начнем с того, что к ХХ веку стала складываться система империализма, в которой Запад выполнял и доныне продолжает выполнять роль планетарной метрополии. В результате самого бессовестного ограбления и эксплуатации стран «мировой периферии» доходы западных капиталистов значительно выросли. С другой стороны, на самом Западе начало формироваться широкое, хорошо организованное, дисциплинированное, управляемое из единого центра рабочее движение, которое громко заявляло о своих требованиях и даже грозило буржуазии политической революцией. Капиталисты не могли не считаться с этим движением по той простой причине, что эти западные капиталисты занимались не чистыми финансовыми операциями спекулятивного характера, а в значительной массе своей производством, для которого, что ни говори, нужны рабочие. Кроме того, средства пропаганды в то время еще не достигли такой степени изощренности, чтобы убедить полуголодных рабочих в том, что их жалкое материальное положение естественно, потому что проистекает из законов рынка, которые-де нерушимы, как законы природы. Неграмотны были западные рабочие, не подействовали бы на них аргументы вроде тех, что нынче выдвигает Гайдар и его команда. Западные рабочие начала прошлого века по невежеству своему плевали на законы рынка и вульгарно требовали хлеба, да еще и с маслом.

В силу случайного совпадения этих трех причин западный капитал пошел на определенное ограничение своей прибыли и перераспределение ее при помощи налогов в пользу пролетариев и вообще неимущих слоев населения. Я бы подчеркнул, что это для него был шаг вынужденный, вызванный патовой ситуацией, а вовсе не умильным фактом пробуждения в капиталисте дремавшей христианской совести. Достаточно обратиться к фактам вопиющих нарушений элементарных человеческих условий труда в отделениях корпораций в Третьем мире, чтобы понять: капиталист вовсе не изменился, там, где у него есть возможность драть с работников три шкуры, обирать их посредством штрафов, использовать труд маленьких детей, он не побрезгует этим. «Деньги не пахнут» — вот лозунг западных воротил, и они его повторяют, даже если их прибыль отчетливо пахнет кровью. Собственно, и по отношению к своему западному пролетарию капиталист относительно мил лишь до поры до времени. Уже сейчас профсоюзы США крайне обеспокоены намерением администрации Буша создать всеамериканскую экономическую зону. Американские рабочие ничуть не сомневаются в том, что, как только в США хлынет дешевая рабочая сила из Центральной и Южной Америке, на всех завоеваниях социал-демократии будет поставлен крест. Капиталист вышвырнет североамериканца и наймет бразильца и плевать ему на сентенции о «достигнутом цивилизованном консенсусе между Капиталом и Трудом».

А теперь обратимся к ситуации в современной России. Прежде всего, наша страна не только не имеет колоний, она сама при формальной независимости находится на правах полуколонии Запада. Наш капитализм – компрадорский, за его спиной стоят кукловоды из западной закулисы. Что им интересы российских трудящихся? Их вполне устроила бы и ситуация, когда население России просто вымрет, освободится Lebensraum — жизненное пространство, а на отделениях нефтяных корпораций можно пригласить работать тех же латиноамериканцев или негров. Холодновато им будет, конечно, Сибирь все-таки, зато в отличие от русских у них нет исторической памяти, отягощенной «имперскими амбициями». Ожидать, что западные буржуа раскошелятся от щедрот своих, вообще не приходится. Свои-то, отечественные, не больно раскошеливаются, им на трудовой договор наплевать, они Принстонов не кончали, улица, базар и тюрьма – вот их университеты.

Кроме того, наш российский капитализм – не промышленный или производительный, а в основной массе спекулятивный. Наши капиталисты – это крупные и мелкие владельцы фирм типа «купи-продай» или владельцы банков. Для работы в таких банках и фирмах армии пролетариев не нужны. А техобслуга — бухгалтеры, охранники, уборщицы, которые там работают, вполне обеспечены. Там, так сказать, давно осуществлен «цивилизованный», социал-демократический идеал союза Труда и Капитала, но в размерах отдельно взятого коммерческого банка, а за его стенами процветает самый махровый нецивилизованный капитализм.

Наконец, наши рабочие и вообще малоимущие массы плохо организованы, не особо склонны бороться за свои права, живут до сих пор системой ценностей традиционного патерналистского общества. Наша сила — коллективистский дух, восприятие всего народа как единого целого — оборачивается слабостью в определенных обстоятельствах. Авиадиспетчеры, требуя повышения зарплаты, голодают, не отходя от рабочего места! Как будто руководство компании только и озабочено: поел диспетчер Иванов или нет? А руководство в это время смекает: если диспетчер Иванов и так способен работать, без еды, может, ему понизить зарплату? Зачем лишние деньги платить? А что касается внезапной аварийной ситуации в результате голодного обморока, так диспетчер Иванов сам за нее по суду и ответит как непосредственный виновник …

Так что перспективы социал-демократии у нас не очень радужные. Не получится мирного врастания в «шведский социализм» компрадорского российского капитализма, построенного на руинах советского социализма. И не случайно, что идеи социал-демократии у нас и не пользуются большой популярностью. Все – от серьезных политиков до простого народа — интуитивно понимают, что западный социал-демократизм в России все равно что заморский страус среди снегов. Реальная функция идей социал-демократизма в российской политике – служить прикрытием коммунистам-коллаборационистам, дабы их переход из «непримиримой оппозиции» на сторону власти не выглядел столь уж неприличным. Устал Г. Селезнев бунтовать, захотелось ему покоя, хлебного места вкупе с не совсем уж подмоченной репутацией – стал социал-демократом. Красиво и культурно, социал-демократ — это вам не перебежчик во вражеский лагерь.

Так что если в КПРФ победит социал-демократический курс, то на партии точно также можно ставить крест. Несколько десятков человек, конечно, сделают свой политгешефт, на следующих выборах в Госдуму победят от партии «обновленных коммунистов», ныне социал-демократов, к вящей радости администрации президента. Но реальной оппозиции, опасной и для российской олигархии, и для ее хозяев с Запада, уже не будет. А что касается обещаний новоявленных социал-демократов улучшить экономическое положение российских трудящихся, то эти обещания в рамках компрадорского капитализма объективно невыполнимы.

5.
Собственно, альтернативы идеологии русского коммунизма для КПРФ нет. Только соединение борьбы за права трудящихся с национал-освободительной борьбой, левого дискурса с дискурсом патриотическим делает возможным хоть достижение той же самой заветной мечты любых «левых» — социальной справедливости, достойной жизни трудящихся. Не добьются ничего трудящиеся, пока на территории Российской Державы, то есть на территории СССР, существуют компрадорские режимы, зависимые от Запада, позволяющие выкачивать из страны ресурсы и медленно убивать страну. И, между прочим, такая линия идеологии КПРФ вполне соответствует заветам Октябрьской Революции, которая — как часто мы об этом забываем! – была не только Великой, Социалистической, но и Великой Национально-освободительной. Три века, начиная с петровских реформ, Россия была культурной провинцией Европы, выполняла желания европейского политического истеблишмента и европейского капитала: свергала Наполеона и освобождала западные страны ценой крови своих солдат, открывала свои границы для западных корпораций и кормила западный истэблишмент ценой страданий своего народа. А взамен получала лишь высокомерие «ультрацивилизованных европейцев» да рост их экономических и геополитических аппетитов. Зависимость России от Европы, особенно от Франции и Англии, достигла своего апогея в правление последнего царя, когда, опутанная долгами перед западными правительствами, Россия ввязалась в губительную для нее мировую войну. Большевики, невзирая на свою интернационалистскую риторику и анархические перекосы в первые годы правления, сделали Россию независимой, вдохнули в Империю новую жизнь. Именно поэтому такие русские патриоты, как Брусилов, Устрялов, Савицкий, совсем не коммунисты, а напротив, люди православные и консервативно настроенные, поддержали большевиков. Именно поэтому Советскую власть поддержали тысячи и тысячи старорежимных специалистов, инженеров, врачей, военных — патриотов России. Для них Советская власть была в первую голову властью национальной, русской, российской. Они и составляли второе, некоммунистическое крыло левого патриотизма. И сегодня левые патриоты – это тоже и православные и мусульмане, консерваторы и государственники. Они не во всем согласны с коммунистами, даже творческими, обогатившими исторический материализм цивилизационным подходом. Для меня как для евразийца неприемлем, например, коммунистический тезис о победе мирового социализма, а затем и коммунизма. На мой взгляд, мировой социализм — такое же противоестественное явление, как и мировой капитализм. Социализм и капитализм суть не универсальные модели, применимые в какой угодно стране, а воплощения исторического духа обществ соответственно восточного и западного типа, традиционного и модернистского. Социализм в России, в Китае, во Вьетнаме выглядит естественно и уместно, на Западе же с его культурой индивидуализма и конкуренции он также нелеп как капитализм в традиционной, общинной России. История множественна, многовариантна, если когда-нибудь она сведется к одной единственной линии и модели, к всесмешению, то это будет означать лишь деградацию, упадок, упрощение всечеловеческой культуры. Но меня как любого патриота-антиглобалиста, конечно, роднит с нынешними коммунистами России идеал советской цивилизации.

Я бы сказал даже больше: никакого другого патриотизма в России кроме левого, социалистического, в марксистском ли, в немарксистском ли варианте, просто быть не может. Иной, «правый патриотизм» должен опираться на национально ориентированную буржуазию. Таковая была и есть во Франции, в Германии, в Англии, но ее нет в России. Кто наша «национально ориентированная буржуазия»? Бывший олигарх Ходорковский, что ли, быстро и своевременно «раскаявшийся» в тюрьме и объявивший себя патриотом России? Впрочем, дело даже не в Ходорковском и иже с ним. Старая российская буржуазия, среди которой, действительно, были национально мыслящие слои, была вышвырнута из страны или уничтожена революционным ураганом 1917-го. Новая буржуазия же создавалась с 1985 года искусственно, как класс, призванный быть опорой прозападных реформ, а значит — опорой компрадорского режима. Новая буржуазия связана с Западом экономическими интересами: она продает Западу нефть, газ, лес и т.д., она покупает у Запада и перепродает в России его залежалую продукцию. Наконец, поскольку в своей стране она чувствует себя как на вражеской территории, поскольку призрак Революции – извечный страх нашей буржуазии, в Западе она видит не только кормильца, но и защитника. Конечно, не во всем могут совпадать интересы Запада и российской необуржуазии. Например, необуржуазии выгодно укрепление собственного, российского буржуазного государства, отсюда и антисепаратистская политика буржуазного президента Путина. А Западу выгодна наоборот поддержка сепаратистов. Но в любом случае — это конфликт непринципиальный, в отличие от конфликта между интересами Запада и народа России. Российская буржуазия и Запад общий язык найдут. Итак, в общем и целом эта новая российская буржуазия есть пятая колонна Запада в России (хотя это не исключает того, что некоторые отдельные буржуа могут быть патриотами-антизападниками). Социальная база патриотизма в России – это народ, трудящиеся, работники разрушаемой советской общины – госпредприятий, школ, вузов, больниц. Поэтому и истинный российский патриотизм – это левый, социалистический патриотизм.

6.
Многое зависит от предстоящего съезда КПРФ. Или партия дальше пойдет по пути русского, евразийского, державного социализма, или она свернет назад – к вульгарному марксизму, или в сторону — к социал-демократизму. Тогда — гибель не только левой идеи в России, но и самой России как великой исторической державы. Не пора ли коммунистам перестать искать компромисса ради компромисса, перестать делать вид, что партия некий монолит, тогда как она давно расколота, перестать ради «худого мира» делать партийную идеологию аморфной и «всем приятной». Пора еще четче определить главный вектор единственно возможной и спасительной сейчас идеологии – русского евразийского социализма.