Министр финансов Алексей Кудрин осчастливил общественность очередным открытием. По его словам, российская экономика в последние годы испытывает элементы "перегрева", связанные с тем, что спрос опережает производство и предложение. Источником перегрева служит очень быстрый рост экономики, связанный с ее накачиванием деньгами, прежде всего, бюджетными средствами. Отсюда и инфляция, с которой правительство борется изо всех сил, но которая никак не хочет покоряться и наоборот усиливается.

Министр, правда, оговорился, что это его личное мнение. Но, как известно из мировой практики, министры финансов зря словами на ветер не бросаются, поскольку это может невзначай опрокинуть финансовые рынки. В данном случае, такого не произошло, но с Кудриным выразил солидарность Международный валютный фонд, причем вскоре после того, как наш министр финансов посетил Вашингтон и лично пожаловался американцам на российские дела. И даже более того, Фонд направил официальное письмо премьеру Михаилу Фрадкову, в котором выражает беспокойство по поводу решения нашего правительства повысить «точку отсечения», т.е. предельную экспортную цену нефти, выше которой доходы правительства от взимания экспортной пошлины начинают поступать в государственный стабилизационный фонд. До сих пор эта предельная цена составляла 20 долларов за баррель, а, начиная с 2006 года, будет повышена до 27 долларов. Фонд разъясняет «непонятливому» премьеру, что эта мера приведет к увеличению расходов российского бюджета, а, следовательно к росту инфляции и импорта, поскольку производство в России не угонится за резким увеличением потребительского спроса. В конечном счете, как считает Фонд, это приведет к замедлению роста ВВП в 2005 году до 5 процентов по сравнению с 7,1 процента в 2004 году. Как видно, в письме МВФ кудринская идея «перегрева» находит развернутое обоснование. Известно, что Россия не является сейчас должником Валютного фонда и потому он не вправе ей что либо советовать, а тем более делать замечания или вмешиваться в проводимую ею политику. Но в последнее время наши высшие чины от президента и ниже настолько избаловали наглых зарубежных чиновников чрезмерной вежливостью и отсутствием чувства собственного достоинства, что те не считают нужным стесняться в действиях и выражениях.

Известно также, что решение повысить «точку отсечения» было принято по инициативе Михаила Фрадкова и вопреки Кудрину, который настаивал на цифре 23 доллара за баррель. Таким образом, налицо не только вмешательство МВФ во внутренние дела России, но и вмешательство на стороне министра финансов против премьера. В западных странах такое привело бы однозначно к отставке данного министра, т.к. его роль в инспирировании акции Фонда шита белыми нитками. У нас же этого не случилось, ибо премьер служит, должно быть, для того, чтобы об него вытирали ноги. Теперь обратимся к существу дела. Вопрос о том, как формировать Стабилизационный фонд и на что его расходовать, активно обсуждается в последние месяцы и в правительстве, и вне его. В свое время, когда накопление фонда только начиналось, было принято решение считать его «священной коровой», т.е. расходовать лишь на погашение внешней задолженности, остальное же хранить на черный день. Но по мере того, как резко росли нефтяные цены, и на глазах непомерно разбухал сам Стабфонд, становилось ясно, что надо что-то менять. Потому что сокращать социальные выплаты и задерживать зарплату бюджетникам под предлогом, что в казне нет денег, притом что она ломится от их избытка, совести хватало только у «либеральных» министров и их сторонников, а у других, включая премьера, язык уже не поворачивался. Так возникла инициатива Фрадкова поднять «точку отсечения» с тем, чтобы направить дополнительно более 250 миллиардов рублей в 2006 году не в кубышку, а на удовлетворение текущих бюджетных нужд. Именно против этого выступают Кудрин и примкнувший к нему МВФ.

Их главный аргумент – перегрев экономики и дополнительная инфляция. Спрос обгоняет предложение, экономика не в состоянии поспеть за быстро растущим спросом. Отсюда и рецепт – ограничивать рост бюджетных расходов, не выпускать деньги из Стабфонда, больше сберегать, меньше потреблять. Вроде бы и логично. Но только не с позиций экономической науки и многолетней мировой практики. Начать с того, что цены растут вовсе не обязательно от недостатка предложения. Взять, например, бензин. В России добывается намного больше нефти, чем потребляется внутри страны. И если топливо дорожает, то, прежде всего, от чрезмерного экспорта. Издержки добычи нефти в среднем составляют у нас менее 10 долларов за баррель, а продается она сегодня за границу более чем за 30 долларов. И чем больше правительство повышает экспортные пошлины, стараясь ограничить экспорт, тем выше нефтяные компании взвинчивают внутренние цены, в том числе на бензин, компенсируя себя за «потери» от налога.

Цены растут не потому, что топлива не хватает, а потому что мировые цены намного выше издержек добычи, а в отрасли господствует негласный картель монополистов, который взвинчивает цены при каждом удобном случае. О существовании такой монополии в прошлом году публично говорил тот же Кудрин. Но дело в том, что у нас с монополиями в стране никто не борется по-настоящему, а ограничиваются только декларациями. Недавно украинский премьер Юлия Тимошенко вызвала к себе российских нефтяников и поставила их перед альтернативой: либо они продают бензин по ценам, установленным киевским правительством, либо встанет вопрос о ренационализации их нефтеобрабатывающих заводов на Украине. Российские нефтяники выбрали первый вариант. У нас не любят Тимошенко за разные грехи, но надо ей отдать должное – умеет держать в узде монополистов. А у нас ни премьер, ни сам президент не решатся таким тоном разговаривать с большинством олигархов из нефтянки. Помощник президента Игорь Шувалов недавно хвастал, что дело Ходорковского послужило уроком для его коллег по цеху. Однако, как видно, те не слишком испугались, если они по-прежнему душат страну чрезмерными ценами.

Возьмем пример из другой оперы. Цены на электричество и газ растут непрерывно. Причем вовсе не потому, что производство электроэнергии и добыча газа отстают от спроса, а потому, что в обеих отраслях существуют естественные монополии, цены которых ежегодно взвинчиваются с санкции правительства. Анатолий Чубайс обещает, что с приватизацией электростанций цены снизятся. Но мы хорошо знаем цену обещаниям этого деятеля. Они сбываются с точностью до наоборот. При частных электростанциях правительство совсем не сможет регулировать цены, и они наверняка побьют все нынешние рекорды. Те же соображения относятся к железнодорожному транспорту и жилищно-коммунальному хозяйству, где рост цен и тарифов целиком зависел от политики, проводимой государством. Но допустим, что в каких-то отраслях предложение действительно отстает от спроса. И возникает вопрос, почему производство там не растет в соответствии с законами рыночной экономики? Если так бурно растут спрос и цены, а следовательно, и прибыли, то почему в эти прибыльные производства не вкладываются капиталы и не наращиваются необходимые мощности? И почему правительство этому не способствует, предоставляя, например, кредиты из того же Стабфонда?

В Высшей школе экономики, где научным руководителем служит известный столп неолиберализма Евгений Ясин, недавно состоялась дискуссия на эту тему с участием министров Кудрина и Грефа. Естественно, возник вопрос о необходимости дополнительных инвестиций, как в наращивание производственного потенциала, так и в его модернизацию. Но больше всего меня лично поразило, что почти все ораторы выступали против «чрезмерных» инвестиций, ссылаясь при этом на их неэффективность и «отсутствие соответствующих институтов».

Что понимать под отсутствием институтов – это, конечно, загадка. В нашей промышленности господствуют крупные корпорации, которые во всем мире успешно и эффективно инвестируют, а у нас почему-то нет. Из опубликованных исследований известно, что российские концерны, как правило, отказываются делать капитальные вложения, если срок окупаемости превышает полтора – два года. Это относится, как это ни странно, даже к нефтяным компаниям, у которых только куры денег не клюют. Большинство капитальных вложений делаются в дешевую, устарелую и неэффективную технику. Существующий производственный потенциал на глазах быстро и катастрофически стареет. Спрашивается, почему?

Такое случается, когда не хватает финансовых ресурсов. К России этот аргумент не относится. В стране переизбыток частного денежного капитала, который десятками миллиардов долларов ежегодно уходит за рубеж, не находя применения внутри. Мы уже не говорим о переизбытке государственного денежного капитала, который в виде Стабфонда и валютных резервов автоматически омертвляется в низкопроцентных иностранных ценных бумагах. Денег много, но их не инвестируют. Другой аргумент – плохой инвестиционный климат, который отпугивает своих и чужих инвесторов. Тут есть много компонентов – политический, экономический, правовой, коррупционный, фактор организованной преступности. Что касается внутренних крупных инвесторов, а о них, в первую очередь, и идет речь, то, судя по всему, к большинству ограничений неэкономического характера они прекрасно приспособились. Например, во всех исследованиях о коррупции подчеркивается, что имеет место не столько давление власти на бизнес (это относится скорее к мелкому и среднему предпринимательству), сколько «захват» олигархией государственных учреждений, используя терминологию Всемирного банка в одном из его докладов о России.

Говорят, что на инвестиционный климат в последнее время отрицательно повлияло дело «ЮКОСа», т.е. наиболее наглядный пример исходящего от власти передела олигархической собственности. Но на этот счет есть и закономерные сомнения. Во-первых, на нефть приходится по-прежнему львиная доля всех производственных инвестиций. Причем избирательный характер этих вложений, носящий преимущественно краткосрочный характер, родился не сегодня и не вчера, а является устойчивой тенденцией, не связанной с делом «ЮКОСа».

Во-вторых, хотя государство продолжает прибегать к изъятию налоговых недоимок, олигархи находят пути достижения компромисса с налоговой службой.

А главное: власть явно продемонстрировала, что преследование Ходорковского и его компаньонов это скорее исключение, а не правило. Более того, президент милостиво заявил, что отнюдь не собирается пересматривать дела о приватизации и что даже применительно к явным нарушениям в этой области (например, налоговым аукционам) срок давности будет снижен с десяти до трех лет. На практике, это означает амнистию по одному из крупнейших преступлений века – массовому разграблению государственной собственности.

Точно так же положен под сукно доклад Счетной палаты, в котором детально разобрано, как и кто совершал это преступление. Если раньше у крупного бизнеса еще могли быть какие-то сомнения относительно намерений президента, то теперь для этого не остается никаких оснований. Собственно говоря, и раньше государство в целом весьма благоволило к бизнесу. Именно в данное президентство страна вышла на второе место в мире по числу миллиардеров. По этому показателю она успешно обошла Германию и Японию, хотя по-прежнему намного отстает от них по размерам ВВП.

Для бизнеса в его отношениях с властью одним из главных всегда остается вопрос о налогах. В России при Владимире Путине они достигли исторического минимума. В мире нет такой другой страны, где обладатель состояния в 17 миллиардов долларов (Роман Абрамович) платит со своих дивидендов от нефти и алюминия налогов меньше пропорционально личному доходу (порядка 9 процентов), чем рядовой работник на любом предприятии (13 процентов). Это страна, в которой миллиардер Петр Авен призывает к «справедливому» распределению доходов, понимая под этим еще больший налоговый рай для себя и своих коллег по клубу богатейших людей планеты. Когда жалуются на плохой инвестиционный климат, то обычно имеют в виду низкую норму прибыли. Но с ней как раз все в порядке, она в среднем вдвое выше, чем в США. Главный минус российского инвестиционного климата это узость внутреннего рынка, которая препятствует массовому созданию новых предприятий, работающих на спрос основной части населения. А узость рынка определяется на редкость низкой долей оплаты труда, составляющей лишь около 40 процентов ВВП, если включать отчисления на социальные нужды, и немногим больше 30 процентов, если считать только выплаченную зарплату. Именно по этой причине доля личного потребления в России едва превышает половину ВВП. Сравним эти цифры с данными по США. Там доля оплаты труда составляет 60 процентов ВВП, а личного потребления – 67 процентов. Там экономика работает на широчайший внутренний рынок, а у нас не может продать внутри страны всю производимую продукцию, и ее рост поддерживается, главным образом, за счет превышения экспорта над импортом. Причем ничем кроме топлива, сырья и оружия мы торговать на мировых рынках не можем ввиду не конкурентоспособности. Выход напрашивается – приоритетом государства должно быть скорейшее преодоление массовой бедности и значительный рост доли оплаты труда в ВВП. Какое-то время оплата труда должна расти опережающим темпом, в том числе и за счет уменьшения доли прибыли. Для такого радикального сдвига в США и Западной Европе понадобилась большая часть 20-го столетия и длинная череда социал-демократических и либеральных (в истинном значении этого слова) реформ. Там эти реформы осуществлялись в интересах обделенного большинства. У нас их проводят против большинства. Там в результате реформ был создан стабильный и зажиточный средний класс, составляющий большинство населения и являющийся основой широкого внутреннего рынка. При наших неолиберальных реформаторах средний класс обязательно останется меньшинством, и экономика своей скособоченности никогда не преодолеет.

Недавно в программе «К барьеру» шла дискуссия между правым и левым крылом «Единой России». Депутат Андрей Исаев, представлявший левое крыло, правильно, хотя и не очень уверенно, говорил, что главным созидателем национального продукта является труд. А один из его противником утверждал, что единственным носителем творческого, созидательного начала в экономике служит предприниматель. На бедного Исаева напали со всех сторон, в том числе и ведущий Владимир Соловьев. Между тем, спор этот давно разрешен западной экономической теорией, и на Западе таких споров нет уже много лет. И труд, и капитал считаются главными факторами производства, причем на долю труда приходится наибольшая часть – от 60 до 80 процентов ВВП. Соответственно этим долям распределяется национальный доход. В современной России доля труда в доходе (40 процентов и меньше) существенно отстает от его доли в создании национального продукта (60 процентов и больше). Именно этот разрыв и лежит в основе современных проблем нашей экономики, ее скособоченного развития, тенденции к технологической стагнации и отставанию от передовых индустриальных стран, к снижению темпов роста. Острые проблемы социально-экономического характера возникают не потому, как утверждает Кудрин, что спрос опережает предложение и в экономике слишком много денег, а напротив – потому, что внутренний рынок узок, недостаточный спрос сковывает производство, не позволяя ему расти в соответствии с финансовыми и потенциальными физическими возможностями. В стране денег действительно очень много, но они распределены неправильно и потому не могут быть производительно переварены.

Этот диагноз экономического заболевания России требует и совершенно иного лечения, противоположного тому, которое предписали и проводят неолиберальные лекари. Подобно своим средневековым предшественникам – знахарям они не знают иного средства, кроме как пустить кровь, поставить пиявки, а на экономическом языке – стерилизовать излишние деньги, не допустить их к производительному использованию. Там, где больного надо подкормить, они, наоборот, прописывают голод. Видя, как разбухает жировая прослойка на некоторых частях тела, они требуют выжимать последние соки из мышц, обрекая организм в целом на уродство и неспособность к самостоятельному существованию. Исход такого лечения может быть только один – фатальный.

И действительно, если послушать некоторых наших министров и других высших чиновников, то получается, что нам не нужны дополнительные капитальные инвестиции, что людей надо выселять из жилищ, сокращать число больниц и врачей, закрывать университеты и другие вузы, научные институты и театры. Из недавних реплик Аркадия Дворковича, видного члена кремлевской команды, в программе «Времена» следует, что России не нужно и собственное массовое производство автомобилей и других товаров длительного пользования, т.е. всего того, что в изобилии доступно жителям Японии и других развитых стран с рыночной экономикой. «Опыт Японии себя изжил», громогласно заявил Дворкович, явно сочувствующему Владимиру Познеру. Если послушать таких деятелей, то России надо срочно отказываться от всех материальных достижений не только советского социализма, но и постиндустриального Запада. Спрашивается, а зачем тогда понадобилось свергать советскую власть? Разве не для того это делалось, чтобы воспроизвести у нас западное материальное благополучие? Поманили рекламой и хватит?

Впрочем, понять такую логику не могут и некоторые отраслевые министры, требующие превратить Стабфонд, хотя бы частично, в Фонд развития экономики. Даже такой служитель неолиберализма, как Герман Греф, недавно заявил, что допускает использование средств Стабфонда на нужды промышленной инновации, инфраструктурных проектов и «реформ образования и медицины». Но, учитывая характер указанных реформ, как бы из замысла Грефа не получилось нечто прямо противоположное интересам экономики и населения. Разумеется, дело не только в неолиберальных лекарях, но и в самом политико-экономическом организме, т.е. в олигархическом характере российского капитализма. Экономическая теория, провозглашающая высокую эффективность рыночной, капиталистической экономики, исходит из ряда аксиом, важнейшая из которых – наличие свободной, совершенной конкуренция. Только при соблюдении этого базисного условия рынок обеспечивает наилучшее, оптимальное распределение ресурсов и их наиболее эффективное использование. Но в экономике, где господствуют монополии, спаянные с государственной бюрократией и организованной преступностью, свободной конкуренции нет и не может быть. Отсюда завышенные цены и постоянная инфляция. Отсюда невозможность свободного перелива финансовых ресурсов из капиталоизбыточных отраслей экспортной направленности в капиталонедостаточные отрасли внутреннего рынка. Отсюда недоразвитость кредитно-банковсеой системы, ориентированной не на обслуживание всей экономики и всего населения, а на удовлетворение нужд узкого круга монополистических корпораций. Пока существует такая система, несправедливое распределение доходов и богатства массовая бедность будет прогрессировать, экономика терять темпы и стагнировать, все больше превращаясь в сырьевую периферию развитого капитализма. Чтобы поправить ситуацию, нужно не просто сменить нескольких министров, а радикально переделать российский капитализм.

Один из рецензентов на мою книгу «Анатомия российского капитализма» упрекнул меня в утопических иллюзиях. Ведь кто поверит, что олигархия и высшая бюрократия откажутся от системы, которая гарантирует им валовую прибыль размером в 40 процентов национального дохода? Но я руководствуюсь не утопиями, а историческим опытом капиталистического общества. В начале прошлого века все развитые страны напоминали по экономической структуре современную Россию. И выяснилось, что в таком состоянии они существовать не могут. В России тот строй был заменен государственным социализмом. В Германии, Японии и Италии старый капитализм породил фашизм. Но в большинстве индустриальных стран капитализм, в конечном счете, реформировался в систему, сочетающую рынок с социальным благоденствием. И только этот сдвиг позволил капитализму выжить.

Сейчас наши неолибералы мыслят категориями начала прошлого века. Они думают, что сумеют успешно проигнорировать всемирный опыт. Но у них это вряд ли получится, потому что всемирная тенденция совсем другая, и они дуют против ветра. Даже такой видный деятель правящей партии, как Юрий Лужков в только что вышедшей книге «Развитие капитализма в России. 100 лет спустя» начинает со знаменательной фразы: «Призрак бродит по России. Призрак революционной ситуации». А в самом Кремле, судя по недавним признаниям Дмитрия Медведева, тоже боятся нарастающей бури. И все это от страшного перегрева в умах властвующей неолиберальной элиты. Не так она мыслит. Крыша едет. Опасная это болезнь.

Станислав Меньшиков