Интернет против Телеэкрана, 06.10.2018
В чем ошибался Маркс
Кудрявцев М.

От «источника стоимости» – к «источнику прибавочной стоимости»

Когда мы вводим для тел категорию массы, измеряемой на весах с возможными ошибками, мы используем введённое понятие для качественного описания каких-то явлений, не связанных напрямую с самим процессом измерения массы. Например, второй закон Ньютона позволяет предсказать, с какой силой надо воздействовать на тело определённой массы, чтобы получить заданное ускорение. Сила и ускорение тоже измеряются с возможными ошибками, но не с помощью весов. Возможные ошибки в измерении массы тела могут определённым образом сказаться на подсчётах, то есть ошибки при измерении массы приведут к определённым ошибкам в предсказании другой физической величины – силы, с которой надо воздействовать на тело, чтобы придать ему заданное ускорение. Но вот, исходя из аналогии с массой, Маркс вводит величину стоимости – настолько же «более настоящую», чем наблюдаемые цены, насколько точная масса «более настоящая», чем наблюдаемые результаты измерений массы на весах. Казалось бы, тут же надо перейти к описанию законов, связывающих стоимость с совершенно другими величинами, то есть дать предсказания, как будут вести себя другие параметры экономической системы в зависимости от стоимости, или наоборот – как будет вести себя стоимость в зависимости от других величин. Такие законы можно было бы проверить опытным путём и использовать на практике: так, посмотрев на реальную цену, мы могли бы измерить (пусть и неточно) стоимость, предсказать поведение других величин и использовать это предсказание в реальной жизни. Например, такой закон мог бы утверждать: стоимость обратно пропорциональна времени, который товар проводит на прилавке, а ошибка при измерении стоимости во время продажи товара на рынке (напомним, что цена, по которой продаётся товар, – это как бы неточно измеренная на «весах рынка» стоимость) приводит к тому, что такая-то ошибка закрадывается и в предсказание относительно времени, которое товар проводит на прилавке. Подобным научным результатом является, например, тезис Рикардо, что равновесная рыночная цена хлеба (руды) выравнивается с предельными издержками их производства в наихудших условиях – на тех участках (рудниках), которые не приносят ренты и с тем капиталом, который не приносит прибыли. Это нетривиальный и содержательный результат, устанавливающий связь разных величин: с одной стороны – цены для всех единиц товара данного вида, а с другой стороны – издержек производства в наихудших условиях товаров данного вида, то есть вполне определённой части товаров. В рамках практических приложений модели, методики измерения двух величин, связь которых установлена, тоже совершенно различны: для определения цены надо сходить на базар и посмотреть ценник, а для определения предельных издержек надо заглянуть в графу издержек бухгалтерской книги у фермера, который не платит за свой участок ренты землевладельцу и у которого не остаётся прибыли после покрытия издержек.

Не так, однако, со стоимостью у Маркса. Вводится она не для того, чтобы установить связь между разными измеряемыми параметрами экономики, а чтобы подменить «стоимостью» реальные цены на рынке и привести читателя к практическим выводам, которые следовали бы из предположения, что вместо реальных цен торговля идёт «по стоимости». Однако, проверяемых предсказаний о поведении какой-то другой величины в связи с поведением стоимости (и её неточного измерения – цены) Маркс не даёт. С учётом аналогии между неточным взвешиванием и продажей по реальной цене, это всё равно, как если бы преподаватель физики начал развивать теорию, что при неточном взвешивании весы показывают ученикам не ту массу, которую они видят на приборе, а точную массу тела. До связи стоимости с другими величинами Маркс так и не доберётся: все дальнейшие рассуждения ведутся только в отношении самих по себе сделок купли-продажи, то есть ведутся в отношении самого по себе процесса «неточного измерения» стоимости на рынке. Начинается всё со скромных описок, в которых стоимость протаскивается на место цены полуподпольно, при обсуждении вопросов, посторонних к ценообразованию.

«Обращение денег есть следствие кругооборота товаров, а не его причина, как это часто думают. Товар как потребительная стоимость скоро исчезает из обращения. При простом товарном обращении, которое мы теперь исследуем, где ещё не может быть речи о регулярной торговле и перепродаже, он исчезает после первого же своего превращения. Товар переходит в область потребления, и новая потребительная стоимость, равная ему по стоимости, становится на его место. В кругообороте зерно – деньги – сюртук зерно исчезает из обращения после первого же превращения зерно – деньги, и продавцу зерна возвращается такая же стоимость, но уже в виде другой потребительной стоимости: деньги – сюртук. Деньги же как средство обращения не исчезают из обращения, а постоянно находятся в этой области» [9, гл. вторая].

Казалось бы, в этой цитате нет ничего подозрительного. Но потихоньку протаскивается идея о том, что люди обмениваются не товарами и деньгами согласно тем ценам, на которых сойдутся, а какими-то «стоимостями», при этом якобы после обмена зерна на деньги и денег на сюртук человеку возвращается точно та же стоимость. На самом же деле, согласно самой же модели Маркса, никакого равенства между стоимостью зерна и сюртука не наблюдается, потому что товары продаются по ценам то выше, то ниже стоимостей, и совпадение между стоимостью зерна и сюртука – явление не более частое, чем совпадение показаний стоящих часов с реальным временем. Продавцу зерна, купившему на вырученные деньги сюртук, возвращается совершенно другой товар, который в одной конкретной сделке имел такую же цену, какую имело зерно в другой конкретной сделке.

Однако, в ходе этого рассуждения о том, что в ходе товарооборота происходит сохранение стоимостей, убивается ещё несколько зайцев. Вторым зайцем на будущее является идея о том, что только «эквивалентный обмен» (когда в ходе продаж всегда идёт обмен равными стоимостями) «правильный» и подлежит рассмотрению. Конечно же, это утверждение противоречит не только модели самого Маркса, в которой реальные цены то выше, то ниже стоимостей, но и непосредственному опыту, который показывает, что любой торговец покупает товары по одной цене, а продаёт те же самые товары по совсем другой, порой отличающейся в разы. Однако, как пишет Каутский, торговый и ростовщический капитал – слишком допотопные формы капитала, а надо рассматривать капитал в высших формах. Поэтому следующую и главную свою модель – модель прибавочной стоимости – Маркс изложил, совершенно игнорируя существование торговцев, у которых стоимость «прирастала» совсем не по марксовому сценарию, годному только для фабрик с наёмными рабочими.

«Сделаем теперь следующий шаг. При простом товарном обращении товаровладелец продаёт свои товары, чтобы купить другие. Но с течением времени из этой формы товарного обращения развивается новая форма движения: покупка с целью продажи. Формула простого товарного обращения, как мы знаем, гласит: товар – деньги – товар; формула новой формы обращения гласит: деньги – товар – деньги.

Сравним эти две формулы. Движение товар – деньги – товар имеет целью потребление. Я продаю товар, который не представляет для меня потребительной стоимости, чтобы приобрести другие товары, которые для меня являются потребительной стоимостью. Кругооборот товар – деньги – товар является замкнутым в себе самом. Вырученные при продаже деньги превращаются в товар, который потребляется и выходит из обращения. А деньги отдаются раз навсегда и в своём движении отдаляются от своего прежнего владельца. Товар, которым заканчивается кругооборот при нормальных условиях простого товарного обращения, – а только о таких условиях может здесь идти речь – по своей стоимости как раз равен тому, с которого кругооборот начался.

Не то получится при кругообороте деньги – товар – деньги. Не потребление является его целью. Конечный пункт кругооборота составляет не товар, а деньги. <…>
Однако в чём же заключается движущая сила этого кругооборота? Движущая сила кругооборота товар – деньги – товар ясна. Напротив, кругооборот деньги – товар – деньги на первый взгляд кажется лишённым всякого смысла. Когда я продаю библию, чтобы на вырученные деньги купить хлеба, то в конце кругооборота в моём распоряжении оказывается совсем иной товар, чем в начале, хотя стоимость его та же самая. Первый товар удовлетворяет мой духовный голод, но очень мало помогает мне, когда этот последний уже удовлетворён, когда, например, я знаю библию наизусть, но не имею средств к удовлетворению физического голода.
Но когда я покупаю за 100 рублей картофель, чтобы снова продать его за 100 рублей, то в конце процесса я оказываюсь на том же самом месте, как и в начале; весь процесс не представляет ни цели, ни выгоды. Выгода имелась бы лишь тогда, когда денежная сумма в конце сделки была бы иная, чем в начале. Но денежные суммы разнятся одна от другой только своей величиной. Таким образом, кругооборот деньги – товар – деньги лишь в том случае не будет бесцельным, если денежная сумма, которой он заключается, будет больше той, которой он начинается.
Это увеличение денежной суммы и составляет в действительности побудительный мотив кругооборота. Кто покупает с целью продажи, тот покупает, чтобы продать дороже. Кругооборот деньги – товар – деньги протекает нормально лишь в том случае, если денежная сумма в конце оказывается большей, чем вначале. Кругооборот же товар – деньги – товар, как мы знаем, лишь тогда идёт нормально, когда стоимость товара, которым кругооборот заканчивается, та же самая, что и у товара, которым он начинается.
Всякая покупка есть в то же время и продажа, и наоборот. Поэтому кругооборот деньги – товар – деньги имеет, по-видимому, тот же смысл, что и кругооборот товар – деньги - товар. Однако для нас ясно уже, что оба кругооборота отличаются друг от друга по существу.
Если – оставаясь при нашем примере – я покупаю картофель за 100 рублей, чтобы снова перепродать его, то я делаю это с целью продать его дороже, например за 110, т. е. за 100+10 рублей, следовательно, вообще говоря, за сумму, равную первоначальной плюс некоторая надбавка. Если мы обозначим товар буквой Т, первоначальную сумму денег – буквой Д, добавочную сумму денег – д, то мы сможем изобразить полную формулу деньги – товар – деньги следующим образом:
Д – Т – (Д + д).
Это д, этот избыток стоимости, который обнаруживается в конце кругооборота сверх первоначально авансированной стоимости, Маркс называет прибавочной стоимостью. Её точно так же не следует смешивать с формами её проявления – прибылью, процентом и пр., как стоимость – с ценой. В нашем изложении речь идёт пока только об основах, а не о формах проявления экономических категорий. Это мы замечаем во избежание недоразумений.
Прибавочная стоимость представляет собой отличительную особенность кругооборота Д – Т – (Д + д). Более того, стоимость, которая обращается в форме этого кругооборота, сама получает благодаря прибавочной стоимости новый характер: она становится капиталом.

Капитал может быть понят только внутри этого движения. Это стоимость, приносящая прибавочную стоимость» [9, гл. 3, с. 1-2 из 8].

Для чего же в этой модели нужно было утверждение, что обмен на рынке идёт всегда равными стоимостями? А только для того, чтобы найти «источники» прибавочной стоимости:

«В качестве вывода мы должны лишь установить тот факт, что прибавочная стоимость не может возникнуть из товарного обращения. Ни покупка, ни продажа не создают прибавочной стоимости» [9, гл. третья].

Итак, что же получается? Простейший пример торговцев показывает нам, что покупка и продажа вполне себе создают если не прибавочную стоимость, то прибавочную цену. Превышение цены, по которой торговец продаёт товары, над ценой, по которой он покупает товары, явление повсеместное и нормальное, а не результат погрешности измерения; оно должно быть включено в модель. Но Маркс и Каутский не просто исключают из рассмотрения эти случаи, сколь бы большую долю экономики не занимала торговля, а прямо исключают саму возможность возрастания стоимости в ходе последовательных сделок. При этом они проявляют странную непоследовательность. С одной стороны, они заявляют, что обмен всегда идёт равными стоимостями, и прибыль торговца возникает только из-за присвоения чужой стоимости:

«…исторически присвоение прибавочной стоимости началось именно этим способом – путём присвоения чужой стоимости либо в процессе товарного обращения торговым капиталом, либо совершенно открыто, вне этого процесса, ростовщическим капиталом. Но оба эти вида капитала стали возможны лишь благодаря нарушению законов товарного обращения, – благодаря открытому и грубому нарушению его основного закона, гласящего, что стоимости обмениваются лишь на равные стоимости» [9, гл. третья].

Как видим, здесь автор опирается не на реально складывающиеся цены, а на абстрактную стоимостную субстанцию, количество которой в товаре якобы не изменяется. При этом наблюдается явное противоречие опыту: как раз, если в ходе последовательных перепродаж одного и того же товара цены регулярно прирастают, то именно это прирастание цены и является нормой, «законом» товарного обращения, а не утопические мечты о сохранении «эквивалентного обмена» по принципу «за что купил, за то и продаю».

С другой стороны, однако, Маркс и Каутский опираются на реальный опыт в вопросе о том, что фабрикант, пускающий капитал в оборот, якобы получает всегда больше, чем отдаёт, так что вместо формулы «Д – Т – Д» мы имеем «Д – Т – (Д + д)». Но ведь эта ситуация очевидно противоречит «законам товарного обращения», только что упомянутым Каутским, – сохранению эквивалентности при обмене стоимостей при купле-продаже.

На самом же деле, никаких методологических оснований заявлять, что при прохождении товара через фабрику произошло большее приращение стоимости, чем при прохождении товара через склад торговца, у Маркса и Каутского не было. Если говорить о приближённом описании реального ценообразования – «естественных ценах» Рикардо, – то, в силу выравнивания нормы прибыли, прибавка «д» одна и та же для «допотопного» торгового капитала и «высшего» производительного, если временной цикл оборота капитала один и тот же. Если говорить об абстрактной стоимостной субстанции, то она возникает из-за приложения абстрактных трудочасов, и ниоткуда не следует, что в торговле (при транспортировке и хранении товара) тратится меньше общественно-необходимых трудочасов, чем на фабрике: ведь указаний по измерению общественно-необходимого рабочего времени Маркс не оставил. Итак, в абсолютно аналогичных ситуациях Маркс совершенно произвольно применил разные стандарты, продиктованные собственным вкусом. К торговому капиталу (а также к производству товара для его продажи и обмена на другой товар) Маркс применил абстрактное представление об «эквивалентном обмене», а к промышленному – взятый из опыта факт прирастания цены. Теория, что дышло.

Но уже в следующем абзаце Каутский пишет что-то принципиально другое.

«Но, с другой стороны, прибавочная стоимость не может также возникнуть и вне области товарного обращения. Товаровладелец может изменить форму товара при помощи труда и придать ему, таким образом, новую стоимость, которая определяется количеством затраченного на него общественно необходимого труда, но стоимость первоначального товара вследствие этого не увеличится; последний не приобретёт таким путём никакой прибавочной стоимости. Если ткач покупает шёлк стоимостью в 100 марок и перерабатывает его в шёлковую материю, то стоимость этой материи будет равна стоимости шёлка плюс стоимость, созданная трудом ткача. Стоимость шёлка как такового этим трудом нисколько не будет увеличена.

Таким образом, мы стоим перед странной загадкой: прибавочная стоимость не может быть порождена товарным обращением, но она не может также возникнуть и вне его сферы».

Думается, после таких заявлений обычному читателю остаётся только развести руками. Так и не приведя сведений о какой-либо связи невидимой стоимостной субстанции хотя бы с одной измеряемой величиной экономики, Маркс повторил прежнее заклинание о том, что стоимость создаётся только приложением абстрактных трудочасов к материальному видоизменению товара. Хотя приведённый им пример вызывает удивление. По Марксу, если ткач покупает шёлк и сжигает его в печи, то стоимость пепла уже никак не меньше стоимости шёлка. Думается, однако, что деньгам можно было бы найти и лучшее применение, чем покупать пепел по цене шёлка, приплачивая ткачу-печнику стоимость его труда.

А вот как Каутский разрешает сформулированную загадку:

«Присмотримся поближе к всеобщей формуле капитала. Она гласит: Д – Т – (Д + д). Она слагается из двух актов: Д – Т, покупка товара, и Т – (Д + д), его продажа. По законам товарного обращения стоимость Д должна быть равна Т, а Т равно Д + д. Но это возможно лишь тогда, когда Т само увеличивается, т. е. когда Т есть товар, который в процессе своего потребления производит большую стоимость, чем какою он сам обладает.
Загадка прибавочной стоимости разрешается, как только мы найдём товар, чья потребительная стоимость обладает специфическим свойством быть источником стоимости, чьё потребление есть созидание стоимости, так что формула Д – Т – (Д + д) в применении к нему примет такой вид: Д – Т...(Т + т) – (Д + д). Но мы знаем, что стоимость товаров создаётся только трудом. Следовательно, приведённая выше формула может осуществиться лишь в том случае, если рабочая сила становится товаром.

«Под рабочей силой, или способностью к труду, мы понимаем совокупность физических и духовных способностей, которыми располагает организм, живая личность человека, и которые пускаются им в ход всякий раз, когда он производит какие-либо потребительные стоимости» («Капитал», т. 1, стр. 173-174) » [9, гл. третья].

Для того чтобы лучше оценить методологию этого рассуждения, лучше всего было бы привести пример ростовщического капитала, только что отвергнутого Марксом и Каутским как «допотопный». Банкир ссужает предпринимателю деньги, взамен получает расписку с обещанием вернуть долг с процентами. Маркс утверждает, что собственность банкира прирастает за год потому, что к расписке приложено много труда через наём рабочей силы. Но как это возможно, если расписка лежит целый год в сундучке? Никак не возможно. Более того, при попытке «добавить» к расписке стоимость, нарисовав на неё чёртиков или сжигая в камине, банкир, ничего не сможет за неё получить, несмотря на вложенный труд, – в его интересах сохранить расписку неприкосновенной! Итак, в приведённом примере прибавка «д» (точное значение этой прибавки) определяется вовсе не трудом, приложенным к расписке, а самим набеганием процентов на капитал в зависимости от суммы «Д», нормы процента и прошедшего времени. Как именно заёмные деньги были использованы предпринимателем для найма «рабочей силы», в модели Маркса совершенно не важно. Величиной, определяющей размер «прибавочной стоимости», являются не трудочасы рабочей силы, а капиталодни вложенных в оборот денег. Можно было бы сделать противоположное (и вполне логичное) предположение – что «работала» не расписка, а люди, использовавшие заёмный капитал. Но из этого будет следовать вывод, что вовсе не затратами определяется цена произведённого товара, а тем, как именно, с какой пользой были потрачены вложенные в производство деньги. Совершенно понятно, что Каутский никак не мог допустить до этого вывода читателя, потому что тогда бы полностью рухнула рикардианская интерпретация трудовой теории стоимости о том, что цена определяется издержками – пришлось бы перейти к противоположной точке зрения, изложенной выше в цитате Бём-Баверка. Поэтому он этого очевидного вывода не делает и довольно неуместно упоминает, будто фабриканту удаётся продать товар за сумму «(Д + д)» по той причине, что «потребительная стоимость» товара «рабочая сила» выше, чем цена этого товара. Ведь только что тот же Каутский утверждал, что потребительная стоимость служит только побудительной причиной обмена, но никак не влияет на цену!

В завершение этого раздела обратим внимание читателя ещё на один методологический приём Маркса. Сначала он стал объяснять идеализированное ценообразование в предположении, что капитал при производстве не используется. Он говорит: вот теория, но на практике возможен «шум» в данных. Поэтому, продолжает он, давайте считать, что в нашем идеальном мире нет «шума», цена точно соответствует стоимости, и будем разбирать дальше. Казалось бы, позиция вполне оправдана в качестве первого шага для исследования упрощённого идеализированного случая: точно так же работает классическая механика, пренебрегающая сопротивлением воздуха при описании падения тел (и этот пример часто приводит Каутский). Но тут есть одно «но». Дело в том, что уже Рикардо было показано, что доходы на капитал в модели равновесных цен в точности совпадают именно с тем «шумом», который отклоняет «естественные цены» от трудозатрат. А из произведённой трудозатратной стоимости капитал не получает ни копейки. Но после этого результата Рикардо объяснять доходы на капитал из трудовой стоимости вообще не годится. Представим, что к классической механике были добавлены разделы, описывающие замедление тел при падении из-за сопротивления воздуха, то есть объясняющие, почему пёрышко падает медленнее, чем металлический шарик. После этого пришёл бы горе-физик и снова вернулся бы к модели классической механики, пренебрегающей сопротивлением воздуха, но стал бы объяснять, что пёрышко падает медленнее, чем металлический шарик не из-за сопротивления воздуха, а из-за притяжения тел. А ведь именно таков приём Маркса в экономике! Сначала он взял производство без затрат капитала («идеальное безвоздушное пространство»), а потом стал объяснять доходы на затрачиваемый капитал («сопротивление воздуха»), оставаясь в рамках выводов, справедливых только для ситуации без затрат капитала. Это тем более методологически неверно после того как общее описание (включающее затраты капитала) уже было дано Рикардо.

Подвализация нарастала

Итак, подготовлен весь аппарат, с помощью которого можно приступать к учению об эксплуатации.

«Капиталист купил рабочую силу и удаляется со своим новым приобретением с рынка, где ему нечего с нею делать, туда, где он может потребить её, воспользоваться ею, – на предприятие. Последуем туда и мы за ним. Оставим область товарного обращения и присмотримся поближе к области производства. С этой областью мы будем иметь дело в дальнейшем изложении.
«Потребление рабочей силы – это сам труд» («Капитал», т. 1, стр. 184).

Капиталист потребляет приобретённую им рабочую силу, заставляя её продавца работать на него, производить товары. <…>

…теперь мы занимаемся рассмотрением процесса производства при особой форме товарного производства – именно производства товаров при помощи купленной рабочей силы с целью получения прибавочной стоимости.
Какую же форму принимает тогда процесс труда? Первое время он не испытывает существенных изменений в результате вмешательства капиталиста.
Представим себе, например, ткача, работающего за свой счёт. Его ткацкий станок принадлежит ему: он сам покупает пряжу; он может работать, когда и как ему угодно, продукт его труда составляет его собственность. Но вот он разорился и принуждён продать свой станок. Чем ему теперь жить? Ему ничего не остаётся, как наняться к капиталисту и ткать на него. Тот покупает его рабочую силу, покупает также ткацкий станок и необходимое количество пряжи и помещает ткача за станок, принадлежащий капиталисту, с тем чтобы он перерабатывал купленную пряжу. Может быть, ткацкий станок, который купил капиталист, тот самый, который ткач по своей нужде должен был продать. Но и при отсутствии такого совпадения ткач ткёт тем же способом, что и прежде, и процесс труда с внешней стороны не изменился.
И всё-таки при этом произошло два важных изменения. Во-первых, ткач работает уже не на себя, а на капиталиста; тот контролирует теперь работника, следит за тем, чтобы он не работал слишком медленно или небрежно и т. п. И, во-вторых, продукт труда принадлежит теперь не работнику, а капиталисту» [, отдел второй, глава первая].

Пример с ткачом заслуживает более подробного разбора, хотя бы потому, что на такие примеры опирается стандартный марксистский лозунг о пролетариях, лишённых средств производства. По Марксу и Каутскому, возможна ситуация, когда капиталист организовал производство на том же станке, который продал ему разорившийся ткач, и при новой системе процесс труда с внешней стороны «не изменился». Но так ли это? Только что Каутский сказал, что, работая на своём станке, ткач разорился, то есть не мог покрыть из заработанного даже самые элементарные нужды. Когда он продаёт станок капиталисту, процесс труда «с внешней стороны не изменился». Но из этого предположения следует, что и произведённая ткачом «стоимость» (что бы ни понималось под этим словом) остаётся той же самой! При этом капиталист отдаёт ткачу из заработанной «стоимости», как минимум, столько, сколько тому необходимо для выживания, а самому капиталисту остаётся какая-то прибыль. Но неужели такое возможно, если в том же абзаце было написано, что, работая на таком же станке на одного себя, ткач разорился? Конечно же, невозможно! По условиям модели Маркса и Каутского, если разорившийся ткач был вынужден идти на поклон к капиталисту, то получает он у него зарплату, превышающую прежний доход до разорения. Но сами Маркс и Каутский пишут, что прежде вся произведённая ткачом стоимость оставалась в его руках. Следовательно, после перехода на работу к капиталисту, ткач начинает производить большую стоимость, чем когда работал сам – хватает и на жизнь, и на прибыль к капиталисту. Работать он больше не стал (иначе ему было бы выгоднее работать больше за своим станком и забирать всю стоимость), следовательно, всё прирастание стоимости обусловлено новыми условиями работы – другим станком, другой организацией и менеджментом и т.д. Опять получается, что отнести прибавочную стоимость к труду наёмного работника в рамках модели Маркса не получается. Раз труд остаётся тем же, а стоимость возрастает, то причина увеличения стоимости – в другой переменной, а она – в другом капитальном оборудовании и новой организации. Конечно же, сами Маркс с Каутским приходят к прямо противоположному выводу:

«В процессе труда средства производства переносят на изготовляемый продукт точно такую же стоимость, какую они при этом теряют сами. Они никогда не могут прибавить к нему стоимость большую той, какой они сами обладают, как бы огромна ни была их потребительная стоимость. Совершенно бессмысленны поэтому попытки вульгарных экономистов вывести прибавочную стоимость и её превращённые формы – процент, прибыль, земельную ренту – из потребительной стоимости средств производства, из их «услуг».
Стоимость израсходованных в процессе производства средств производства возрождается в неизменном виде в стоимости продукта.

Но труд не только сохраняет стоимость, – он создаёт новую стоимость. Вплоть до известного момента труд, создающий новую стоимость, лишь возмещает стоимость, затраченную капиталистом на покупку рабочей силы. Когда же труд продолжается дольше указанного момента, он начинает производить излишек стоимости – прибавочную стоимость» [, отдел второй, глава вторая].

С точки зрения методологии самого Маркса, тут появляются много загадок. Если капиталист покупает рабочую силу за Т, то каким образом получается Т+т? Утверждение, что он заставляет их работать больше, чем Т, довольно неправдоподобно: конкуренция капиталистов просто вытеснила бы т. Но неизмеряемая субстанция стоимости тем и хороша, что неизвестно как связана с ценами, и поэтому ей можно приписывать какое угодно значение в зависимости от вкуса автора. Уже в следующей главе Каутский по полной программе использует это свойство стоимости, чтобы читатель окончательно перестал смотреть на закономерности, которым подчиняются реальные цены товаров, а только принимал на веру, какую стоимость им приписывает Маркс: Начала Маркс вводит понятие постоянного и переменного капитала:
«Итак, – говорит Маркс,  – та часть капитала, которая превращается в средства производства, т. е. в сырой материал, вспомогательные материалы и средства труда, в процессе производства не изменяет величины своей стоимости. Поэтому я называю её постоянной, неизменяющейся частью капитала, или, короче, постоянным капиталом.

Напротив, та часть капитала, которая превращена в рабочую силу, в процессе производства изменяет свою стоимость. Она воспроизводит свой собственный эквивалент и сверх того избыток, прибавочную стоимость, которая, в свою очередь, может изменяться, быть больше или меньше. Из постоянной величины эта часть капитала непрерывно превращается в переменную. Поэтому я называю её переменной частью капитала, или, короче, переменным капиталом. Те самые составные части капитала, которые с точки зрения процесса труда различаются как объективные и субъективные факторы, как средства производства и рабочая сила, с точки зрения процесса возрастания стоимости различаются как постоянный капитал и переменный капитал» («Капитал», т. 1, стр. 216)»» [ отдел второй, глава вторая].

А затем утверждает, что размер постоянного капитала не сказывается на том, сколько создаётся стоимости:

 «Ясно, что величина стоимости постоянного капитала не оказывает никакого влияния на величину произведённой прибавочной стоимости. Конечно, без средств производства немыслимо производство, и чем продолжительнее процесс производства, тем больше их требуется. Поэтому для производства определённого количества прибавочной стоимости требуется приложение определённой массы средств производства, которая определяется техническим характером процесса труда. Но величина стоимости этой массы не имеет никакого влияния на величину прибавочной стоимости.

Если я занимаю 300 рабочих, причём дневная стоимость рабочей силы каждого равна 3 маркам, а стоимость, которую каждый создаёт в течение одного дня, равна 6 маркам, то эти 300 рабочих произведут в течение одного дня стоимость, равную 1800 маркам, из которых 900 марок будут составлять прибавочную стоимость, независимо от того, какова будет стоимость потреблённых ими средств производства -- 2000, 4000 или 8000 марок. Образование стоимости и изменение её величины в процессе производства совершенно не зависит от стоимости авансируемого постоянного капитала. Поскольку поэтому перед нами стоит задача изучить оба эти процесса в их чистом виде, мы можем совершенно отвлечься от постоянного капитала, предположить, что он равен нулю» [отдел второй, глава третья].

Итак, без разницы, что там показал Рикардо относительно равновесных цен и их зависимости от величины постоянного капитала – важно, что скрытая в товарах субстанция стоимости именно такая, какую ей приписал Маркс. Это не значит, что Маркс совсем отвергает влияние величины капитала на цену. Как уже говорилось, к третьему тому он добрался и до этого влияния, однако без всяких выводов относительно «стоимости». Что и продемонстрировал Каутский:

«Мы же видели, что стоимость и цена – две различные вещи, хотя последняя определяется первой. Цены отклоняются от стоимости и стоят то выше, то ниже последней. <…>
В развитом капиталистическом производстве образуется некоторый обычный средний уровень прибыли. Этот уровень капиталисты заранее кладут в основу расчёта при калькуляции цен. Конечно, это не исключает того, что они пользуются всяким случаем, чтобы повысить цены за эти пределы, считая в то же время убытком понижение цены и, стало быть, более низкую норму прибыли.
Эта цена, определяемая издержками производства (вложенным переменным и постоянным капиталом), к которым прибавляется «обычная для данной страны» прибыль, представляется капиталисту «естественной» ценой. Маркс называет её ценой производства. Она состоит из издержек производства (суммы переменного и постоянного капитала) и средней прибыли.
Не стоимость, а цена производства образует при развитом капиталистическом способе производства тот уровень, вокруг которого волнообразно колеблются рыночные цены под влиянием спроса и предложения. Но сама цена производства не падает с неба – она имеет своей основой стоимость.
Противники теории стоимости Маркса охотно утверждают, будто Маркс сам опроверг свою теорию, развитую в первом томе «Капитала», доказав в третьем томе, что вследствие стремления прибылей к уравнению при развитом капиталистическом производстве цены большей части товаров надолго отклоняются от своих стоимостей, причём цены одной половины этих товаров в течение долгого времени стоят настолько же ниже своих стоимостей, насколько цены другой половины стоят выше. Но говорить об опровержении Марксом его теории стоимости можно было бы только в том случае, если бы он показал, что цены не зависят от стоимостей.

Но он не только не устанавливает этого, – третий том «Капитала», напротив, доказывает, что цены производства, вокруг которых колеблются рыночные цены, находятся в полнейшей зависимости от закона стоимости, без которого они были бы необъяснимы» [Ошибка! Закладка не определена., отдел второй, глава четвёртая].

Проанализируем этот отрывок с точки зрения теории Рикардо. Итак, сам Маркс признаёт, что равновесная цена зависит и от текущих издержек производства, и от времени связывания в производстве постоянного капитала. В рамках этой модели нет никаких оснований отдавать предпочтение только одному из двух факторов. Как показывает пример с распиской у банкира, возможна даже предельная ситуация, когда приложение рабочей силы для возрастания стоимости вообще не нужно. Иными словами, с тем же успехом можно было бы объявить «основой» ценообразования связывание в производстве основного капитала. Но зачем тогда вообще исследовать абстрактную «основу» ценообразования, в качестве которой методология Маркса позволяет взять всё, что угодно? Почему бы вместо этого не перечислить факторы, больше всего влияющие на реальную цену? Нет, Каутский не только отвергает такой подход, но и считает его бесполезным с познавательной точки зрения:

«Практик – продавец или покупатель товаров – интересуется их ценой. Его интересуют только законы цен, потому что их знание может помочь его коммерческим расчётам и спекуляциям. Лежащие же в основании цен законы стоимости интересуют, напротив, только теоретика, для которого вопрос сводится не к тому, чтобы подешевле купить и подороже продать, а чтобы исследовать общественные связи, устанавливаемые товарным производством.
Точно так же капиталиста-практика интересует не прибавочная стоимость, а прибыль. Он не собирается исследовать отношения между капиталом и трудом, а хочет получать возможно большую прибыль. Ему совершенно безразлично, какой затратой труда создаётся его прибыль. Ведь не его трудом она создаётся. Но деньги, затрачиваемые при этом, принадлежат ему. Поэтому он сопоставляет полученную прибавочную стоимость не с количеством израсходованного при её производстве труда, а с количеством затраченных для этой цели денег. <…>
На рынке стоимость только превращается в деньги, в цену; сначала – в воображаемые деньги, в требование определённой цены, а потом -- и в настоящие деньги, если товар продаётся. Чем больше развивается капиталистическое хозяйство, тем больше появляется посредствующих звеньев между предприятием и рынком, между производителем и продавцом товара потребителю, тем значительнее могут быть обусловленные этим уклонения реально достигнутой цены от теоретически определяемой стоимости. Однако это не мешает тому, что стоимость товаров в конечном счёте всегда определяется условиями производства и что цена всегда остаётся зависимой от последнего, хотя бы эта зависимость была далеко не прямой.
Капиталисты-практики сами определяют стоимость товаров условиями производства последних. Впрочем, под этими условиями они понимают не рабочее время, общественно необходимое для изготовления товаров, а издержки производства (заработную плату, затраты на машины, сырьё и т.д.) плюс средняя прибыль.
Вслед за ними и целый ряд теоретиков утверждает, что стоимость определяется издержками производства.

Но что правильно с точки зрения капиталиста-практика, то нелепо с точки зрения теории. Ведь задача теории состоит не в том, чтобы вычислять нормальную цену в каждом отдельном случае, а в том, чтобы раскрыть конечные причины общественных явлений капиталистического способа производства » [Ошибка! Закладка не определена., отдел второй, глава четвёртая].

Итак, согласно Марксу и Каутскому, задача теории вовсе не состоит в том, чтобы описать нормальную ситуацию, встречающуюся в реальной жизни, а в том, чтобы вычислить абстрактную «конечную причину», под которой можно понимать всё, что угодно конкретному автору. Но такой подход более чем спорный. На самом деле, задача науки – описывать связи в реальном мире – такие, какими они являются в нормальной ситуации, описываемой данной областью знаний. И абстрактные «конечные причины» наука никогда не ищет. Она строит модели, чтобы описать связи между наблюдаемыми, измеряемыми параметрами окружающей действительности.

Раз уж Марксу настолько понравилась аналогия стоимости с массой, то вернёмся к примеру со вторым законом Ньютона, описывающим связь измеряемой величины (массы тела) с двумя другими измеряемыми величинами (силой, которую нужно приложить к телу данной массы для придания ему заданного ускорения). Можно было бы ожидать, что за несколько глав, сокращённо излагающих учение Маркса, Каутский удосужится добраться хотя бы до одной измеряемой величины, связанной со стоимостью каким-то законом наподобие закона Ньютона. Тогда бы можно было простить учению Маркса неточное описание стоимости ценой, коль скоро найденная закономерность позволяет приближённо предсказать какую-то принципиально другую измеряемую величину. Именно такое предсказание и понимается в науке под «описанием» и «объяснением». Но не тут-то было! Каутский гордится тем, что учение Маркса окажется бесполезным для практика, желающего получить из теории конкретный прогноз относительно цен. Он гордится тем, что понятие стоимости даже приближённо не позволяет предсказать «нормальную цену». Презренные занятия выводить нечто похожее на законы Ньютона Маркс оставил «буржуазным теоретикам». Его другое интересовало – описание столь же не измеряемых «общественных связей», якобы лежащих под понятием не измеряемой стоимости. В своём изложении мы давно перевалили за половину книги Каутского – и до сих пор не нашли ни одного описания, ни одной модели, описывающей связь хотя бы двух явлений, которые бы наблюдались различными методами! Половина книги заполнена декларациями о том, что абстрактные трудочасы общественно-необходимого рабочего времени являются первопричиной цены. Вообще-то, абстрактные трудочасы ввести в модель не возбранялось бы, если бы давалось ещё одно описание, как их найти из наблюдения за чем-то другим, кроме тех самых цен. Но этого-то и нет! Получается, что учение Маркса в принципе не может служить инструментом познания и практической деятельности – это чисто идеологическая поделка, призванная объяснить публике, что первопричиной всего является «стоимость», точно так же как церковники объясняли, что первопричиной несчастий являются козни ведьм.

Итак, подсказать практику, как можно добиться своих целей, воздействуя на определённые измеряемые величины, учение Маркса не может никак. Впрочем, это не помешало Марксу и последователям сочетать гордость от полной практической бессмысленности теории с «философией практики», утверждающей необходимость практической направленности нашего знания и даже провозгласившей пресловутый тезис «практика – критерий истины».

Но Каутскому этого мало, и в дополнение он клеймит конкурирующие теории:

«Тот самый фактор, который вызывает отклонение цен производства от стоимостей, – средняя прибыль – может быть сама объяснена только на основе законов прибавочной стоимости, которые в свою очередь вытекают из законов стоимости. Если мы не допустим, что общая наличная масса прибавочной стоимости в обществе равна общей массе прибыли с её разновидностями (процент, земельная рента, рассмотрением которых мы здесь не будем заниматься), то мы потеряем всякую возможность объяснить, почему при данных условиях средняя норма прибыли представляет данную определённую величину» [Ошибка! Закладка не определена., отдел второй, глава четвёртая].

Итак, автор утверждает, что средняя прибыль может быть объяснена только прибавочной стоимостью. Двумя главами позже он приводит слова Маркса «…Масса производимой прибавочной стоимости равна величине авансированного переменного капитала, помноженной на норму прибавочной стоимости…(«Капитал» т.1)» Мы можем вздохнуть с облегчением: наконец-то приведён хоть один результат теории, описывающий связь разных величин. Но это только на первый взгляд. На самом же деле, как пояснено двумя главами раньше, «масса производимой прибавочной стоимости… равна общей массе прибыли с её разновидностями». А норма прибавочной стоимости, как показано у самого Маркса, заведомо не может быть вычислена иначе как суммированием прибыли по всем предприятиям и делением её на весь затраченный переменный капитал. Ведь другой способ подсчёта «нормы прибавочной стоимости» – на отдельных предприятиях – не срабатывает, потому что прибыли капиталистов там стоят то выше, то ниже «нормы» в зависимости от используемого постоянного капитала.

Итак, никакого содержательного результата относительно «нормы прибавочной стоимости» ни Марксом, ни Каутским не получено. Маркс и Каутский считают выдающимся научным результатом утверждение, что средняя прибыль есть суммарная прибыль, делённая на «авансируемый капитал». Но это не научный результат, связывающий среднюю прибыль с величиной, измеряемой независимо от измерения средней прибыли, а это просто определение средней прибыли. Что, впрочем, не помешало Каутскому уверенно заявить: «Ни одна теория стоимости, кроме теории трудовой стоимости, не может объяснить, чем определяется величина средней прибыли, почему она составляет при определённых условиях, скажем, 10%, а не 100 или 1000%. Другие теории удовлетворяются тем, что либо оправдывают, либо объясняют психологически присвоение прибыли. Но ни глубокомысленнейшая философия права, ни тончайшая психология не могут объяснить, откуда прибыль происходит, как она создаётся» [Ошибка! Закладка не определена., отдел второй, глава четвёртая].

В этой работе мы старались не выходить за рамки того объёма политэкономических знаний, который уже был достигнут Рикардо. Отчасти Каутский прав: действительно, ни одна из теорий, появившихся ко времени выхода первого тома «Капитала», не давала удовлетворительного описания факторов, влияющих на среднюю норму прибыли. Такие научные модели появились уже позже. Но дело-то в том, что ни Рикардо, ни другие учёные и не претендовали на то, что они дают объяснение «нормы прибыли»! Они просто брали норму прибыли как внешний фактор, не берясь объяснить причины, её определяющие. (Строго говоря, Рикардо указывал некоторые факторы, влияющие на прибыль, но, как и в случае с процентом и заработной платой, оставлял это в виде неуверенного описания с большим количеством оговорок, не оформляя в теорию с чётким результатом.) Маркс и Каутский ничего нового в данный раздел экономической теории не внесли. Они не дали описания того, как средняя норма прибыли зависит от величин, измеряемых другим способом, чем сама средняя норма прибыли. Они нашли, что средняя норма прибыли равна средней прибыли и объявили это «научным результатом». Недоставало чутья, которое позволило бы отсеивать рассуждения, не могущие претендовать на научный результат. Возможно, виноват в этом не Маркс, получивший юридически-философское образование и не проходивший школы научного исследования, а Гегель, наполнивший ненаучной схоластикой всё обществоведение XIX века (как известно, именно с философии Гегеля стартовал в своё время Маркс). Вот чем гордится Каутский:

«Явление, которое всякая теория стоимости хочет и должна объяснить, есть обмен двух товаров. Общественное отношение, которое она хочет и должна объяснить, есть отношение между двумя товаровладельцами, обменивающимися своими товарами. Явление обмена товаров, из которого развивается затем купля-продажа, есть основное явление. Это пружина, приводящая в движение весь хозяйственный механизм современного общества. Поэтому всякое объяснение этого механизма должно исходить из исследования закона, управляющего обменом товаров, а это как раз и есть закон стоимости. Если бы мы понимали под законом стоимости объяснение какого-либо иного явления, то закону, лежащему в основании обмена товаров, необходимо было бы дать особое название. Но этого не делает ни одна из теорий стоимости. Следовательно, каждая из них хочет объяснить именно это явление» [Ошибка! Закладка не определена., отдел второй, глава четвёртая].

Итак, автор даже не видит, что объяснение обмена товаров никак не может ограничиться тем же самым «основным явлением» – обменом товаров. Обязательно нужно привлечь второе наблюдаемое основное явление, связанное с обменом товаров причинно-следственной связью. Этого у Маркса нет. Значит, его учение не исследует причинно-следственные связи и, значит, не даёт никакого объяснения. Несмотря на это, Каутский продолжает:

«Закон стоимости не упраздняется тем, что при развитом капиталистическом производстве между стоимостью и ценой появляется новое посредствующее звено в виде средней нормы прибыли и находящейся от неё в зависимости цены производства. Если на этом основании признать закон стоимости несостоятельным, то надо признать несостоятельным и закон падения, так как в воде падающее тело встречает большее сопротивление, чем в воздухе» [Ошибка! Закладка не определена., отдел второй, глава четвёртая].

На самом же деле, Маркс не открыл ни одного закона в области ценообразования или распределения доходов (а именно эта линия в учении Маркса излагается в книге Каутского), потому что не продемонстрировал причинно-следственных связей между разными наблюдаемыми явлениями. Все открытые людьми законы в механике, на которую ссылается Каутский, описывают связь разных величин с погрешностью, которой можно пренебречь в приложениях, где люди используют эти законы. Маркс же объяснял абстрактную стоимость через абстрактные общественно-необходимые затраты труда. Величина погрешности стоимости относительно цены при этом вообще неважна, потому что нет другого измеряемого явления, которое можно было бы предсказать с погрешностью, обусловленной погрешностью измерения стоимости (или наоборот). И слишком запоздало выглядит предупреждение Каутского, которое следовало бы поместить до проведения операции «подвал», с самого начала книги, а не посередине:

«Итак, в дальнейшем мы снова будем говорить лишь о стоимости и прибавочной стоимости, исходя из того предположения, что цена равна стоимости, а прибыль – прибавочной стоимости. Мы должны будем здесь оставить в стороне среднюю норму прибыли и цены производства, подобно тому как при вычислении закона падения оставляют в стороне сопротивление воздуха» [отдел второй, глава четвёртая].

Окончание -завтра. Статья : есть ли эксплуатация классом капиталистов?

0.013131856918335