окончание статьи "Неокоммунизм как возможность"

Неокоммунизмом (неокоммунистическим строем) будем называть общественный строй, в котором все члены общества организованы в общины, или коммуны. Т.к. смысл слова «община» очень размыт, то далее мы будем его избегать и пользоваться термином «коммуна».

В отличие от советского коммунизма,  коммуны организуются не как деловые клеточки, а как территориальные объединения членов общества. Коммуны выступают в качестве коллективных владельцев значительной территории, в пределах которой наделяются столь обширными правами, что можно говорить о коммуне как о микрогосударстве. (Употребление слова «государство» в смысле «общество», является общераспространенной практикой, а потому далее, в тех случаях, когда это не вносит путаницы, мы будем допускать подобное словоупотребление).

Чтобы легче воспринять дальнейшее изложение, автор предлагает держать в голове очень наглядное сравнение: по отношению к своим членам коммуна выступает как государство, а по отношению к государству – как член общества, юридический, политический и экономический атом.

Отношения между членами коммун, коммунами и государством оформляются таким образом, что коммуна является своего рода разделителем между населением и «большим государством». Ни частные лица, ни какие бы то ни было их объединения, по мимо коммун, не могут заниматься ни экономической, ни политической, ни общественной деятельностью. Все предприятия, организации и институции в обществе так или иначе являются производными от той или иной коммуны или их объединений. Если какое-либо физическое лицо занимается подобной деятельностью, то только с санкции той или иной коммуны (группы коммун), и как ее представитель.

В предполагаемом обществе можно выделить два уровня взаимоотношений. Первый из них – под него подпадают отношения членов коммуны между собой и с руководством коммуны - будем называть микроуровнем, второй – отношения между коммунами, их объединениями и государством - макроуровнем.

Общеизвестно, что современное государство, по мимо традиционных, вынужденно во все большей степени возлагать на себя не свойственные ему функции, поддерживать т.н. общественный сектор. Это – энергетика, транспорт, связь, санитария, образование, здравоохранение, забота о стариках и инвалидах и многие иные виды деятельности, которые либо непосильны отдельным частным предприятиям, либо не представляют для них никакого интереса. Причем с некоторых пор это становится повседневной заботой государства.

В этом вопросе постоянно происходят словесные баталии между  «либералами» и «патерналистами». Если резюмировать эти удручающе убогие споры одной фразой, то все сводится к тому, что первые выступают за отказ от какого-то бы то ни было вмешательства государства куда бы то ни было (в идеале, мыслится практически полное упразднение государства), по причине его «неэффективности», «забюрократизарованности» и «коррумпированности», а вторые, справедливо отвергая идею превращения общества в «территорию свободной охоты», стремятся возложить на государство максимально большое количество социальных обязанностей, нисколько не интересуясь насколько эффективно они им могут быть реализованы.

Остановимся на этом подробнее.

Часть вышеупомянутых функций (транспорт, связь, энергетика) государство вынужденно выполнять ввиду их глобальности, необходимости принимать централизованные решения, другие – ввиду «ничейной заинтересованности».

Дело, по мнению автора, состоит в том, что в современном западном обществе напрочь отсутствуют негосударственные социальные группы (клеточки), осуществляющих деятельность в интересах всего общества. Вместо них, в теле общества функционирует огромное количество деловых клеточек, которые выполняют, в лучшем случае, те или иные социальные функции, да и то лишь частично, в силу своей «материальной заинтересованности». Если о государственной школе, с определенными оговорками, еще можно говорить, что она заинтересована дать знания учащимся (т.е. преследует интересы общества в целом), то о частной такого сказать нельзя, поскольку смысл деятельности последней заключен исключительно в извлечении прибыли и, если при этом ею и осуществляется какая-то общественно значимая деятельность, то как побочное, отнюдь не обязательное явление, как своего рода «производственная специфика».

В тех случаях, когда речь идет о группах, призванных защищать те или иные общественные интересы, бросается в глаза их узкая специализация и, если можно выразиться, бессистемность. Профсоюзы, экологические, патриотические, религиозные организации, всякого рода комитеты за права потребителей, национальных и сексуальных меньшинств, женщин, детей, домашних животных, объединения против наркотиков, алкоголизма, насилия в школах, и прочая и прочая – все они действуют хаотично и выражают частные, ситуативные интересы частных групп общества  (если не свои собственные), но отнюдь не общества целиком.

Поэтому, когда государство взваливает на себя целый груз проблем, то делает это вовсе не из прекрасных намерений, а по причине, что больше этим заниматься некому.

В этом аспекте, коммуны при неокоммунизме будут представлять интересы фиксированной части общества (своего населения), причем, - что важно! – комплексно, избавляя государство от множества несвойственных ему функций. В этом плане, неокоммунизм - это доведенная до логического конца идея местного самоуправления.

Ввиду того, что всегда найдется вздорный читатель, который безапелляционно заявит, что «подобное уже было», автор желает заявить следующее.

Описываемый строй (неокоммунизм), строящийся на базе коммун, но к ним не сводящийся, являются проектом принципиально нового социального образования, не имеющего аналогов в истории. При желании можно отыскать определенное сходство коммун с колхозами, кибуцами, русской крестьянской общиной, греческим полисом, европейским средневековым городом или общиной северо-американских колонистов, однако любое из этих сравнений будет поверхностно. Поэтому заявления «это мы уже проходили» неуместны.

Микроуровень. Общий принцип организации.

Как уже было сказано, коммуна  выступает в качестве коллективного владельца (но не собственника) значительного земельного надела. Коммуна безвозмездно получает землю от государства в момент своего создания и, в случае ликвидации коммуны, целиком возвращает ее государству. Ни продаваться, ни передаваться другим коммунам и тем более частным лицам, эта земля  не может.

Не следует представлять это так, будто вся территория страны будет разделена между коммунами и «большое государство» своей землей обладать не будет. Наоборот, основная часть территории остается во владении последнего. Это шоссейные и железные дороги, национальные парки, необитаемые территории, большая часть сельскохозяйственных угодий и т.п.. Обязательным условием при создании коммуны является наличие у нее прямого выхода к общегосударственной территории.

Как отступление от принципа, можно рассмотреть ситуацию, когда в обществе сохраняется частная собственность на землю и коммуны (только коммуны!) могут становиться собственниками дополнительных земельных участков, которые они вольны покупать, продавать, закладывать в банке и т.п. Важно, однако, чтобы каждая коммуна владела неотчуждаемой «исконной» территорией, обладающей особым статусом.

Т.к. при советском коммунизме, как уже было указано, коммуны организовывались по деловому («производственному») принципу, то далеко не все население принадлежало к той или коммуне. Вне коммун оказывались пенсионеры, дети, немногочисленные домохозяйки, представители «свободных профессий» и т.п. Да и члены коммун, в свободное от работы время, оказывались вне коммуны. Досуг членов коммун как-то пытались организовывать: устраивались всевозможные конкурсы самодеятельности, экскурсии, культпоходы, но, по наблюдениям автора, их доля и значение с течением времени снижалась и формализовалась: сказывалось и повышение материального благополучия, и возросший культурный уровень населения. Все бόльшую и бόльшую часть своей жизни люди, особенно в крупных городах, начинали проводить среди совершенно незнакомых им людей, с которыми их ничего не связывало, образуя «массу» в зиновьевском смысле слова.

Неокоммунизм предполагает абсолютную вовлеченность населения в коммуны. Подобно тому, как каждый родившийся автоматически получает гражданство той или страны, так и родившийся прикрепляется к той или иной коммуне. В отличие от советского коммунизма, когда со сменой работы человек становился членом другой коммуны, в неокоммунистическом обществе поменять приписку к коммуне -  задача проблематичная, к которой мы еще вернемся.

Так как коммуна обладает определенной территорией, на которой члены коммуны проводят бόльшую часть своей жизни,  в том числе обзаводятся семьями, растят новое поколение и т.п., то можно утверждать, что неокоммуна обладает рядом признаков, характерных для человейника. Этим она отличается от промышленных советских коммун и чем-то уподобляется сельскохозяйственным (колхозам).

Зиновьев отмечает формальную простоту жизни при коммунизме. Неокоммунизм же в этом отношении идет гораздо дальше и доводит данный аспект почти до абсолюта.

Микроуровень. Власть.

Власть в коммуне осуществляет выборный руководитель.

Государство четко регламентирует процедуру выборов. При всей самостоятельности коммуны, должны быть жестко и ясно прописаны рамки, за которые коммуне выходить нельзя. Если, например, позволить коммуне делить доход от деятельности коммунных предприятий абсолютно бесконтрольно, то коммунальные конфликты приобретут угрожающий характер. В тех же случаях, когда основные «правила игры» спущены сверху и воспринимаются членами коммуны как данность, на которую никак нельзя повлиять, вышеупомянутая процедура будет проходить относительно мирно.

Поскольку, как мы показали выше, начиная с какой-то критической численности, избиратели неизбежно теряют контроль над выборными органами, то одним из важнейших требований, предъявляемых к коммуне со стороны государства, является ограничение ее численности свыше какого-то установленного предела.

Для регулирования численности населения коммун, в зависимости от стратегических установок, государство может воспользоваться широким спектром форм воздействия, начиная от экономического давления (штрафные санкции и т.п.), поощрения оттока избыточного населения  в другие коммуны, вплоть до насильственного расчленения коммуны на несколько частей.

Определить максимальную численность коммуны априорно представляется проблематичным, т.к. она зависит от целого ряда факторов и, в том числе, от качества человеческого материала, однако для некоторой наглядности изложения предположим, что количество взрослых членов коммуны не должно превышать тысячи человек. Вряд ли это цифра слишком далека от оптимальной.

Нет смысла описывать конкретные возможные формы управления (самоуправления), какие могли бы быть реализованы в коммуне. Это было бы неуместным детализированием. Укажем только, что в целях повышения контроля над выборными органами (для повышения верхней границы подконтрольности), целесообразно было бы ввести практику делегирования голосов. Предполагается, что избиратель имеет право передать право голоса кому-то, кого он хорошо знает и мнению кого он доверяет. Тем самым еще до проведения всякого рода выборов, проводилась бы предварительная сборка голосов. Чтобы подобная практика работала, необходимо законодательно ограничить количество голосов, которое может быть делегировано одному лицу, т.к. в противном случае у руководства коммуны появится возможность подкупа владельцев больших «пакетов» голосов.

Как уже было сказано, коммуна (в лице единоличного руководитель или коллегии) наделяется исключительно широкими правами. В пределах своей территории она обладает полной хозяйственной монополией (об этом еще поговорим), правом вводить цензуру (идеологическая монополия), иметь вооруженную охрану для поддержания общественного порядка, и даже обладает правом закрыть вход на свою территорию всем посторонним, за исключением представителей государства, имеющих на то соответствующие санкции.

Кому-то это может показаться шокирующим, но если принять во внимание предложенный выше принцип, то ничего необычного в вышесказанном нет. Все это  можно рассматривать как право личности на самооборону, на неприкосновенность жилища, на свободу совести и т.п., а потому если кого-то смущает право коммун ограничивать доступ посторонних на свою территорию, то возникает встречный вопрос, почему он не протестует против запертых дверей, закрывающихся на кодовые замки подъездов, заборов, вахтеров, сторожевых собак, частных земельных владений и прочих прелестей «цивилизованного» общества, окружающих нас в повседневной жизни. Владение коммуной собственной территорией не только не будет ограничивать человека, а, наоборот, значительно расширит и гуманизирует его жизненное пространство.

Социальный атом («обыватель», «гражданин», «потребитель» - одним словом, индивид, предел дробления) не обладает даже в малейшей степени тем ресурсом (финансовым, интеллектуальным, временным и т.п.), который позволил бы ему хоть в малейшей степени реализовать свои формальные потенции (права). Обладая крупным состоянием, он может нанять себе охрану, адвокатов, кучу прислуги и т.п., однако при этом он создаст свой феод и перестанет быть «атомом».

Из вышесказанного становится понятно представление о коммуне как о социальной, экономической и политической монаде, обладающей достаточным ресурсом для реализации своих формальных потенций.

В силу этого, можно взглянуть на проблему функциональной дифференциации социального объединения, рассмотренной ранее. Как мы уже говорили, нарастающая сложность системы может быть скомпенсирована не только путем образования функционально дифференцированных объединений элементов (путем возникновения специализированных клеточек), но и путем внутреннего усложнения самих этих элементов или образованием множества однотипных субсистем, выступающих, с точки зрения системы, как нечленимые элементы и скрадывающих усложнение последней.

Микроуровень. Социальный аспект.

Важнейшей особенностью коммуны является то, что именно на ее уровне осуществляются все социальные гарантии, которые в той или иной форме реализуются  при коммунизме и западнизме. Охрана труда, детства и материнства, пенсии по старости и инвалидности, воспитание подрастающего поколения, начальное и среднее образование, медицинское обслуживание, выплата пособий по безработице и все остальное возлагается исключительно на саму коммуну.

Резко сокращается  - если не отпадает вовсе - потребность во всякого рода страховых услугах, столь распространенных при западнизме. Роль страховщика также берет на себя коммуна.

Государство в вышеупомянутые процессы вмешивается только в экстраординарных случаях. В силу того, что вся социальная нагрузка ложится на коммуну, логично, что именно последняя занята сбором налогов со своих членов.

Отсутствие социальных гарантий на государственном уровне изменяет саму суть отношений в коммуне. Хотя в коммунистическом обществе и признавалась на уровне лозунгов необходимость, к примеру, заботы о воспитании нового поколения, но для большинства населения это было пустым звуком – на повседневной жизни граждан это никак не сказывалось. Воспитание, образование были заботой специализированных клеточек, занимавшихся ими в определенных пределах, зачастую весьма формально.

Представляется, что в условии неокоммуны грань между образованием, хозяйственной деятельностью и коммунальной активностью будет значительно менее явной в силу того, что заниматься этой деятельностью будут не обособившиеся («отчужденные») социальные институции, а, в значительной степени, вся коммуна как таковая.

 Читатель постарше может припомнить случаи из своего детства, когда совершенно посторонние пожилые люди как-то одергивали молодежь, запрещая ей курить или сквернословить, шуметь.

Подобное поведение, являвшееся тогда, в значительной степени, нормой, имело место отнюдь не в силу коммунистической организации общества, а исключительно по причине социально-культурной инерции, как реликт крестьянской общины. Оно воспринималось как нечто несуразное уже в последние годы существования СССР, не говоря уже о западнистском или постсоветском обществах.

В неокоммунистическом обществе главным гарантом будущего для члена коммуны становится процветание его коммуны, причем не только в настоящий момент, но в долгосрочной перспективе. А это означает, что такие вещи, как воспитание нового поколения или общественное здоровье становятся общим делом.

Если, к примеру, в условиях платной медицины сломанная нога – проблема только для самого пострадавшего или его близких, да и бесплатная медицинская помощь при коммунизме никем не осознается как помощь из своего кармана, то в силу небольших размеров коммуны и необходимости оплачивать лечение «из общего котла», членам коммуны становится небезразлично как физическое здоровье, так и моральный и интеллектуальный уровень окружающих. Воспроизводство качественного человеческого материала становится делом всей коммуны.

Сказанное не носит характера необходимости. Из факта эгоистической природы человека не следует, что мы можем априорно спрогнозировать его поведение. Поэтому из объективной необходимости коллективной заботы о подрастающем поколении отнюдь не следует, что таковая будет иметь место. В конце-концов, коммуна может принять иную стратегию. Например, привлекать к себе молодежь из соседних коммун и т.п. Сказать априори, какая из выбранных стратегий окажется наиболее эффективной, не представляется возможным. Не исключено, что в каких-то коммунах возобладают самоубийственные тенденции, но,  в силу того, что они будут носить локальный характер, то не будут представлять угрозы для общества в целом. Как говорится, это будут «их проблемы».

Социальный атом, как и любой другой эмпирический объект, может вступать в конечное (ограниченное) количество связей. Таким образом, принадлежность к коммуне как социальной группе, в известной степени снижает его возможности принадлежать к другим социальным группам, если, конечно, это членство не является чисто формальным.

Этот чисто теоретический пассаж позволяет предположить, что усложнение социальных связей на уровне коммун, приведет к радикальному упрощению на других. Т.е. люди, организованные в коммуны, будут априорно менее склонны организовывать сообщества иного рода, в том числе и социально опасные, преступные. Организованная преступность, молодежные банды, наркоторговля, проституция, расцвет сектантства, терроризм и т.п. – весь букет болезней века – по сути является болезненной реакцией общества на разрушение – по объективным причинам – его «естественной социальной ткани», общинной, сословной структуры.

По мнению автора, неокоммунизм позволит радикально снизить остроту подобных социальных язв. Многие из них, якобы неизлечимые, вообще могут потерять статус социальной проблемы.

В пределах своей территории коммуна обладает монополией экономической деятельности. В первую очередь, ей принадлежит вся инфраструктура – торговые точки, первичный узел связи, мелкие и средние предприятия, расположенные на территории коммуны и т.д. Кроме того, коммуна может выступать совладельцем акционерных компаний, т.е. выступать как «коллективный капиталист» и проч. И наконец, именно коммуна, а не государство, является сборщиком налогов со всех своих членов.

Автор умышленно вынес в заглавие слово «хозяйство», а не «экономика». Дело в том, что на коммуну целиком возлагается целый ряд хозяйственных работ, которые не принято включать в понятие «экономика». Это и уборка территории, утилизация отходов, ремонт дорог и многое  другое. В современных обществах этим занимаются специальные (муниципальные) службы. Каким бы образом не оформлялся их статус юридически, все они так или иначе являются бюджетными организациями, а потому, воплощают в себе, по сути, определенную функцию государственности.

Не следует полагать, будто коммуна в состоянии осуществлять всю вышеописанную деятельность самостоятельно. Для этого у нее просто не хватит людей соответствующей квалификации, а потому она будет вынуждена прибегать к услугам посторонних. Однако теперь вся ответственность за вышеупомянутую деятельностью целиком возлагается на коммуну. Вмешательство государства предусмотрено только в случаях, если деятельность или бездеятельность коммуны может причинить какой-либо ущерб окружающим.

Все предприятия, находящиеся в собственности коммуны, можно классифицировать как:

- предприятия, ориентированные на «экспорт» (т.е. предприятия, участвующие в межкоммунном разделении труда),

- предприятия, ориентированные на «внутренний рынок». Это - розничная торговля, объекты пищевой промышленности, службы быта, разного рода мастерские, спортзалы, подсобные хозяйства, строительство. Перечень может быть легко продолжен.

Не следует полагать, будто члены коммуны обязаны трудиться исключительно на предприятиях своей коммуны. Они в праве наниматься на работу в другие коммуны и предприятия иной формы собственности (акционерные общества, государственные предприятия и учреждения), как и сами предприятия могут нанимать работников со стороны.

Необходимо оговориться, что предприятия при неокоммунизме являются такими же сугубо деловыми клеточками, как и при западнизме, и этим они радикально отличаются от коммунистических предприятий, как это описано у Зиновьева. Никаких профсоюзных, молодежных «первичек» там не предусматривается. Ни отчетных собраний, ни шахматных турниров, ни политинформаций в рабочее время не планируется. Благополучие предприятия целиком зависит от успешности его деятельности, а потому отношения внутри предприятия вполне жесткие. Однако вместе с тем есть и отличия от капиталистического предприятия. Они заключаются в характере подчинения.

Как уже было сказано ранее, члены коммуны по определенной процедуре избирают себе руководителя. В силу того, что руководитель коммуны отнюдь не бесконтролен, он вынужден организовывать хозяйственную деятельность коммуны максимально эффективно. Для этого он нанимает (из членов коммуны или со стороны – неважно) управляющего предприятием. Последний подотчетен только руководителю коммуны.

Т.к. от управляющего требуют максимальной прибыли (речь идет об «экспортно ориентированном» предприятии), то он дерет с работников три шкуры. Тут, однако, его способности к сдиранию шкур натыкаются на то, что большинство работников – если не вообще все – являются членами коммуны и могут – реально могут! – потребовать от руководителя коммуны усмирить зарвавшегося управляющего, либо вообще его сменить. Вместе с тем, сами же работники, как получатели дивидендов, в том числе и с прибыли своего предприятия, заинтересованы в эффективности работы своего предприятия, т.е. в самоэксплуатации. Противоборство этих двух тенденций, с одной стороны, не будет развращать работников, а, с другой, будет ограничивать произвол администрации. Конечно, в какой-то конкретной коммуне могут происходить перекосы в ту или иную сторону.

Из вышесказанного можно сделать также еще несколько важных выводов. Коммуна в целом будет заинтересована нанимать работников со стороны (тенденция к эксплуатации), и в то же самое время каждый конкретный член коммуны будет заинтересован работать на предприятии своей коммуны (тенденция к социальной защите). Из вышесказанного также следует, что в случае неблагоприятной конъюнктуры предприятия будут стремиться увольнять в первую очередь чужих:  увольнение «своего» работника хоть и уменьшает убытки предприятия, но тут же увеличивает издержки коммуны в целом (необходимо как-то обустраивать потерявшего работу, платить ему пособие и т.п.).

Тут мы подошли к самому радикальному отличию коммунного предприятия от капиталистического. Последнее, будучи ориентировано только на прибыль, будет стремиться снизить издержки любой ценой, в том числе путем увольнения избыточной рабочей силы. Коммуна же столкнется с тем, что во многих случаях, увольнение работников, будет не уменьшать, а увеличивать ее совокупные издержки. Сокращение избыточной рабочей силы будет иметь смысл лишь в определенных ситуациях, например, если на других предприятиях коммуны будет ощущаться ее недостаток, и увольняемых можно легко «перебросить» на новое место. В случае неблагоприятной конъюнктуры зачастую будет более выгодно просто понизить общую зарплату и сократить длительность рабочего дня.

Говоря о коммунных предприятиях, мы ничего не сказали о предприятиях «внутреннего рынка». Их особенность состоит в том, что эффективность их работы бессмысленно оценивать в категории прибыли, т.к. по сути это «натуральные предприятия». Смысл их деятельности – оказание максимально качественных услуг членам коммуны с наименьшими издержками.

Из сказанного не следует, что какой-нибудь работник такого предприятия не будет отлынивать или делать свою работу некачественно. Из сказанного следует, что никому в голову не придет, с целью снижения издержек, понуждать, скажем, управляющего хлебопекарни печь хлеб из некондиционной муки или добавлять в него сомнительные пищевые добавки, ибо ему же, в конце-концов, это все потом и есть.

Надо отметить, что объем подобных «натуральных работ» в коммуне может быть весьма значителен, как бы иронично не относились к подобному утверждению профессиональные экономисты, а, самое главное, этот сектор коммунного хозяйства может сглаживать любые колебания рыночной конъюнктуры, абсорбируя в себя избыточную рабочую силу. Экономические кризисы будут носить менее болезненный характер.

Рассмотрим, в качестве примера, еще один аспект коммунного предприятия.

Общеизвестно, что одной из заметных современных тенденций является стремительная деградация товаров. Чтобы извлечь максимум прибыли (или выжить в конкурентной гонке, что зачастую одно и тоже) производитель вынужден либо при неизменной цене идти на заведомое ухудшение качества выпускаемой продукции, либо повышать цену за мнимое улучшение.

Пропаганда представляет дело таким образом, что потребитель сам должен (в состоянии) выступить в роли «невидимой руки рынка» и разобраться какой товар плох, а какой хорош. Для помощи ему даже организуются всякого рода комитеты по «защите прав потребителей» и подобные им структуры. Многочисленные статьи в газетах и передачи на телевидении предлагают каждому буквально стать экспертом в каждой конкретной области.

Т.к. проводить экспертизу при каждой покупке не представляется возможным, а в некоторых случаях, когда речь идет о здоровье и жизни людей, оставлять подобные вещи на самотек невозможно, государство, вопреки всем рыночным принципам, вынуждено в какой-то мере контролировать качество целого ряда товаров, в первую очередь лекарственных и продовольственных. При этом государством создаются очередные специализированные клеточки, которые, в свою очередь, необходимо как-то контролировать и т.д.

Организация розничной торговли при неокоммунизме позволит разорвать подобный порочный круг. Отныне коммуне становится выгодно производить предварительный отбор товаров еще на стадии оптовых закупок, отсеивая заведомо некачественные или неоправданно дорогие товары. Для сомнительных поставщиков коммуна будет в состоянии организовать сколь угодно сложную экспертизу, а если последняя окажется ей не по силам, то прибегнуть к помощи других коммун, специализирующихся на услугах подобного рода. Важно то, что исчезает необходимость в создании государственных органов, контролирующих (сертифицирующих) те или иные товары и услуги, а покупатель избавляется от непосильного бремени выбора. Да и рекламная индустрия, как специфический западнистский феномен, претерпит колоссальные изменения, если не исчезнет вовсе. Не исключено, что изменится само понятие бренда. Бόльшую важность приобретет не название того или иного предприятия  или торговой марки (вывеску можно сменить!) , а принадлежность последнего к той или иной коммуне. Само название коммуны станет брендом. А так как смена названия коммуны будет проблематична, то поговорка «Береги честь смолоду» вновь обретет актуальность.

Говоря о хозяйстве коммун, необходимо также сказать о частном предпринимательстве. Последнее необходимо отличать от частной собственности. Предприниматель на Западе, ведущий свой бизнес на деньги, взятые в кредит у банка, фактически не является владельцем своего бизнеса.

Частное предпринимательство при неокоммунизме возможно только при наличии у предпринимателя санкции со стороны коммуны. Вне зависимости от того, создается ли предприятие на деньги коммуны или на средства, полученные иным путем, принципиально важен момент, что формальным учредителем и владельцем предприятия является коммуна. Частный предприниматель в этом случае выступает фактически и юридически как наемный менеджер. Это будет, безусловно, приводить к трениям между коммуной и предпринимателем, однако, представляется, что в целом конфликт интересов будет разрешаться оптимальным образом.

Если успешная деятельность предприятия целиком держится на плечах предпринимателя, то «резать курицу, несущую золотые яйца» ни кому не придет в голову. Если же предприятие может функционировать вполне успешно и  без его основателя, то резонно будет поднять вопрос о статусе последнего. В этом можно усмотреть определенную несправедливость, однако автору она представляется куда меньшей, чем возможность бесконечно обогащаться за счет эксплуатации других.

Говоря о хозяйстве коммуны, мы неявно подразумевали его смешанный индустриально-аграрный характер, предполагающий известную его автаркичность. Из этого не следует, однако, будто автор ратует за автаркию «в отдельно взятой деревне». Просто подобная автономность дает коммуне гораздо больший запас прочности при всевозможных социальных катаклизмах. Конечно, ею можно пожертвовать при благоприятной конъюнктуре, однако едва ли это является наилучшей стратегией. Пережившие блокаду Ленинграда знают, о чем речь.

Может показаться странным, что автор вынес описание идеологии  на микроуровень. Однако на то есть свои соображения. Заключаются они в следующем.

Любая господствующая («официальная») идеология должна, в конечном итоге, заниматься одним и тем же, а именно – консервацией существующего порядка вещей и противодействием проявления наиболее разрушительных для данного общества человеческих качеств. Хотя история человечества знает обратные примеры, общества, в той или иной степени «пораженные» этой «неправильной» идеологией либо сходили с исторической сцены, либо как-то ее «обмирщали», а потому это нисколько не умаляет вышесказанного.

С этой точки зрения, мы можем априорно утверждать, что в описываемом нами обществе появится насущная необходимость в сохранении целостности коммуны, а потому коммуна будет использовать для этого все имеющиеся у нее для этого средства идеологического воздействия. Чтобы удерживать людей в коммунах может быть задействован самый разнообразный набор средств. Это и подчеркивание всякого рода отличий (этнических, психофизических, культурных, религиозных), и культ «малой родины», «земли предков», «командного духа» и т.п. Надо отметить, что на этом пути «малая идеология» может столкнуться с идеологией всего общества, заинтересованного в монолитности и единообразии общества в целом, а потому здесь возможен конфликт. Однако, он не неизбежен.

Одним из краеугольных камней неокоммунистического проекта является положение о принципиальном ограничении политической и гражданской правоспособности физических лиц. Их права ограничены самой коммуной, вне которой физические лица (граждане) выступают как представители коммуны, наделенные теми или иными полномочиями.

С другой стороны, коммуна выступает в качестве юридического лица с крайне большой правоспособностью. Она является юридическим атомом в том смысле, что сама она не является производным от входящих в нее физических лиц. Последние не обладают правом учреждения ни коммуны, ни какого бы то ни было иного юридического лица. Коммуна, как уже говорилось, учреждается и ликвидируется властями в установленном порядке.

В виду того, что бόльшая часть функций, возложенных в современном обществе на государство, спускается на уровень коммуны, где путь от принятия решения до его реализации предельно короток и не требует излишней формализации, резко уменьшается потребность не только в бюрократическом аппарате, но и в излишнем юридическом регулировании вообще. Т.к. все на виду, то нет необходимости в большинстве контролирующих органов, а соответственно - в законах, подведомственных актах  и должностных инструкциях. Взаимоотношения между членами коммуны будут разрешаться, по большей части, внеюридическим путем, причем без всяких проволочек. Потребность в «правоведах» резко снижается.

Чтобы контролировать поведение своих членов (в тех случаях, когда идеологическая обработка не приносит необходимых результатов), в человейниках на протяжении всей истории выработаны, не считая смертной казни, три основных способа воздействия:

- лишение свободы,

- телесные наказания,

- штрафы.

Начиная с какого-то момента, когда уровень благосостояния общества достигает некоторой критической величины, наиболее эффективным способом регулирования человеческого поведения становятся штрафы. По меньшей мере, налицо стойкая тенденция к расширению области их применения. До тех же пор, пока основная часть общества не в состоянии их оплачивать, лишение свободы и телесные наказания вынужденно являются наиболее распространенной практикой. Когда же, как, например, в СССР, в условиях бедной страны были по идеологическим соображениям отменены телесные наказания, это способствовало масштабному применению такой формы пресечения, как лишение свободы, что, в конечном итоге, привело к криминализации советского (российского) общества, формированию уголовной субкультуры («блатная песня», широкое распространение уголовного жаргона и т.п.)

В силу того, что при неокоммунизме всякий человек выступает представителем той или иной коммуны, это позволяет совершенно иначе организовать регулирование поведения членов общества. Представители власти отныне могут накладывать штраф не на физическое, а на юридическое лицо, т.е. на коммуну целиком. Последняя, при этом, может оспаривать в суде правомочность действий представителей власти. В силу большей «весовой категории», а также большей «цены вопроса» (величины штрафа), она будет отстаивать свои права куда как эффективнее, чем рядовое физическое лицо. Будучи вынужденной уплатить штраф, коммуна будет вправе взыскивать издержки с физического лица в той или иной форме.

С одной стороны, это расширит применение штрафных санкций даже по сравнению с современным западнистским обществом, а, с другой, сделает коммуну ответственной за своих членов. Принцип «моя хата с краю» уйдет в небытие. Человек окажется под полным контролем окружающих.

При этом важно заметить, что в отличие от страшилок, которыми постоянно пугают современного обывателя («Большой брат», НКВД, «электронный концлагерь» и т.п.), контроль будет осуществляется вполне конкретными людьми со вполне конкретными целями, в отличие от анонимного контроля в современном обществе. Так, столь любезная многим анонимность человека в современном городе, парадоксальным, «диалектическим» образом оборачивается тотальным анонимным контролем за ним со стороны спецслужб, финансовых учреждений, криминальных структур.

Неокоммунизм позволит гуманизировать пенитенциарную систему.

Ряд нетяжких уголовных преступлений вообще не потребует тюремного заключения. Достаточно в качестве наказания ввести «домашний арест», т.е. запретить преступнику покидать пределы своей коммуны.

В СССР существовала такая форма освобождения от уголовной ответственности в отношении нетяжких преступлений, как взятие на поруки, когда по ходатайству той или иной организации или коллектива, правонарушитель передавался ей на «перевоспитание». Автор не обладает информацией об особенностях подобной практики: не ясно, как часто и в каких случаях к ней прибегали, какие организации и коллективы могли выступать с подобной инициативой, какие при этом обязательства на них накладывались и какие последствия для ходатаев влекли эксцессы со стороны «перевоспитуемого».

Думается, однако, что неокоммунистическая коммуна может выступать в качестве эффективного и заинтересованного «перевоспитателя». Расчет здесь прост. Если правонарушитель не представляет серьезной опасности для общества и личность его внушает доверие, то общине выгодней поручиться за него, чем оплачивать (sic!) его содержание в местах не столь отдаленных.

Кстати, помимо взятия на поруки, возможно и обратное – коммуна может ходатайствовать о применении к своему члену той или иной меры пресечения.

Говоря об юридическом аспекте жизнедеятельности коммун, следует также рассмотреть возможность ограничения на этом уровне авторского и патентного права.

Так, например, внутри  коммуны допустимо безлицензионное тиражирование, прокат, обмен и публичный показ аудио и видеопродукции. Фактически, производители такой продукции будут поставлены перед выбором либо резко снижать ее стоимость, либо наоборот, делать ее крайне дорогой, чтобы покупку ее могла потянуть только коммуна целиком. И в одном и во втором случае это приведет к резкому снижению доходов развлекательной индустрии, что приведет к снижению «информационного шума» и ликвидации избыточного производства.

Микроуровень. Горизонтальная мобильность.

Здесь автор считает необходимым прояснить один вопрос, обойти молчанием который не представляется возможным. Любые ограничения прав в наше время воспринимаются крайне болезненно, в прикрепленности человека к коммуне будут находить чуть ли не новую форму крепостничества, а потому остановимся на этом подробнее.

Из факта, что каждый член общества при неокоммунизме прикреплен к той или иной коммуне, не следует, будто он не может сменить последнюю. В идеале (не потому что автору так хочется, а потому что такова идея), переходы из коммуны в коммуну отсутствуют. Вместе с тем, на практике такие переходы могут иметь место и в некоторых ситуациях будут даже поощряться.

Как часто это будет осуществляться на практике – вопрос не второстепенный. Есть, по меньшей мере, три уровня горизонтальной мобильности. Первый из них, допороговый, когда переходы из коммуну в коммуну столь редки, что подобное явление можно игнорировать. Свыше некоторого уровня подвижности в коммунах возникнут новые явления, которое можно сравнить с наличием в металле свободных электронов, придающем последнему новые качества. И наконец, после достижения критической величины (верхней границы),  можно будет говорить о фактическом разрушении коммуны, когда последняя станет чистой фикцией.

Как и любая другая социальная группа, коммуна должна тем или иным образом удерживать своих членов от разбегания. Механизмы удержания в составе коммуны могут быть как экономические, так и административно-правовые.

Предполагается, что доходы членов коммуны будут состоять из следующих источников:

- индивидуальная заработная плата,

- потребление из общественных фондов и дивиденды от хозяйственной деятельности коммуны.

Пропорция между первым и вторым источником будет сильно отличаться от коммуны к коммуне. Очевидно, что чем более богатой, «успешной» будет коммуна, тем бόльшую долю в доходах ее членов будут составлять дивиденды и потребление из общественных фондов.

            В случае выхода из коммуны, человек лишается второй составляющей своих доходов. Но не только этого. Человек вне коммуны утрачивает какие бы то ни было гражданские права (ибо только в ней он ими и обладает) и оказывается буквально в безвоздушном пространстве.

Напомним, что любые договорные отношения (речь идет о принципе, а не о практике) между юридическим и физическим лицом при неокоммунизме становятся таким же нонсенсом, как заключение контракта с бродягой, лишенным каких бы то ни было документов. Ведь даже если тот или иной коммунар нанимается на работу в другую коммуну или в госучреждение, то и в этом случае он выступает как представитель своей коммуны, т.е. является представителем юридического лица с соответствующими полномочиями.

Фактически, на долю такому «свободолюбцу» остается либо отшельничество, либо найм на работу в какую-либо организацию на весьма жестких условиях, что сродни рабству. Ни о каких социальных гарантиях в последнем случае не стоит и помышлять. Государство, впрочем, может каким-то образом регулировать и эти отношения, но это будет уже отступлением от базовых принципов.

Другое дело - переход из коммуны в коммуну. Здесь возможны варианты.

Например, зачастую коммуне вообще нет смысла удерживать своих членов, т.к. уменьшение численности коммуны автоматически увеличивает дивиденды оставшихся членов. Тут важно заметить, что чем меньшую ценность для коммуны представляет тот или иной член, тем легче от него будут отказываться. И наоборот, чем более он ценен, тем охотнее он будет принят в новую коммуну.

            Наиболее безболезненно могут происходить всякого рода «рокировки», т.е. взаимообмен людьми между коммунами. Это могут быть, к примеру, межкоммунные браки. Если численность и качество человеческого материала каждой из коммун сохраняются в целом неизменными, то  нет никаких оснований препятствовать перемещению людей. Более того, подобный взаимообмен может быть выгоден.

Если в коммуне А возобладают сторонники того,  что детей надо усиленно обучать математике и львиную долю доходов начнут тратить на преподавателей, а в коммуне Б предпочтут хоровое пение и еженедельные карнавалы, то такие коммуны с радостью поспешат «обменяться» людьми, придерживающихся противоположных взглядов.

При определенной интенсивности «взаимообмена» это будет приводить к индивидуализации коммун. Чем дальше, тем больше возможны будут суждения о коммунах как о коллективных личностях. Подобно индивидуальным качествам, можно будет говорить о коммунах «лодырей» и «деляг», «мотов» и «скряг». Возможны станут коммуны «огородников», «боксеров» и «мейстерзингеров». Не исключено появление коммун-сект. При этом можно будет говорить о возникновении у коммун внутренних и внешних идентификационных признаков.

            Помимо «горизонтального» обмена, логически мыслим «вертикальный». Т.к. расслоение коммун по уровню доходов и по другим критериям неизбежно, то возможны переходы из более богатых или престижных коммун в менее богатые (престижные) и наоборот со всякого рода «договоренностями». Хотя от члена коммуны будет требоваться формальное согласие на смену «места прописки», однако в некоторых случаях коммуны будут таким образом избавляться («откупаться») от неугодных себе членов. Не исключено появление коммун, существующих на услуги подобного рода.

            Вместе с тем, есть несколько ситуаций, когда государство будет воздействовать на подобную «текучесть кадров». Во-первых, это необходимость регулирования, по вышеизложенным причинам, максимальной (возможно, и минимальной) численности коммуны. Во-вторых, это регулирование демографических диспропорций.

Последнее означает то, что в силу небольших размеров коммуны в некоторых ситуациях возможен большой отток ее трудоспособной части, что неизбежно поставит под угрозу социальную защиту оставшихся ее членов. Нечто подобное сейчас происходит на уровне некоторых государств, когда на заработки в другие страны подается, если верить статистике, до 20-30% трудоспособного населения. Однако для коммуны, в силу ее крошечных размеров, подобные явления могут иметь гораздо более тяжелые последствия. Чтобы как-то обезопасить себя от «оттока», покидающим коммуну в ряде случаев может быть вменена в обязанность выплата «алиментов».

            Напомним еще раз, что мы говорили о праве перехода из коммуны в коммуну, а не о свободе передвижения. Ни к туризму,  ни к «отхожему промыслу» вышесказанное не имело никакого отношения. Последние едва ли нуждаются в каком-либо регулировании.

 Микроуровень. Этнический и демографический аспект.

Стало общим местом говорить о проблемах нелегальной миграции, об исламизации (китаизации и т.п.) западнистского или российского общества, а потому не будем повторяться. Отметим только, что при неокоммунизме проблема миграции (легальной или нелегальной) фактически отпадет сама собой.

Т.к. коммуны полностью контролируют свою территорию (и, более того, не только ее контролируют, но за нее и отвечают), то не о каком «просачивании извне» не может идти и речи. Если мигранту и удастся как-то проникнуть в страну, то это еще совершенно ничего не значит – ведь ему надо где-то закрепиться, т.е. найти работу в той или иной коммуне, жилье и т.п.

Конечно, коммуна может быть заинтересована в дешевой рабочей силе, и может принимать у себя (и даже укрывать) то или иное количество гастарбайтеров, однако тут само население коммуны вольно решать сколько, на какой срок и на каких условиях будет нанято работников.

Необходимо ясно понимать, что в современном обществе получатели «вершков» и «корешков» от миграции (как, впрочем от любых других социальных явлений) не совпадают, а потому эти явления и носят якобы неразрешимый характер. При неокоммунизме коммуна будет одновременно получателем и тех и других, то, в конечном счете, ей и взвешивать все pro et contra.

При неокоммунизме у мигрантов практически не будет никаких шансов «зацепиться», «легализоваться». Ведь для этого надо стать членом коммуны, что маловероятно.

Подобный порядок вещей, безусловно, сродни рабству, и отношения тут будут куда жестче, чем при западнизме, но честнее, без иллюзий.

Даже в том случае, если тот или иной гастарбайтер будет принят в коммуну в качестве равноправного члена, то только на правах полной ассимиляции. О возникновении этнических анклавов не может идти и речи.

Тут мы подходим еще к одному важному положению свойству коммуны. Когда люди, исполняясь гордости за свой страну, говорят о той или иной территории, что это «наша земля», то возникает вопрос, что они имеют ввиду. Ведь тот и иной участок земли может быть в муниципальной, частной или какой-либо иной собственности. На практике они столь же отчуждены от конкретного участка земли (если только они не являются ее собственниками), как представители других народов. Коммуна дает возможность разорвать порочный круг отчужденности. Земля под ногами членов коммуны – действительно «их земля». Чужой вклиниться сюда не может. В этом плане коммуна выступает мощным консервативным началом. Народ, расселившийся коммунами по какой-то территории, как бы закрепляет ее за собой.

Возвращаясь к уже вышесказанному, отметим, что интенсивность социальных связей внутри коммуны делает невозможной ее многонациональность. Даже если допустить, что изначально коммуна будет сформирована из представителей разных народов, то она либо распадется, либо рано или поздно сынтегрируется в единое этническое целое тем или иным образом..

В заключение, следует отметить, что коммуна может оказаться очень эффективной и в демографическом аспекте. Стоит только государству, проводящему экспансионистскую демографическую политику, принять норму, по которой начисление дивидендов от деятельности коммуны будет осуществляться не только на взрослых, но и на малолетних членов коммуны, как – безо всяких на то трат со стороны государства! – рожать детей станет экономически выгодно, особенно в богатых коммунах, где предполагается более высокое качество человеческого материала.

Невозможно продолжать изложение проекта не расставив точки над “i” в таком вопросе, как судьба города. Последующие суждения суть малоуместная детализация, но без них не обойтись.

Полагаем, не стоит напоминать, что в своем нынешнем обличии город сложился в XX веке. Еще в начале столетия большинство народонаселения планеты проживало в деревнях или малых городах, не имеющих ничего общего с современным мегаполисом. Города в 500 тыс. жителей, – весьма средние по нынешним меркам – были тогда большой редкостью и их можно было пересчитать по пальцам. На протяжении одного века произошло взрывообразный рост городов, породивший целый  букет вопиющих социальных, экологических, экономических и иных проблем, которые мы здесь обсуждать не будем.

Основная причина, приводившая в разрастанию городов - необходимость концентрации рабочей силы на небольшой территории, - изначально была обусловлена примитивным развитием транспорта. Однако в настоящее время для мегаполиса затраты времени в час-полтора часа на то, чтобы добраться до места работы, не считаются чем-то экстраординарным. И это при чудовищно гипертрофированной транспортной системе, лежащей на обществе тяжким грузом. Следует признать, что в своем развитии город зашел в тупик.

Город в нынешнем своем облике мало совместим с излагаемым проектом. Поэтому неокоммунистический город представляется автору своего рода скоплением (гроздью, или кластером) коммун, объединенных общей инфраструктурой. При этом коммунные территории (потенциально закрытые) будут сочетаться с общегосударственными участками (зоны отдыха, деловые и промышленные районы). Город будет как бы размазан и не иметь четко выраженной границы, как сейчас.

Элементарные расчеты, которые мы опускаем, показывают, что даже при существующем развитии транспорта можно достичь приемлемой концентрации рабочей силы для нужд крупного производства, не сгоняя людей в «гетто». Жизнь в полусельской местности и интересы промышленности вполне совместимы.

В силу того, что в известном смысле неокоммунизм предполагает закрепление (кто-то скажет «закрепощение») населения к земле (или земли к населению), то описываемый социальный строй выступит эффективным механизмом деурбанизации.

Приступая к рассмотрению макроуровня, прежде всего оценим сложность системы. Если, скажем, такую страну как Россия, с ее 140-150 млн. жителей, организовать в коммуны, то таковых получится примерно 100-150 тысяч. Можно ли говорить об упрощении системы (со 150 млн. элементов до 150 тысяч)? На это нельзя дать однозначный ответ, т.к. уровень сложности коммуны (социальной молекулы) и индивидуума (социального атома), их способность устанавливать и поддерживать разного рода связи просто несопоставимы.

Утверждать априорно, что система упростится, столь же ошибочно, как и утверждение, что количество возможных комбинаций в определенной шахматной задаче меньше, чем в шашечной на том только основании, что шахматных фигур на доске меньше, чем шашек. И все же автору представляется, что организация общества в коммуны резко снизит сложность системы на макроуровне в силу гораздо большей автономности коммуны по сравнению с индивидом, так как огромное количество социальных связей между членами коммуны будет «инкапсулировано» внутри ее.

Являясь самостоятельными политическими и экономическими субъектами, коммуны будут, в силу группового эгоизма, бороться друг с другом за свое «место под солнцем». При этом неизбежно их социальное и экономическое расслоение, появление, с одной стороны, очень богатых и влиятельных коммун, а с другой – «коммун-неудачников». Здесь напрашиваются малоутешительные аналогии с имущественным расслоением людей, с разделением государств на страны «первого» и «третьего мира» и т.п. Казалось бы, преобразование общества по неокоммунистическим принципам ничего не решит и все вернется на круги своя. И вместе с тем, здесь есть ряд существенных отличий.

Говоря о социальном неравенстве, следует отличать неравенство окказиональное, возникающее как в силу естественного разнообразия (вероятностного разброса) психофизических характеристик людей, влияющих на их способность занимать те или иные социальные позиции, от возникающего в обществе механизма, закрепляющего подобное положение дел.

Группы достаточной большой численности, будучи составлены из случайных индивидов, почти не будут отличаться друг от друга. Отклонения от нормы качеств их отдельных членов скомпенсируют друг друга, в результате чего разброс качеств групп будет принципиально меньшим, чем разброс качеств составляющих их индивидов.

Другое дело, что в группах (т.е., коммунах) могут накапливаться отличия в силу разного направления социальной эволюции (селективный отбор кандидатов на членство в коммуне, культивирование тех или иных признаков из поколения в поколение, и т.п.) Результат действия такого отбора на протяжении многих веков можно наблюдать в наше время, сравнивая качества (свойства) тех или иных народов.

Проблема, как уже было сказано выше, состоит не в том, что социальное неравенство возникает, а в том, что оно закрепляется. В обществе есть целый ряд механизмов тому способствующих. Один из них, наиболее изощренный и распространенный на сегодня, – неэквивалентный обмен, рядящийся в ризы «добровольности».

В свое время Ленин в работе «Развитие капитализма в России» выделил в русской деревне классы «кулаков», «середняков» и «бедняков», как своеобразный аналог деревенской буржуазии, крупной и мелкой, а также пролетариата.

Пока земля в крестьянской общине не находилась в частной собственности, имущественное расслоение в деревне носило случайный характер, отражая как личные качества того или иного хозяина, так и определенное стечение обстоятельств. До тех пор, пока кулак не получал возможность приобретения новых земельных наделов, а бедняк не влезал в неоплатные долги, их социальное неравенство никак не закреплялось и носило временный характер. Упорный труд и благоприятное стечение обстоятельств могли переломить ситуацию. По мере разрушения общины происходило закрепление неравенства:  кулаки становились крупными землевладельцами и ростовщиками («мироедами»), беднота лишалась земли и была вынуждена батрачить, что делало ситуацию совершенно иной, консервируя существующий порядок вещей.

Никакие усилия не позволят наемному работнику сравняться с хозяином. Чем лучше первый работает, тем больше второй обогащается. Все мыслимые исключения – возможность открыть свое дело, стать компаньоном и т.п. – внесистемны, т.к. наемный работник перестает быть таковым.

Механизмы порабощения одних стран другими несколько иные. Безусловно, здесь также имеет место неэквивалентный обмен, даже в гораздо больших масштабах, однако основная причина, по которой он сохраняется и, более того, имеет тенденцию к росту диспропорции – создание механизмов внешнего управления той или иной страной. Это формирование и поддержка слабой, коррумпированной элиты, следствием чего является финансовая кабала, разрыв естественных экономических и торговых связей (зачастую большая часть товарооборота такой страны приходится на метрополию), установление прямого контроля над ресурсами. Таким странам не оставляют никакой возможности объединиться друг с другом с целью проведения более независимой политики. Про угрозу государственных переворотов и военного вторжения вообще умолчим.

Самое главное во всем вышесказанном – неподконтрольность элиты со стороны населения – применимо к коммунам в наименьшей степени. Невозможно в отношениях между коммунами и применения силы, территориальные и другие захваты. Успех торговых войн, столь распространенных в международных отношениях, во многом обусловлен «весовым» (экономическим, политическим, демографическим) соотношением сторон. Коммуны, с их примерно одинаковым населением, будут находиться примерно в равных весовых категориях, а потому поединки будут носить более «честный» характер.

Коммуны в процессе своей жизнедеятельности смогут вступать между собой в различного рода экономические и политические отношения, создавая разного рода союзы (группы). Последние, как автор уже писал, логически можно разделить на «формальные» и «открытые» («ассоциативные»). Первые отличаются тем, что членство в них предоставляется по какому-то формальному признаку (например, территориальному) и, в теории, неотъемлемо. (Аналогия – гражданство, которое получает человек, по факту своего рождения). Ассоциативные союзы, по сравнению с формальными, более динамичны. В них можно вступать, из них можно выходить, из них можно изгонять.

В силу крайне малых размеров коммун, при которых невозможно будет в одиночку эффективно организовать многие виды их жизнедеятельности, с необходимостью будут возникать первичные территориальные союзы (кластеры), включающие в себя от двух-трех до нескольких десятков коммун. Скорее всего именно они, а не непосредственно сами коммуны, будут участвовать в процессах дальнейшей самоорганизации.

Политическая жизнь неокоммунистического общества – это политическая жизнь его коммун. Именно коммуны, через своих спецпредставителей, распоряжающихся консолидированными пакетами голосов своих избирателей (членов коммун) осуществляют тот или иной политический выбор. В силу того, что аппелировать к «простому человеку» становится бессмысленно, т.к. его право избирать ограничено размерами его коммуны, то радикально меняется вся политическая система. Уходит в небытие «популизм». В ситуации, когда выбор осуществляют более-менее адекватные люди, способные оценить ту или иную политическую программу, пустые лозунги и несбыточные предвыборные обещания теряют былую эффективность. Постыдный фарс, когда с криками «Голосуй или проиграешь» по тундре вылавливают зазевавшихся оленеводов, навсегда уходит в прошлое. Роль партий тут будут выполнять скорее ассоциации общин с теми или иными политическими и экономическими интересами.

Экономические интересы будут также способствовать самоорганизации коммун, к которым применимо все, что было сказано ранее о добровольных группах.

Рано или поздно, в силу тенденции к имущественному расслоению, в общей массе коммун произойдет выделение коммун с избыточными рабочими местами и коммун с их дефицитом (т.е. появятся «коммуны-хозяева» и «коммуны-работники»). Важно, однако, понять, что само по себе появление «коммун-нанимателей» не будет чем-то фатальным. Чтобы закрепить подобное положение дел, необходимо монопольное владение каким-либо ресурсом (земля, финансы, полезные ископаемые, патенты, контроль над проливами, безусловное военное превосходство и т.п.). По определению, всем этим коммуны владеть не могут. Полезные ископаемые принадлежат всему обществу, земля неотчуждаема, авторское право сильно ограничено.

Во-вторых, коммуны, в отличие от индивидов, обладают несопоставимо большим потенциалом, в том числе, организационным. В отличие от людей, они куда легче могут организовать, в случае необходимости, бойкот той или иной коммуны. Вырваться из кабалы коммуне будет значительно легче, чем отдельному человеку, вынужденному за гроши продавать свою рабочую силу, или опутанному долгами и кабальными договорами государству.

Вообще, мыслится сложная, подвижная, причудливая «ткань» экономических группировок, союзов, блоков. Если сейчас проникновение того или иного товаропроизводителя на новый рынок (получение лицензий, преодоление таможенных барьеров) сродни прорыву обороны, после чего танки атакующих устремляются на «оперативный простор», то неокоммунистическое общество в этом аспекте больше похоже на подводную лодку со множеством герметичных отсеков. Получение доступа на рынки тех или иных коммун (союзов коммун) будет представлять весьма сложную задачу, зачастую обставленную целым рядом договоренностей.

Это коренным образом противоречит общераспространенному экономическому воззрению, видящему в ликвидации торговых барьеров абсолютное благо. В известной степени, это действительно будет создавать известные препятствия на пути «снижения издержек производства» и «технического прогресса», зато будет препятствовать безудержному обогащению одних и обнищанию других.

Необходимо понимать, что в ситуации, когда в реальном секторе производства занято по разным данным от 20 до 25 процентов работоспособного населения, забота о дальнейшем повышении производительности труда, без учета социальной составляющей, представляется малоуместной.

Может возникнуть вопрос, будут ли на макроуровне возникать объединения, выполняющие функции, аналогичные профсоюзам и комсомолу при советском коммунизме.

Автору представляется появление подобных объединений маловероятным. Дело в том, что существование каких-либо специальных организаций, защищающих права работников внутри коммуны бессмысленно, а между коммунами все проблемы вполне могут разрешаться на уровне двусторонних и многосторонних договоренностей, причем комплексно. Существование межкоммунных молодежных организаций также едва ли целесообразно. Основная цель подобных организаций как при коммунизме, так и при западнизме – подготовка управленческого кадрового резерва – с куда большей эффективностью будет реализовываться на внутрикоммунном уровне.

Макроуровень. Государство.

Как было уже сказано, политическая жизнь неокоммунистического общества – это политическая жизнь его коммун. Это означает, что количество избирателей главы исполнительной власти или законодательного собрания, если речь идет о России, снижается с нескольких десятков миллионов до ста тысяч. Причем предполагается, что это будут более или менее адекватные люди, представляющие интересы выдвинувших их коммун. Вместе с тем, сто тысяч избирателей - тоже слишком много, чтобы как-то эффективно контролировать власть. Тут есть также возможность осуществлять «предварительную сборку» голосов. Это могут быть как территориальные объединения коммун (формальные группы), так и произвольные (открытые группы). Опасность первых заключается в развитии регионализма, что чревато развитием сепаратистских тенденций в обществе, а потому в первом случае следует пресекать возникновение слишком больших территориальных объединений. Вторые можно по сути рассматривать как клубы по интересами, которые будут выполнять роль политических партий. Впрочем, это уже детализация.

Упомянем лишь наиболее важные черты государства при неокоммунизме. Это резкое сужение функций государства по сравнению как с западнистским, так и с коммунистическим обществами. Фактически, государство сосредотачивается исключительно на стратегических задачах. Оно занимается проблемами внешней и внутренней безопасности (армия, полиция, суды, охрана границ, внешняя разведка и т.п.), высшего и, возможно, среднего образования, науки, культуры и идеологии, а также поддержкой и развитием инфраструктуры (железные дороги, порты, телевидение, энергетика).

Основные источники доходов государства – налоги с коммун (но не с их членов!), доходы от использования полезных ископаемых (государство обладает монополией на все природные недра), всякого рода лицензии и проч.

Современное западнистское государство не мыслимо без огромного числа саттелитов, частных и полугосударственных структур, осуществляющих ту или иную деятельность по заказу государства от случая к случаю или на постоянной основе. При неокоммунизме эту роль могут взять на себя коммуны (точнее, их деловые подразделения). Стоит ли упоминать, что за подобные заказы будет вестись ожесточенная борьба.

Макроуровень. Корпорации.

Невозможно говорить об экономике и не упомянуть проблему корпораций. Действительно, современная промышленность не мыслима без большого крупного производства, без разного рода концернов и холдингов, объединяющих десятки и сотни предприятий, на которых задействованы сотни тысяч, а то и миллионы людей.

Прежде чем говорить о корпорациях, уточним понятие.

Под корпорациями, в социальном смысле, мы будем подразумевать гипертрофированные открытые социальные группы (деловые клеточки), имеющие следующие признаки. Корпорации относительно независимы, действуют в теле общества, конкурируя друг с другом. Они, с одной стороны, используют общество – либо непосредственно индивидов, либо их объединения, либо государство в целом – в качестве своей «кормовой базы», для неограниченного извлечения из него (общества) ресурса, не обязательно финансового. С другой стороны, они используют общество (отдельных его индивидов) в качестве строительного материала для самих себя.

Принципиальным отличием корпораций от достаточно малых деловых клеточек заключается в том, что, распоряжаясь гигантскими ресурсами, корпорации и их объединения, получают возможность влияния как на государство (коррупция, лоббирование), так и на общество в целом (формирование потребностей, общественного мнения, образовательных программ), перестраивая его под свои нужды.

Т.к. население для корпораций одновременно и «пища», и «строительный материал», то имеет место определенный конфликт – требования к индивидууму (формирование такового), как объекта охоты может не совпадать с востребованными качествами его, как строительного элемента. По мнению автора, подобное несоответствие с течением времени будет только нарастать.

В целом, деятельность корпораций носит для общества разрушительный характер. Разрывая тесные национальные рамки, эти, с позволения сказать, «социальные глисты» разрастаются до планетарных размеров, покрывают всю планету, образуя чудовищный кишащий сгусток, грозящий человечеству погибелью.

К сожалению, предлагаемый проект не гарантирует общество будущего от образования подобных социальных монстров. Несмотря на то, что общество через коммуны (союзы коммун) сможет контролировать корпорации более эффективно, чем это делается сейчас, в целом опасность для общества попасть по контроль корпораций остается, поэтому этот вопрос нуждается в более детальной проработке.

Возможно читатель задастся вопросом, а чем «сложная, подвижная, причудливая «ткань» экономических группировок, союзов, блоков» коммун лучше «кишащего сгустка» корпораций? Напомним, что коммуны являются «доброкачественными» социальными образованиями, всецело отвечающими за своих членов, а корпорации (вообще, деловые клеточки западнистского толка) – «злокачественными», использующими основную своих членов исключительно как расходуемый материал для обогащения немногих.

Будет ли неокоммунистическое общество бесклассовым? Чтобы ответить на этот вопрос, следует понять в каком аспекте – логическом или социальном – мы будем понимать это слово. Т.к. мы нисколько не скованы в возможности измышлять (создавать) логические классы, то мы можем выделить в теле неокоммунистического общества «класс выборных руководителей общин», «класс управленцев», «класс работников» и т.п. Возникает вопрос, могут ли вышеупомянутые классы рассматриваться как социальные.

На взгляд автора, одним из наиболее  важных признаков при определении социального класса следует признать его относительную замкнутость,  самовоспроизводимость, достигающую наивысшего развития в системе индийских каст. То обстоятельство, что на определенных исторических этапах социальная мобильность начинает играть заметную роль в жизни общества, лишь затемняет понимание сущности социального класса. Из факта, что тот или иной выходец из социальных низов сумел подняться до тех или иных высот, не отменяет того положения, что доминантный класс должен иметь механизмы самоконсервации.

Если низкая социальная мобильность сохраняется на протяжении достаточно долгого периода, классы проявляют тенденцию не только к формированию собственной субкультуры, языка, внутренней и внешней идентификации, но и к закреплению различий на биологическом уровне. (С помощью анализа ДНК можно безошибочно установить принадлежность индийца к той или иной касте).

Если в коммуне имеется какое-то количество способных организаторов (управленцев), то из этого не следует, что они способны закрепиться в таком качестве на всю оставшуюся жизнь, да еще передать свой статус детям. Для этого они либо должны быть достаточно неподконтрольны, чтобы игнорировать мнение рядовых членов коммуны, либо иметь возможность дать своим детям радикально лучшее образование, чтобы создать последним более выгодные стартовые условия даже при условии, что непосредственно никакой протекции им оказано не будет.

В пределах коммуны такое едва ли возможно. Если возобладает подобная тенденция, члены коммуны сразу это почувствуют и пресекут на корню. Предполагается, что внутри общины образование классов невозможно.

Другое дело, что сравнительно небольшая часть коммунаров, обладая достаточно высокой квалификацией, будет находить высоко оплачиваемую работу за пределами своей коммуны (другая коммуна, некоммунное предприятие (корпорация), гос. служба). В силу своей относительной самостоятельности по отношению к коммуне, они будут образовывать особый слой, мало связанный с последней, и который при определенном стечении обстоятельств может оформиться в виде социального класса.

Как следует относиться к образованию социальных классов? Думается, однозначно на этот вопрос ответить нельзя.

С одной стороны, это плохо, причем не только с моральной (с позиций справедливости), но и с прагматической точки зрения. Ведь формирование социальных классов предполагает, что более важные социальные позиции в человейнике будут занимать отнюдь не лучшие его представители. Представители рецессивных классов будут недопускаться на эти позиции либо прямо (препятствование), либо косвенно (создание заведомо худших стартовых условий для чужих детей, или лучших для своих, что одно и то же).

Однако, с другой стороны, на последнее можно взглянуть и иначе.

Классовая стратификация общества предполагает, что определенные «престижные» профессии будут заниматься преимущественно представителями привилегированных классов. Однако из этого не следует, будто они не должны быть адекватны занимаемой должности. Они так или иначе будут проходить какой-то отбор, пусть и не такой жесткий. Следует понять, что существует некоторая верхняя граница конкуренции, выше которой ее дальнейшее увеличение не только не будет давать сколь-нибудь заметного положительного эффекта, но, напротив, приводить к чрезмерным издержкам в самом широком смысле.

Ситуация, когда на наиболее престижные, а потому заведомо малочисленные социальные позиции, будет претендовать максимально большое количество людей, будет приводить к тому, что абсолютному большинству из них в конечном итоге придется смириться с тем, что их притязания неадекватны, следствием чего будет как массовая фрустрация для основной массы неудачников, так и предельно жесткая, изматывающая конкуренция для немногочисленных счастливчиков.

Едва ли последнее намного лучше, чем жесткая классовая стратификация, при которой каждый знает предел своих возможностей и не пытается прыгнуть выше головы. В этом смысле куда важней сформировать в обществе по возможности более пологую «пирамиду престижных профессий».

Таким образом, хотя никаких гарантий, что социальные классы при неокоммунизме не образуются, дать нельзя, по предотвращению их возникновения могут быть приняты, как представляется, весьма эффективные меры.

Впрочем, этот вопрос также нуждается в детальной проработке.

Сверхобщество.

Будет ли неокоммунистическое общество сверхобществом? Прежде, чем попытаться ответить на этот вопрос, поясним, как мы это понимаем.

Согласно Зиновьева, в основе сверхобщества лежит возникновение сверхвласти, возвышающейся над государством и управляющей последним так, как оно само управляет подвластным ему «телом». Такие образования Зиновьев находит как в советском коммунизме послесталинского периода, так и в современном западнистском (сверх)обществе.

В СССР - это партийный аппарат, разрастающийся в теле общества, имеющий повсюду свои отростки и вмешивающийся в деятельность практически каждой клеточки (коммуны). Управление тут чисто административное, приказное.

В отличие от него, сверхвласть на Западе носит по форме экономический характер. Тут она выступает скорее в виде своеобразного «корпоративного интернационала», скупающего на корню все и вся, кто стоит на его пути.

Возможно ли, зададимся вопросом, возникновение при неокоммунизме сверхобщества? Возможно ли формирование какого-то аналога КПСС, который будет держать под неусыпным контролем все коммуны? Возможен ли контроль за обществом со стороны крупных финансово-промышленных и информационных группировок? Сказать однозначное «да» или «нет» не представляется возможным. Тут все зависит от множества факторов, от того какие тенденции возобладают.

И вместе с тем, автор позволит себе высказать предположение, что степень устойчивости общины к внешним воздействиям будет достаточно велика, что в значительной степени будет препятствовать образованию сверхобщества.

Рано или поздно этот извечный «русский вопрос» был бы задан, а потому от ответа на него никуда не деться.

Автор крайне скептически смотрит на возможность реализации данного проекта снизу, путем самоорганизации энтузиастов во всякого рода общины. В рамках существующей системы они (общины) будут крайне нестабильны и либо распадутся сами, либо будут разрушены извне, как только станут представлять сколь-нибудь заметное общественное явление. В лучшем случае, им уготована участь резервации для всякого рода «оригиналов».

Более перспективным представляется построение неокоммунизма «сверху». Т.к. власть имущие на подобное сами по себе никогда не пойдут, то единственным путем, ведущим к построению неокоммунистического общества, следует признать создание мощной неокоммунистической идеологии, широкое распространение ее во всех слоях общества, и организацию на ее основе сильной неокоммунистической партии, способной при благоприятном стечении обстоятельств прийти к власти тем или иным образом и реализовать проект на практике. В отличие от советского строя, неокоммунизм носит менее радикальным характер, а потому не исключен относительно не насильственный вариант его построения.

Реалии нашего времени дают мало оснований для оптимизма, но, как показывает жизненный опыт автора, даже самые казалось бы незыблемые явления нашей жизни, оказываются подвержены переменам, и это обстоятельство дает автору повод для робкой надежды.

В. Грибачев