Печать: Национализм и интернационализм

1. Введение

Официальной политикой Советского Союза по национальному вопросу был интернационализм. В силу авторитарного и идеократического характера советского государства любая попытка подвергнуть доктрину интернационализма критике подвергалась юридическому преследованию. Более того, существовавшие в СССР своеобразные традиции «социалистической политкорректности» (а таковая тоже имела место, так что не стоит связывать политкорректность лишь с требованиями американских либералов именовать негров чернокожими афроамериканцами) запрещали даже усомниться в том, что проведение политики интернационализма всегда и во всем несет одно лишь благо (народ с присущим ему здравым смыслом реагировал на эту интернационалистскую политкорректность анекдотами о грузинах и чукчах). При этом всячески насаждалось убеждение, что альтернативой интернационализму является лишь национализм, да еще и в самой одиозной и примитивной форме. Поэтому целый спектр проблем национальной политики – от бедственного положения русских в центральной России, достигшего пика с деградацией русской деревни, до ассимиляции в русской или, правильнее сказать, русскоязычной модернистски-советской культуре многих малых народов СССР, особенно их представителей в городах – замалчивались, так, будто их вообще не было.

Затем, когда скрепы авторитарного государства пали, бывшие «интернационалисты поневоле» из среды национальных интеллигенций сразу же переквалифицировались в националисты (в большей степени речь идет о представителях интеллигенций «малых народов России» - чеченцев, кабардинцев, башкир, якутов, хакасов и т.д., но в последнее время в центре поднимает голову и русский национализм, невиданный доселе феномен, так как русские с их всечеловечностью всегда были чужды ксенофобских настроений, особенно по отношению к «своим» инородцам). Эти новоявленные националисты не только осуждают определенные стороны политики интернационализма, но и отвергают эту доктрину в целом и ,в точности следуя альтернативе советской пропаганды, проповедуют идеал национализма. Спекулируя на указанных проблемах они создают совершено ксенофобские историко-культурные концепции. Казалось бы, они полностью ушли от прежней парадигмы. Однако это не так и об этом, кстати, свидетельствует та легкость, с которой они из убежденных интернационалистов превратились в не менее убежденных националистов: если не было никакой мучительной, тяжелой внутренней работы, значит, в некоем важном аспекте они остались прежними. Мы, прежде всего, обратили бы внимание на то, что они и теперь считают противоположностью интернационализма лишь национальную идеологию и не видят диалектической взаимосвязи между этими двумя идеологиями. Развенчанию этого стереотипа и посвящена данная статья.

2. Определения национализма и интернационализма

Для начала дадим определения и национализму и интернационализму, чтоб было понятно, о чем идет речь (тем более что оба этих термина настолько затасканы в публицистике, что понимаются зачастую просто как оценки, а не как политологические и социально-философские категории, обладающие логическим, очерченным той или иной наукой содержанием). Естественно, мы не настаиваем, что наши определения будут истинами в последней инстанции, наша цель - лишь открыто зафиксировать: из чего мы исходим в наших рассуждениях. Итак, национализм, по нашему мнению – это идеология, которая высшей ценностью считает интересы данной конкретной нации, ее самовоспроизведение, увеличение ее могущества и т.д. В условиях господства идеологии национализма вся общественная жизнь – и экономическая, и политическая, и культурная - подчиняется обслуживанию национального бытия. В области политической это предполагает возникновение модели государства-нации, в котором полнотой прав обладают представители титульной национальности, а все остальные, если они имеются – ущемленные в правах меньшинства. В области же международных отношений это означает разрушение многонародных государств, превращение мира в конгломерат государств-наций, каждое из которых руководствуется лишь своими интересами и стремится к максимальной свободе от других государств.

В чистом виде национализм как идеология практически не встречается, реальная политическая история знает лишь его соединения с другими идеологическими проектами. Даже превращенные современным миром в жупелы национал-социализм и фашизм, которые часто репрезентируются как радикальные формы национализма, на самом деле во многих своих аспектах от национализма как такового достаточно далеки. Национал-социализм на первый план выдвигал вовсе не ценности нации, а ценности расы, арийства, германскую же нацию в ее актуальном состоянии он считал еще далеко не достигшей расовой чистоты и нуждающейся в евгеническом «очищении» (хоть «правый» критик национал-социализма Ю. Эвола и обвинял национал-социализм в наличии и узко националистического момента, выражавшегося, например, в маниакальном стремлении Гитлера объединить всех немцев в рамках одного государства – Великого Германского Рейха). Итальянский фашизм вообще был не столько национализмом, сколько этатизмом, идеал трансцендентно фундированного государства для Муссолини был безусловно выше, чем интересы итальянцев как сообщества, объединенного одним лишь принципом крови. Поэтому тот же Ю. Эвола считал, что фашизм наряду с чертами идеологии современного мира нес в себе – и в гораздо большей степени, чем национал-социализм – дух традиционного общества.

С другой стороны, с самого зарождения идеологии либерализма, которое произошло в эпоху Просвещения, вплоть до второй половины ХХ века, когда постмодернистская мировоззренческая революция стала разрушать базовые концепты либерализма в его классической форме (рационализм, «священное скопидомство», культ труда и отрицание потребительства), либерализм включал в себя существенные элементы националистического дискурса. Либеральные революции, уничтожившие в XVII-XIX в.в. в Европе католические монархии средневекового типа и установившие либо демократические республики, либо конституционные монархии буржуазного типа, одновременно были националистическими революциями, которые разрушили многонародную средневековую Европу (правда, к тому времени сильно прогнившую и расколотую Реформацией) и утвердили на ее месте множество обособленных государств-наций. Ничего удивительного в этом нет, коль скоро идеология этих революций строилась на идее суверенитета нации, направленной не только против аристократии и короля, который был суверенном в традиционной Европе, но и против наднационального духа королевской и аристократической власти. Даже знаменитый лозунг Французской революции 1789 года «Да здравствует нация!» имел двойственный смысл, на что мало обращают внимание: под нацией понималось здесь не только третье сословие, народ, но и этнические французы. Аристократия и тем более король и особы королевской крови, строго говоря, в нацию не включались, что было по-своему логично: французская аристократия была связана множеством кровных связей с аристократиями других стран Европы. Так, жена последнего правившего короля из династии Бурбонов – Людовика XVI Мария-Антуанетта была по происхождению австриячкой, что служило причиной постоянных нападок на нее и на короля со стороны восставшего народа, который подозревал вследствие этого своего короля в «непатриотичности». Аристократия Франции, в отличие от ее третьего сословия, народа, была неким наднациональным, панъевропейским образованием, в этом смысле лозунг «да здравствует нация!» был равнозначен лозунгу «Франция для французов!». В связи с этим интересно упоминание Ю. Эволы, что термин «патриотизм» в его современном смысле стал употребляться именно со времен Французской буржуазной революции и что «патриотами» называли себя именно сторонники революции – либералы, мыслящие в рамках категорий Просвещения. Противники же либералов, роялисты, защищали вовсе не «другую Францию», ту же Родину, но осененную королевским скипетром, а сам принцип монархической власти и традиционного деления общества на сословия. Как видим, действительно, либерализм в его первоначальной форме был националистическим мировоззрением и Ле Пен, возглавляющий современный «Национальный фронт», в гораздо большей степени имеет право претендовать на преемственность Робеспьеру, чем респектабельные французские социалисты.

Обратимся теперь к интернационализму. Так принято называть идеологию, которая, наоборот, отодвигает на второй план различия между нациями и исходит из того, что нации – вообще преходящие исторические формы социальной общности и что рано или поздно они сольются в единое однородное безнациональное человечество. Интернационализм существует в двух вариациях – марксистской и либеральной. Марксисты выступают за приоритет классовых интересов перед национальными, для них не так уж и важно, к какой нации принадлежит тот или иной человек, важно, буржуа он или же пролетарий, «эксплуататор», живущий за счет частной собственности, или «трудящийся». Ведь мировоззрение марксизма экономикоцентрично, этносы и нации здесь рассматриваются как вторичные феномены, являющиеся результатами экономических отношений, прежде всего, классовой борьбы. Вместе с упразднением классов марксисты предрекают и уничтожение наций, и даже более того, оно, по их мнению, вообще-то начинается уже при капитализме, с возникновением мирового рынка. Поэтому с точки зрения чистого марксизма, без примеси национальной идеи – например, марксизма раннего Ленина и Троцкого - национальными интересами можно и нужно жертвовать ради дела пролетарской революции. В этом ключе строилась национальная политика Советской власти в 20-х - первой половине 30-х г.г.: в Советской России были обеспечены беспрецедентно широкие права и свободы для тех малых народов, которые подвергались в Российской Империи дискриминации по национальному признаку. Особенно это касается евреев, строгое соблюдение свободы и равноправия которых в довоенном СССР признается даже сионистскими организациями, которые отмечают, что в некоторых странах Запада того периода с «еврейским вопросом» ситуация обстояла хуже, чем в СССР Ленина и Троцкого. В то же время жестко проводилась линия по сдерживанию и даже предупреждению настроений «великорусского национализма» (а по сути кое где даже своеобразная дискриминация русских, призванная по мысли интернационалистов от марксизма «уравновесить» дореволюционную дискриминацию нерусского населения Империи).

Либералы новой, постклассической, постмодернистской формации, которые пришли на смену классическим «национал-либералам» в Европе и в США во второй половине ХХ века противопоставляют интересам нации интересы отдельного, «самодостаточного свободного индивида». Для современного интернационал-либерала также неважно, к какой нации или расе принадлежит человек – важно, сумел ли он реализовать свою индивидуальность в том виде, в каком это приемлемо для либерального мировоззрения. А мировоззрение это предполагает, прежде всего, реализацию в экономической «рыночной» сфере. И даже если индивид проявляет себя не в бизнесе, а, скажем, в сфере искусства, педагогики, науки, религии, все равно мерилом его успешности являются деньги, ведь в либеральном обществе все является товаром, имеющим определенную стоимость. Рынок здесь тотален. Как видим, современный либерализм также исходит из идеала интернационализма, правда, называя его по-другому, чаще всего – космополитизмом. Для либерализма также экономическое первично, а национальное вторично, только экономическим субъектом, стоящим в центре либерального мировоззрения является индивид, а не класс, как в марксизме. Развитие экономических связей и превращение рынка в глобальный феномен, и, по мнению либералов, также рано или поздно покончит с разделением людей на нации, на место миру, разъединенному национальными перегородками, придет глобальное «открытое общество», где есть свободные активные индивиды, а не представители той или иной национальности и между ними существуют лишь отношения договорного, рыночного типа, а все иные связи, в том числе и строящиеся на национальном родстве, будут разорваны. Это глобальное «открытое общество», конечно, не мыслится как коммунистическое, так как его фундаментом является принцип частной собственности, но с точки зрения национального вопроса между ним и коммунизмом существенной разницы нет.

Из этих мировоззренческих посылок и проистекают требования последовательных либералов Запада не ограничивать иммиграцию в Европу из стран Третьего мира, придерживаться идеалов мультикультурализма и избегать проявлений ксенофобии против неевропейцев. По мысли либералов, в нынешних мультикультуральных Европе и США выплавляется глобальное, вненациональное «открытое общество» в миниатюре (другое дело, что мультикультурализма и диалога культур на самом деле, а не в проектах либералов не получается: иммигранты-арабы и африканцы не собираются сливаться и даже мирно сосуществовать с французами и немцами, они в массе своей настроены агрессивно и зачастую хотят подчинить европейцев, оттеснить их от «кормушки» цивилизации потребления).

Казалось бы, наглядно показано, что между идеалами национализма и интернационализма - явная противоположность: национализм выдвигает интересы нации на первый план, интернационализм считает их вторичными, национализм представляет мир как совокупность национальных государств, каждое из которых ведет собственную эгоистическую политику, интернационализм видит мир как глобальное общество, члены которого лишены национальной идентичности. Однако в действительности противоположности эти диалектические, между ними много общего, и мы предлагаем обратиться к подобного рода сходствам.

3. Национализм и интернационализм как две версии западнической прогрессистской парадигмы

Прежде всего, обратим внимание на то, что и национализм, и интернационализм предполагают идеал ассимиляции и этнического смешения. Только национализм его применяет по отношению к этносам и субэтносам традиционного мира, а интернационализм – уже по отношению к нациям, т.е. к этническим образованиям мира модернистского. Так, для немецкого националиста разделение немцев на баварцев, пруссаков, саксонцев и так далее – досадный факт, нуждающийся в преодолении. Немцы, по его убеждению, должны быть единой нацией, с единым языком, единой идеологией, единым национальным самосознанием и, самое главное, единым моноэтническим государством. Ему претит средневековая цветущая этническая сложность, ему симпатична модернистская этническая унификация.

Точно также интернационалисту претит национальное многообразие и он мечтает о едином унифицированном в этническом отношении человечестве, заключенном в рамки единого всемирного государства. В этом смысле идеал интернационализма есть вторая стадия того процесса этнического смешения, который инициировал идеал национализма; недаром же русский философ-консерватор К.Н. Леонтьев утверждал, что национализм как политический феномен есть не что иное как орудие всемирной либеральной революции.

Далее, тот же К.Н. Леонтьев обратил внимание на тот любопытный факт, что националист может сколь угодно много говорить о своеобразии своей нации и о том, что это ее своеобразие нужно беречь как зеницу ока и для этого и нужно сделать государство национальным – и по составу, и по направленности его политики. Но как только это государство возникает, как вдруг обнаруживается, что все его институты и даже внешние формы и атрибуты буквально скопированы с западноевропейских образцов: государств-наций с их администрациями президентов, парламентами, политическими партиями, банками и биржами, разнузданной прессой и свободными нравами и т.д. Леонтьев приводит в пример современных ему болгар, которые, как оказалось, так истово боролись против политической зависимости от Османской империи, в рамках которой, кстати, они прекрасно сохраняли свое национальное своеобразие, только для того, чтоб впасть в еще худшую культурную зависимость от упрощенной, опошленной новоевропейской буржуазной цивилизации, фактически утеряв былое своеобразие.

Мы можем привести схожие примеры из новейшей истории: так, бывшие союзные республики СССР, внезапно после 1991 года превратившиеся в «независимые государства», кажется, отличаются друг от друга только государственными языками, флагами, да песнями фольклорных коллективов, которые выступают на государственных праздниках. Во всем остальном Киргизию или Казахстан трудно отличить от Латвии или Украины: и тут, и там парламенты, президенты, банки, биржи, СМИ, копирующие манеры западных масс-медиа, и молодежь, подражающая позавчерашней лондонской и парижской моде. Как будто киргизское и латвийское национальное своеобразие не предполагает особых, годных только для них политических и экономических форм! Кстати, специалисты–культурологи и политологи неоднократно уже замечали, что националисты так много придают значения проблеме языка, так как все национальное своеобразие они и сводят к языку.

Можно возразить, что есть крайние националисты, которые резко отвергают даже внешние признаки либеральных режимов и выдвигают авторитарный этатистский националистический идеал. Однако и этот идеал скопирован с западных образцов - немецкого и итальянского ультраправых режимов времен Оси, в которых, как мы уже отмечали, имелись наряду со многими другими, и националистические черты.

Наконец, национализм и интернационализм сближает прогрессистское понимание этнической истории. Националисты считают явным прогрессом объединение народов и народностей традиционного мира в единые нации с общим литературным языком, культурой и желательно общим одним государством. Националиста даже не смущает, что такое объединение привело к гибели в котле ассимиляции многих малых народов (русский литературовед и историк В.В. Кожинов писал, что в эпоху становления капитализма из 200 европейских народов возникло 20 европейских наций, так что Европу вполне можно назвать «кладбищем народов»). Националист считает это неизбежной платой за прогресс.

Интернационалист также считает прогрессом процессы этнической унификации, но он идет дальше и следующий шаг этого прогресса видит в слиянии теперь уже и самих наций в тигле единого этнически однородного человечества. Исчезновение многообразия национальных культур, характеров, мировидений для него также необходимая плата за такое продвижение «вперед» к идеалу общечеловеческих ценностей.

Итак, национализм и интернационализм, при всех своих внешних противоречиях не что иное, как две версии одной и той же западнической прогрессистской парадигмы, утверждающей, что вектор этнической истории направлен в сторону слияния этнических образований: сначала народов в нации, затем наций – в единое, унифицированное человечество. Первыми с точки зрения этой парадигмы по данному пути двинулись западные народы, но и всем остальным народам, многие из которых не достигли пока и уровня наций, якобы предстоит пройти по этому же пути.

4. Национализм как модернистская идеология

Какова же внутренняя причина такого сходства? По нашему мнению, она состоит в том, что и национализм, и интернационализм принадлежат к идеологиям модернистского мира, противостоящего миру Традиции. Если традиционное общество строилось на ценностях иерархии, этатизма, религии, служения, то общество модернистского типа строится на ценностях равенства, антиэтатизма и народопоклонства, секуляризма, свободы. Модернистский характер интернационализма вряд ли нужно доказывать, а вот национализм в силу его гораздо более позитивной оценки государства, чем у либерализма и коммунизма, а также в силу его постоянной апелляции к религиозным учениям и институтам часто воспринимается как традиционалистская доктрина. Однако это заблуждение, на что указывали такие авторитетные теоретики традиционализма, как Ю. Эвола и К.Н. Леонтьев. Мы уже упоминали меткое замечание Эволы, что до революции 1789 года Запад вовсе не знал таких терминов, как «национализм», «патриотизм», «Родина», и не менее меткое замечание Леонтьева о том, что, как только идеал национальной независимости реализуется, такое государство начинает копировать западные режимы. Но существует и внутренняя метафизическая связь между модернизмом и национализмом.

Прежде всего, национализм предполагает такую фундаментальную ценность, как равенство всех членов нации, тем самым отвергая традиционный принцип внутренней иерархии. Для националиста не так уж и важно: интеллигент перед ним, чиновник, крестьянин или рабочий, главное, что это немец или француз, или русский. Как раз в государствах, где в той или иной форме реализовывался идеал национализма, пусть и в не вполне чистом виде, наблюдалось мощная социальная мобильность выходцев из простонародья при явном угасании аристократии. Превращение Германии из государства сословного, средневеково-традиционного в государство социально унифицированное, бессословное началось, конечно, еще в период либеральной Веймарской республики, но приобрело необратимый характер именно при Гитлере, который был не только консерватором, но и, как отмечал Эвола, в большой степени банальным немецким националистом.

Далее, идея подчинения государства народу, свойственная для любой другой модернистской модели: либеральной или коммунистической -свойственна и национализму. С точки зрения национализма государство должно выражать волю народа, но народа не в форме гражданского общества, как у либералов, и народа не в форме класса, как у коммунистов, а народа как нации. В любом случае это глубоко антитрадиционная идея, ведь в традиционном обществе народ – вне политики, он – производящее, а не управляющее сословие. Другое дело, что национализм, в отличие от либерализма и коммунизма, идеология милитаристская, предполагающая постоянные войны с другими нациями, а для этого хочешь или не хочешь нужно укрепление государства (при этом все равно понимаемое как нечто производное от нации). Но внешнее укрепление государства свойственно и для коммунизма, который оправдывает это целями классовой борьбы («диктатура пролетариата»), однако это обстоятельство не делает коммунизм идеологией этатистской, теоретически государство понимается здесь все равно как зло, пусть и неизбежное и даже нужное на докоммунистических этапах истории.

Перейдем к симпатиям национализма к религии, что также придает этой идеологии кажущийся оттенок традиционности. На наш взгляд, объясняются они лишь связью религии с этнической культурой. Националисту неинтересна и неважна религия сама по себе (в этом он подобно либералу или коммунисту совершенно секулярный человек, исходящий из целей посюсторонних – политическая мощь, победа над другими нациями). Ему важна и нужна религия как часть национальной традиции. Кстати, поэтому последовательный националист в своем развитии, как правило, приходят к узко этнической религии, то есть к язычеству (что мы сейчас видим на примере европейского и российского неонацизма). В традиционном обществе наоборот не национальная традиция подчиняет себе религию, а религия подчиняет национальную традицию.

Может, показаться, что уж такая модернистская ценность как свобода совершенно отсутствует в идеологии национализма. Наоборот, национализм исходит из того, что политические свободы каждого члена нации не самоценны, они предоставляются ему лишь в той мере, в какой это не вредит интересам нации в целом. Поэтому, собственно, идеал националистического государства противоположен идеалу государства либерально-модернистского. Национализм охотно мирится с политическим авторитаризмом, даже диктатурой, если того требует политика сохранения и укрепления нации. На это нужно заметить, что идеал коммунистического общества, где индивид служит коллективу, также мало похож на либеральную идиллию прав и свобод человека, но это не делает коммунизм традиционной идеологией. Коммунизм отвергает свободу отдельного обособленного индивида, но только ради свободы класса трудящихся, таким образом вовсе не выходя за рамки все той же метапарадигмы эмансипации. Коммунизм ополчается с невиданной ожесточенностью против системы, которая оспаривает эмансипацию класса трудящихся и стремится заставить этот класс служить другим классам и сословиям, всему общественному целому. Имеется в виду, конечно, система традиционного общества, где каждый занят своей функцией: духовенство молится, обеспечивая аристократии и народу «мистическую защиту», аристократы защищают народ и духовенство от военных бедствий, народ же – трудится и обеспечивает своих дворян и священников необходимыми материальными благами.

Точно так же и национализм. Конечно, и национализму чужда идея свободы обособленного индивида, но он буквально живет идеей свободы нации, черпая из нее вдохновение и силы. Свобода нации означает неподвластность нации чему бы то ни было и кому бы то ни было. Нация сама для себя устанавливает законы, и только сама она может ограничить какие-либо свои действия, в этом смысл принципа суверенитета нации, священного для каждого националиста. Естественно, поскольку наций много, то каждая нация формально обладает теми же правами (как видим, для националиста нации, как для либерала - индивиды качественно равны), но право свое она должна отстоять в жестокой конкурентной борьбе, причем не только в плоскости экономики, как того требует либеральная «война всех против всех», но и в плоскости настоящей войны, где льется настоящая кровь. Милитаризм и межнациональная война всех против всех точно также вытекает из сущности национализма, как и торговая конкуренция из сущности либерализма или борьба экономических классов из сущности коммунизма.

При этом национализм также с ожесточением ополчается против традиционного понимания общества и государства, которое в качестве идеала выдвигает многонародную империю, где народы отнюдь не равны и не суверенны; они напротив, качественно различны, подчиняются одному общему принципу и по отношению к нему выполняют какую-либо одну строго определенную функцию. На эту особенность традиционных империй указывал А. Тойнби, приводя в пример Османскую империю, где турки были крестьяне, воины и администраторы, армяне занимались торговлей и т.д. Схожая ситуация наблюдалась в Российской Империи, где даже отдельные профессии имели «этнический оттенок»: евреи занимались мелкой торговлей и ремеслом, дворниками в городах были, как правило, татары, русские в основной массе были крестьянами и дворянами. На первый взгляд может показаться, что здесь наличествует явная дискриминация нерусских народов, так как они якобы отлучены от верховной власти в государстве. Но на самом деле это не так; аристократия в традиционной империи, как уже указывалась, во многом имеет наднациональный характер, то есть если она и национальна, то в смысле духовном, а вовсе не в смысле этническом, как простонародье. В принципе представитель любого народа империи может стать аристократом, если у него наличествуют соответствующие качества. Та же русская аристократия принимала в свое лоно всех – и грузин, и армян, и татар, и немцев, главное условие – обращение в православие и приверженность особому «русскому духу», которая делала русскими, например, грузина Багратиона и татарина Симеона Бекбулатовича (то же самое и в любой другой традиционной империи, скажем, в Османской, где высокопоставленными аристократами и даже великими визирями становились в том числе греки или славяне, но разумеется, принявшие ислам).

Подведем итоги. Национализм – такое же порождение модернистского дискурса, как и идеологии интернационалистского плана – либерализм и коммунизм. В национализме присутствуют фундаментальные модернистские принципы – свобода, секуляризм, равенство, антиэтатизм, только они получают здесь специфическое преломление: так, высшей ценностью является свобода, но не индивида, а нации в целом, государство подчиняется народу, но не в форме гражданского общества, а в форме нации и т.п. Естественно, есть отличия между национализмом, с одной стороны, и коммунизмом и либерализмом, с другой: скажем, национализм иррационален, либерализм и коммунизм исходят из рациональных ценностей, национализм питается мифами, искусством, оккультными верованиями, либерализм и коммунизм пронизаны пафосом рационализма, науки и техники.

Короче говоря, национализм восходит к романтическому Контр-Просвещению, либерализм и коммунизм – к сциентистскому Просвещению. Но матрица культуры при этом одна и та же, модернистская, так как и взаимоотношения Контр-Просвещения и Просвещения носили сугубо диалектический характер.

После этого культурологического анализа мы можем ответить на вопрос: почему национализм и интернационализм схожи между собой, что выражается в том, что:

1) национализм, и интернационализм предполагают идеал ассимиляции и этнического смешения, только национализм его применяет по отношению к этносам и субэтносам, а интернационализм – уже по отношению к самим нациям;

2) национализм и интернационализм одинаково копируют западные социальные, политические и экономические формы;

3) национализм и интернационализм воспринимают историю как прогресс, только для национализма этот прогресс заканчивается образованием национальных, «цивилизованных» государств на обломках феодального «варварства», а для интернационалиста он продолжается и закончится образованием общечеловеческой цивилизации.

Напомним, что исходя из этого мы сделали вывод, что национализм и интернационализм являются по сути, двумя версиями одной и той же западнической прогрессистской парадигмы.

Причина подобных сходств в том, что и национализм, и интернационализм принадлежат к культурной матрице модернистского общества. Так, исходя из этого первое сходство объясняется следующим образом. Переход к модернистскому обществу, как отмечал еще К.Н. Леонтьев, есть упрощение внутренней структуры культуры, социальной организации, самих психологии и быта. Пафос такой унификации проистекает из самого эгалитаристского, уравнительного идеала общества типа модерн. Естественно, это упрощение распространяется и на национальную сферу. Традиционный народ несет в себе гораздо больше этнического разнообразия, чем нация, образованная в результате слияния народов и унификации их культурных черт и уж тем более чем нарождающаяся сейчас интернациональная «общечеловеческая» цивилизация. Реализуется же эта этническая унификация при переходе от традиции к модерну через идеологию национализма. Интернационализм же выступает как идеология, через которую осуществляется своеобразное углубление модернизационных процессов и разрушение даже форм классического модерна, таких как нации.

Второе сходство объясняется тем, что первым обществом модерн стал Запад, естественно, он является образцом для всех стран, встающих на путь модернизации. Подражание Западу, путь и бессознательное – непременное свойство любой модернистской идеологии, в том числе и национализма и интернационализма.

Отсюда же проистекает и третье сходство: как замечал еще Н.С. Трубецкой модернистский Запад, без особых на то логических оснований, воспринимает как высшее по отношению к своим прежним состояниям и уж тем более иным неевропейским цивилизациям. Соответственно переход к модерну в сфере этнического бытия – возникновение наций и национальных государств, и тем паче их разрушение и образование единого человечества воспринимается соответствующими идеологиями как прогрессивное развитие.

5. Диалектическое перетекание друг в друга национализма и интернационализма

Итак, мы выяснили, что национализм и интернационализм – это диалектические противоположности, то есть противоположности, связанные друг с другом теснейшей связью, но все же полностью не сводимые друг к другу. Но мы показали их связь, так сказать, в статике, а нам нужна и динамика. Из элементарного курса философии известно, что диалектические противоположности перетекают друг в друга, когда они доходят до крайности, превосходят некую меру (так, нагревание воды до температуры, превышающей точку кипения – 100 градусов по Цельсию, приводит к превращению воды в пар). Попробуем же обрисовать: каким образом и при каких условиях национализм может превратиться в свою противоположность – интернационализм, а интернационализм – в национализм?

Вспомним, что идеал националиста – нация, отстаивающая свою свободу в жесточайшей войне с другими нациями. Предположим, что этот идеал достигнут. Нация стала совершено свободной, что может означать только то, что эта нация уже не ограничена волевыми устремлениями всех остальных наций. Это в свою очередь делается возможным только когда она либо уничтожает другие нации физически, либо растворяет их в своей культуре мирным путем. Таким образом, данная нация в результате всего этого заняла место человечества. Но останется ли подобная нация, разросшаяся до размеров человечества, собственно, нацией? Вопрос риторический: пролетариат, уничтоживший другие классы, перестает быть классом, нация, уничтожившая другие нации, перестает быть нацией. Те же элементарные законы диалектики говорят, что одна вещь может быть познана только через свою противоположность, так как познание предполагает сравнение, для того чтобы определить нужно о-пределить, поставить предел, указать, что здесь заканчивается эта вещь и начинается другая, поэтому если существует лишь одна вещь, которую не с чем сравнить, она перестает быть собой и вообще чем-либо определенным.

Как видим, национализм, дошедший до логического завершения в утверждение главнейшего для него принципа суверенной нации, превращается в интернационализм, идеал безнационального, этнически аморфного человечества.

Верно и противоположное. Интернационализм остается самим собой лишь до тех только пор, пока мы не выходим за пределы человечества. Но предположим, мы вышли за эти пределы. Это может произойти, если, например, будет обнаружена другая разумная, космическая раса – инопланетная цивилизация. Вспомним, что интернационализм означает идеал единства всех людей, без различий наций и рас. Но людей и только, если же речь заходит об отношении к не-людям, другим разумным существам, то интернационализм становится своеобразным «земным национализмом», не менее ксенофобским по отношению к тем, что не входит в рамки интернационалистской общности, чем его «антипод» - национализм. Интернационализм, дошедший до логического завершения в утверждение принципа всечеловеческой общности – а она будет наиболее крепкой, если появится общий враг, чужой, не-человек, превращается в свою противоположность – супернационализм. Эта ситуация, кстати, много раз была описана в научно-фантастических романах и рассказах о контактах людей и инопланетян. Прошу понять меня правильно: я меньше всего верю в существование разумных пауков и каракатиц в тысячах парсеков от нас. Но дело вовсе не в их реальности, а в теоретической возможности превращения интернационализма в специфическую форму национализма, которая в общем-то налицо.

Оставим, однако, в стороне второе, фантастическое диалектическое превращение и сконцентрируем внимание на первом. Как уже говорилось, западная нация может попытаться военным путем подавить и уничтожить другие нации и если ей это удастся, то тогда на основе культуры этой западной нации возникнет общечеловеческая культура. В ХХ веке подобную попытку предприняла гитлеровская Германия, которая не столько заботилась о панъевропейском, и даже паниндоевропейском единстве, сколь стремилась расширяться за счет других наций. Предположим, что мечта Гитлера сбылась бы, и мировая Германская империя была бы создана. Ряд народов – такие как евреи, цыгане, народы Африки, Океании просто перестали бы существовать. Все остальные народы сильно сократились бы в численном отношении (так, Гитлер планировал оставить лишь 15 миллионов русских), а их остатки были бы полностью подчинены Германии и воспринимали бы немецкую культуру как образцовую и постепенно онемечивались бы. В итоге, если б Третий Рейх просуществовал достаточно долго, получилась бы немецкоязычная общечеловеческая цивилизация (остались бы лишь границы, основанные на принципе крови, так как в Третьем Рейхе было запрещено расовое смешение). Итак, эскалация националистических настроений в Германии Гитлера и возникновение мировой националистической немецкой империи диалектически привели бы ни к чему иному, как к реализации сугубо интернационалистского проекта единой в культурном отношении (хоть и разделенной на «высшие» и «низшие» расы по биологическому принципу) общечеловеческой цивилизации.

Две другие модернистские идеологии ХХ века - коммунизм и либерализм - пошли к тому же, но иным, мирным путем, который предполагает распространение западных ценностей среди неевропейских народов и их постепенную культурную ассимиляцию в метацивилизации западного типа, включая и расовое и национальное смешение друг с другом и с народами Запада. Но для этого нужно было разрушить своеобразное препятствие – традиционные многонародные империи (такие как Российская, Китайская, Османская и пришедшие им на смену формальные «социалистические федерации», скрывающие под этим модернистским ярлыком во многом традиционную суть: СССР, КНР, СФРЮ) и составляющие их народы также превратить в нации, подобные европейским. Коммунисты в лице Ленина и большевиков-коммунистов и неолибералы в лице Сороса и сторонников «открытого общества» пошли при этом примерно одинаковым путем – путем сотрудничества с националистами.

5. Коммунистический интернационализм и национализм: управляемый капитализм Ленина

Речь идет о политических союзах интернационалистов-марксистов и националистов в России начала ХХ века. Так, к примеру, В.И. Ленин и партия большевиков до революции 1917 года всячески поддерживали националистов из среды нерусских народов, входивших в Российскую Империю, считая их требование создания национальных государств на руинах империи вполне оправданным и прогрессивным, и напротив, саму империю характеризуя в самых негативных тонах – как «тюрьму народов». Это был не просто абстрактный пункт из партийной программы, события революционных лет показали, что Ленин вполне серьезно относился к националистическим требованиям и стремился их во что бы то ни стало удовлетворять, конечно, в той мере, в которой это не противоречило интересам самих большевиков. Ленин дал полную независимость не только Финляндии и Польше, но и фактически не препятствовал, а только приветствовал образование других государств на построссийском пространстве - Украины, Белоруссии, закавказских, туркестанских республик. Само собой разумеется, что если к власти в этих республиках приходили представители компартий, то Ленина это устраивало еще больше, но даже в этом случае он стремился создать внешние формы национальных государств. Не случайно он выступил против плана Сталина, предусматривавшего образование на территории империи большой Российской Республики, где права нерусских народов были бы сведены, по сути, к культурно-национальной автономии. Ленин настаивал именно на союзе равноправных национальных государств, которые могли бы выйти из этого союза по первому же желанию. Более того, как видно из взаимоотношений ленинской власти с несоветскими построссийскими государствами (Финляндией, Польшей, прибалтийскими республиками), даже буржуазно-демократические национальные государства он считал более приемлемой альтернативой по сравнению с имперским проектом.

Обычно это объясняют гибкостью Ленина как реального политика, ведь союз с националистами обеспечивал большие шансы для крушения царской империи, а впоследствии для борьбы с белыми армиями, которые выступали за унитарное государство (яркий пример тому – сотрудничество большевиков с башкирскими националистами во главе с Заки Валидовым: Ленин подписал с валидовским правительством договор, после чего валидовские войска выступили на стороне Красной армии). Но это объяснение не достаточное. Ленин был еще и идеологом и все его действия объяснятся исходя не только из реальной политики, но и из идеологии. Для Ленина как для последовательного интернационалиста буржуазные националисты разных мастей - финские, латышские, польские, украинские, действительно, должны были казаться более прогрессивными, политически и идеологически близкими, чем сторонники империи средневекового типа. С его точки зрения точно также как на Западе капитализм возник в рамках национальных государств, пришедших на смену традиционной многонародной империи - Священной Римской империи германских народов, и Россия должна пройти путь от разрушения империи-«тюрьмы народов» к государствам-нациям. В конце концов, идеал интернационализма предполагает слияние всех наций в одно единое глобальное человечество, но для этого как минимум нужно, чтоб существовали нации. А народы, населявшие территорию Российской империи, включая русских, нациями в строгом смысле слова не были, они были именно традиционными народами.

Другое дело, что до революции Ленин считал, что Россия должна пройти весь путь капиталистической цивилизации, подобно странам Запада, включая и образование буржуазных государств-наций западного типа. Поэтому тогда его поддержка нерусских националистов была безусловной. После революции, в статьях и выступлениях 1921-1922 годов Ленин предлагает концепцию «управляемого капитализма», легшую в основу новой экономической политики (НЭПа). К сожалению, на эту концепцию сегодня мало обращают внимания, а между тем сама по себе она достаточно любопытна и указывает на диалектичность Ленина, сумевшего по-своему решить проблему «несвоевременности социалистической революции в России», поставленной оппонентами большевиков – меньшевиками. Ленин был согласен с меньшевиками в том, что Россия – отсталая, полуфеодальная страна, которая в наличном состоянии перейти к социализму не может, так как во многом в ней актуальны пока еще только буржуазные преобразования. Ленин даже высказывал убеждение, что как только коммунисты придут к власти в Европе, Россия снова превратится в отсталую страну. Также Ленин был согласен и с тем, что Россия должна пройти путь капитализма, также как и страны Запада. Позиция Ленина отличалась от меньшевистской лишь нюансом: Ленин считал, что проходить путь капитализма нам можно не в точности следуя Франции или Англии, а с некоторыми коррективами, вызванными другой обстановкой и другой эпохой. Если на Западе Нового времени капитализм был «дикий», развивавшийся стихийно, лишь по своим внутренним законам, в России капитализм, по мысли вождя большевиков, должен быть управляемым, находящимся под контролем партии коммунистов, которая сознательно станет использовать капитализм для того, чтоб модернизировать, «цивилизовать» страну, с тем чтобы создать объективные предпосылки для ее «нормального» перехода к социализму, уже на базе индустриально экономики. В этом суть НЭПа, который Ленин неоднократно называл откровенно – введением капитализма, но только управляемого и направляемого коммунистами.

Развивая эту мысль Ленина, можно сделать соответствующие выводы и в отношении национального развития. «Управляемый капитализм» предполагает ведь поддержку не только свойственных для капиталистической формации экономических связей и институтов, но и капиталистических форм культуры, в том числе и наций. Замысел Ленина и состоял в том, чтоб в колбе большевистской диктатуры вырастить из народов бывшей Российской Империи, стоявших на феодальной, а то и на родовой стадии развития, цивильные, секулярные, индустриальные нации, во всем подобные европейским; с тем чтобы после победы мировой пролетарской революции «слить» их в «общечеловеческий котел» - единое коммунистическое человечество. Для этого и нужны были Ленину самая широкая федерация, союзные республики, напоминавшие национальные государства, поддержка национальных языков, литератур, театра (или создание таковых, если у народа не было своей письменности, литературы, театра и т.д.), поддержка и создание национальных интеллигенций. Только вот Ленин, свято веривший в близкую гибель капитализма, не мог подумать, что мировой революции так и не произойдет, а выпестованные в СССР национальные интеллигенции взорвут «первое государство рабочих и крестьян» на множество самостийных «кусков».

6. Либеральный космополитизм и национализм: зачем либералам незападные националисты

Схожие тенденции мы видим и у современных западных либералов-интернационалистов. Многих ставит в тупик стремление нынешних американских и, шире говоря, западных апологетов «открытого общества» поддерживать по всему миру националистические интеллигенции различных малых народов, а также вновь возникшие национальные государства. Так в 90-е годы Америка и Запад приложили все усилия, чтоб развалить социалистическую Югославию, унизить и обессилить «сербов» - империобразующий этнос, игравший на Балканах же роль, что в срединной Евразии русские, и наконец, инициировать создание на руинах Югославии македонского, хорватского и десятка других национальных государств. Западных «демократов» даже не очень-то смущали откровенно националистические тенденции у руководства этих новоявленных государств и связь балканских мусульманских элит с ближневосточными мусульманскими экстремистами.

Приведенная странность объяснялась и извечной фобией Запада по отношению к православным народам, и следованием известной еще с древнеримских времен политике по принципу «разделяй и властвуй», направленного сегодня на развал крупных незападных геополитических образований при помощи разжигания межнациональной розни. Все это, безусловно, верно. Но мы хотели бы указать и на идеологические мотивы такого рода политических действий, вытекающие из метафизических оснований современного космополитического либерализма.

Либералы выступают теперь за стирание национальных различий и слияние всего человечества в единое открытое общество, где люди будут связаны между собой лишь отношениями взаимовыгодного консенсуса, но никак не родством по крови. Но опять-таки для того, чтоб стерлись перегородки между нациями, нужно, чтоб возникли нации. А хорваты, македонцы, албанцы в составе Югославии нациями не были, они во многом оставались народами традиционного типа: этнически пестрыми, с общинным жизнеустройством, религиозным или псевдорелигиозным мирочувствованием.

Трудно сказать, была ли поддержка националистов из бывшей Югославии сознательным актом так называемого «всемирного мирового правительства», то есть крупных финансово-экономических групп Запада, которые определяют сегодня мировую политику. Конечно, они руководствуются не только своими интересами, но и определенной идеологемой неолиберального толка, которая предполагает объединение всех наций в общечеловеческий субстрат (тем более это совпадет и с интересами воротил мировой экономики), так что возможно, подобно Ленину, они также пытаются создать «управляемые национализмы» с далеко идущими целями. Но возможно, они ничего такого и не планировали, а следовали общей логике политической ситуации, которая все равно выражается вектором от национализма к интернационализму.

7. Заключение

Как бы то ни было, тем, кто сейчас, критикуя идеал интернационалистского всесмешения и унификации, пытается противопоставить ему идеал национализма, следует осознать не только то обстоятельство, что национализм и интернационализм диалектически связаны друг с другом, но и тот факт, что и в начале ХХ века, и в начале века XXI национализм был и остается лишь инструментом в руках политиков-интернационалистов, будь они коммунисты или либералы. Националисты нужны интернационалистам, чтоб при помощи сторонников национального государства и узко национального мировоззрения окончательно разрушить цветущую сложность традиционного многонародного единства там, где она еще сохранилась, и еще на один шаг приблизить наступление эпохи гибели наций и торжества космополитизма.

Естественной же альтернативой и интернационализма, и национализма является идеал традиционной многонародной империи, сохраняющей и поддерживающей этническое многообразие, но достигающей политического единства не за счет разжигания национальных чувств или «зова крови», а за счет единой имперской наднациональной идеологии, и наднационального, проникнутого цивилизационных духом правящего слоя. Естественно, возвращение к империям средневекового типа уже невозможно, но русская общественно-политическая мысль предлагает проект своеобразной консервативной революции, удачно сочетающий Традицию и отдельные черты модерна и таким образом позволяющий пройти по узкому проливу между Сциллой национализма и Харибдой интернационализма. Этот проект – евразийство, за которым, как мы надеемся – будущее.

Рустем Вахитов