Итак, сейчас мы видим, как страна с 300 млн. населением готова отступить с весьма нефтеносной территории, потеряв менее 4 тыс. солдат. По поводу этой гиперчувствительности к потерям у нас проявилось немало оптимизма – и совершенно зря. Вообще говоря, Штаты отчасти стали жертвой собственной пропаганды – завышение «цены крови» выгодно доминирующим и высокотехнологичным игрокам. Тем не менее, нынешняя переоцененность опирается не столько на конъюнктурные, сколько на фундаментальные факторы. Проблема в том, что они же и угрожают обернуться «сверхкоррекцией».

Сделаю лирическое отступление. Со времён царя Гороха антимилитаризм представляет собой обычную принадлежность «старых», чрезмерно развитых цивилизаций. Причины этого банальны: если всё, что могло быть построено, уже построено, а всё, что могло быть освоено, уже освоено, эффективность инвестиций чрезвычайно низка. Соответственно, для того, чтобы развиваться дальше – или просто удержаться на уже достигнутом уровне – «старикам» приходится урезать «непроизводительные» расходы (прежде всего военные). В итоге боеспособность утрачивают даже самые драчливые народы – современная Европа тому живейший пример. Короче говоря, бытие определяет сознание. Проблема в том, что эта максима работает и в обратную сторону.

Приведу по этому случаю неточную цитату из Гоголя: «что за честь для русского сразиться с добродушным немцем, если тот всё равно побежит». Итак, ещё в 1846 г. «бедный Михель» - за прусским исключением – вовсе не считался хорошим солдатом. Последнее неудивительно: к тому времени «классических» - южных и западных - немцев систематически били уже лет 500.  Однако спустя поколение Михель стал фрицем. Иными словами, при вступлении в фазу быстрого роста антимилитаристские наклонности испаряются почти мгновенно.

Итак, для стран, располагающих резервами роста, антимилитаристские наклонности нетипичны; в случае же их проявления они имеют весьма зловещий подтекст.

Не далее как в конце бронзового века на Ближнем Востоке существовала «переселенческая», по сути, страна, возникшая на безопасном расстоянии от геополитического ядра Двуречья и пересечении торговых путей. С течением времени она сама внедрила свои торговые колонии в окрестные страны. Очень долго страна отличалась слабой милитаризацией и внешнеполитическим пофигизмом, охотно подчиняясь империям южного Двуречья; её население явно полагало, что business of  Assiria is business. Затем «финансовые потоки» развернулись в неподходящую сторону, «сырьевые придатки» усилились и экспроприировали тамкаров, случилось нашествие варваров etc. Однако внутренние резервы Ассирии были огромны – и Передняя Азия утонула в крови. Кстати, следом за ассирийским воином шёл ассирийский купец.

 Это первый известный пример сверхкоррекции – но далеко не единственный. Хуже того, он весьма типичен для переселенческих стран на определённой стадии развития.

Итак, допустим, что у нас есть социум, обосновавшийся в каком-нибудь «новом свете» - т.е. на слабо освоенной и довольно изолированной территории с благоприятными условиями. Волей-неволей он испытывает воздействие двух разнонаправленных тенденций. С одной стороны, ряд факторов подталкивает его к демилитаризации: в экономике нет «лишних» рабочих рук, делить особо нечего – места хватает всем, внешние угрозы слабы. С другой, рост населения весьма быстр, что предполагает возможность его значительного «расхода»; потребность в обязательной демилитаризации на «старческий» манер отсутствует; далее, экономика переселенцев сильнейшим образом «подсаживается» на лёгко достающиеся экстенсивные факторы – после исчерпания внутренних резервов это подталкивает к внешней экспансии любой ценой. Наконец, долгое существование в геополитической «теплице» провоцирует неадекватную реакцию на возникающие угрозы. 

Нетрудно заметить, что антимилитаристские факторы доминируют до тех пор, пока страна остаётся полупустой. Однако при достижении достаточно высокого уровня «освоенности» социум испытывает «фазовый переход» - в нём начинают доминировать милитаризующие факторы. При этом «старческий» антимилитаризм ещё долго остаётся неактуальным. Если к этому добавляется ещё и внешняя угроза, мы видим ассирийский сценарий в полный рост.

Например, заглянув в античный Китай, мы обнаружим весьма любопытную картину. Так, Поднебесная была объединена периферийным и по сути переселенческим царством Цинь. Ценой вопроса оказалась гибель 2/3 населения Китая и колоссальные потери самого царства. При этом сильнейшим и столь же беспощадным  противником циньцев было почти чисто переселенческое Чу. Показательно также, что и в Цинь и в Чу доминирующей оказалась архисвирепая идеология легизма. При этом несколько ранее оба царства вовсе не отличались воинственностью, уступая в этом отношении государствам центрального Китая – тому же Цзинь.

Кстати, одна полупереселенческая страна существовала и в Европе Нового времени. Это Пруссия.

Обратимся к делам насущным. Как видно из вышесказанного, латиносы по прежнему не будут блистать на полях сражений. Та же Бразилия, вероятно, станет экономической сверхдержавой – но не военной. Первые признаки «фазового перехода» там могут появится лишь к концу этого столетия.

При переходе к стадии быстрого роста индусы в значительной мере подрастеряют свои гандистские наклонности. Проблема в том, что новообретённая воинственность, скорее всего, будет использована не для внешней экспансии, а во «внутренних» войнах на субконтиненте. Как ни странно, быстрый экономический рост может обернуться для Индии распадом – впрочем, это уже совсем другая история.

«Помолодевший» Китай продемонстрирует ещё менее пацифизма. Точнее сказать, нас ожидает второе пришествие Цинь Ши Хуанди – или как минимум  У-ди.

Теперь посмотрим на Запад. Итак, в последние сорок лет у американцев и европейцев развивалась гиперчувствительность к потерям, апофеозом которой стал сомалийский кризис. На этой почве у нас вырос целый ряд оптимистов, полагающих, что такое положение сохранится вечно. Однако…

Проблема в том, что «цена крови» - это весьма фундаментальный, а, следовательно,  инертный параметр. Подобные параметры не могут изменяться на четыре порядка за сорок лет – если только мы не имеем дело с краткосрочной «флуктуацией». Подобные «флуктуации» действительно бывают - причём весьма неприятного свойства. Дело в том, что приступы пацифизма и усиленная забота о гуманизации военных действий всегда предшествуют громадному росту кровопролитности.

Так, в конце ХII века наблюдались а) распространение сект пацифистски-вегетарианско-толстовского типа б) усиленная пропаганда «куртуазного» военного поведения в) Франциск Ассизский etc. Внимание, цитата.

«В своей хвале Богу он  благодарит его за создание «господина-брата солнышка, которое сияет и светит нам», за «сестру-луну», за «брата-ветра… и за облака и за всякую погоду, которой поддерживается жизнь», «за сестру-водицу» ибо она «и благодетельна, и смиренна, и драгоценна, и целомудренна», «за брата-огня, нас освещающего, прекрасного, радостного и могучего» и «за сестру – нашу мать-землю, которая нас поддерживает и питает».

В своём миролюбии Франциск Ассизский освобождал зайцев, попавших в капканы, убирал с дороги червей, чтобы их не раздавили, и, согласно легенде, обращался с проповедью любви к птицам (таким он изображён на знаменитой фреске в Ассизи). Так, весь мир со всеми населяющими его существами и всеми стихиями представляется ему прекрасной братской семьёй.

И уже от имени самой природы он провозглашал: «Всякое создание говорит и восклицает: - Бог создал тебя ради тебя, человек!». Вопреки монастырским уставам он требовал от истинного праведника не бегства из мира, а служения в нём человеку». У Франциска оказалось достаточно последователей, чтобы создать орден, доживший до наших дней.

При этом крайний ужас состоит в том, что гимн вселенской любви оказался лишь увертюрой к столетиям, до отказа заполненным интенсивной резнёй.   «Узнав из возгласов, что там вместе с еретиками находятся и правоверные, они (крестоносцы) сказали аббату «Что нам делать, отче? Не умеем мы различать добрых от злых». И вот аббат (а также и другие) боясь, чтобы те еретики из страха смерти не прикинулись правоверными, сказал, как говорят «Бейте всех, ибо господь познает своих»». Между тем, альбигойские войны оказались лишь разминкой перед резнёй гвельфов и гибеллинов.

Равным образом, следующему сверхубийству  XVI-XVIIвв. предстояли а) ренессансные гуманисты б) распространение протестантских сект пацифистски-вегетарианско-толстовского типа и т.д. Последний пример данной закономерности мы находим перед 1-й мировой.

Причины этого банальны. Беда в том, что отчаянное желание сэкономить на военных издержках возникает исключительно по поводу фундаментальных диспропорций  в экономике; однако как раз эти косяки и приводят в конце концов к глобальным войнам. Иными словами, быстрые по историческим меркам колебания такого ключевого параметра, как «цена крови» указывают на дестабилизацию социальной системы, а вовсе не на долгосрочный тренд. При этом сама величина флуктуации недвусмысленно указывает на величину диспропорций - и «ожидаемые» масштабы потерь. 

Впрочем, «постаревшая» Европа действительно впадёт в антимилитаризм – но антимилитаризм своеобразный. Здесь следует учитывать, что классический пацифизм индийского толка опирался на очень специфический фундамент.  

 Во-первых, индийская экономика очень рано стала трудоизбыточной. Во-вторых, размеры основного капитала в Индии были невелики (климат!). В-третьих, производительность труда была высокой (климат + технологии). Как следствие,  оказывалось дешевле восстановить разрушенное и закрыть глаза на людские потери, чем постоянно нести бремя военных расходов и сражаться до победного конца.

Напротив, в Китае потребная величина основного капитала была намного больше, а производительность труда (1) и численность населения несколько ниже. В итоге китайцам было что защищать – и в то же время с этим возникали проблемы («старость»). Как следствие, ханьский гуманизм приобрёл несколько людоедский оттенок. Иными словами, у «старых» цивилизаций «китайского типа» неадаптированность к войнам всегда компенсируется сатанинской жестокостью при их ведении.

Между тем, по параметрам «основной капитал», «производительность», «численность» Старый континент представляет собой гипертрофированную версию классического Китая.  Иными словами, будущее лицо Европы будет сильно смахивать на морду покойного Бертрана Рассела. Напомню, что это был великий гуманист и – после 1949-го – непреклонный борец с атомной угрозой. Однако в 1946-м он умолял американцев нанести по СССР ядерный удар – разумеется, во имя мира во всём мире. По слухам, генералы едва отбились от взбесившегося пацифиста. Таким образом, грядущий апофеоз европейского гуманизма неизбежно приобретёт конфуциански-геноцидальный характер. Точнее, он будет ещё хуже.

Впрочем, европейцы действительно сохранят низкую толерантность к потерям. Однако следует понимать, что неприемлемый для них ущерб всё равно будет измеряться первыми сотнями тысяч, а не десятками человек. 

Займёмся теперь самым любопытным сюжетом – то есть Штатами. К счастью, их эволюция резко отличается от переселенческого стандарта; к несчастью, не в лучшую сторону. Так, американцы очень рано продемонстрировали чрезвычайно низкую чувствительность к своим – и в особенности чужим потерям. Так, коэффициент кровопролитности (соотношение числа убитых к общей численности населения) в Гражданской войне был рекордным для всего ХIХ века (600 тысяч жертв). Большие цифры потерь (900 тыс.) показывает только Франция эпохи наполеоновских войн - однако там они были «размазаны» по почти четвертьвековому промежутку времени. Замечу ещё, что гражданские горы трупов образовались на весьма недоосвоенном фоне. Очень высокую толерантность к потерям американцы демонстрировали и во время 1-й мировой. При этом индифферентизм по отношению к собственным жертвам сочетался с весьма кровожадными наклонностями по отношению к инородцам – будь то индейцы или мексиканцы во время войны 1846-48гг.

Причины этого банальны. Во-первых, Штаты всегда демонстрировали гомерические темпы роста – в том числе роста демографического. Во-вторых, не стоит забывать, что мы имеем дело с протестантской страной. Напомню, что в отличие от традиционного христианства протестантизм возник на фоне (и по поводу) а) значительных темпов роста населения и «дешёвых» людских ресурсов б) быстрого интенсивного развития со всеми вытекающими отсюда последствиями.

В итоге для протестантов характерны шатания а) от политкорректности до геноцида и обратно б) от самой зверской воинственности до самого махрового пацифизма – и обратно. Живейшими примерами б) могут служить шведы и те же немцы.

Впрочем, вернёмся к «граду на холме». Итак, в последние сорок лет у американцев развивалась «гиперчувствительность», доходящая до Сомали. Это, в свою очередь, привело к развитию всеобщего оптимизма по этому поводу.  Проблема в том, что у США нет никаких фундаментальных предпосылок для «войнобоязни» и, тем более, «сомалийских» эффектов. Между тем, бытие рано или поздно определяет сознание – причём скорее рано, чем поздно. Эта максима представляется особенно справедливой на фоне «перпендикулярности» американских трендов. Так, падение толерантности к потерям странным образом сочеталось с гомерическим росту военных расходов. При том рост шел, невзирая на внешние сигналы – точнее, все они трактовались как повод к милитаризации. Весьма вероятно, что этот  процесс опирается не на ситуативные, а на вполне фундаментальные факторы. 

При этом «кровавый» маятник уже качнулся назад. Так, иракская кампания сама по себе отмечена низкой толерантностью американцев к потерям – однако в сравнении с 1990-ми она смотрится весьма недвусмысленным образом. Разумеется, Ирак не Сомали, а 9.11 – не гуманитарный кризис на Африканском Роге; тем не менее, тенденция очевидна.

Иными словами, «сомалийские» эффекты – это не на века. Это лишь побочный результат «раскачки» социума в ходе глубокой трансформации – например, «фазового перехода». Хуже того, для него сейчас самое время.

Иными словами, любители рассуждений о Новом Карфагене говорят больше, чем сами осознают. Карфаген тоже был переселенческим государством; его просто успели вовремя уничтожить – до того как Ганнибалы стали мейнстримом. Штатам повезло больше.

1. Подушевой ВВП в Китае был, как правило, несколько больше, чем в Индии. Однако этот результат достигался едва ли не удвоением рабочего времени и интенсивности труда.

Евгений Пожидаев