Несколько лет назад вышла хорошая книга Андрея Паршева «Почему Россия не Америка»1 . Если коротко, ее главная мысль такова: в России холодная зима. Более холодная, чем в любой другой стране мира, исключая Монголию. Мысль вроде бы элементарная. О том, что в январе в Красноярске, Москве и даже Волгограде нежарко, мы все, конечно, знаем. Но только на обыденном уровне. Публицисты об этом ничего не говорят (Андрей Петрович Паршев исключение). Телеведущие тоже. Молчит об этом большинство историков. Не обсуждают данный факт и экономисты. Хотя, казалось бы, кому как не им знать, что из-за зимних холодов любая производственная деятельность в России — очень дорогое удовольствие.

Заводскому корпусу нужен глубокий фундамент, толстые стены. Помещения необходимо отапливать. Водопровод, канализация, освещение, электроснабжение — все это в России требует более существенных затрат, чем в других странах. Прибавьте к этому транспортные расходы. Расстояния ведь у нас огромные! А в итоге овчинка не будет стоить выделки. Из-за высокой себестоимости наша продукция в открытой борьбе на любом (в том числе внутрироссийском) рынке будет проигрывать товарам из других (т.е. теплых) стран. Вот и получается, что в условиях русских морозов промышленность может существовать только в том, случае, если ей создадут тепличные условия. Прежде всего, защитят от иностранной конкуренции. А еще желательно регулировать транспортные тарифы и цены на энергоносители.

Кто же построит эту теплицу? Кто станет этим добрым садовником? На такой подвиг способно только государство. Потому что промышленность государству жизненно необходима. Ведь любая власть, если она хочет быть суверенной, должна иметь экономическую основу для своей независимости. Это понимали и генеральные секретари, и императоры, и цари.

Уже в XVII в., когда только-только появились частные мануфактуры и начал складываться всероссийский рынок, царь Алексей Михайлович начал защищать русских купцов от внешней конкуренции. Его Торговый устав (1653) обложил предпринимательскую деятельность иностранцев более высокой пошлиной, чем та, которая взималась с россиян. В 1667 по челобитью «Московского государства торговых людей», жаловавшихся на обиды от «приезжих иноземцев» издается «Новоторговый устав». Он дозволял иностранцам торговать не везде, не во всякое время и не всеми видами товаров.

Эту политику продолжил Петр, который помогал отечественной промышленности, как только мог. Петровский таможенный тариф 1724 года существенно ограничивал импорт. Зато русские фабриканты могли беспошлинно привозить из-за границы нужные им инструменты и материалы. Мало того, казна предоставляла заводчикам субсидии, помогала сырьем и рабочей силой, наконец, просто строила предприятия «под ключ», а затем передавала (не продавала, а именно передавала, причем бесплатно) частным лицам.

Преемники Петра действовали в том же духе. Если же какой-то правитель ослаблял покровительство предпринимателям и снижал пошлины на ввоз чужеземных товаров, то жизнь рано или поздно заставляла его изменить политику. Либо он оставлял по себе недобрую память у потомков. Например, как Анна Иоанновна, чей таможенный тариф 1731 года значительно смягчил условия импорта иностранных изделий. А вот Елизавета и Екатерина II поддерживали русскую промышленность. Изданные при этих императрицах таможенные тарифы 1757, 1766 и 1782 годов устанавливали высокие пошлины на иностранные товары, аналоги которых производились в России. А импорт некоторых из них (железо, полотно, кожи) вообще не разрешался.

Александр I пошел еще дальше. Изданное при нем «Положение о натуральной торговле на 1811 г. в портах Белого, Балтийского, Черного и Азовского морей и по всей западной сухопутной границе» (1810) запрещало ввоз в Россию всех (да, да, именно всех!) готовых промышленных изделий. Зато сырье разрешалось ввозить беспошлинно. Правда, в тарифе 1819 года Александр снял все эти ограничения и установил низкие таможенные пошлины. Однако уже в 1822 году Император должен был вернуться к политике протекционизма, которую продолжил и его брат, Николай I.

Оба брата, и Александр, и Николай, окружали промышленную деятельность необычайным почетом. За развитие и усовершенствование производства они награждали купцов орденами и медалями. Были введены престижные звания мануфактур- и коммерции советников. С 1829 года регулярно проводились всероссийские промышленно-художественные выставки. Там были представлены лучшие отечественные товары2 . Николай лично встречался с участниками этих мероприятий, стараясь учесть их мнение при разработке внутренней и внешней политики.

Небольшой пример. 1833 год, май. Император приглашает участников III промышленной выставки не куда-нибудь, а к себе, в Зимний дворец. Там накрыты столы на пятьсот персон. Царь не погнушался усадить рядом с собой одного из купцов. Это был мануфактур-советник, суконный фабрикант Иван Назарович Рыбников. В течение всего обеда Николай увлеченно обсуждал с ним нужды русской промышленности. Что характерно, Рыбников прежде всего завел речь о ввозных пошлинах. Царь и купец быстро сошлись на том, что их надо еще надбавить, отчего будет польза «для отечества и всех сословий в государстве»3 .

Действенной мерой ободрения отечественного производства, применявшейся всеми императорами — от Александра I до Николая II — были казенные заказы. Еще в 1811 г. Александр I предписал употреблять в присутственных местах только те сургуч и бумагу, которые сделаны в России4 . И в дальнейшем закупки любой продукции для государственных нужд прежде всего осуществлялись у русских предпринимателей.

Особой заботой в Императорской России была окружена тяжелая промышленность. Частные предприятия этой отрасли получали от государства щедрые ссуды. Если же владелец завода попадал впросак, казна не позволяла предприятию погибнуть и приобретала его. Так произошло, например, со знаменитым сталелитейным заводом инженера Обухова.

При зримой поддержке государства частные компании в эпоху Александра II покрыли европейскую Россию густой сетью железных дорог. Масштабы железнодорожного строительства были столь велики, что русская тяжелая промышленность не могла удовлетворить все его потребности. Поэтому в 1868 году были отменены пошлины на паровозы, подвижной состав, каменный уголь, снижены пошлины на чугун и железо. Но как только основные железные дороги вступили в строй, таможенное обложение стало вновь повышаться.

Александр III уже проводил политику ярко выраженного протекционизма. Он увеличивал ввозные пошлины в 1881, 1882, 1884, 1885, 1886 годах. В 1889 его министр финансов Вышнеградский провел реформу железнодорожных тарифов, которая привела к еще большему удорожанию импорта. Провоз груза от границ и портов в центр России теперь стоил значительно дороже, чем транспортировка товаров в обратном направлении. Венцом политики покровительства отечественной промышленности стал таможенный тариф 1891 года. Он устанавливал сверхвысокие пошлины на ввоз: от 33 до 100% от цены товара. А на некоторую продукцию и того больше.

Результат не заставил себя ждать. В 1890-е годы русская промышленность пережила мощнейший подъем. Благодаря неустанным заботам царя-батюшки это хилое чадо окрепло и возмужало. Но любого подросшего ребенка рано или поздно начинает тяготить родительская опека. То же произошло и с российским капиталом. Тем более что Александр III иногда гладил его и против шерстки. Чего стоило одно рабочее законодательство 1880-х годов!

Закон 1882 года ограничил использование детского и женского труда (такого выгодного для фабрикантов!). Закон 1886 года строго определил порядок выдачи заработной платы, взимания штрафов, найма и увольнения рабочих. Для надзора за выполнением этих постановлений государство учредило особую «фабричную инспекцию», что вызвало настоящий переполох среди капиталистов.

Самодержавие стремилось регулировать не только взаимоотношения между предпринимателями и работниками, но и другие важные сферы деятельности компаний. Например, приобретение ими недвижимости. Да и само учреждение любого акционерного общества согласно закону 1836 года требовало специального правительственного разрешения (путем утверждения устава)5 .

Особенно строго контролировалась добыча полезных ископаемых («горная промышленность»). Эта отрасль народного хозяйства находилась в ведении Горного департамента и регламентировалась Горным уставом.

Предприниматели считали указанный документ устаревшим, как и всю организацию горного дела. Символом косности в данной сфере (прежде всего на Урале) они считали сохранение системы горных округов (находившихся под бдительным контролем государства) и «посессионного» (условного) землевладения. Земли на посессионном праве нельзя было отчуждать от завода, к которому они были приписаны, что, конечно, серьезно ограничивало свободу владельца. Как жаловался в 1913 г. журнал «Промышленность и торговля», «Урал до сих пор запечатан для приложения промышленной энергии своим посессионным правом»6 .

Недовольство печатного рупора предпринимателей вызывало и то, что казна, будучи крупнейшим землевладельцем, обусловила разработку своих недр частными лицами очень жесткими требованиями к ним. «Обставив свои недра такими запрещениями, казна сама их почти не разведывает и весьма слабо разрабатывает», — сетовал журнал7 .

Впрочем, когда государство все-таки осваивало месторождения и занималось хозяйственной деятельностью, это тоже вызывало недовольство авторов «Промышленности и торговли», да и предпринимательской элиты в целом. Ее настроения выразил председатель Совета съездов представителей промышленности и торговли Н.С. Авдаков, однозначно высказавшийся за передачу казенного горного хозяйства в частные руки8 .

Вообще у горнопромышленников накопилось много претензий к экономической политике самодержавия. Но, конечно, больше всего их раздражал правительственный контроль над предпринимательской деятельностью по разработке подземных недр. В этой связи «Промышленность и торговля» писала: «Всякому, кто пытался проявить промышленную инициативу, известно, что каждое дело у нас окутано густой сетью разрешительной — или, вернее, запретительной — системы — системы, связанной с бесконечной волокитой, с хождениями по инстанциям, с междуведомственной круговой безответственностью, превращающих, в конце концов, промышленника в заискивающего ходатая»9 .

Поводы для обиды на государство имелись не только у горнопромышленников, но и у предпринимателей, принадлежавших к подвергавшимся дискриминации национально-религиозным меньшинствам. Речь прежде всего идет об иудеях10 . Черта оседлости ограничивала место их жительства западными губерниями. Правда, с 1860 года они могли записываться в купеческие гильдии во всех местностях России с получением там права на жительство. Однако с 1882 года им запрещалось владеть землей и другой недвижимостью в сельской местности (т.е. вне городов), безразлично — в черте оседлости или нет. А это сильно затрудняло их деловую активность. Причем эти ограничения касались и иностранцев иудейского вероисповедания. А с 1887 г. данное запрещение распространилось на всех иностранцев и все иностранные компании. Правда, только в пограничных областях (Царство Польское, Белоруссия, Волынь, Прибалтика, Бессарабия, Кавказ, Туркестан, Дальний Восток). Но именно туда зарубежные бизнесмены и стремились чаще всего. Так что иностранный капитал также имел основания желать смены режима в России. К недовольным можно причислить и купцов-старообрядцев, желавшим религиозной свободы для своих единоверцев11 .

Наконец, нужно учесть еще одно обстоятельство. В начале ХХ века в жизнь начало входить первое купеческое поколение, окончившее гимназии и высшие учебные заведения. А среди учащихся там господствовали оппозиционные настроения. Поэтому купеческий отпрыск, получив высшее образование, нередко усваивал нетипичное для своих отцов и дедов скептически-враждебное отношение к властям и сочувственное — к противникам самодержавия.

Приняв во внимание все вышеизложенное, мы уже не будем удивляться тому, что, несмотря на царскую заботу о промышленности, некоторые предприниматели в 1901–1905 гг. финансировали оппозиционные организации и поддерживали призывы к ограничению самодержавия.

Правда, бурный 1905 год все-таки отрезвил большинство деловых людей. Они оценили тот факт, что Самодержавие, борясь с революцией, сумело защитить их собственность и безопасность. Это обусловило лояльность большей части буржуазии по отношению к государству в 1905–1909 годах.

Однако эксцессы революции постепенно забывались, а плотный контроль властей в хозяйственной сфере все более раздражал. Перестала устраивать буржуазию и финансовая политика правительства.

Предприниматели желали уменьшения возросшего после Русско-японской войны и революции налогового бремени. Если честно, оно не было таким уж большим. Про налог с продаж или налог на добавленную стоимость тогда и слыхом не слыхивали. Даже подоходного налога и того не было. Но и небольшое возвышение налогов увеличивало себестоимость продукции, а в российских условиях это было чревато крахом. С другой стороны, деловое сообщество требовало увеличить государственные расходы на обновление необходимой для развития бизнеса инфраструктуры (порты, пути сообщения). Ведь для частника эти расходы были неподъемны. А в ответ министр финансов Коковцов говорил о необходимости жить по средствам и сохранять равновесие бюджета.

Но когда граф Коковцов в 1914 году лишился своего поста (а также премьерского кресла), облегчения российским капиталистам это не принесло. «Обновленный курс» следующего председателя Совета министров Горемыкина и министра финансов Барка выразился в еще большем усилении государственного вмешательства в экономику. Чашу терпения предпринимателей переполнило издание Правил 18 апреля 1914 года, ограничивавших права акционерных обществ на приобретение земли. 6 мая 1914 года газета «Утро России», принадлежавшая знаменитому московскому капиталисту-старообрядцу Рябушинскому, писала: «Мы у предела возможного. Дальше идет уже невозможное».

Впрочем, роптали на власть преимущественно представители горной и легкой промышленности. Капитаны тяжелой индустрии, как правило, проявляли лояльность к самодержавию, в том числе в последние годы его существования (время Первой мировой войны).

Не удивительно. Тяжелая промышленность всегда находилась в привилегированном положении, а в годы Мировой войны особенно. Естественно, в этот период предприятия тяжелой промышленности были загружены казенными заказами. Кроме того, они имели первоочередной доступ к энергоресурсам, а их работники получили броню от призыва на фронт.

Совсем другое дело горнопромышленники (прежде всего производители топлива). Над ними после начала Первой мировой войны постоянно висел дамоклов меч правительственных реквизиций и казенного распределения их продукции12 .

В незавидном положении в первый военный год оказалась и легкая промышленность. Из-за противодействия правительства предприниматели, работавшие на «гражданский рынок», не получали в достаточном объеме ни доступа к производственным ресурсам (топливо, сырье, которые шли на государственные военные нужды), ни к военным заказам. Кроме того, большие убытки промышленникам терпели из-за призыва своих рабочих в армию. Все это способствовало росту оппозиционных настроений среди капитанов легкой промышленности (преимущественно старообрядцев во главе с П.П. Рябушинским).

В конце мая 1915 г. газета Рябушинского «Утро России» выдвинула лозунг «мобилизации промышленности» (фактически — перевод всех предприятий в разряд оборонных). Это означало, что рабочие будут прикреплены к своим заводам (иными словами, избегнут отправки на фронт), а предприниматели получат военные заказы и благоприятные условия для их выполнения. По желанию лидеров легкой промышленности Москвы (и в частности П.П. Рябушинского) вопрос о «мобилизации» был поставлен ребром на IX съезде представителей промышленности и торговли (26–29 мая 1915 года) и поддержан его участниками.

Царское правительство пошло навстречу деловому сообществу. Инициатива Рябушинского о «мобилизации промышленности» воплотилась в виде создания «военно-промышленных комитетов». Это были неправительственные организации, находившиеся под контролем капиталистов. Они распределяли между частными предприятиями заказы военного ведомства.

Для Рябушинского и его единомышленников военно-промышленные комитеты были важны не только с точки зрения их экономической выгоды, но и как политический плацдарм для наступления на власть. Знаменитый капиталист-старообрядец мечтал объединить всех предпринимателей в союз для борьбы с самодержавием. Однако это ему не удалось.

Для королей тяжелой индустрии разрыв с государством был гибелен. Поэтому они не только не присоединились к врагам режима, но создали свою собственную организацию, лояльную власти. В феврале 1916 г. они созвали I съезд представителей металлообрабатывающей промышленности, председателем Совета которого был избран правый октябрист А.Д. Протопопов. Вскоре он был приближен к царской семье, а в сентябре 1916 назначен управляющим МВД.

Что касается горнопромышленников, то они в 1916 году заняли нейтральную позицию. Они не делали громких заявлений и демонстративно чурались политики.

Ну, а московские капитаны легкой промышленности в 1916 году стали формировать предпринимательское объединение оппозиционного характера. Во второй половине марта 1916 года фабриканты П.П. Рябушинский и А.И. Коновалов начали рассылку писем на имя крупных капиталистов из разных городов с приглашением присоединиться к учреждаемому ими «торгово-промышленному союзу»13 .

Оказалось, однако, что даже в Москве многие промышленники относятся к попыткам втянуть их в оппозиционную деятельность очень настороженно. Это показало предварительное совещание по организации торгово-промышленного союза, состоявшееся у купца С.Н. Третьякова. Большинство приглашенных предпринимателей на совещание просто не явилось. Пришедшие же, по данным полиции, «предпочитали слушать, избегая проявлять свое отношение к идее объединения», причем «было совершенно очевидно, что политические мотивы этого объединения не вызывают особого энтузиазма». Общее настроение, по мнению полицейского агента, выразил издатель И.Д. Сытин, который заявил: «Торгово-промышленный класс объединиться, сложиться в мощную всероссийскую организацию очень не прочь, но у него нет ни малейшего желания идти в этом отношении в поводу, на помочах у интеллигентов». При этом Сытин выразил опасение, что «выйдет объединение на свою же голову, объединение против своих же интересов». Говоря о взаимоотношениях оппозиционной интеллигенции и предпринимателей, он заявил: «У них — одни задачи, у нас другие»14 .

Итак, несмотря на все обиды, промышленники не желали ссориться с государством. Инстинкт самосохранения подсказывал им, что наличие сильного государства в их интересах. А ослабление государства выгодно их конкурентам.

А кто являлся конкурентом отечественных производителей? Конечно, производители иностранные. Они хотели свободно продавать свои товары в России. Они хотели получить беспрепятственный доступ к ее недрам. Государство Российское не должно было этому мешать. А для этого оно должно было стать слабым (как вариант — вообще исчезнуть).

Итак, тот, кто против сильного государства в России, тот против отечественной промышленности. Тот играет на руку иностранному бизнесу.

1 Паршев А.П. Почему Россия не Америка: книга для тех, кто остается здесь. М., 2003.

2 Подробнее см.: Киняпина Н.С. Промышленная политика русского самодержавия в годы кризиса феодальной системы // Вопросы истории. 1965. № 6.

3 Рыбников И.Н. Император Николай и московское купечество // Николай Первый и его время / Сост., вступ. статья и коммент. Б.Н. Тарасова. М., 2000. Т. 2. С. 107–108.

4 Шепелев Л.Е. Аппарат власти в России: Эпоха Александра I и Николая I. СПб., 2007. С. 222.

5 Шепелев Л.Е. Акционерные компании в России. Л., 1973. С. 36–55.

6 Промышленность и торговля. 1913. № 2. 15 января. С. 51.

7 Промышленность и торговля. 1909. № 2. 15 января. С. 93.

8 Промышленность и торговля. 1909. № 11. 1 июня. С. 644.

9 Промышленность и торговля. 1911. № 11. 1 июня. С. 484.

10 Если еврей из иудаизма переходил в другую конфессию, то он не подвергался дискриминации со стороны законодательства.

11 Религиозно-правовые ограничения со старообрядцев были сняты только указами Николая II от 17 апреля 1905 г. и 17 октября 1906 г.

12 Промышленность и торговля. 1915. № 10. 15 мая. С. 526.

13 Донесение начальника Московского охранного отделения директору Департамента полиции об организации кооперативного и рабочего союзов // Буржуазия накануне Февральской революции: Сборник документов. М., 1927. С. 97.

14 Донесение начальника Московского охранного отделения директору Департамента полиции о частных собраниях торговцев и промышленников // Буржуазия накануне Февральской революции... С. 99–100

Селезнев Федор Александрович — доктор исторических наук, профессор кафедры истории России и краеведения исторического факультета Нижегородского государственного университета имени Н.И. Лобачевского

оригинал статьи

http://fondiv.ru/articles/361/