Русскоязычная версия журнала Forbes еще в конце сентября опубликовала «черную» фантазию в стиле трэш с прогнозом развития событий в регионе и в мире после банкротства Греции, включающую в себя леденящие душу сцены массовых беспорядков и их жесткого подавления с участием военных; национализацию и скупку Китаем, Россией и даже Катаром (!) обанкротившихся глобальных банков и предприятий в энергетическом и сырьевом секторах за чисто символическую цену; посылку Америкой за рубеж воинских контингентов; стремительные рывки в динамике валютных курсов, цен на нефть и золото и т.д. Но даже этот «черный» сценарий не включил в себя развала еврозоны и прекращения существования единой европейской валюты.

Но уже 19 октября пробел был восполнен, причем весьма эффектным пиар-ходом: Великобритания объявила конкурс на «лучший сценарий смерти евро». Газета Financial Times сообщила, что директор британской розничной сети Next лорд Саймон Волфсон, являющийся крупным спонсором Консервативной партии, учредил премию за всестороннюю научную разработку сценария сравнительно безболезненных похорон евро. По мнению лондонского издания, премия в 250 тыс. фунтов стерлингов, вторая по размеру в экономической науке после Нобелевской, должна привлечь к проблеме самых авторитетных экономистов. О каких-либо претендентах или серьезных заявках на премию вроде бы пока еще не объявлялось. Но если вся эта история не просто розыгрыш или дурная шутка, то претенденты наверняка появятся.

Впрочем, если судить по развитию как политической, так и финансово-экономической ситуации, Европе сейчас уже не до шуток.

Может статься, что перед нашими глазами разворачивается гигантская по масштабам драма (а скорее — эпическая сага или трагедия) под названием «Полномасштабный кризис евро», который может выразиться в развале еврозоны.

Первый вопрос, возникающий в связи с этим: а возможно ли вообще это?

Еще совсем недавно такой сценарий мне казался абсолютно невероятным, о чем я не раз писал прежде на страницах «Однако» и раздавал множество комментариев, как мне казалось, трезвых, на фоне гипертрофированно алармистских, а потому совершенно неуместных гипотез.

Должен признать, сейчас ситуация изменилась.

Общий фон в мире стал вновь кризисным (как в 2008 году).

В результате включился негативный и разрушительный по своим возможным последствиям субъективный фактор, а именно он для финансовых рынков иногда является даже более важным, чем объективные обстоятельства.

Очевидный пример — итальянские долги. Как известно, сейчас государственный долг Италии составляет около 120% ВВП страны. Но ведь таким же он был и на момент образования еврозоны с участием Италии — те же 120%. Разве что-то изменилось?

Изменилось лишь субъективное отношение рынков к этой проблеме. Объективно же ситуация выглядит даже лучше, так как Италия заявила о принятии решительной программы снижения долгов и сокращения бюджетных дефицитов на ближайшие три года. Но с учетом субъективного фактора (отношение рынков), а точнее, по сумме всех факторов ситуация приближается к кризисной. Рейтинговые агентства стремительно понижают рейтинг Италии вместе с остальными проблемными странами (хотя они не делали этого ни 13 лет назад, в момент образования еврозоны, ни позже). Но вряд ли стоит видеть в этом только их злонамеренность. При общем изменении фоновых настроений (к проблеме суверенных задолженностей в целом) и оценок ситуации инвесторами и финансистами как близящейся к полномасштабному кризису они не могут игнорировать существующую проблему в Италии — их реакция была просто запрограммированной.

Другим важным фактором, качественно трансформирующим ситуацию в Европе, является, на мой взгляд, изменение общественного мнения в Германии.

В принципе немцы вообще изначально не относились к числу записных еврооптимистов, их вполне устраивала своя валюта. Но и дух евроскептицизма также не был для них характерным. Их позиция к валютному союзу и единой валюте характеризовалась отношением «поживем — увидим».

Некоторое недовольство немцы стали испытывать после того, как Германия превратилась в главного спонсора и источник финансовой помощи Греции и другим странам, уже оказавшимся в кризисе. Но до поры это недовольство в основном оставалось молчаливым.

Однако по мере экспоненциального роста объемов оказываемой помощи общественное мнение в Германии становилось все более нетерпимым. На это указывают и социологические опросы, по данным которых число желающих вернуться к марке стало приближаться к абсолютному большинству опрошенного населения, и решение германского Конституционного суда, который сквозь зубы одобрил действия правительства по оказанию финансовой помощи, но оставил за собой право запретить правительству совершать подобные действия в будущем.

Интересно, что в таких условиях сценарий изменения состава еврозоны может оказаться совсем иным. Не Греция (Португалия, Ирландия и пр.) — организованно или нет, по своей воле или под давлением, временно или насовсем — может покинуть зону евро, а уже немцы могут потребовать от своего правительства выйти из все более противоестественного валютного союза и вернуть им свою надежную марку. А без участия Германии долгую и счастливую жизнь единой валюты как-то трудно себе представить.

Но сейчас, конечно, все же более вероятным представляется выведение из состава зоны евро Греции. Технически, кстати, тут никаких серьезных препятствий нет. Нам ли, пережившим развал Советского Союза и всевозможные финансовые кризисы впоследствии, рассуждать о технических сложностях, а тем более «невозможности» такого сценария?! Что тут сложного — вернуть в обращение в Греции драхму вместо евро и провести ее обвальную девальвацию с целью обесценения долгов и возвращения конкурентоспособности?

Вопрос, что за этим последует, и приведет ли это к позитивным результатам в отношении единой европейской валюты?

Есть вероятность, что рынки истолкуют это в духе известной поговорки «баба с воза — кобыле легче». Но вовсе не факт, что если убрать самого тяжелобольного из палаты, то состояние здоровья остальных пациентов существенно улучшится и они быстрее пойдут на поправку. К тому же настроение рынков переменчиво, и после краткосрочного прилива оптимизма они могут найти новый объект для болезненной фиксации. А выбор внутри еврозоны у них предостаточный.

Поэтому даже если укрепление евро и подъем большинства рынков из-за роста аппетита к рисковым активам можно рассматривать как вероятное последствие ампутации больного органа, то, скорее всего, такой позитивный сценарий окажется краткосрочным. Во всяком случае объективных финансово-экономических проблем в мире не убавится, а долги остальных стран меньше от этого не станут. А следовательно, и общий кризисный фон сохранится, хотя само течение глобального кризиса может стать менее бурным и более затяжным.

В долгосрочном же плане гораздо более значимым станет сам факт создания прецедента выхода страны из европейского валютного союза. От этого означенный союз вряд ли станет крепче, что рано или поздно скажется на снижении общей уверенности рынков в устойчивости его будущего. Сейчас процедура выхода из еврозоны не предусмотрена никакими рамочными соглашениями и основополагающими документами. А прецедент с выходом Греции может открыть дорогу и остальным. В геополитическом и геоэкономическом отношении это несомненно ослабит Европу в конкуренции с другими мировыми центрами силы.

Осознание этого обстоятельства может, кстати, привести к тому, что даже и краткосрочного подъема на рынках не будет, а сразу последует паническая распродажа всех европейских активов и бегство инвесторов от евро.

Таким образом, в нынешних условиях и с учетом непредсказуемости многих последствий никакого однозначного прогноза развития ситуации и реакции на нее рынков быть не может.

Очевидно одно: то, что еще вчера казалось немыслимым, сегодня уже таким не кажется, а то, что сегодня можно помыслить, — завтра может стать реальностью.

Андрей Кобяков

http://www.odnako.org/magazine/material/show_14016/