До сих пор бытует в интеллигентской среде (от Блока, кажется, идущее) мнение, что «аграрные беспорядки» 1917 г. имели истоком праведную ненависть крестьян к бывшим господам и непередача им помещичьей земли (почему-де гадили в усадьбах… ах, там сто лет назад кого-то кое-где порой секли…; однако же освобожденные поселяне с равным усердием гадили и в церквях, и в музеях, где ничего такого не случалось). Дело не в том, что им не дали лишнюю землю, а в том, что дали возможность бунтовать, поскольку после февраля государство существовало лишь как бы «формально». Большевики, когда окончательно утвердились, отобрали вообще все, а вот возможности бунтовать не дали - и миллионы бывших бунтарей покорно сгинули в северных землях.

В основе тут не историческая память, которой и на два поколения обычно не хватает, а извечная зависть бедного к богатому (то самое чувство, которое побуждало крестьян палить хуторян столыпинской выделки), ненависть хама ко всему, что выше него, что как-то выделяется, к иному образу жизни, к иным привычкам и пристрастиям, будь то такой же крестьянин, только более успешный (в мотивации расстрелов встречалось такое: «за обучение сына в гимназии»). Характерно, что единственной категорией крестьянства, которая действительно массово и последовательно поддерживала большевиков, были т.н. иногородние казачьих областей, у которых земли было больше, чем у крестьян помещичьих губерний, но рядом были такие же хлеборобы-казаки, у которых ее было еще больше. И вот тут разлом прошел очень четко.

Земли, конечно, для крестьянина много не бывает; ему было бы бессмысленно показывать расчеты (делались такие до войны), что, лишившись заработка в эффективном крупном помещичьем хозяйстве, он потеряет больше, чем приобретет от небольшого увеличения его собственной земли. А увеличение и могло, кстати, быть только очень небольшим (если в 1894 г. на одну дворянскую десятину приходилось 2 крестьянских, то к моменту передела - 5,5; в любом случае всей пресловутой «дворянской земли», из-за которой будто бы все произошло, более 49 млн. десятин насчитать невозможно). Это значит, что (тем более, учитывая, что часть лучших хозяйств большевики взяли под прообраз совхозов) прибавка за счет нее не могла составить в среднем 15–16%. Крестьяне, как явствует из послереволюционных данных, столько и получили.

Если же учесть, что получили ее в пакете с комбедами и продразверсткой, то особого энтузиазма это вызывать было не должно (и не вызывало: вместо того, чтобы в массовом порядке радостно везти зерно на сборные пункты, продотряды вилами встречали); говорить о поддержке ими большевиков по меньшей мере странно, коль скоро абсолютное большинство крестьянских восстаний приходилось на большевиков. Крестьянин всегда будет против того, кто от него больше хочет. Все белые мемуаристы отмечали, что бывшие пленные (из коих к 20 г. на юге части состояли более, чем наполовину) - крестьяне центральных губерний, были были несравненно надежнее тех, кого пытались мобилизовать в Ставропольской губ. и вообще на территориях, где красные в 18-м были очень недолго и не успели себя проявить.

Известная версия о том, что середняк «пошел» в Красную армию весной 19 года, «когда белые стали возвращать землю помещикам» совершенно смехотворна. На большинстве территорий, где шла Гражданская война, помещиков вовсе не было; туда, где это было возможно, они вступили только осенью 19 года и пробыли там порядка месяца. Как именно там обстояло дело, крестьянство прочих губерний узнать не могло, потому что даже образованные слои находились в состоянии полной информационной блокады. Единственным средством информации были большевистские газеты, но они об этом кричали с первого дня, так что «перелому» случаться было не с чего.

Но «настроения» - это все в общем-то «лирика». Существенно на самом деле было только то, что вопрос «пойти - не пойти» для крестьянина просто не стоял: его мобилизовывали (известным образом: оцепляли район и т.д.). Красная армия состояла из таких на 85%. В этом же деле большевики были вообще вне конкуренции: и абсолютное большинство такого контингента находилось под их властью, и возможности в смысле численности позволяющих это успешно делать абсолютно надежных частей (бывших красногвардейцев и «интернационалистов») были несопоставимы.

Это, впрочем, дела давно минувших дней, чье бы то ни было мнение о которых мне достаточно безразлично. Но вот представления о существенности вообще для хода событий симпатий и настроений «широких народных масс», встречающиеся в нечуждой мне среде (порождающие то эйфорию, то уныние), я воспринимаю с некоторой досадой. Смотреть и учитывать надо не число «настроенных», а число тех, на кого можно вполне положиться. Последние могут не составлять и десятой части от первых, но всегда с ними управятся как надо. Вот если вдруг станет очевидным, что надежных слишком мало, ну тогда - кому грустить, кому радоваться…

Доктор исторических наук С.В. Волков 

http://salery.livejournal.com/74580.html

http://salery.livejournal.com/74580.html