Сама по себе история награждения фильмом главным призом на венецианском кинофестивале — хорошая иллюстрация по соотношению жизни и виртуальной реальности. Наиболее интересным моментом участия фильма в фестивале было то, что про него никто ничего не слышал. Наша страна узнала о существовании режиссера Звягинцева из теленовостей. Вместе с известием о его существовании пришло и известие о его мировом признании. Вот так.
Не было никакой возни в среде кинодеятелей и киночиновников. Никто не брал никаких интервью. Не было возможности оценить шансы на успех нашего фильма для всяких михалковых и швыдких. Страна не ждала, с замиранием сердца, прилепившись к экранам ящиков, результатов подсчетов голосов жюри (или что там у них), никакого «прямого репортажа с места событий».
А между тем создатели фильма действовали как-то не по-киношному просто. Просто сняли фильм. Просто послали его на несколько кинофестивалей. Просто им присудили первое место. Они просто приехали, получили приз, дали несколько интервью, уехали. Точка.
Ну и закрутилось. Фильм признан гениальным, его сравнивают с картинами Тарковского, закупают для показа во всех странах мира. При этом не ощущуается за всем этим каких-то теневых действий. Вряд ли, например, кому-то дали взятку за присуждение приза и почее...
Чуждость этого события той картине мира, которая присутствует в головах нашей убогой творческой интеллигенции, хорошо видна в статьях наших кинокритиков. Во-первых, их мало. Статей о замысле Михалкова снять «Утомленные солнцем 2» с фекально-батальными цитатами из будущего сценария было больше. То есть, большая часть кинокритиков просто не смогла осознать «Возвращение», как событие мира отчественного кино, отторгнув его. Другая часть написала бессмысленную чушь, например, этим отличился А. Васильев, пишущий для afisha.ru, статьи которого я обычно читаю с большим интересом. Наиболее вменяемыми нашими статьями о фильме были репортажи с фестиваля, с изложением скудного набора фактов о его создании и авторском коллективе. В статьях наших кинокритиков попадались кое-какие здравые мысли, но при последующих поисках в сети оказалось, что и они дословно содраны из зарубежных газет.
Вся эта история — наглядная демонстрация того, что жизнь сложнее, богаче и многообразнее, чем это представляется, глядя в телевизор.
«Возвращение». Миф о нашей судьбе
«Возвращение», как произведение киноискусства, безусловно сильный и талантливый фильм. Смотрится на одном дыхании, фильм ничем не отталкивает, а только притягивает. Точная актерская игра, прекрасная операторская работа, сильнейшая режиссура. Но это в фильме не главное. Просто хорошее, даже очень хорошее, кино не заставило бы европейский кинобомонд 15 минут стоя аплодировать этой картине. Деятели киноискусства Европы аплодировали смыслу картины, тому сообщению, для передачи которого авторам пришлось снять этот фильм, и который «Возвращение» донесло предельно внятно. Именно в передаче этого сообщения языком кино и состояло мастерство творческого коллектива.
Сюжет фильма в вульгарной его интерпретации пересказывать смысла нет. Я прочел около десятка подобных пересказов в статьях наших кинокритиков, и понял, насколько такие попытки ущербны. Ясно, что если бы сообщение этого фильма можно было сделать в виде текста, не понадобилось бы затевать такое сложное дело, как киносъемки. Тем не менее, критика есть критика — она никогда не бывает полностью адекватна произведению, но обогащает его культурную жизнь и позволяет обмениваться мнениями на более высоком уровне, чем схема «Круто / Отстой».
Прежде чем писать о самом фильме, думаю, будет полезным поделиться моим мнением об отношениях художника и воспринимающих его творчество масс. Думаю, что в появлении по-настоящему выдающихся произведений искусства художник играет роль медиума, посредника. Каким-то особым чутьем он улавливает незримые потоки идей, призраки коллективного бессознательного, и воплощает это в своем произведении. Этой модели может быть дано как рациональное, так и иррациональное объяснения.
Скажем, в рамках чисто статистической схемы, писатели, художники, режиссеры творят множество разнообразных произведений со случайным смыслом. Часть из этих произведений просто в силу теории вероятностей должна находить массовое признание. Чем шире признание, тем реже это происходит. Иррациональных объяснений тоже несложно набросать в любом нужном количестве. Наконец, можно ничего не объяснять, а просто утверждать, что это такая модель критического анализа, которая хорошо работает, следовательно она меня устраивает. Суть метода состоит в том, чтобы рассматривать художественное произведение само по себе в культурном контексте, не обращая внимания на то, что автор считает своими мотивами, тем, что он, как ему кажется, хотел выразить и т. п.
Итак, сразу бросается в глаза мифологичность, эпичность событий, разворачивающихся на экране. Это признали и зарубежные кинокритики. «Возвращение» — это повествование о некоем мифе, высокоуровневая аллегория, в которой трудно объяснимые и невыразимые понятия передаются через образы людей и их отношения. Надо сказать, что персонализация — универсальный инструмент. Культура античности персонализировала силы природы, описывая их, как черты внешности и характера человекообразных богов. Для человека античности миф о похищении Персефоны — это не сказка, а точное и понятное описание природного процесса — наступления зимы. Мнемоническое правило, чтобы не забыть и не перепутать. Люди персонализировали и будут персонализировать — так устроены человеческие языки. В образе людей перед нами предстают политические партии и исторические события, страны и компьютерные программы, социальные слои и человеческие пороки. «Возвращение» — это вовсе не семейная история. В ее героях зашифровано нечто большее, понятия, которые потребовали персонализации, чтобы стало возможным увидеть их взаимодействие.
«Возвращение» — это повествование о судьбе нашего народа. Это подтверждает даже название фильма, созвучное «Покаянию», обозначившему идеологический крах советской цивилизации. С чего начинается фильм? В провинциальном городе живут двое братьев и их мать. Живут бедно, но вроде бы все есть — дети хорошо одеты, для особых случаев у матери есть шелковое белье. Дом явно требует косметического ремонта, но большой, просторный и светлый. Эти образы передают состояние нашего народа перед Перестройкой. И вот, в эту семью возвращается отец. По всему своему виду — он чужак, иноземец. Он снабжен символами богатства — машиной, дорогой одеждой, деньгами. Старший брат — кучерявый брюнет — как будто схож с ним, но младший, светлый — типичнейший русак, если на кого и похож, то только на мать. Братья отца не помнят, его отцовство известно им лишь от матери. Этот чуждого вида отец — Запад. А возможно, и более общий образ иноземца.
Братья ждут от отца любви, участия в их жизни, каких-то действий по отношению к матери (России). Но Запад грубо и жестко увлекает их в какой-то чуждый братьям проект, длительный квест, цели которого они не понимают, а отец не объясняет им. Это что-то важное для него, но роль в этом братьев им не известна. Им ничего не объясняют, их то ли используют, то ли испытывают. Им пытаются навязать чужие для них ценности. Старший, темненький, склонен сотрудничать с отцом, принимая ту модель поведения, которую он навязывает. Но младший — упорен в отстаивании своей свободы. Очень четко он проводит черту — здесь, во внешнем, я тебе уступлю. Но души не продам.
Разделение образа русского народа на двух персонажей отражает, как я думаю, глубокое ценностное и идентификационное различие между собственно народом и интеллигенцией. Ее позицию передает старший брат — принятие действий Запада и помощь в них, принятие стороны Запада в конфликте с народом, без понимания цели Запада, без всяких условий, занятие подчиненного положения просто из-за необоснованной веры в его отцовство и его превосходства в силе и знаниях.
Братья терпят от отца множество несправедливостей, унижения, грубости — и не понимают, во имя чего. Наконец, младший брат — исконная, глубинная сущность русского народа — попадает в ситуацию, когда дальнейшее такое существование невозможно — слишком велико унижение и чувство беспомощности. В отчаянии, он готов покончить с собой, но тут происходит странная и страшная вещь — в попытке остановить сына гибнет отец.
Его гибель не причиняет братьям большого горя. Перед ними стоят чисто технические задачи — вернуться домой, к матери, с безлюдного острова, затерянного в огромном озере. И братья выполняют ее.
«Возвращение» представляется мне пророчеством, высказанным на языке кино. Почему бы и нет? Есть пророчества, есть язык кинематографа. Кто сказал, что пророчества обязательно должны быть записаны на бумаге? Чем плоха кинопленка? Как и во всяком пророчестве, речь идет в нем о серьезных вещах — о судьбах цивлизационных проектов.
В этой мысли утверждает и одно мистическое событие, связанное с фильмом. По первоначальному сценарию, старший брат погибает — тонет в озере на обратном пути. Однако, режиссер изменил это, и в финале фильма оба брата невредимы. Через год после съемок мальчик, сыгравший старшего брата погибает — тонет в том самом месте, где снимался фильм. Медиум обязан передавать пророчество точно, не внося отсебятины. Мы обязаны вдуматься в смысл сообщения этого фильма, ведь его важность подкреплена человеческой жертвой.
Что же говорит нам это пророчество? Оно дает нам надежду. Мы пока еще только на пути к тому острову, где нам надлежит обрести цивилизационную свободу, где Запад будет убит нашей любовью. Впреди у нас еще много жертв и лишений. Но мы вернемся.