«Смотрю на тех, кто уже отслужил 2 года. За 2 года я стану тут, наверное, тоже каким-нибудь психом, дебилом, или у меня будет с головой не в порядке, как у некоторых. Они могут избить ни за что. Поднять руку на человека для них не проблема. Ну, ничего, я все переживу. Пусть бьют, унижают даже свои, но я все выдержу и при этом останусь человеком. Я не сволочь, я не могу бить человека ни за что, просто так — взять и избить. Здесь, мама, можно стать сволочью или тварью, они здесь звери почти. Гордятся тем, что кого-то избили. Я все-таки боюсь стать здесь как все». Это одно из многих писем призывников, одно из многих свидетельств того, что происходит в российской армии, зафиксированных в докладе «Хьюман Райтс Вотч» «Неуставные отношения в российской армии. Анализ и пути решения», презентация которого прошла на этой неделе в Москве. В издевательствах, по мнению правозащитников, виноваты офицерский состав и руководство министерства обороны. В материале использованы выдержки из этого доклада
«Мы не для того год терпели, чтобы теперь кто-то из духов возникал»
Александр Д. был призван в армию в ноябре 2000 г. После «учебки» и принятия присяги он начал свою службу и сразу же столкнулся с «дедовщиной». «Один дембель своровал моющее средство, туалетную бумагу и все на нас это повесил, рассказывает Александр. — Нас завели в канцелярию на следующий день. Лейтенант взял биту и начал битой избивать. На ночь поставил, чтобы мы туалет вымыли. Я отказался, пошел спать. Меня ночью [деды] подозвали и сказали, чтобы шел мыть, я сказал, что не буду. И заставили всю ночь отжиматься. Отжимался, и избивали в то время».
Издевательства стали для Александра тем, что называют армейскими буднями. Даже в санчасти, куда он попал с высокой температурой, было не легче. «Со мной сразу же положили двух дембелей, — рассказал он правозащитникам. — Мне капельницу ставили один раз, все равно заставляли убираться, а ночью они пить начали, а меня заставляли прислуживать, тарелки уносить, супы разовые заваривать».
Однажды Александр получил письмо из дома: «Мать заболела очень сильно. Письмо пришло заказное, а все письма вскрывали сразу. Сержанты, офицеры. вскрывают, бывает, что кому-то деньги приходят, они себе все деньги забирают. Они прочитали и говорят: «У тебя маманя заболела, смотри, как бы она не сдохла!» Я просил, чтобы мне дали увольнительную, чтобы домой съездить к матери, она в больнице лежала. Мне не дали».
После двух месяцев службы Александр решил покончить жизнь самоубийством: «Ночью я хотел себе в вену воздух шприцем пустить, а шприц взял в перевязочной. Пацан с моего призыва встал в туалет, зашел на кухню воды попить и увидел, что у меня в руках шприц. Он взял у меня его, вырвал и сказал: «Ты дурак, что ли? Не делай этого, будешь ты еще из-за кого-то себя гробить. Лучше убеги».
Но побег не удался. «Меня сразу прихватили. Даже до железной дороги не успел добежать. [Наказание было не самым суровым] — просто попинали меня ночь и утром еще попинали — и все», — рассказывает Александр. Еще через полтора месяца он повторил попытку, которая на этот раз оказалась успешной. В Питере Александр связался комитетом «Солдатские матери Санкт-Петербурга». Через три недели его признали негодным к службе и комиссовали.
Представители «Солдатских матерей» и «Хьюман Райтс Вотч» встретились отдельно с каждым из четырех старослужащих, которых Александр назвал своими главными мучителями. Те не отрицали фактов избиений, однако убежденно говорили, что без этого невозможно поддерживать дисциплину в роте: «Когда мы первогодками были, никто нас не жалел, на дедов горбатились, и нас еще посильнее, чем этого Д., били. Ничего, не жаловались, не бегали, в конце концов нашли с дедами общий язык. Теперь наша очередь. Такой здесь порядок. Мы не для того целый год терпели, чтобы теперь кто-то из духов возникал. Пусть потерпят, их время тоже придет».
Стодневка Дмитрия Самсонова
Что такое «стодневка» (последние сто дней перед увольнением в запас очередного призыва) знают даже не служившие в армии. В этот период «молодые» превращаются в настоящих рабов дембелей, которые не устают придумывать для них самые изощренные задания. Например, они заставляют «духов» класть им под подушку сигареты, на которых должно быть написано, сколько осталось до приказа. Как писал матери один из первогодков, ему нужно было сделать надпись следующего содержания: «38 дней осталось деду Вове до дембеля. Всего хорошего, дух Рома».
Именно эти сто дней часто оказываются самым тяжелым периодом службы, пережить который удается не всем. 27 мая 2002 г. Дмитрий Самсонов написал родителям и бабушке, что 19 июня начинается «стодневка», и попросил прислать ему деньги и продукты: «Мамуля, что мне нужно на ближайшие 4 месяца: каждую неделю рублей по 40-50 переводом и маленькие бандероли с «Примой» и фильтровыми сигаретами. . Мама, не забудь, вышли сразу, сразу!»
Письмо запоздало, и родители получили его за день до начала «стодневки». Через несколько дней пришло второе письмо: «Сегодня начало 100-дневки, а от вас ничего нету! Ни от мамы, ни от бабушки. Я не знаю, что делать. Сейчас 2 часа дня. Через 8 часов отбой, я думаю, что сегодняшнюю ночь я не переживу. Вернее, переживу, но будет мне это стоить очень многого. Ведь я писал вам, умолял, на всякий случай написал и бабушке, чтобы быстрее было, но никто не откликнулся! Вы просто не понимаете, как это было важно для меня. На стодневку мне надо было 200 р., пачку «Явы Золотой» и по 4 сигареты в день. Это все! Я очень вас люблю и скучаю, но как мне прожить сейчас, я не знаю». В следующем письме от 13 июля 2002 г. написал, что лежит в госпитале со сломанной кистью: «Почему и как объяснять не стану. Слишком долго. Просто напишу, что начало стодневки я выдержал с успехом». А 24 июля 2002 г. родители Дмитрия Самсонова получили телеграмму о том, что их сын умер — он перерезал себе вены.
«Никто не любит отбой, потому что тогда самое страшное происходит»
Стодневка — лишь один из элементов неуставной армейской жизни. Грабежи, избиения, превращение «духов» в рабов — все это и есть армейские будни. Как отмечает социолог Константин Баранников, весь первый год посвящен служению старослужащим, которые, едва перейдя в высшую касту, превращаются в самых жестоких крепостников.
Правозащитники признают, что некоторое превосходство тех, кто прослужил большее время, способствует укреплению авторитета старших по званию и должности, что немаловажно в военной среде. Это относится и к тем случаям, когда новобранцам приходится выполнять определенный объем функций по услужению (чистка обуви, штопка формы или подача еды), не имеющих прямого отношения к службе. Однако в российской армии эта сервильность переходит предел, за которым начинается не просто унижение достоинства, а настоящие пытки. Так, молодым «не положены» личное время и сон, старослужащие могут распоряжаться этим временем по собственному смотрению. Днем «молодые» как низшая каста выполняют самую тяжелую работу, а вечером и после отбоя работают на «дедов»: заправляют койки, стирают, гладят и штопают им форму, рассказывают «сказки».
«У нас рота была на ремонте, и все спали в другом здании, — рассказывает Денис Иванов. — Я уже закончил несение службы и иду в канцелярию, смотрю, там мой напарник пьет чай. Я попросил тоже чаю, а потом другие, узнав о том, что есть заварка, — хотя это сержант дал ее. чтобы ему чай сделали, — тоже стали себе делать чай. И до того доделались, что заварка вся уже стала бледной, сахара не стало... На следующее утро рота пришла в это помещение. Меня и моего второго дневального позвали в канцелярию. Там сидел сержант, командир нашего отделения. Спросили у нас: «Чай пили?» — «Нет, не пили». Ну, тут пошла грубая сила. И опять допрос: «Чай пили?» — «Нет». Так продолжалось, пока мы не сознались... После шести часов все ушли, никого не было и меня [сержант] повел в туалет (наша рота стояла на построении в расположении роты), применили грубую силу, и когда меня оттуда вывели, то стояла рота и мой взвод отжимался. Меня вывели на середину и сказали: «Смотрите, рота, это крыса нашей роты». Тут мне совсем стало от этого плохо, я смотрел на своих ребят, которые отжимались, и мне показалось, что каждый был готов меня убить. Потом опять продолжалась грубая сила». Все закончилось только после того, как старший сержант заставил Дениса съесть «на сухую» целую буханку белого хлеба.
«Духу» не положено даже болеть. Не положены ему и личные вещи. Старослужащие отбирают их у солдат-первогодков, точно также, как и деньги. А если «дух» не может внести оброк, то его отправляют попрошайничать за воротами части. В некоторых случаях, по словам респондентов, деньги присваивали офицеры.
Мать одного призывника рассказывала, что по ночам «деды» отправляли сына и его сверстников в город за водкой и колбасой: «И чтобы без водки и колбасы, сынки, не приходили!» И вот эти бедные солдатики стоят в Североморске вот так вот, с протянутой рукой... Я лично сама видела, когда мы проезжали, просто стояли...он знает, что если он придет без водки и колбасы, а он без нее придет, т.к. кто там ему денег кинет ночью? Это значит, что он должен или сумки воровать у женщин, или квартиры грабить, или себя продавать... Придет без ничего — били».
Первый год солдаты не могут не только поспать, но и поесть — на еду им отводится минута-две, хотя часто продукты у них и вовсе отбирают.
Но самое тяжелое время — ночь после отбоя. «Никто не любит отбой, потому что тогда самое страшное происходит. Подъема ждешь, как праздника», — рассказывает один из призывников. Именно в ночное время начинаются настоящие пытки. Одна из самых популярных — «сушеный крокодил». «Молодого» заставляют висеть на дужках кровати по несколько минут, а в случае падения начинают избивать. Несколько человек рассказывали, как старослужащие зажигалкой палили щетину на лице у тех, кто не побрился вовремя.
В части Александра Суханова его «дед» и еще трое старослужащих напивались каждую ночь: «Когда сержант выпивал, Если ему было весело, он начинал над кем-то издеваться, над кем-то смеяться, кому тапок в кровать закинет, а они такие, что если ударишь, то можно и нос разбить. А мог и матрасом из кровати выкинуть. . Может избить, может скинуть, может прижечь, что пьяному придет в голову. Он знает, что ничего не скажут, даже если офицер спросит про фингал. [Со мной конкретно] напился и сигаретой прижигал спину. Это зафиксировано. Избил, намотав мокрое полотенце, чтобы синяков не оставалось. Бил по лицу, в живот. Это армейские такие законы, что если бьешь, то мокрым полотенцем. Я просто я боялся, что будет дальше».
Некоторые новобранцы рассказывали, что подверглись и сексуальному насилию. Так, старослужащие обвинили Игоря в том, что он «стучит» командиру роты. Он отверг это обвинение, и ему дали неделю на то, чтобы найти «стукача». Ночью старослужащие подняли роту и поставили Игоря перед строем с вопросом: «Ну что, нашел?» Когда тот ответил отрицательно, «деды» заявили, что он сам и есть «стукач», приказали ему раздеться и встать на колени. После этого одному из молодых солдат вручили презерватив и приказали изнасиловать Игоря, однако тот отказался. Тогда старослужащие вызвали из строя другого солдата и приказали ему засунуть член Игорю в рот. Второй солдат со смехом снял трусы, но теперь сопротивлялся уже сам Игорь. В итоге старослужащие избили его дужкой от кровати, обернутой полотенцами, и дали еще сутки на поиски «стукача», пригрозив в противном случае изнасилованием. На следующий день Игорь оставил часть.
А Алексей Андрющенко не успел бежать, не пережив ночь в госпитале, где лежал с воспалением легких. Старослужащие заставляли его имитировать половой акт с другим молодым солдатом. На следующий день Алексея нашли повесившимся. Впоследствии суд признал старослужащих виновными в издевательствах, повлекших тяжкие последствия, и назначил наказание в виде лишения свободы на срок от полутора до четырех лет.
Офицеры-офицеры
Правозащитники уверены, что ситуация в каждой отдельной части зависит от офицерского состава. Ряд их собеседников проходили службу как в частях с развитыми неуставными отношениями, так и в частях, где «дедовщина» практически отсутствовала. В один голос они говорили, что в первом случае офицеров целыми днями не было видно, и они предпочитали не вмешиваться в повседневную жизнь военнослужащих.
Строгие командиры, напротив, всячески давали понять, что не допустят неуставных отношений, не отделяют себя от солдатской среды, отслеживают малейшие проявления неуставных отношений и демонстрируют настрой на немедленное и энергичное реагирование по любому отдельному случаю.
«[Я попал] в 37115, это Краснодарский край, город Ейск, это школа младших специалистов, ну, младших сержантов, т.е. учебка, — рассказывает Алексей К. — Там, в принципе, все было вообще замечательно. Я там находился ровно полгода. Два месяца мы там прослужили, в коллектив вошли, уже мысли такие были, чтобы по контракту там остаться. Там коллектив такой хороший, никаких там притеснений не было: там устав голяковый — все очень строго. Попробуй, там, масла не дай или еще что-нибудь. Просто за этим следили. . Нас туда отправили 12 человек, в Тоцкое, это Оренбургская область. Места, скажем прямо, мало приятные. . Спустя три дня: легли все спать, все нормально, никто ничего никому не сказал. А часа в два ночи, когда ответственный ушел., [кавказцы] били, кто в кого попадет и чем попадет, не имело значения, главное: дайте, чтобы он больше не поднялся. А что мы могли сделать: нас мало, а командир дивизиона у нас тоже был кавказец, комбат тоже был кавказец, жаловаться было некому. Это все — система, это не сломишь».
В ракетных войсках в Сибири, где служил Василий Б., его избивали практически ежедневно. В итоге он оставил часть. Вскоре после этого к нему домой приехали капитан и прапорщик, которые уговорили Василия вернуться. В части, как он рассказывал, «командир прилетает разъяренный, с такими глазами, такой злой: «Иди сюда!» Я подошел, он мне как даст: «Ты зачем убегал?! Я их всех тут перевешаю! Ты не мог мне подойти и сказать?!» Он даже ничего этого не знал. Они [двое старослужащих] рассказывали, что полы мыли. Потом нас каждый день проверять стали».
По словам призывников, постоянное присутствие в казарме дежурного офицера в ночное время часто спасало их от издевательств. Хотя такое дежурство не является панацеей. В некоторых частях после отбоя в казарме оставался офицер или прапорщик, однако они предпочитали не вмешиваться, или же, прекратив непосредственный беспорядок, не принимали мер в отношении зачинщиков.
Эффективным средством могли бы стать и регулярные медицинские осмотры призывников. Тем более, что Устав внутренней службы предусматривает ежедневное медицинское наблюдение за личным составом. Наконец, правозащитники считают, что большинство офицеров игнорируют жалобы солдат, а то и вовсе называют их перед сослуживцами стукачами. Об этом свидетельствует история служившего в ВДВ Алексея, мать которого пожаловалась командиру части на издевательства над сыном. Командир части сообщил об этом непосредственному командиру Алексея, который перед всем строем назвал его стукачом. Чтобы спасти свою жизнь Алексей был вынужден бежать из части. Впрочем, и сами офицеры часто издеваются над солдатами. Так, в одной из жалоб в военную прокуратуру описывалось, как «майор Б. развлекался: поставит машину в лужу, заставляет под машиной ползать». Через несколько месяцев за подписью заместителя командующего внутренними войсками в Южном федеральном округе пришел ответ, в котором говорилось, что заявление военнослужащего проверено и что «незаконные проявления в отношении рядового . не подтвердились».
Разумеется, есть и обратные примеры судебной практики, одновременно говорящие о распространении рукоприкладства. Так, весной этого года Самарский гарнизонный военный суд приговорил к 3-м и 4-м годам лишения свободы двух офицеров Самарского гарнизона, которые пытали рядового током. Весь ужас ситуации в том, что, как говорилось в приговоре, они пытали его, чтобы выяснить «причины происхождения на его лице кровоподтеков».
По данным Главной военной прокуратуры в прошлом году за применение силы и рукоприкладства осуждено почти 200 офицеров. В прошлом году выросло «рукоприкладство» офицеров в отношении своих подчиненных.
Правда, правозащитники согласны и с независимыми экспертами, называющими младший офицерский состав «государственными крепостными» с низкой зарплатой и жуткими условиями проживания. На заседании правительства в марте 2004 г. министр обороны Сергей Иванов говорил о том, что 136 тыс. семей офицеров и прапорщиков не имеют собственного жилья, и еще 28 тыс. семей нуждаются в улучшении жилищных условий. Более половины таких семей живут в общежитиях. Впрочем, согласно докладу, командир каждого десятого взвода вообще не имеет офицерского звания.
Бутерброд с рвотой
Правозащитники признают, что дедовщина во многом схожа с классической системой инициации новичков — такие ритуалы существуют в самых различных замкнутых социальных институтах (школы, спортклубы и, естественно, вооруженные силы) и могут играть определенную позитивную роль в воспитании «чувства локтя».
Так, до запрета в 1997 г. в военно-морских силах США был широко распространен ритуал посвящения «Нептун», или «морской волк», когда опытные матросы отмечают первое пересечение экватора салагами. Последние особым образом одеваются, часто в лохмотья, поедают отбросы, выполняют нелепую и унизительную работу и проползают по грязной палубе.
А в канадских воздушно-десантных войсках новобранцы в первые полгода службы находились на положении изгоев. «Понимаете, когда приходишь в командос — ты не просто новичок, а хренов новичок, и так первые полгода, — описывает один «молодой». — Никто с тобой не разговаривает, у тебя нет друзей, просто делаешь что прикажут. Кто бы ни приказал — все делаешь. Кто хочет попасть в команду — они из кожи лезут, чтобы угодить». Так, в элитном Канадском полку ВДВ в 1992 г. (частично это было записано на видео) существовал весьма жесткий ритуал инициации. В частности, новички должны были есть хлеб, на который они перед этим блевали и мочились, отжиматься на листе картона с разложенными на нем фекалиями.
Действительно, исследования свидетельствуют о прямой зависимости между жестокостью инициации и сплоченностью группы, верностью и преданностью ее членов общим интересам. Но созданные таким образом связи могут быть настолько прочными, что это чревато подрывом боевой эффективности, поскольку солдаты порой ставят интересы своей группы выше интересов вооруженных сил в целом. Американские военные при запрещении целого ряда ритуалов прямо ссылались на то, что сопутствующая этому жестокость скорее подрывает дух боевого братства, чем способствует его укреплению.
В России же развитие армейских обрядов посвящения вылилось в совершенно новую форму — дедовщину, своеобразное военно-крепостное право. Сформировалась новая субкультура, которая репродуцирует себя: большинство солдат срочной службы подчиняются правилам «дедовщины» вполне добровольно, поскольку в отличие от уставной системы, неформальная иерархия предоставляет каждому возможность повышения своего статуса и вхождения и в элиту. Новичок рассчитывает на то, что через год он сам станет «дедом» и получит компенсацию за все свои страдания, в том числе право издеваться над молодыми.
Воспроизводству системы способствует низкий культурный уровень большинства призывников. Военное руководство само сетует на снижение уровня образования призывников и рост среди них числа судимых. В сентябре 2002 г. министр обороны Сергей Иванов прямо назвал прошлогодний призыв «жалкой кучкой страдающих от наркозависимости, психических расстройств и недоедания». Однако само руководство Минобороны похоже не собирается менять ситуацию.
Победные реляции
Дедовщина все сильнее поражает армию. Об этом свидетельствует статистика ГВП — одного из ведомств, которое по признанию многих правозащитников предпринимает активные усилия по борьбе с дедовщиной. Так, по словам главного военного прокурора Александра Савенкова, за первые восемь месяцев 2003 г., по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, количество преступлений, связанных с неуставными отношениями, возросло на 500 и составило почти 3 тысячи. О том, что преступность в армии продолжает расти, говорится и в письме Александра Савенкова министру обороны. В этом документе, который появился на одном из интернет-сайтов, говорится, что количество правонарушений за три месяца 2004 года выросло на 44% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. По официальным данным, за первые шесть месяцев 2004 г. неуставные отношения стали причиной смерти 25 военнослужащих срочной службы. Еще 109 солдат совершили самоубийство, что на 38% превышает данные за аналогичный период предыдущего года.
Однако при всех этих данных военное ведомство, похоже, не готово признаваться в неспособности бороться с этим явлением. В сообщении пресс-службы министерства, где ознакомились с материалами исследования «Хьюман Райтс Вотч», говорится, что в 2002, 2003 и 2004 годах 90% воинских коллективов в российской армии жили без так называемой «дедовщины» (неуставные отношения среди военнослужащих), в 80% частей вообще не было совершено ни одного преступления. С гордостью представители Минобороны отмечают, что уровень преступности в войсках уже на протяжении целого ряда лет в 2-2,5 раза ниже, чем в целом по стране. «Незначительный рост (менее, чем на 8%) числа зарегистрированных преступлений этой категории, — говорится и в официальном ответе ГВП, — связан именно с тем, что на фоне сокращения числа тяжких последствий этих преступлений, сократилась латентность неуставных проявлений».
Однако вряд ли в такую благостную статистику поверят отслужившие в армии. К тому же, некорректно сравнивать уровень преступности в стране и в армии. Ведь в армии он должен быть не в 2, а во много раз ниже. Наконец, уже давно снижение регистрируемой преступности воспринимается экспертами-криминологами как показатель роста латентной преступности. А при таком отношении командования к жалобам и самих солдат к дедовщине довольно сложно судить об истинном масштабе неуставного криминала.
Похоже, руководство Минобороны, вместо целенаправленной борьбы с дедовщиной, объявления ее одной из главных проблем армии, предпочитает создавать видимость такой борьбы. Примерно также в советские годы боролись с уличной преступностью.
А примером отношения г-на Иванова к дедовщине может служить его высказывание об организациях солдатских матерей: «Я не хочу сказать, что они расшатывают армию, но беглецы идут к ним — за сотни километров. Почему они бегут в конкретные организации с конкретными сайтами и конкретным финансированием?» («Московский комсомолец», 10 января 2003 г. ). То есть министра больше интересуют источники финансирования правозащитников, чем избиения и пытки солдат, из-за которых они и вынуждены бежать из армии. Так что можно сказать, что именно отношение министерства к этой проблеме и вынуждает призывников идти на нарушение закона.
«Что же до «дедовщины», корни ее глубокие, еще с советских времен. Кардинально вопрос можно решить, переведя армию на добровольную форму комплектования. Скажу прямо: это произойдет не скоро», — так ответил министр обороны Сергей Иванов на вопросы читателей «Комсомольской правды» («Комсомольская правда», 2 апреля 2003 г.) Ответ Иванова правозащитники называют квинтэссенцией подхода российского правительства к неуставным отношениям: признавая наличие проблемы как таковой, оно фактически принимает ее как данность.
В основу доклада «Хьюман Райтс Вотч» легли материалы исследований, проводившихся в ряде городов России. Полевые исследования проводились в 2002-2003 гг. в семи регионах России, в том числе в Москве, Санкт-Петербурге, Новокузнецке, Новосибирске, Челябинске и Волгограде. Нами было взято более ста интервью у солдат-срочников, их родителей, должностных лиц, адвокатов, специалистов из неправительственных организаций и тех, кто уже отслужил срочную службу. Собеседники правозащитников проходили службу в более 50 воинских частей, расположенных в более 25 из 89 субъектов Российской Федерации. Были также подробно изучены архивы нескольких организаций по защите прав военнослужащих. мм