12 августа 2010 года авторитетный американский демограф и политэконом Николас Эберстадт, специалист в первую очередь по Северной Корее, но также и по России, представил в вашингтонском Гудзоновском институте доклад «Российский демографический кризис мирного времени: размеры, причины, последствия» (Russia’s Peacetime Demographic Crisis: Dimensions, Causes, Implications, можно бесплатно скачать до 31 августа). Г-н Эберстадт — научный сотрудник вашингтонского Института за американское дело (American Enterprise Institute, AEI), влиятельного частного консервативного think tank’а (учреждения, занимающегося лоббированием идей); Гудзоновский институт — практически близнец AEI. Доклад подготовлен для ещё одного think tank’а, Национального бюро азиатских исследований (The National Bureau of Asian Research, NBR), по результатам трёхлетних изысканий Николаса Эберстадта и группы экспертов NBR.

Труд был готов ещё в мае, но дата его презентации создаёт удручающий контекст: Россия августа 2010-го даёт поводы называть себя failed state более, чем когда-либо. Взаимосвязь между системной коррупцией и отсутствием реакции системы на экстремальные условия проявляется настолько ярко, насколько ярок верховой пожар в хвойном лесу.

II

Эберстадт смотрит на российские демографические проблемы шире, чем многие аналитики, и уж точно шире, чем авторы «Концепции демографической политики РФ на период до 2025 года», которая экстраполирует нынешние всплеск рождаемости (более многочисленное поколение вступило в детородный возраст) и снижение смертности (умерли почти все, кто мог) на много лет вперёд и предусматривает, что население России скоро начнёт расти. Американский исследователь приводит данные, на счёт «раз» «перебивающие» выкладки из «Концепции»: граждан России в возрасте от 15 до 30 лет сейчас на 60% больше, чем детей от 0 до 15.

Эберстадт, как и многие отечественные исследователи, особо подчёркивает нетипичность современной российской демографической ситуации: рождаемость, свойственная развитой стране, в сочетании с продолжительностью жизни на уровне развивающихся стран. Сравнение потерь населения РФ с начала 1990-х (7 млн) с потерями собственно Российской Федерации в Великой Отечественной войне (13 млн) — прямо-таки отечественный (и почти полемический) приём. Эберстадт согласен с российскими коллегами и в объяснении причин падения рождаемости — связывая его с распространением качественной контрацепции и изменением ценностей (так называемым вторым демографическим переходом, повлиявшим на количество разводов, распространение гражданских браков и средний возраст вступления в брак). Эберстадт оценивает, покроет ли миграция убыль населения (нет, не покроет), и подробно анализирует причины высокой смертности россиян.

Если смертность от инфекционных заболеваний у нас в пределах нормы (для страны с таким уровнем доходов), то по смертности от травматизма, отравлений и сердечно-сосудистых болезней Россия впереди всех. (Здесь нужно сделать маленькое отступление: «тиреотоксическое сердце» как причина смерти попадает в «сердечную» категорию, но на самом деле смерть близкого автору этой компиляции человека была связана не столько с диагностической и профилактической немощью отечественной системы здравоохранения, сколько с нежеланием работодателей создать условия для лечения работников; у Эберстадта есть подтверждения этой точки зрения, но об этом ниже.) Исследователь предполагает, что курение и алкоголизм — причина высокой смертности от сердечно-сосудистых болезней, а алкоголизм — ещё и от отравлений и травматизма (в последнем случае Россия находится в статистическом окружении раздираемых этническими конфликтами африканских стран южнее Сахары).

Эберстадт подробно рассматривает проблему старения россиян, задаётся (на правах политэконома) загадкой низкой производительности труда при высоком уровне образования, почти сразу приводя ответ (но, что удивительно, не обозначая его). Американский исследователь прямо-таки дивится быстро растущей разнице в ожидаемой продолжительности жизни россиян с различным уровнем образования  при отсутствии сопоставимого различия в доходах. Уже в начале нынешнего века разница в ожидаемой продолжительности жизни составляла 10 лет для женщин (с высшим образованием и без него соответственно) и 13 — для мужчин (средняя ожидаемая продолжительность жизни в России — 61,8 и 74,1 года для мужчин и женщин соответственно). Забегая вперёд, скажем: выкладки Эберстадта позволяют предположить, что в обществе с низкой социальной синергией образование (осмелимся сказать, культура личности) претворяется не в высокую производительность труда, а в способность личности к выживанию (эмпирические доказательства любой читатель найдёт в повседневной жизни). Мы не совсем безосновательно упомянули культуру личности, так как сам Эберстадт говорит об определяемых образованием «различиях в стиле жизни» (lifestyle) россиян, влияющих на продолжительность этой жизни.

Говоря об исследовании Эберстадта, критически важно отметить следующее: все разделы доклада хорошо фундированы российскими источниками. Все, кроме одного, озаглавленного «Социальный капитал в России: установочная проблема национального масштаба», в которой автор уже не вторит отечественным исследователям. Единственный россиянин, на которого ссылается здесь Эберстадт, — эмигрант, социолог Владимир Шляпентох (Vladimir Shlapentokh) из Мичиганского университета (цитируются замечания В. Ш. о низком уровне доверия в российском обществе; кстати, почитайте блог доктора Шляпентоха). Так вот, «социальный капитал» находится преимущественно вне поля интересов большинства российских демографов, экономистов и социологов. В то же время, как убедительно показывает Эберстадт, причины российских демографических, а также тесно связанных с ними экономических и политических проблем легче всего понять, оперируя именно этой концепцией.

III

Понятие «социальный капитал» (очень близкое, если не идентичное, — «социальная синергия») употреблялось многочисленными исследователями, среди которых Пьер Бурдьё,Фрэнсис Фукуяма, Роберт Патнэм, Джеймс Коулмэн. Последний утверждает, что социальный капитал «существует в отношениях между личностями» и «делает возможным достижение целей, которых невозможно достигнуть при его отсутствии». Коулмэн выделяет три формы социального капитала: доверие в социальной среде, информационная пропускная способность социальной структуры, нормы/санкции. Фукуяма сводит социальный капитал к уровню доверия в обществе, а Патнэм — к участию людей в добровольных общественных ассоциациях. Общую основу под определения подвести довольно легко: Эберстадт пишет, что чем больше социальный капитал общества, тем оно дальше от атомизированного состояния. Патнэм также высказывает предположения о связи между индивидуальным счастьем и социальным капиталом общества (здесь можно вспомнить Эмманюэля Левинаса, утверждавшего, что счастье не есть атрибут личности — оно конституирует личность, через «причастность не бытию, но счастью»). Понятие социального капитала также использовали в своих работах четыре нобелевских лауреата по экономике.

Опираясь на эту мощную теоретическую базу, Эберстадт приводит, на наш взгляд, самые интересные данные в своём исследовании: по добровольному участию граждан в общественных организациях и ассоциациях (Россия — в нижней части списка из 70 стран); по ответу на лобовой вопрос «Стоит ли доверять людям?» (россияне скорее не склонны); по субъективному мировосприятию (несчастны более половины россиян; в целом несчастнее только украинцы, болгары и румыны ; россияне несчастнее даже тех, кто беднее их в восемь раз); по показателю happy life expectancy (введён Руут Фейнхофен из Роттердамского университета), производному от счастья и ожидаемой продолжительности жизни

Далее Эберстадт пытается связать нищету социального капитала современной России с «популярными» в нашей стране причинами смертности (социальные сети поддерживают больных, способствуют диагностике болезней, снижают стресс; мы лаконизируем: чем менее люди безразличны друг к другу, тем меньше они болеют, а также — чем счастливее человек, тем меньше у него причин пить горькую и особенно убивать спьяну), выдвигает гипотезу о связи низкого уровня социального капитала в России с перекосами политической системы («суверенной демократией» и «властной вертикалью») и останавливается в шаге от того, чтобы связать маленький социальный капитал с низкой рождаемостью. (Здравый смысл, однако, подсказывает нам, что счастливые люди скорее заведут ребёнка, чем несчастливые. Счастливые люди создадут более мощные, более разветвлённые социальные сети, чем несчастливые. А участие в разветвлённых социальных сетях дополнительно располагает к тому, чтобы заводить детей.)

Эберстадт не новатор и не срыватель покровов: он отдельно указывает, что только научных исследований, связывающих социальный капитал с продолжительностью жизни и уровнем здоровья, до 2000 года опубликовано 50, а в 2000–2009 годах — более 620. Итоговая часть доклада подчёркивает, что демографический кризис России, угрожающий перспективам экономического развития страны и её статусу военной сверхдержавы, имеет корни в пренебрежении российской элиты «человеческими ресурсами» (human resources, ещё один часто употребляемый в исследовании термин), из которого и проистекает низкий уровень социального капитала. Как отмечает Эберстадт, ни одной «сырьевой сверхдержавы» в мире пока нет; самые развитые страны — развивающие человеческие ресурсы и наращивающие социальный капитал.

IV

Рецепт Эберстадта для России — радикальная смена менталитета; рецепт (возможно, по причинам, о которых — ниже) дан мимоходом, потому что реальных возможностей для выхода «пьяной нации» из долгосрочного спада, «завязанного» на демографический, учёный не видит, хотя и повторяет в финале, что миру нужна сильная Россия, богатая человеческими ресурсами (слабеющая Россия будет более непредсказуемой и опасной).

Смена менталитета единым волевым усилием, как нам кажется, вряд ли возможна; тем более меня, Фернандо Линча де ла Куадро, потомка каталанских, баскских и ирландских (по матушке) республиканцев, пугает превращение симпатичных мне россиян в протестантов с лошадиными мордами наподобие уважаемого г-на Эберстадта (что, зарубите меня мачете, г-н подразумевает, снисходительно говоря о смене менталитета). Где саксонский (немецкий или английский) протестант, там картофельный голод, апартхейд, линчуют негров, бросают евреев и цыган в газовые печи и спускают на парашюте атомные бомбы на японцев. Dixi.

Кроме шуток, мне обидно, что российские команданте не только пренебрегают социальным капиталом, но и не знают, что это такое, в то время как даже правый американский аналитик, сотрудничающий с консервативным пандитом Уильямом Кристолом (сыгравшим ключевую роль в выдвижении Сары Пэйлин в кандидаты в вице-президенты от республиканской партии США в 2008 году), опубликовавший книгу о том, что проблема бедности в США переоценена (так как бедные, получая пособия и льготы, имеют доход выше того, который используется для расчёта размера пособий и льгот), 11 лет назад напророчивший скорый конец Северной Корее... даже американский консервативный (лишь четверть века назад их кумир Мэгги Тэтчер утверждала, что общества не существует) аналитик не только усвоил, что такое социальный капитал, но и активно оперирует этим понятием, а также множеством сопряжённых. Ах да, среди коллег Эберстадта по AEI — прекрасный во всех отношениях человек Ньют Лерой Гингрич (про которого «Монти Пайтоны» шутили: «Newts make good pets»).

V

В США доклад Эберстадта, скорее всего, станет очередным снарядом в культурной войне между правыми и левыми. Показательно, что при обсуждении его предыдущего материала о российской демографии о самой России быстро забыли. Экспертное сообщество интересовал вопрос, не случится ли подобный российскому демографический кризис в развитых странах, а также почему в так называемых welfare states Западной Европы уровень рождаемости ниже, чем в либертарианской Америке.

http://science.compulenta.ru/555538/