Трудовая теория стоимости сыграла в истории нашего отечества двоякую роль.
С одной стороны она вроде бы утверждала главенство труда, разделяемое русской культурой, но с другой стороны настаивала на неком объективном характере экономических отношений, независящих от мысли и воли людей, и будто бы определяемым объемом общественного продукта, являющимся следствием развития производительных сил.
Примат этой теории, насаждаемый политическими средствами в общественных науках, привел в “прогрессивных“ экономических кругах Советского Союза к убеждению, что в нашей стране партийное руководство пытается «волюнтаристскими» мерами заставить экономику развиваться по неестественному для нее пути, и что естественный путь развития должен быть такой как на Западе, где сходный с нашим и даже превосходящий его уровень производительных сил. Так в “перестроечной” статье 1987 года «Лукавая цифра» одного из советских экономистов Григория Ханина, получившего признание на Западе и действительно давшего достаточно объективные оценки развития советской экономики в советский период, тем не менее читаем вот такой вот идеологический пассаж:
«С товарно-денежными отношениями, с законом стоимости шутки плохи. Не тот экономист является товарником, кто признает деньги, платный кредит, самоокупаемость. Эти слова теперь все уважают. Товарник тот, кто настаивает на определении оптовой цены с учетом голоса покупателя, кто почитает закон стоимости в полном объеме, а не усеченным, преобразованным или еще как-то выхолощенным. Вряд ли вам доводилось слышать такое рассуждение: “Не тот нынче стал закон всемирного тяготения, ох не тот. В ньютоновские-то времена... Ну, бывало, и созорничает по молодости лет — яблоком или чем покрепче приласкает по голове, не без того. Но ведь планетами управлял! Теперь куда ему до прежнего —постарел, одряхлел”. Все понимают — шутка. Но закон стоимости тоже объективен, от нашей воли независим. К нему можно лишь подладиться, но отнюдь не преобразовать или свести на положение углового жильца. Опыт 60-х годов (имеется в виду опыт введения экономической самостоятельности предприятий и хозрасчета при, тем не менее, директивно устанавливаемых ценах – И.Н.) отменно продемонстрировал, чем опасны такие упражнения».
Таким вот образом собирались советские экономисты — товарники подлаживаться к “объективному” закону стоимости, который действует будто бы точно так же как и закон всемирного тяготения Ньютона и прочие законы природы. Так и не найдя никаких материальных оснований у стоимости конкретных товаров ни самостоятельно, ни с помощью западных коллег, они не нашли ничего проще, как просто с помощью рыночных заклинаний придать универсальный, объективный характер экономическим отношениям, сложившемся совсем в другом обществе и в другое время. Смогли бы они, например, объяснить — зачем следует продавать средства производства на свободном рынке по ценам, которые складываются “с учетом голоса покупателя, который почитает закон стоимости в полном объеме “, если этот самый покупатель имеет на “продаваемые” ему средства производства такие же точно права как и продавец, так как находятся они в совместной собственности, а не в частной?
Зачем требуется искусственно, вопреки здравому смыслу и опыту хозяйственной деятельности, наработанному десятилетиями, создавать условия при которых “покупатели” и “продавцы” общественных средств производства будут заботиться не о безусловном сохранении и развитии этих средств производства, доверенных им обществом в распоряжение, а будут конкурировать друг с другом за право поиметь частную материальную выгоду пусть и за счет проигрыша “конкурентов”, и подвергая при этом огромному риску эти самые средства производства, которые лично им никогда и не принадлежали? Зачем все это делать, когда точно известно, сколько и чего требуется предприятиям для обеспечения производственного цикла, что всегда опосредовалось не рыночной торговлей, а фондированным распределением по ценам безналичного денежного контура. Какой смысл имеет вообще конкуренция в случае общественной собственности на средства производства? Как ее физически можно организовать, не отдав предприятия в частную собственность их директоров или хотя бы трудовых коллективов, вопреки действующей конституции?
Конечно советские экономисты типа Ханина не были врагами народа и единственно считали, что правильное экономическое равновесие может устанавливаться при соблюдении “закона стоимости”, основанного на рыночной конкуренции и балансе спроса и предложения, когда все решает, не план, а покупатель. В своих статьях второй половины 90-ых годов Г. Ханин несмотря на личные антипатии к советскому способу производства, тем не менее изменил свою точку зрения и стал считать советские «командные» методы управления одним из двух возможных способов выхода из экономического (хотя далеко не только экономического!) тупика, в который мы все заехали. Вторым таким способом он считает экономическую помощь западных держав. В «действенности» второго способа мы имели возможность убедиться.
Те представления о стоимости, которые мы интуитивно имеем, хотим мы этого или нет, основаны на марксистских постулатах, которые мы заучили еще в советской школе. Трудовая теория стоимости сослужила плохую службу не только в советской экономической практике, но и в чисто бытовых отношениях между людьми. Как явствует из рассмотренного выше примера двухотраслевого производства, феномен стоимости является производной представлений людей о принципах действия экономики, используемых ими в непосредственной экономической практике.
В объективной действительности не существует таких вещей как цена, стоимость, стоимость рабочей силы. Существуют только предметы материальной культуры, создаваемые трудом людей. Существуют объективные пропорции – сколько и чего необходимо при данном уровне материальной культуры общества, чтобы произвести такой-то и такой-то товар. Приписывать при обмене товаров друг на друга им такое понятие, как стоимость, вовсе не значит, действительно подразумевать, что эта стоимость есть такая же объективная величина, как физические параметры, которыми можно описать свойства товаров (масса, цвет, форма, функциональная предназначение и т. п.).
Тем не менее, мы все подспудно считаем, что стоимость товара – есть объективная величина. И если из Америки к нам везут “ножки Буша”, и при этом закрываются десятки наших птицефабрик, то это объективно, потому что стоимость производства курятины в Америке объективно ниже, чем в России. Если за один и тот же труд в Америке платят 2000 долларов, а в СССР платили 150 рублей, в то время как “ официальный” курс доллара составлял 63 копейки, то это не может означать ничего другого кроме как то, что в нашем отечестве злые партократы сильно недоплачивают нам за наш труд. Если одинокая женщина с ребенком, работающая в библиотеке или детском садике получает от государства бесплатную квартиру, то это все оттого, что государство самовольно недоплатило справным работникам, чтобы обеспечить квартирами таких вот полунищих, нуждающихся за их счет, чтобы потом хвалится на каждом углу, что у нас нет бездомных, а в богатой Америке их полно. Т.е. если бы государство не нарушало объективный “закон стоимости”, то и у нас бы, очевидно, тоже было множество бездомных, безработных, нищих.
Однако при современном разделении труда объективно подсчитать, кто именно заработал меньше, а кто больше – совершенно невозможно. Вследствие конкуренции между капиталистическими предприятиями выигрываюшие ее могут, конечно, утверждать, что раз у них самая большая норма прибыли, то именно они и зарабатывают все или почти все деньги, а остальные — лодыри и дармоеды. Но на самом деле, единственная объективная вещь – натуральный продукт — создается во всех взаимосвязанных отраслях и предприятиях, и кто больше заработал “денег” (тоже один их феноменов, придуманных людьми), а кто меньше, решается не в процессе производительного труда (как утверждает трудовая теория стоимости), а в процессе экономических отношений, установившихся в данном конкретном обществе и поддерживаемых не только общественным мировоззрением, философией и моралью, но и государственной (общественной) идеологией, государственным правом и всеми государственными институтами.
Как следует из той модели, что развита в этой статье, при социалистических экономических отношениях не только цены товаров, складывающиеся в отраслях с теми же технологическими процессами, что и в капиталистической рыночной экономике, могут быть отличны от цен последней, но нет никакой необходимости устанавливать одну и ту же цену на товар, если он является одновременно и предметом потребления и средством производства. Да это следует и из практического опыта. Цены на товары первой необходимости в СССР были всегда относительно меньше цен товаров не первой необходимости. Автомобили и телевизоры были относительно дорогими, а продукты питания, бытовые услуги — дешевыми. Многие вещи вообще были бесплатными и распределялись чисто по-коммунистически – по потребности (жилье, медобслуживание, образование, льготы многим категориям граждан).
В заключение хотелось бы остановиться на концепции капиталистической эксплуатации, прямо вытекающей из теории прибавочной стоимости К. Маркса. Маркс, как ему казалось, вскрыл объективный характер такой эксплуатации, основанный на присвоении капиталистом части прибавочной стоимости, создаваемой трудом рабочих. Едва ли не из-за одного этого пункта, насыщенного антикапиталистическим пафосом, эта теория была принята на «ура» в России, разъедаемой со второй половины 19 века капиталистическими отношениями, столь претящими русскому православному мироощущению. С одной стороны теория эксплуатации наемного труда капиталистами несла в себе могучий антикапиталистический эмоциональный накал, но с другой стороны утверждала, что сущность такой эксплуатации объективна, т.е. не зависит от мысли и воли людей.
Но если теория трудовой стоимости окончательно оформленная К. Марксом в общем случае неверна, то тогда вроде бы получается, что никакой эксплуатации наемного труда при капитализме, как социального зла, и не имеется вовсе. Значит ли это, что при капитализме и вовсе не имеется социальных пороков? – Конечно же нет. Все эти пороки были налицо еще в 19 веке и никуда не исчезли и поныне.
Кроме того, капиталистический способ производства обернулся социальным и культурным злом поскольку, пытается подчинить и заставить жить на удобный ему лад и все другие страны, народы и культуры, тем самым стремясь уменьшить столь необходимое культурное разнообразие в мире, и создавая предпосылки для глобальных социально-экономических кризисов.