Как известно, теоретической основой, на которую опиралась официальная советская экономическая наука при описании советского планового хозяйства была развитая Адамом Смитом и Давидом Рикардо, и окончательно оформленная в 19 веке Карлом Марксом трудовая теория стоимости. Маркс превратил трудовую теорию стоимости в систему, на основе которой построил все здания своей политической экономии, в первую очередь теорию прибавочной стоимости, призванную объяснить «тайну капиталистической эксплуатации». Последнее обстоятельство, вне всякого сомнения, и обусловило ее распространение в России, а позже в СССР в качестве непререкаемого догмата, «единственно верного» и окончательного решения вопроса о ценности благ.

Несмотря на то, что на Западе появилась и другая теория, получившая название теории предельной полезности (ее основатели Карл Менегер, О. Бем-Баверк, и Ф. Визер – представители «австрийской школы» маржинализма), дающая иное объяснение происхождению феномена стоимости, тем не менее эта теория отвергалась официальной советской экономической наукой, как буржуазная, стремящаяся замаскировать капиталистическую эксплуатацию. Представители этой школы обращали прежде всего внимание не на процессы производства, а на процессы потребления материальных благ, давали объяснение стоимости (ценности) и цены благ и услуг с позиции экономической психологии потребителя полезных вещей. Теория предельной полезности была призвана заменить теорию трудовой теории стоимости. Теория прибавочной стоимости и маржинализм не только не встретились в позитивном поле научных теорий, но были противопоставлены друг другу. Согласно этой теории стоимость блага должна определяться не по издержкам производства, а по его предельной полезности; поэтому первичной при анализе является не сфера производства, а сфера обращения (то есть потребление блага, спрос на него).

Ликвидировать противоречие между влиянием на стоимость товаров сферы производства и сферы обращения товаров взялся Альфред Маршалл. А. Маршалл считал одинаково неправильным отдавать предпочтение в процессе формирования рыночной цены либо предложению, либо спросу. Согласно его теории рыночная цена – результат пересечения цены спроса, определяемой предельной полезностью, и цены предложения, определяемой предельными издержками. А. Маршалл ввел понятие экономического равновесия, но исследовал экономическую деятельность людей с позиций «чистой» экономической теории и идеальной модели хозяйствования, возможной благодаря «совершенной конкуренции». Им было введено понятие «паутины рыночных согласований» или знаменитого «креста Маршалла», представляющего собой модель согласования рыночной цены на графике пересечения кривых спроса и предложения. Углубляться в рассмотрение сути спроса и предложения А. Маршалл не стал, ограничившись описанием воздействия рыночной цены на экономическое положение покупателей и продавцов. Тем не менее его теория стала «неоклассической» экономической теорией, теорией для 20 века.

Если в классическом экономическом подходе деньги представляли собой нейтральный всеобщий эквивалент стоимости (вне зависимости от представлений, как эта стоимость образуется), то в более поздних подходах на природу денег и денежного обращения было обращено самое пристальное внимание. Крупнейший экономист 20-го века Дж. Кейнс обратил внимание на отсутствие прямой зависимости между теорией, призванной дать толкование основанию цен конкретных товаров, и теорией денег, описывающей закономерности формирования общего уровня цен. Первая оперирует таким понятием как стоимость. Вторая использует категории денежного спроса и предложения и рассматривает долгосрочную динамику цен. Главное в кейнсианской доктрине — стремление соединить факторы реальной экономики с денежным миром.

По мнению Дж. Кейнса, разрешение противоречия между двумя доктринами возможно в рамках взаимосвязи между теорией отдельной фирмы и теорией производства и занятости в целом. В общем, такой подход был большим шагом вперед, так как не переносил автоматически подход, применяемый в экономической практике и теории к описанию деятельности одной фирмы как открытой системы на всю экономику в целом, представляющую из себя уже замкнутую систему, где выход одной экономической подсистемы является входом другой и т п. Дж. Кейнс был очевидцем Великой экономической депрессии в западном мире, начавшейся в конце 20-ых годов и продолжавшейся многие годы (практически вплоть до Второй мировой войны), в течение которых не было заметно никаких признаков самовосстановления экономики. На основе этого опыта Дж. Кейнс внес свою концепцию о внутренней неустойчивости рыночной экономики.

Такую нестабильность он объяснял недостаточным спросом на ресурсы и деньги, вследствие неполной занятости населения и недостаточного применения факторов производства, что в свою очередь приводит к новым увольнениям и, соответственно, к еще большему уменьшению совокупного спроса, так как у безработных нет денег, чтобы его создавать. Кейнс увидел выход во вмешательстве государства для поддержания «совокупного» спроса общества. Доктрина Кейнса: дополнительный спрос со стороны правительства вернёт рабочие места, рабочие начнут больше покупать, что увеличит спрос на товары, что создаст новое производство, новые рабочие места и так далее. Деньги по Дж. Кейнсу, не просто определяют динамику цен, как в классической теории, а воздействуют на норму процента, и соответственно на инвестиции. Теория Кейнса стала широко использоваться на практике почти всеми правительствами развитых стран после Второй мировой войны.

Тем не менее, концепция Дж. Кейнса несла в себе не только плюсы, но и минусы. С одной стороны она показывала в явном виде, что рыночная экономика не является саморегулирующейся и во многом зависит от правильной бюджетной политики властей. С идеологической стороны это было неправильно, так как попахивало социализмом, против которого Запад вел «холодную войну». С другой стороны она приводила к накапливанию государственного долга, что в конце концов привело к тому, что в 1973 году американский доллар окончательно и официально утратил свою привязку к драгоценным металлам, и деньги как таковые и по сути и официально стали декретными. Сбылись предсказания Дж. Кейнса, что «…золотой стандарт является только варварским пережитком прошлого» (подобное ранее утверждал российский экономист С.Ф. Шарапов).

Параллельно с кейнсианским подходом развивался и так называемый монетаристский подход, начало которому было положено в работах Дж. Энджелла и К. Варбюртона. Монетарная доктрина возникла в качестве противоположности концепции Дж. Кейнса. Правда, основатели этой доктрины были далеки от провозглашения примата сферы обращения над сферой производства, каковой стал обычным в позднейших неолиберальных версиях монетаризма, например у М. Фридмена и Ф. Хайека, у которых учились наши российские «реформаторы». Главный упор в монетаристском подходе был сделан на предложении денег.

Согласно основному постулату концепции монетаризма, политика, обеспечивающая рост денежной массы в соответствии с возрастающими потребностями в деньгах, является главным условием достижения высокого уровня национального дохода и занятости. Монетарное правило состоит в том, что масса денег в обращении должна ежегодно увеличиваться темпами, равными потенциальному росту валового национального дохода (3% — 5%). При этом подавляется инфляция. Следовательно, целью денежно-кредитной политики становится регулирование темпов роста денежной массы. Стабильные цены на ресурсы, включая инвестиционные товары, стимулируют конкуренцию, способствуя увеличению предложения товаров. Таким образом, объектом воздействия по монетаристской концепции является предложение ресурсов, а не создание спроса на них, как в кейнсианской концепции. Некоторые последователи монетарной доктрины (Ф. Хайек) идут еще дальше и предлагают и само предложение денег передать от государства конкурирующим частным эмитентам, что якобы устранит полностью присущий рыночной экономике дефицит денег, подобно тому, как конкуренция в сфере производства товаров автоматически устраняет дефицит товаров, который имеет место быть в неконкурентной экономике («социалистических» экономиках). Это должно раз и навсегда прекратить циклические кризисы в капиталистической рыночной экономике, которые обуславливаются, по мысли монетаристов, недостатком денег в обращении.

Пик популярности монетаризма пришелся на начало 70-ых годов XX в. Дело в том, что проводившаяся во многих развитых странах в предшествующий период антикризисная политика, основанная на рекомендациях кейнсианской доктрины, стала к тому времени объектом активной критики. По мнению многих аналитиков, именно попытки правительств выравнивать колебания конъюнктуры путем увеличения или, наоборот, снижения дефицитности бюджета были способны лишь увеличить амплитуду циклических колебаний. В этих условиях центральные банки ряда стран проявили интерес к предложениям монетаристов о проведении политики таргетирования роста денежных показателей, т.е. поддержания установленных темпов увеличения денежного предложения, соответствующих среднециклическим темпам роста ВВП. В 1979 году к проведению политики таргетирования приступили денежные власти США. Эта политика получила в литературе название «монетаристского эксперимента». В ходе ее осуществления резко возросла изменчивость процентных ставок, исчезла стабильность скорости денежного обращения. Тем не менее, в начальный период не удалось избежать инфляции. Не достигли успеха попытки обеспечить стабильность темпов роста денежной массы. И самое главное – проявилось снижение уровня производства.

Данная политика была отвергнута, в частности, властями США в 1982 году. Аналогичный провал попытки прямого таргетирования денежной массы произошел и в Великобритании. Признанный монетаристский авторитет А. Мелтзер признал, в частности, что плата за преодоление инфляции оказалась намного выше, чем это можно было ожидать. Платой стала рецессия в экономике Великобритании и США в 1980-1981 годах. Под влиянием событий этого периода А. Мелтзер высказался за пересмотр одного из основополагающих положений монетаризма – тезиса об отсутствии влияния монетарной политики на реальный выпуск. Таким образом, провал таргетирования сам по себе указывал на взаимосвязь динамики денежной массы с реальными показателями и отрицал нейтральность денег. В классической же экономической теории деньги нейтральны и не влияют на реальные производственные показатели.

Однако, новые подходы, наметившиеся в монетаризме, не были восприняты самим ультралиберальным идеологом монетаризма М. Фридменом. Он объяснил существенные колебания темпов роста денежной массы в 1979-1982 годах исключительно неудачной политикой Федеральной Резервной Системы, оказавшейся не в состоянии обеспечить стабильность денежных агрегатов. Излишне напоминать, что именно ультралиберальный (даже не взвешенный!) монетаристский подход был взят на вооружение властями России после развала СССР и государственного переворота 1991-1993 гг. Волюнтаристские манипуляции денежных властей России с денежным предложением внутри РФ произвели невиданный в мирное время погром в экономике одной отдельно взятой страны в 90-ые годы, хотя подобные манипуляции были лишь следствием куда более глобальной стратегии изменения всего жизнеустройства на 1/6 части земного шара.

Российские власти поставили своей целью создать прямую зависимость объемов внутреннего производства от объемов экспорта, и даже не стесняются открыто в этом признаваться, крича на каждом углу, что наше производство должно стать конкурентоспособным. Зачем внутренним производствам, призванным обеспечить потребности жителей внутри страны, быть конкурентоспособными с внешними иностранными производствами – на этот вопрос не только не отвечают, но даже и не позволяют задавать его. Единственная причина, очевидно, в том, что если наши производства все как одно не будут «конкурентоспособны» с иностранными, то тогда в стране попросту прекратится предложение денег в необходимом количестве (так как иностранную валюту нельзя же обменивать на неконкурентоспособные товары).

А собственные деньги, не под валютные резервы, а под рост ВВП страна не печатает уже много лет. Пока же предложение денег в «необходимом количестве» (после бартерного кризиса неплатежей) обеспечивается обычным для колоний путем: обменом значительной части Валового Внутреннего Продукта на иностранные деньги (бумажки или цифры в американском компьютере) , которые для этой цели услужливо и с минимальными затратами (4 цента за 100-долларовую купюру) печатаются Федеральной Резервной Системой США. В результате на эти цели ежегодно утекают из страны товары на десятки миллиардов долларов, и это при том, что ежегодные инвестиции в экономику РФ составляют четверть от советского уровня (28% за 2002 год по данным Госкомстата, а до этого еще меньше).

Почему внутреннее производство, потребление и накопление в России должно зависеть от размера ее валютного запаса? Почему внутренние предприятия, заведомо находящиеся на более низком технологическом уровне, должны на равных конкурировать на внутреннем же рынке с иностранными производителями, что железно обеспечивается внутренней конвертируемостью рубля? Почему в основу новой российской денежной системы наши власти положили столь безумный принцип – спросите об этом их хозяев из США. Пока, что следует отметить, что Российским властям действительно удалось несколько снизить инфляцию (до 12-14% в год) и улучшить финансовые показатели, но слишком дорогой ценой – ценой безвозмездного вывоза за границу значительной части своего внутреннего продукта, и это в условиях, когда в стране на протяжении 12 лет инвестиции составляют четверть от советского уровня, и индекс товарного производства составляет половину от прежнего, в то время как средний уровень оборудования в промышленности достиг 21 года (в 2003 году).

Таким образом, Запад в 20 веке попытался в экономической практике применить две теоретические концепции , чтобы ликвидировать два своих главных экономических и социальных зла : безработицу и инфляцию. Однако попытки устранить безработицу с помощью кейнсианства, равным счетом, как и попытки устранить инфляцию с помощью монетаризма закономерно завершились в целом провалом. Имманентные свойства западной экономической системы оказались неликвидируемыми никакими сознательными усилиями экономических и политических властей. Эти усилия в лучшем случае приводили лишь к некоторому ограничению указанных выше недостатков капитализма, но всегда слишком дорогой ценой. Уменьшение безработицы вызывало рост инфляции и государственного долга, а затем и спад деловой активности в коммерческом секторе экономики, а уменьшение инфляции вызывало рост безработицы и последующий спад активности в реальном производстве. Правда у властей западных стран хватило ума не пытаться ликвидировать капиталистический способ производства в целом, чтобы устранить присущие ему недостатки вместе с самим этим способом производства.

С победой в «холодной войне» Запад приступил к обычному для него способу стабилизации своей экономики за счет внешней экспансии на расчистившееся от социалистической плановой экономики пространство. Эмиссионная политика стала опираться на надежное обеспечение вновь эмитируемых денег «туземными», в основном, сырьевыми товарами, в то время как обычное для капиталистической экономики перепроизводство стало сбрасываться в эти же страны, власти которых услужливо остановили в них чуть не половину производственных мощностей. Избыточная денежная масса стала оседать в резервных валютных фондах этих стран, находящихся под контролем американских же банков. – В общем, западным капиталистам не привыкать решать свои проблемы за счет других стран и народов.

Такую историческую экскурсию в основные концепции западной экономической мысли и западной экономической практики я сделал специально, чтобы показать, как с развитием капиталистических производственных отношений, — от еще полуфеодальных до современных, — экономическая мысль Запада впитывала в себя практический опыт экономической деятельности и пыталась дать теоретическое обоснование этому опыту. Трудовая теория стоимости проявилась в западной экономической мысли в момент еще не полной ликвидации феодальных порядков, когда капиталистические производственные отношения еще не захватили полностью западные народы, а были лишь вкраплениями в обществах по сути еще некапиталистических. Значительная часть населения этих стран при взаимном обмене товарами и услугами действительно мыслила категориями обмена труда на труд, а деньги еще не стали единственным и полновластным посредником при таком обмене. Деньги тогда во многом воспринимались не как самодавлеющее начало, а действительно просто как универсальный эквивалент – один из множества возможных для такой функции товаров. Представить себе, что для функции всеобщего эквивалента стоимости может подойти «товар» вообще не имеющей никакой внутренней стоимости для людей той эпохи было чрезвычайно трудно, почти невозможно.

Маркс, окончательно оформивший трудовую теорию стоимости, был последовательным сторонником металлического денежного обращения. Что примечательно, в СССР – стране, впервые в мире внедрившей в общую экономическую практику декретные деньги, чья стоимость не обеспечивалась вообще никакими драгоценными металлами — почитали экономическую теорию Карла Маркса, как единственно верную. Вот общеизвестная формулировка марксистского определения стоимости:

Стоимость – это воплощённый в товаре и овеществленный в нём общественный труд товаропроизводителей. Величина стоимости товара определяется количеством труда, общественно необходимого для его производства, и измеряется рабочим временем и определяет те пропорции, в которых один товар обменивается на другой.

Теория денег К. Маркса опиралась на его трудовую теорию стоимости. Деньги, согласно его концепции, появляются в результате развития форм обмена. Из двух обмениваемых товаров один играет активную роль и представляет собой относительную форму стоимости (ценности). Второй товар противостоит первому в качестве эквивалента и представляет собой эквивалентную форму стоимости. Стихийно сложившаяся практика выделения товара, который может играть роль эквивалента для обмена на большое количество разнообразных других товаров сильно упростила и облегчила обмен и привела в конце концов к тому, что эквивалентная форма стоимости закрепилась за одним товаром – драгоценными металлами (золотом и серебром). Так появилась денежная форма стоимости, т.е. собственно деньги. По К. Марксу:

1) деньги есть товар, стихийно выделившийся из мира товаров на роль всеобщего эквивалента;

2)полноценными деньгами являются золото и серебро, как товар имеющий внутреннюю стоимость, равную затратам общественного труда, необходимого на его добычу;

3) бумажные деньги есть заменители полноценных денег, введенные для удобства обращения и уменьшения его издержек, так как избавляют от необходимости держать в непосредственном обращении сами драгоценные металлы;

4) снижение стоимости денег (обусловленное снижением затрат необходимого общественного труда на их производство) приводит к росту товарных цен, а увеличение – к понижению.

Из последнего тезиса следует, что, по К. Марксу, рост цен в Европе после открытия Америки объясняется более производительным трудом на новых месторождениях, а не простым увеличением благородных металлов в обращении. Но такой ход рассуждений содержал противоречие. Вот как писал сам К. Маркс: «Мы знаем, однако, что при неизменной стоимости товаров цены их изменяются с изменением стоимости самого золота (денежного материала): пропорционально повышаются, если последняя падает, и, наоборот, падают, если последняя повышается» («Капитал», т.1). Это утверждение укладывается в теорию стоимости К. Маркса. Однако далее он пишет: «Вместе с таким повышением или понижением суммы цен товаров должна в той же пропорции увеличится или уменьшится масса обращающихся денег». Странное утверждение. Денежная масса уже изменилась. Ведь при росте производительности труда возросло количество золота в обращении. Ибо рост производительности труда означает увеличение количества продукта труда.

На самом деле большое количество золота, хлынувшее в Европу в 16 веке, было просто награблено или украдено у великих американских цивилизаций. И для европейской экономики того времени было без разницы, откуда и каким путем в нее были впрыснуты огромные массы золота. Главным было только его наличие. Как все сторонники металлизма К Маркс считал, что только наличие золота в обращении может обеспечить соизмеримость товаров. В 19 веке сторонники металлизма и бумажных денег еще вели бурные споры между собой, но дальнейшее развитие экономических процессов опровергло концепцию металлизма и показало, что в качестве денег вполне могут использоваться декретные деньги, не имеющие внутренней стоимости. Представление о стоимости, как конечном основании конкретного товара и национального богатства, отнюдь не противоречит представлению о декретных деньгах, как универсальном измерителе, не имеющем собственной стоимости. Этот измеритель применим, поскольку из практического опыта известны соотношения стоимостей товаров, т.е. пропорции обмена.

Конечно, опровержение представлений о природе денег К. Маркса, основанных на представлениях трудовой теории стоимости, само по себе еще не опровергает саму трудовую теорию стоимости. Поэтому здесь мы сначала рассмотрим возражения против трудовой теории стоимости, как таковой, которые были сформированы западной экономической мыслью до настоящего времени, а затем перейдем к рассмотрению нестыковки этой теории с советской экономической практикой.

Итак, основные контраргументы против теории трудовой стоимости, выдвинутые западными учеными-экономистами следующие.

Во-первых, если труд единственный источник стоимости материальных благ, то каков механизм сведения сложного, высококвалифицированного труда к простому? Почему калькулятор стоит столько же, сколько двадцать килограммов картошки? Ведь измерение различных видов труда игнорирует их качественное различие. К. Маркс и его последователи в этом вопросе так и не нашли никакого удовлетворительного механизма редукции сложного труда к простому. Измерение труда рабочим временем для качественно разных видов труда очевидно не годится. Маркс просто утверждал, что раз на рынке один сложный товар обменивается, скажем, на десять простых, то это и служит достаточным основанием утверждать, что в одном сложном товаре овеществлен труд, вложенный в десять простых. – И никаких иных оснований до сих пор никем не предоставлено.

Во-вторых отрасли с меньшим переменным капиталом (т.е. с меньшим числом рабочих) не дают меньше прибыли. Поэтому капиталы не переливаются в отрасли, где больше число занятых.

В-третьих, средняя норма прибыли, как показывают исследования, в современной экономике не падает, т.е. тенденция к снижению ее средней нормы отсутствует. Между тем, как следует из теории трудовой стоимости Маркса, увеличение механизации и автоматизации, а, следовательно, и капитализации производства, являющееся неизбежным следствием технического развития экономики, ведет ко все меньшей доле человеческого труда в производстве и это вроде бы должно снижать прибавочную стоимость, так как она создается именно человеческим трудом, согласно основному постулату теории трудовой стоимости.

В-четвертых возникает множество парадоксов при традиционном подходе к объяснению процесса образования стоимости в условиях «безлюдных», роботизированных производств, где руки человеческие ни к чему не прикасаются.

В-пятых, рост производительности труда и, следовательно, уменьшение стоимости, не приводят к снижению цен, хотя овеществленный в товаре человеческий труд в единицу одного и того же изделия вкладывается несомненно в меньшем количестве с ростом производительности труда.

В-шестых , так и не удалось серьезно аргументировать тезис К. Маркса о том, что общая сумма цен равна общей сумме стоимостей (Маркс утверждал, что в процессе рыночного обмена цены на товары колеблются около их стоимостей – цены на одни товары несколько превышают из-за конъюнктурных колебаний спроса стоимости, а цены других товаров, наоборот, оказываются ниже соответствующих стоимостей). Проблема измерения стоимости осталась неразрешенной. Возникает вполне правомерный вопрос – действительно ли товары обмениваются в соответствии с тем общественно-необходимым рабочим временем, которое затрачено на их производство?

Несмотря на все эти возражения против трудовой теории стоимости, западная экономическая мысль согласна с этой теорией в главном – процесс установления цен в экономике является объективным процессом, и стоимость, которая, хотя и может меняться, но меняется в соответствии с объективными экономическими законами, которые действуют независимо от мысли и воли людей в человеческих обществах, т.е. действуют в точности как законы природы. Таким образом, экономика любого общества якобы должна подчиняться одним и тем же объективным законам, а всякие попытки не следовать этим законам неминуемо обречены на неудачу.

Что примечательно, западные теоретики-экономисты так до сих пор и не нашли никаких материальных оснований у стоимости конкретных товаров, они так до сих пор и не могут объяснить почему один сюртук обменивается на четыре бушеля пшеницы, но тем не менее твердо уверены в том, что стоимость объективна и может быть выявлена только и исключительно в результате свободного рыночного обмена. Моей задачей здесь является показать, что стоимость конкретных товаров не опирается целиком и полностью на процессы трудовой деятельности людей, как считал К. Маркс, а зависит от того, как произведенный продукт делится между людьми в обществе. При этом никаких объективных общественных законов, верных для всех народов и культур, по которым этот продукт мог бы распределяться между людьми, не существует, и в этом проявляется коренное отличие также и от другой, развитой на Западе теории стоимости – теории предельной полезности, разработанной австрийской экономической школой, которая уделяла основное внимание процессам распределения произведенного продукта, но при этом провозглашала их объективный характер.

Равно я не считаю справедливым утверждение и современной рыночной теории, утверждающей, что объективные цены товаров (стоимости) могут формироваться только на основе закономерностей спроса и предложения, положенных в основу теории потребительского спроса и рыночного баланса спроса и предложения. Это последнее утверждение я делаю еще и потому, что считаю очевидным, что спрос в западной экономике всегда предстает в виде платежеспособного спроса, а не в виде какого-то объективного спроса. Именно на удовлетворение платежеспособного спроса и рассчитана деятельность капиталистических предприятий. Но платежеспособный спрос определяется количеством денег в карманах людей, от которого зависит и количество денег обращающихся на рынках тех или иных товаров. От последнего количества напрямую зависит и цена конкретного товара. Монетизируйте ветеранам льготы – и завтра цены на лекарства возрастут относительно всего другого, только потому, что правительство приняло такой закон. Перекиньте с помощью приватизации общенародной собственности огромные денежные массы в карманы 10-15% самых богатых, дайте им возможность присваивать себе почти всю валютную прибыль экономики – и завтра цены на квартиры возрастут до заоблачных высот и останутся доступными только для этих самых 10-15% населения.

Или и правительства у нас уже научились принимать исключительно объективные решения, независящие от мысли и воли людей, их подписывающих? м