С конца XIX века одной из проблем философии стало массовое сознание. Ницше писал: "Когда сто человек стоят друг возле друга, каждый теряет свой рассудок и получает какой-то другой" [1].
Важной работой, идеи которой затем были развиты многими авторами, был труд испанского философа Хосе Ортеги и Гассет "Восстание масс" (1930) [2]. Эта работа хорошо известна, и в данном реферате мы рассмотрим тот контекст, в котором были сформулированы и затем разработаны некоторые ее положения.
Когда говорят "масса", речь идет не о классах и сословиях. Класс - часть общества, соединенная устойчивой системой идеалов и интересов, занимающая определенное место в историческом процессе и обладающее культурой и идеологией. Масса (и ее крайняя, временная и неустойчивая форма - толпа) не есть часть общества, хотя и образует коллективы. В ней отсутствует структура и устойчивые культурные системы, у нее другой "разум" и образ поведения, нежели у класса.
Ле Бон в своей основополагающей для данной темы книге "Психология масс" [3] перечисляет подмеченные им особенности этого краткоживущего человеческого коллектива. Приведем его тезисы из раздела "Душа толпы".
В толпе "сознательная личность исчезает, причем чувства и идеи всех отдельных единиц, образующих целое, принимают одно и то же направление. Образуется коллективная душа, имеющая, конечно, временный характер, но и очень определенные черты... Индивид, пробыв несколько времени среди действующей толпы, под влиянием ли токов, исходящих от этой толпы, или каких-либо других причин - неизвестно, приходит скоро в такое состояние, которое очень напоминает состояние загипнотизированного субъекта". Толпа - качественно новая система, а не конгломерат. В ней "нет ни суммы, ни среднего входящих в ее состав элементов, но существует комбинация этих элементов и образование новых свойств".
"Индивид в толпе приобретает сознание непреодолимой силы, и это сознание дозволяет ему поддаваться таким инстинктам, которым он никогда не дает волю, когда бывает один. В толпе же он менее склонен обуздывать эти инстинкты, потому что толпа анонимна и не несет на себе ответственности. Чувство ответственности, сдерживающее всегда отдельных индивидов, совершенно исчезает в толпе".
Человек в толпе обладает удивительно высокой восприимчивостью к внушению: "В толпе всякое чувство, всякое действие заразительно, и притом в такой степени, что индивид очень легко приносит в жертву свои личные интересы интересу коллективному. Подобное поведение, однако, противоречит человеческой природе, и потому человек способен на него лишь тогда, когда он составляет частицу толпы".
"Толпе знакомы только простые и крайние чувства; всякое мнение, идею или верование, внушенные ей, толпа принимает или отвергает целиком и относится к ним или как к абсолютным истинам, или же как к столь же абсолютным заблуждениям. Так всегда бывает с верованиями, которые установились путем внушения, а не путем рассуждения... Каковы бы ни были чувства толпы, хорошие или дурные, характерными их чертами являются односторонность и преувеличение... Сила чувств в толпе еще более увеличивается отсутствием ответственности, особенно в толпе разнокалиберной".
"Толпа никогда не стремилась к правде; она отворачивается от очевидности, не нравящейся ей, и предпочитает поклоняться заблуждению, если только заблуждение это прельщает ее. Кто умеет вводить толпу в заблуждение, тот легко становится ее повелителем; кто же стремится образумить ее, тот всегда бывает ее жертвой".
Дав описание толпы, Ле Бон не поднимает вопроса о том, почему не всякое скопление людей превращается в толпу и не подчеркивает того факта, что он писал именно о толпе индивидов - людей, живущих в атомизированном обществе и не связанных общими ("тоталитарными") авторитетами и этическими нормами. Процесс перестройки мышления был запущен протестантской Реформацией, которая положила начало философии Просвещения, "заменившей народные догматы индивидуальным разумом" (по выражению де Местра).
Таким образом, главным признаком массового общества и массовой культуры является тот факт, что человек воспринимает себя и других как индивидов - неделимых атомов человечества. Господствующей идеологией в массовой культуре стал индивидуализм, который был укреплен социал-дарвинизмом и идеей конкуренции как борьбы за существование. Испанский историк Р.Граса пишет,  что социал-дарвинизм вошел в культурный багаж западной цивилизации и "получил широкую аудиторию в конце XIX - начале ХХ в. не только вследствие своей претензии биологически обосновать общественные науки, но прежде всего благодаря своей роли в обосновании экономического либерализма и примитивного промышленного капитализма. Самоутверждение индивидуума было восславлено и стало подсознательной частью культурного наследия Запада. Напротив, идея взаимопомощи была забыта и отвергнута" [4].
Как пишет американский специалист по СМИ, профессор Калифорнийского университета Г.Шиллер, "самым крупным успехом манипуляции, наиболее очевидным на примере Соединенных Штатов, является удачное использование особых условий западного развития для увековечения как единственно верного определения свободы языком философии индивидуализма... На этом фундаменте и зиждется вся конструкция манипуляции" [5].
Эту тему затем вскользь затронул Ортега и Гассет в книге "Восстание масс". Индивид, склонный стать человеком массы и влиться в толпу - это человек, выращенный в школе определенного типа, обладающий определенным складом мышления и живущий именно в атомизированном обществе массовой культуры. Это человек, который легко сбрасывает с себя чувство ответственности. В этом ему помогают и политики, применяющие "превращение в толпу" как технологию власти. Изучению этой технологии в период прихода к власти фашистов в Италии, Германии и Испании посвящена большая литература.
Ле Бон выдвигает одно важное положение, которое, видимо, опережало его время. Но сегодня, с развитием радио и телевидения, оно стало очень актуальным. Суть его в том, что для образования толпы не является необходимым физический контакт между ее частицами. Ле Бон пишет: "Тысячи индивидов, отделенных друг от друга, могут в известные моменты подпадать одновременно под влияние некоторых сильных эмоций или какого-нибудь великого национального события и приобретать, таким образом, все черты одухотворенной толпы... Целый народ под действием известных влияний иногда становится толпой, не представляя при этом собрания в собственном смысле этого слова".
Идеи, высказанные Ле Боном, дополняли и развивали многие психологии и философы (например, и З.Фрейд в книге "Массовая психология и анализ человеческого Я").
Ортега и Гассет

Выделим некоторые мысли Ортеги и Гассет, актуальность которых подтверждена событиями конца ХХ века. Прежде всего, он отмечает, что господство массовой культуры разрушает систему ценностей человека, так что он теряет устойчивые ориентиры, что и определяет легкость манипуляции его сознанием. Ортега-и-Гассет пишет: "Мало-помалу во все более широких слоях европейского общества распространяется странный феномен, который можно было бы назвать жизненной дезориентацией... Западный человек заболел ярко выраженной дезориентацией, не зная больше, по каким звездам жить" [6].
Эта дезориентация приводит к утрате чувства ответственности, о котором писал еще Ле Бон. Масштабы этого явления таковы, что под угрозу может быть поставлено само существование целого народа. Ортега-и-Гассет писал в 1914 г.: "Вера в то, что бессмертие народа в какой-то мере гарантировано, - наивная иллюзия. История - это арена, полная жестокостей, и многие расы, как независимые целостности, сошли с нее. Для истории жить не значит позволять себе жить как вздумается, жить - значит очень серьезно, осознанно заниматься жизнью, как если бы это было твоей профессией. Поэтому необходимо, чтобы наше поколение с полным сознанием, согласованно озаботилось бы будущим нации" [7].
Ортега и Гассет подчеркивает, что в его книге речь идет не о "трудящихся массах", а о среднем классе, типичным выразителем которого является "специалист". Он пишет: "Специалист" служит нам как яркий, конкретный пример "нового человека" и позволяет нам раззглядеть весь радикализм его новизны... Его нельзя назвать образованным, так как он полный невежда во всем, что не входит в его специальность; он и не невежда, так как он все таки "человек науки" и знает в совершенстве свой крохотный уголок вселенной. Мы должны были бы назвать его "ученым невеждой", и это очень серьезно, это значит, что во всех вопросах, ему неизвестных, он поведет себя не как человек, незнакомый с делом, но с авторитетом и амбицией, присущими знатоку и специалисту... Достаточно взглянуть, как неумно ведут себя сегодня во всех жизненных вопросах - в политике, в искусстве, в религии - наши "люди науки", а за ними врачи, инженеры, экономисты, учителя... Как убого и нелепо они мыслят, судят, действуют! Непризнание авторитетов, отказ подчиняться кому бы то ни было - типичные черты человека массы - достигают апогея именно у этих довольно квалифицированных людей. Как раз эти люди символизируют и в значительной степени осуществляют современное господство масс, а их варварство - непосредственная причина деморализации Европы" [2].
Почеркивая важность той угрозы для цивилизации, которую несет безответственность человека массы, Ортега и Гассет предвидел возможность саморазрушения общества просто оттого, что люди перестают осознавать хрупкость построенного сообща жизнеустройства. Он сказал важную и неприятную вещь: "избалованные массы настолько наивны, что считают всю нашу материальную и социальную организацию, предоставленную в их пользование наподобие воздуха, такой же естественной, как воздух, ведь она всегда на месте и почти так же совершенна, как природа" [2].
Рассмотрим теперь те главные условия, в которых возникает такой человек и которые склоняют его к "восстанию масс".
Мозаичная культура
Буржуазное общество, в отличие от сословных обществ, породило совершенно новый тип культуры - мозаичный. Если раньше, в эпоху гуманитарной культуры, свод знаний и идей представлял собой упорядоченное, иерархически построенное целое, обладающее "скелетом" основных предметов, главных тем и "вечных вопросов", то теперь, в современном обществе, культура рассыпалась на мозаику случайных, слабо связанных понятий. Живущее в потоке такой культуры общество иногда называют "демократия шума".
Гуманитарная культура передавалась из поколения в поколения. Важную роль играл университет и устроенная по его типу школа. Он давал целостное представление об универсуме - Вселенной, независимо от того, в каком объеме и на каком уровне давались эти знания. Скелетом такой культуры были дисциплины. Напротив, мозаичная культура воспринимается человеком непроизвольно, в виде кусочков, выхватываемых из потока сообщений. В своем изложении сущности мозаичной культуры специалист по средствам массовой информации А.Моль (в книге "Социодинамика культуры" [8]) объясняет, что в этой культуре "знания складываются из разрозненных обрывков, связанных простыми, чисто случайными отношениями близости по времени усвоения, по созвучию или ассоциации идей. Эти обрывки не образуют структуры, но они обладают силой сцепления, которая не хуже старых логических связей придает "экрану знаний" определенную плотность, компактность, не меньшую, чем у "тканеобразного" экрана гуманитарного образования".
Возникновение мозаичной культуры тесно связано с прессой. В мозаичной культуре, пишет А.Моль, "знания формируются в основном не системой образования, а средствами массовой коммуникации". А.Моль пишет о СМИ: "Они фактически контролируют всю нашу культуру, пропуская ее через свои фильтры, выделяют отдельные элементы из общей массы культурных явлений и придают им особый вес, повышают ценность одной идеи, обесценивают другую, поляризуют таким образом все поле культуры. То, что не попало в каналы массовой коммуникации, в наше время почти не оказывает влияния на развитие общества".
"Сообщение всегда должно иметь уровень понятности, соответствующий коэффициенту интеллектуальности примерно на 10 пунктов ниже среднего коэффициента того социального слоя, на который рассчитано сообщение" (А.Моль).
Г.Шиллер дает описание этой технологии: "Возьмем, например, принцип составления обычной телевизионной или радиопрограммы или компоновки первой страницы крупной ежедневной газеты. Общим для всех является полная разнородность подаваемого материала и абсолютное отрицание взаимосвязи освещаемых социальных явлений. Дискуссионные программы, преобладающие на радио и телевидении, представляют собой убедительные образцы фрагментации как формы подачи материала. Что бы ни было сказано, все полностью растворяется в последующих рекламных объявлениях, комических трюках, интимных сценах и сплетнях".
Г.Шиллер так объясняет эффективность этого приема: "Когда целостный характер социальной проблемы намеренно обходится стороной, а отрывочные сведения о ней предлагаются в качестве достоверной "информации", то результаты такого подхода всегда одинаковы: непонимание, в лучшем случае неосведомленность, апатия и, как правило, безразличие".
Далее он пишет: "Подобно тому как реклама мешает сосредоточиться и лишает весомости прерываемую информацию, новая техника обработки информации позволяет заполнить эфир потоками никчемной информации, еще больше осложняющей для индивида и без того безнадежные поиски смысла".
Г.Шиллер указывает, что дроблению целостных проблем на мозаику частных сообщений усиливается с помощью дробления времени, искусственного создания ощущения срочности и разрыва с прошлым, с исторической памятью : "Ложное чувство срочности, возникающее в силу упора на немедленность, создает ощущение необычайной важности предмета информации, которое так же быстро рассеивается. Соответственно ослабевает способность разграничивать информацию по степени важности. Быстрочередующиеся сообщения об авиационных катастрофах и наступлении национально-освободительных сил во Вьетнаме, растратах и забастовках, сильной жаре и т.д. мешают составлению оценок и суждений. При таком положении вещей умственный процесс сортирования, который в обычных условиях способствует осмыслению информации, не в состоянии выполнять эту функцию. Мозг превращается в решето, в которое ежечасно вываливается ворох иногда важных, но в основном пустых информационных сообщений... Полнейшая концентрация внимания на происходящих в данную минуту событиях разрушает необходимую связь с прошлым".
Изменение чувства времени и разрушение исторической памяти - важнейшее качество массовой культуры. Ее крайним выражением стало то, что французский философ Г.Дебор назвал "бщество спектакля". Общество  спектакля - это "вечное настоящее". Как пишет Г.Дебор, "оно достигается посредством нескончаемой череды сообщений, которая идет по кругу от одной банальности к другой, но представленных с такой страстью, будто речь идет о важнейшем событии" [9]. Французский философ К.Касториадис в интервью 1994 г. сказал, отвечая на вопрос о том, каким образом это "остановившееся время" способствовало устранению смысла из всего происходящего: "Сейчас существует воображаемое время, которое состоит в отрицании реального прошлого и реального будущего - время без действительной памяти и без действительного проекта. Телевидение создает мощный и очень символичный образ этого времени: вчера сенсационной темой была Сомали, сегодня о Сомали вообще не упоминают; если взорвется Россия, к чему, похоже, идет дело, то поговорят два дня о России, а потом забудут о ней. Сегодня ничему не придается действительно высокого смысла, это вечное настоящее представляет собой суп-пюре, в котором все растерто и доведено до одного и того же уровня важности и смысла" [10].
Важным свойством массовой культуры стало усиление стереотипного мышления. Человек массы - потребитель стереотипов: "К массе духовно принадлежит тот, кто в каждом вопросе довольствуется готовой мыслью, уже сидящей в его голове", - писал Ортега и Гассет в книге "Восстание масс". Человек массы мыслит стереотипами и обладает таким самомнением, что диалог с ним и обращение к разуму очень затруднены. Поэтому он манипулируем и склонен включаться в легко возбудимую толпу, о котор ой писал Ле Бон. Ницше заметил: "Легкое усвоение свободных мнений создает раздражение, подобное зуду; если отдаешься ему еще больше, то начинаешь тереть зудящие места, пока, наконец, не возникает открытая болящая рана" [11].
С.Московичи уделяет созданию  стереотипов много внимания. Важным способом для этого является повторение в СМИ упрощенных утверждений. Он пишет: "Таким образом, повторение является вторым условием пропаганды. Оно придает утверждениям вес дополнительного убеждения и превращает их в навязчивые идеи. Слыша их вновь и вновь, в различных версиях и по самому разному поводу, в конце концов начинаешь проникаться ими. Они в свою очередь незаметно повторяются, словно тики языка и мысли. В то же время повторение возводит обязательный барьер против всякого иного утверждения, всякого противоположного убеждения с помощью возврата без рассуждений тех же слов, образов и позиций. Повторение придает им осязаемость и очевидность, которые заставляют принять их целиком, с первого до последнего, как если бы речь шла о логике, в терминах которой то, что должно быть доказано, уже случилось...
Будучи навязчивой идеей, повторение становится барьером против отличающихся или противоположных мнений. Таким образом, оно сводит к минимуму рассуждения и быстро превращает мысль в действие, на которое у массы уже сформировался условный рефлекс, как у знаменитых собак Павлова... С помощью повторения мысль отделяется от своего автора. Она превращается в очевидность, не зависящую от времени, места, личности. Она не является более выражением человека, который говорит, но становится выражением предмета, о котором он говорит... Повторение имеет также функцию связи мыслей. Ассоциируя зачастую разрозненные утверждения и идеи, оно создает видимость логической цепочки" [12].
Большое значение для господства мозаичной культуры сыграло это ослабление логического мышления и замена его "видимостью логической цепочки". произошло усиление мышления ассоциативного, опирающегося на образы. "При современном состоянии культуры логическая мысль принимает лишь фрагментарное участие в убеждении, выступая в виде коротеньких последовательностей, связующих соседние понятия в поле мышления" (А.Моль).
Еще в прошлом веке Ле Бон ("Макиавелли массового общества", как назвали его недавно) писал: "Толпа мыслит образами, и вызванный в ее воображении образ в свою очередь вызывает другие, не имеющие никакой логической связи с первым... Толпа, способная мыслить только образами, восприимчива только к образам. Только образы могут увлечь ее или породить в ней ужас и сделаться двигателями ее поступков". В другом месте он вновь возвращается к связи между словом и образом: "Могущество слов находится в тесной связи с вызываемыми ими образами и совершенно не зависит от их реального смысла. Очень часто слова, имеющие самый неопределенный смысл, оказывают самое большое влияние на толпу. Таковы, например, термины: демократия, социализм, равенство, свобода и т.д., до такой степени неопределенные, что даже в толстых томах не удается с точностью разъяснить их смысл" [2]
А.Моль пишет о человеке массы: "Мозаичная культура, при которой мы живем, все чаще пользуется способами убеждения, непосредственно основанными на приемах ассоциации идей, применяемых творческим мышлением. Главнейшие из этих приемов были определены Уильямом Джемсом: ассоциация по совмещению (изображение на одной рекламе банана и ребенка), ассоциация по неожиданности, свойственная сюрреализму (разрез печени Венеры Милосской, погружающейся в минеральную воду Виши), ассоциация по смежности (текст, состоящий из заметок, связанных только тем, что они напечатаны рядом на одной странице), ассоциации по звуковому сходству, которыми пользуются авторы рекламных лозунгов и товарных знаков.
На практике эти приемы играют очень важную роль при внушении получателю доводов отправителя наряду с эстетическим способом убеждения, при котором получателя не столько убеждают, сколько "обольщают", с тем чтобы он в конечном счете принял соблазнительное за убедительное. Броское оформление книги, агрессивный эротизм очаровательной блондинки, раздевающейся на обертке туалетного мыла, метеосводка в форме "песни о завтрашнем дне", исполняемой хором девушек, - все это примеры того систематического и исключительно эффективного смешения категорий, которым широко и умело пользуется политическая пропаганда и которое стало поэтому неотъемлемой чертой современной мозаичной культуры" [8]. Вот общий вывод социодинамики культуры: "Толпу убеждают не доводами, а эмоциями. Фактически всякая аргументация опирается на латентные структуры сообщения. Эти структуры носят логический характер лишь в случае сообщений, так или иначе связанных с наукой" (А.Моль).
Особое место заняли зрительные образы. Как правило, они употребляются в совокупности с текстом, что соединяет два разных типа восприятия - семантическое и эстетическое ("семантика убеждает, эстетика обольщает" - А.Моль). На этом основана сила воздействия театра. Ле Бон уделил большое внимание воздействию театра на массовое сознание, на толпу. Он писал: "Театральные представления, где образы представляются толпе в самой явственной форме, всегда имеют на нее огромное влияние... Ничто так не действует на воображение толпы всех категорий, как театральные представления". Он отметил важную вещь: "Часто совсем невозможно объяснить себе при чтении успех некоторых театральных пьес. Директора театров, когда им приносят такую пьесу, зачастую сами бывают не уверены в ее успехе, так как для того, чтобы судить о ней, они должны были бы превратиться в толпу" [3].
Важным изобретением для создания массовой культуры и передачи сообщений людям, не привыкшим читать, были комиксы - короткие упрощенные тексты, каждый фрагмент которых снабжен иллюстрацией. Став важной частью массовой культуры США, комиксы в то же время были инструментом идеологии. Изучавший феномен комиксов культуролог Умберто Эко писал, что комиксы "породили уникальное явление - массовую культуру, в которой пролетариат воспринимает культурные модели буржуазии в полной уверенности, что это его независимое самовыражение" ( в [13]).
Важную роль сыграли комиксы в формировании массового сознания американской нации, этому посвящена книга мексиканского философа Федерико Боланьоса [13]. Комиксы "вели" среднюю американскую семью из поколения в поколение, создавая стабильную "систему координат" и идеологических норм. Вот данные об известных сериях, которые к тому моменту издавались без перерыва в течение 80 лет! Известной серии "Супермен" недавно исполнилось 59 лет непрерывного издания. Жители одного городка штата Иллинойс устроили референдум и переименовали свой город в Метрополис - вымышленный город, в котором действовал "Супермен".
Французский исследователь комиксов пишет об их персонажах: "Американец проводит всю свою жизнь в компании одних и тех же героев, может строить свои жизненные планы исходя из их жизни. Эти герои переплетены с его воспоминаниями начиная с раннего детства, они - его самые старые друзья. Проходя вместе с ним через войны, кризисы, смены места работы, разводы, персонажи комиксов оказываются самыми стабильными элементами его существования".
Крупные исследования с применением ряда независимых методов показали, что в середине 60-х годов в США ежедневно читали комиксы в газетах от 80 до 100 миллионов человек. Среди читателей газет 58% мужчин и 57% женщин читали в газете практически только комиксы. Даже во время второй мировой войны средний читатель газеты сначала прочитывал комикс, а во вторую очередь - военную сводку. Наибольший интерес к комиксам проявляют люди в возрасте 30-39 лет. Однако все дети школьного возраста (99%) читают комиксы регулярно. Обсуждение прочитанных комиксов - главная тема бесед у школьников, что делает этот жанр культуры важнейшим механизмом социализации детей.
Вымышленные персонажи и даже прототипы искусственно созданной "человекообразной расы" как Супермен или Батман стали неотъемлемой и необходимой частью духовного мира американца. Когда автор известной серии "Лилль Абнер" Аль Капп ввел новый персонаж, Лену-гиену, "самую некрасивую женщину в мире", он попросил читателей прислать свои предложения с описанием черт ее лица. Он получил от читателей более миллиона писем с рисунками. В конце 70-х годов комиксы "Лилль Абнер" печатались в США в более чем 1000 газет и имели 80 миллионов читателей ежедневно. Джон Стейнбек выдвигал Аль Каппа на Нобелевскую премию по литературе.
Такой необычайно эффективный "захват" массовой аудитории комиксы смогли обеспечить именно благодаря совмещению текста со зрительными образами. Получив такую власть над читателем, комиксы стали выполнять множество идеологических функций. Так, они стали главной "лабораторией", создающей новояз. Авторы комиксов вместе со специалистами по психоанализу и лингвистике, разрабатывают и внедряют в сознание неологизмы - новые слова, которые моментально входят в обыденное сознание, язык массовой культуры, а затем и официальный язык.
Школа как фабрика "человека массы"
Школа - одна из самых устойчивых, консервативных общественных институтов, "генетическая матрица" культуры. В соответствии с этой матрицей воспроизводятся последующие поколения. Поэтому создание человека с новыми характеристиками, облегчающими манипуляцию его сознанием, обязательно предполагало перестройку принципиальных основ школьного образования.
Добуржуазная школа, вышедшая из монастыpя и унивеpситета, ставила задачей "воспитание личности". Для нового общества требовался манипулируемый человек массы, сформированный в мозаичной культуре. Чем отличается выросшая из богословия "университетская" школа от школы "мозаичной культуры"? Спор об этом типе школы, которая ориентировалась на фундаментальные дисциплины, гуманитарное знание и языки, идет давно.
"Школа не имеет более важной задачи, как обучать строгому мышлению, осторожности в суждениях и последовательности в умозаключениях", - писал Ницше. Человек массы этого, как правило, не понимал, и Ницше добавил: "Значение гимназии редко видят в вещах, которым там действительно научаются и которые выносятся оттуда навсегда, а в тех, которые преподаются, но которые школьник усваивает лишь с отвращением, чтобы стряхнуть их с себя, как только это станет возможным" [14].
Через полвека эту мысль продолжает В.Гейзенберг: "Образование - это то, что остается, когда забыли все, чему учились. Образование, если угодно, - это яркое сияние, окутывающее в нашей памяти школьные годы и озаряющее всю нашу последующую жизнь. Это не только блеск юности, естественно присущий тем временам,, но и свет, исходящий от занятия чем-то значительным". Гейзенберг видел роль классической школы в том, что она передает отличительную особенность античной мысли - "способность обращать всякую проблему в принципиальную", то есть стремиться к упорядочению мозаики опыта. Он пишет: "Кто занимается философией греков, на каждом шагу наталкивается на эту способность ставить принципиальные вопросы, и, следовательно, читая греков, он упражняется в умении владеть одним из наиболее мощных интеллектуальных орудий, выработанных западноевропейской мыслью" [15].
Новое, буpжуазное общество нуждалось в школе для "фабpикации массы", котоpая должна была служить как обезличенная pабочая сила. Продукт новой школы - "человек массы", наполненный сведениями, нужными для выполнения контpолиpуемых опеpаций. Это человек, считающий себя обpазованным, но обpазованным именно чтобы быть винтиком - "специалист".
Буpжуазная школа - система сложная (дуалистическая). Это pаздвоенная, pазделенная социально школьная система, напpавляющая поток детей в два коpидоpа. Для подготовки элиты в ней есть небольшая по масштабу школа, где дается "унивеpситетское" обpазование с коpпоpативным духом. Суть этой школьной системы изложена в известной книге фpанцузских социологов К.Бодло и Р.Эстабль [16]. После первого издания в 1971 г. она выдеpжала около 20 изданий. В книге дан анализ фpанцузской школы, возникшей после Великой Французской революции.
Вот выдержки из этого труда, прямо относящиеся к нашей теме.
"Охваченное школой население тщательно pазделяется на две неpавные массы, котоpые напpавляются в два pазных типа обpазования: длительное, пpедназначенное для меньшинства, и коpоткое или сокpащенное - для большинства. Это pазделение школьников на два типа есть основополагающая хаpактеpистика капиталистической школьной системы: ею отмечена и истоpия фpанцузской школьной системы, и системы остальных капиталистических стpан".
Автоpы показывают, что с самого возникновения "двойной" школы буpжуазного общества школа "втоpого коpидоpа" стpоилась как особый пpодукт культуpы. Это делалось сознательно и целенапpавленно пеpсоналом высочайшего класса с выделением больших сpедств: после pеволюции "Республика бесплатно pаздавала миллионы книг нескольким поколениям учителей и учеников. Эти книги стали скелетом новой системы обучения". Особо отмечают автоpы усилия государства по созданию учебников для начальной школы в 1875-1885 гг. "Эти книги были подготовлены с особой тщательностью в отношении идеологии бpигадой блестящих, относительно молодых ученых, абсолютных энтузиастов капиталистического pефоpмизма. Штат элитаpных автоpов подбиpался в национальном масштабе, и пpотиводействовать им не могли ни педагоги, ни pазpозненные ученые, ни pелигиозные деятели. Отныне знание в начальную школу могло поступать только чеpез Соpбонну и Эколь Ноpмаль... Ясность, сжатость и эффективность идеологического воздействия сделали эти книги обpазцом дидактического жанpа".
"Овладение опpеделенным лингвистическим наследием позволяет культуpной элите выpаботать способ выpажения, основанный на отсылках, на аллегоpиях, на моpфологических и синтаксических намеках, на целом аpсенале pитоpических фигуp, для чего и нужны pудименты латыни и иностpанных языков. Это дает не только повеpхностные выгоды пышного эзотеpизма. Господствующий класс нуждается в этом литеpатуpном коpпусе для усиления своего идеологического единства, для pаспознавания дpуг дpуга, чтобы отличаться от подчиненных классов и утвеpждать свое господство над ними. Быть буpжуа - опpеделяется знанием Расина и Малаpме".
Что же этим достигается? Авторы делают такой вывод: "Сеть полной средней школы пpоизводит из каждого индивидуума, независимо от того места, котоpое он займет в социальном pазделении тpуда (комиссаp полиции или пpеподаватель унивеpситета, инженеp или диpектоp и т.д.), активного выpазителя буpжуазной идеологии. Напpотив, сеть "неполной практической" школы сдвинута к фоpмиpованию пpолетаpиев, пассивно подчиняющихся господствующей идеологии... Она готовит их к опpеделенному социальному статусу: безответственных, неэффективных, аполитичных людей.
В то вpемя как будущие пpолетаpии подвеpжены жесткому и массовому идеологическому воздействию, будущие буpжуа из сети полной средней школы овладевают, невзиpая на молодость, умением использовать все инстpументы господства буpжуазной идеологии. Для этих детей, будущих пpавителей, не существует вопросов или проблем слишком абстpактных или слишком непpиличных для изучения (конечно, с фильтpом унивеpситетского гуманизма)".
Мозаичная культура и сконструированная для ее воспроизводства новая школа ("фабрика субъектов") произвели нового человека - "человека массы" (его крайнее состояние - толпа). О нем с пессимизмом писал Ортега-и-Гассет в "Восстании масс". Человек массы соответствует, даже составляет единство с породившей его (и порожденной им) культурой и ее институтами.
Человек массы и тип власти
Н.Бердяев писал: "Для многих русских людей, привыкших к гнету и несправедливости, демократия представлялась чем-то определенным и простым, - она должна была принести великие блага, должна освободить личность. Во имя некоторой бесспорной правды демократии мы готовы были забыть, что религия демократии, как она была провозглашена Руссо и как была осуществлена Робеспьером, не только не освобождает личности и не утверждает ее неотъемлемых прав, но совершенно подавляет личность и не хочет знать ее автономного бытия. Государственный абсолютизм в демократиях так же возможен, как в самых крайних монархиях. Такова буржуазная демократия с ее формальным абсолютизмом принципа народовластия... Инстинкты и навыки абсолютизма перешли в демократию, они господствуют во всех самых демократических революциях" [17].
Разрушение "автономного бытия личности", о котором говорил Н.Бердяев, происходит многими способами и отражает важное изменение - человеком манипулируют, как вещью. А.Тойнби писал: "Нам достаточно хорошо известно, и мы всегда помним так называемое "патетическое заблуждение", одухотворяющее и наделяющее жизнью неживые объекты. Однако теперь мы скорее становимся жертвами противоположного - "апатетического заблуждения", согласно которому с живыми существами поступают так, словно они - неодушевленные предметы" [18].
Ведущие американские социологи П.Лазарсфельд и Р.Мертон писали: "Те, кто контролируют взгляды и убеждения в нашем обществе, прибегают меньше к физическому насилию и больше к массовому внушению. Радиопрограммы и реклама заменяют запугивание и насилие" [19]. Таким образом, внушение (манипуляция) становится главным средством власти. Обращение с людьми как с вещами есть один из признаков манипуляции.
Речь идет не просто о политике, а о фундаментальном качестве современного общества Запада. Это видно из того, что к близким выводам совсем иным путем пришли и другие крупные мыслители. Американский философ Дж.Уэйт, исследователь Хайдеггера, пишет: "К 1936 г. Хайдеггер пришел - отчасти ввиду его политического опыта в условиях нацистской Германии, отчасти как результат чтения работ Ницше, где, как мы легко могли убедиться, выражены фактически те же мысли, - к идее, которую Антонио Грамши (почти в это же время, но исходя из иного опыта и рода чтения) называл проблемой "гегемонии": а именно, как править неявно, с помощью "подвижного равновесия" временных блоков различных доминирующих социальных групп, используя "ненасильственное принуждение" (включая так называемую массовую или народную культуру), так, чтобы манипулировать подчиненными группами против их воли, но с их согласия, в интересах крошечной части общества" [20].
С.Московичи видит главное отличие западного типа власти ("деспотизма") в том, что он опирается на контроль не над средствами производства, а над средствами информации и использует их как нервную систему: "Они простирают свои ответвления повсюду, где люди собираются, встречаются и работают. Они проникают в закоулки каждого квартала, каждого дома, чтобы запереть людей в клетку заданных сверху образов и внушить им общую для всех картину действительности. Восточный деспотизм отвечает экономической необходимости, ирригации и освоению трудовых мощностей. Западный же деспотизм отвечает прежде всего политической необходимости. Он предполагает захват орудий влияния или внушения, каковыми являются школа, пресса, радио и т. п... Все происходит так, как если бы шло развитие от одного к другому: внешнее подчинение уступает место внутреннему подчинению масс, видимое господство подменяется духовным, незримым господством, от которого невозможно защититься" [12].
Важную роль в создании мозаичной культуры, атомизации людей и перехода к новому типу власти сыграло разрушение авторитетов, которые создавали дисциплину культуры. Это сильнее всех выразил Ницше: "Величайшее из новых событий - что "Бог умер" и что вера в христианского Бога стала чем-то не заслуживающим доверия - начинает уже бросать на Европу свои первые тени". Ницше сказал человеку массы: "Бог умер! Вы его убийцы, но дело в том, что вы даже не отдаете себе в этом отчета". Он еще веpил, что западная культура найдет выход, поpодив свеpхчеловека. Но Хайдеггеp пpишел к гоpаздо более тяжелому выводу: "свеpхчеловек" Ницше - это сpедний западный гpажданин, котоpый голосует за тех, за кого "следует голосовать" [21].
К этой проблеме с разных сторон подходит Ортега и Гассет в "Восстании масс". Позже, в 1954 г., Романо Гвардини писал: "Что же касается авторитета, то говорить здесь о "несвободе" не только неточно, но нечестно. Авторитет есть основа всякой человеческой жизни, не только несовершеннолетней, но и самой что ни на есть зрелой; он не только помогает слабому, но воплощает сущность всякой высоты и величия; и потому разрушение авторитета неизбежно вызывает к жизни его извращенное подобие - насилие. До тех пор, пока средневековый человек ощущает единство бытия, он воспринимает авторитет не как оковы, а как связь с абсолютным и как точку опоры на земле" [23].
Разрушение авторитетов выродилось в нигилизм - отрицание ценностей ("Запад - цивилизация, знающая цену всего и не знающая ценности ничего"). Философом нигилизма был Ницше, в ХХ веке его мысль продолжил Хайдеггер. Сам Хайдеггер прямо указывает на связь между нигилизмом и присущей западной цивилизации идеологии. Он пишет: "Для Ницше нигилизм отнюдь не только явление упадка, - нигилизм как фундаментальный процесс западной истории вместе с тем и прежде всего есть закономерность этой истории. Поэтому и в размышлениях о нигилизме Ницше важно не столько описание того, как исторически протекает процесс обесценения высших ценностей, что дало бы затем возможность исчислять закат Европы, - нет, Ницше мыслит нигилизм как "внутреннюю логику" исторического совершения Запада" [24].
Разрушение авторитетов было частью более глубокого изменения - общей аморализации массового общества. Частью этого процесса была, например, сексуальная революция и устранение множества моральных запретов. Пресса породила целое сословие "прогрессивных" интеллектуалов, которые создали рынок аморальности. Они оправдывали ее свободой информации и стремлением разрушить оковы угнетения нравственностью. Ф.Ницше писал: "Ничто не вызывает большего отвращения к так называемым интеллигентам, исповедующим "современные идеи", как отсутствие у них стыда, спокойная наглость взора и рук, с которой они все трогают, лижут и ощупывают; и возможно, что в народе, среди низших слоев, именно у крестьян, нынче сравнительно гораздо больше благородства, вкуса и такта, чем у читающего газеты умственного полусвета, у образованных людей" [25].
Йохан Хейзинга (1872-1945) говорил, что учение о государстве, которое манипулирует массами - от Макиавелли и Гоббса до теоретиков нацизма - "открытая рана на теле нашей культуры, через которую входит разрушение". Автономия государства от морали, по его мнению - величайшая опасность, угрожающая западной цивилизации. Замена всеобщей ("тоталитарной") этики контролем принятых в парламенте законов - кредо власти западного типа ("разрешено все, что не запрещено законом"). Эта демократия устраняет из политики понятие греха, а по сути и совести ("свобода совести") и заменяет его исключительно понятием права и эффективности. Хейзинга подчеркивает, что принцип внеморальности при этом перестает быть монополией государства, он осваивается и негосударственными организациями, и широкими массами. Тяга к аморальному насилию не убывает по мере демократизации общества (об этом [26]).
Литература
1. Ницше Ф. Злая мудрость. Афоризмы и изречения. - В кн.: Фридрих  Ницше. Сочинения.  М.: Мысль. 1990. Т. 1.
2. Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс. Вопр.философии 1989, N 3.
3. Ле Бон. Психология масс. М. 1996.
4. Grasa R. El evolucionismo: de Darwin a la sociobiologia. Cincel. Madrid. 1986. p. 72.
5. Шиллер Г. Манипуляторы сознанием. М.: Прогресс, 1982.
6. Ортега-и-Гассет Х. Новые симптомы. В кн.: Проблема человека в западной философии. М.: Прогресс, 1988, с. 202.
7. Ортега-и-Гассет Х. Старая и новая политика. ПОЛИС, 1992, № 3.
8. Моль А. Социодинамика культуры. М.: Прогресс, 1974. 
9. Nogueira L.C. Ante la muerte de Guy Debord: una Espana deboriana. -  Archipielago, 1995, No. 21, p. 4-6.
10. Castoriadis C. Archipielago, 1994, No. 17, p. 113.
11. Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое.- В кн: Фридрих  Ницше. Сочинения.  М.: Мысль. 1990. Т. 1.
12. Московичи С. Психология масс. М. 1996.
13. F.A. Bolanos y Serrato. Ideologia en el comic norteamericano. Mejico: UNAM, 1977. 148 p.
14. Ницше Ф.  По ту сторону добра и зла. - В кн: Фридрих  Ницше. Сочинения.  М.: Мысль. 1990. Т. 2.
15. Гeйзенберг В. Шаги за горизонт. М.: Прогресс, 1987.
16. C.Baudelot y R.Estable. "La escuela capitalista".  Mejico. Siglo XXI Eds. 1990.
17. Бердяев Н.А. Философия свободы. М. 1989.
18. Тойнби А. Постижение истории. М. 1990.
19. П.Лазарсфельд и Р.Мертон – в книге: Шиллер Г. Манипуляторы сознанием.
20. Дж.Уэйт
21. М.Хайдеггер. Письма о гуманизме. В кн.: Проблема человека в западной философии. М.: Прогресс, 1988, с. 314.
23. Гвардини Романо. Конец нового времени. - Вопр. философии. 1990. N 4. 
24. Хайдеггер М. Слова Ницше "Бог мертв". - Вопр. философии. 1990. N 7. 
25. Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. - В кн: Фридрих  Ницше. Сочинения.  М.: Мысль. 1990. Т. 2.
26. Г.М.Тавризян. О жизни в условиях свободы. ПОЛИС, 1991 (5), с. 197-199.