Консциентальные войны сегодня уже стали объективностью, как и то, что их жертвы представляют социальную опасность не только для побежденных государств, но и для победителей. Человек с целиком пораженным сознанием, как его не рассматривай, ни как субъект, ни как объект, длительной устойчивостью не обладает. Что, в конечном счете, нерентабельно для победителя. Поэтому целесообразность поражения всего сознания объекта атаки, да еще в массовых масштабах, сегодня практически нулевая. Возникла потребность поражения его отдельных, нерентабельных участков. Поэтому и делаются попытки применения новой тактики в этой войне, этакие спецоперации по поражению инфраструктурных компонентов сознания. При этом социальная устойчивость всего сознания и его носителя — человека — сохраняется, и задача победителя сводится к простой перенастройке разрушенного инфраструктурного участка сознания. Педагогическая атака, имеющая своей целью разрушить отдельные компоненты сознания, не консервирует полученное таким образом социально нестабильное состояние. Она, одновременно с разрушающим воздействием, вслед инициирует осознание факта такого поражения сознания самим объектом и, следовательно, побуждает его к поиску способа исцеления. Тем самым объект и психологически, и морально самостоятельно подготавливает себя к новой педагогической атаке. А так как он сам и его потенциально стабилизируемое сознание рассматривается уже как трофей, то эта атака, как правило, не заставляет себя долго ждать.
Но почему я выделяю этот вид спецопераций в самостоятельную разновидность войны? По аналогии. Потому что все современные войны перестают быть фронтальными и тотальными, они превращаются в череду спецопераций против ключевых объектов и фигур противника. Именно поэтому я и предложил ГИПОТЕЗУ перерастания войн консциентальных (на поражение всего сознания) в войны педагогические (на поражение его отдельных компонентов). Именно поражение коммуникаций противника, его центров управления и связи, локализация ключевых фигур составляли суть и цель войн позиционных и фронтальных. Современная череда бесконечных локальных конфликтов, проводимых в самом крайнем случае воинскими боевыми подразделениями, как правило, осуществляется силами вооруженной оппозиции либо внешне разрозненных террористических групп. Ограниченность потенциала таких боевых средств с лихвой покрывается целенаправленностью подобных действий.
Так как власть — это бремя, по крайней мере, по логике ее возникновения и исполнения, то публичный политик, даже монарх, безусловно, всегда зависим. То есть он вынужден нести обязательства перед кем-либо. В противном случае власть становится тиранией. Властитель, по каким-либо причинам непосредственно неподконтрольный потенциальному агрессору, учитывается в последующих схемах, как тот же Иосиф Сталин, превращенный в пугало либералами. На поверку же оказывается, что политика либерализма и сталинизма в отношении населения по СУТИ одинакова. Отличны методы, но цель и результат одинаков — принуждение. Глобализм либеральный от глобализма коммунистического неотличимы; оба требовали и требуют нового человека.
Примечательную точку зрения на эпоху новых войн выразили Максим Калашников и Юрий Крупнов. Описывая средства и тактику войн нового поколения они вплотную подошли к выявлению природы войны на поражение сознания, но, к сожалению, двинулись от войн информационных к осмыслению и описанию войн с применением средств боевого поражения, принуждения и насилия. В отличие от этих авторов, полагающих неизбежность истребления захватчиками большей части русского населения, я полагаю, что имеет право на жизнь и иная точка зрения.
Социально стабильный гражданин России, абориген этих суровых мест — наиболее ценный ресурс и самый желанный трофей в войне кого бы то ни было против нас. Слова о желаемых, запланированных и неизбежных низких демографических показателях в России, даже произнесенные высокопоставленными политиками, ничего реалистичного с собой не несут. Во-первых, эти слова означают, что никаких мало-мальски серьезных планов по самостоятельной эксплуатации наших природных ресурсов Запад не имеет. Там умеют считать деньги и понимают, что срок социальной и антропокультурной адаптации гастарбайтеров в наших климатических условиях и в условиях неизбежного партизанского противостояния будет велик настолько, что практически любые выгоды от захвата только природного ресурса сводятся к нулю, если только этот ресурс не будет обслуживаться самовоспроизводящимся ресурсом коренного населения. Прежде всего, русского населения. Рассказы о планах китаизации не выдерживают критики историей. Избыток китайского населения над русским существует уже несколько тысячелетий, но территория России до сих пор не заселена китайцами. Их избыток в современных условиях на Дальнем востоке и в Сибири по сравнению с коренным населением — не более чем экстремум в колебательном процессе, ничего общего с тенденциями не имеющий. Упование некоторых авторов на колониальную либерализацию (европеизацию) народов севера так же малоубедительно. Даже если предположить чудо и допустить, что коренные народы севера стали объектом влияния на них политехнических технологий запада, то потребуется значительный промежуток времени, прежде чем будет разрушен культурный генотип этих народов, и они, сохранив способность к воспроизводству, откажутся от своего естественного и гармоничного с северной природой образа жизни в пользу бессмысленной с их сегодняшней точки зрения процедуры добычи ресурсов для совершенно чуждой для них цивилизации. Необходимо время, а времени у западной цивилизации как раз и нет.
Во-вторых, если таких планов не существует, то не существует и планов захвата природного ресурса. Таким образом, мы приходим к выводу, что существует план перераспределения ресурсов и дезориентации населения. И то, и другое возможно только в случае сохранения социальной устойчивости у большинства граждан России, но при обязательной педагогической коррекции сознания у большинства его представителей.
Вспомним историю. В частности, нашествие французского языка и его представителей в конце 18–го — начале 19–го веков. Приехавшие в Россию французы представляли собой достаточно пестрое собрание как по роду прежних занятий, так, собственно, и по образованности. Но они называли себя педагогами, и, действительно, были заняты в годы перед наполеоновским нашествием вопросами воспитания и обучения. Причем воспитанием и обучением детей отнюдь не хлебопашцев, а, наоборот, служилого и дворянского сословия. Чем это закончилось? Абсолютным недоверием возможности вторжения Наполеона в Россию, а порой, и эйфорией относительно такого развития событий. Помня это, мы должны крайне внимательно отнестись сегодня к целенаправленной американизации русской национальной школы, деятельности различных бизнес-курсов, к откровенной и открытой англоязычной языковой и культурной экспансии. В-третьих, если ВРАГ еще не начал думать о подобном варианте воздействия, хотя в этом я сомневаюсь, мы в состоянии опередить его и упредить такие его попытки. Мы можем оказаться впереди планеты всей в вопросах педагогической безопасности. По крайней мере, гонка педагогических вооружений полезна при разумном подходе. «Народ — то же, что сад. Не отвращай взора от его произведений; полюби сперва несовершенство их, предпочти свое чужому, посели в него честолюбие, возроди ревность, возбуди в нем уважение к самому себе. Тогда природное дарование найдет себе пищу, начнет расти, возвышаться, делаться искуснее и, наконец, достигнет совершенства. Но покуда не возникнет в вас народная гордость, собственные свои достоинства любящая, до тех пор мы будем смотреть, как делают иностранцы. Свой ум останется бездействен, дух непредприимчив, око непрозорливо, руки неискусны» (Славянорусский корнеслов. Язык наш – древо жизни на земле и отец наречий иных. Санкт-Петербург. 2002 г.).
Полагаю, что отказ от рассмотрения вопросов безопасности в данной высокотехнологичной и высокоинтеллектуальной отрасли продиктован исключительно материалистическим к ней подходом. Беспокойство об уничтожении населения как носителя антропокультурного и генетического фондов не позволяло специалистам, занятым вопросами национальной безопасности, заметить эту проблему. Если население уничтожено, то на этом фоне любые иные вопросы и проблемы утрачивают актуальность. Именно узость постановки задачи о необходимости противостояния именно физическому уничтожению населения стала причиной отказа от проведения исследований о последствиях этого уничтожения для исполнителя его, пусть даже он остался жив и оказался победителем. Но, если бы специалисты по национальной безопасности задумались над вопросом, а что получает победитель после физического уничтожения русских, то, безусловно, вопрос педагогической безопасности встал бы перед ними сам собой, одним из первых.
Таким образом, можно сделать два вывода.
Первый – спектр вопросов национальной безопасности в России ограничен безопасностью элементов политической структуры государства. Социальное здоровье общества, морально–нравственное, демографическое здоровье населения, его образовательный потенциал — суть способность к воспроизводству в физическом, интеллектуальном и духовном плане – увы, находится вне интересов национальной безопасности государства.
Второй – подобное положение стало возможным в результате выполнения союзнических обязательств по деформации сознания своих сограждан отдельными организационными элементами политической и экономической структур России:
— Системой образования, структуры генерации и распространения информации – непосредственно.
— Системами здравоохранения и социальной защиты – косвенно. В рамках целенаправленной деятельности, направленной на отказ государства от выполнения им своих отеческих функций, и по формированию у брошенного на произвол судьбы народа «благоприятного» мнения по этому вопросу.
В этой связи, круг «пораженных» в результате первых (1985–2004 гг.) педагогических атак лиц и структур крайне невелик. Но от их действий и бездействий зависит судьба всего остального населения, делегировавшего через систему выборов, пусть даже несовершенную, этим лицам право на решение общенациональных, а не только касающихся структур политической системы, задач. Таким образом, подтверждается первоначальная гипотеза о том, что целевая деформация сознания у ключевых фигур, способных оказать влияние на национальную безопасность всего государства, позволяет добиться необходимой дезориентации населения, непосредственно не оказывая на него никакого влияния. В этом и заключается специальное назначение педагогической войны. Войны прошлого, войны настоящего и войны будущего. Войны внутри нашего сознания. Войны души и тела. Войны за нашу душу и наше тело.