Большинство ученых и политиков, говорящих о советской национальной политике, считают одной из главных причин кризиса советской государственности в 80-е годы ошибочное, по их мнению, решение партии большевиков и лично Ленина создавать СССР как федерацию - с огосударствлением народов и народностей бывшей Российской империи. Дескать, если бы поделили страну на губернии, без всякой национальной окраски, без каких-то «титульных наций» с их правом на самоопределение вплоть до отделения, то и не было бы никаких национальных проблем и никакого сепаратизма.
Этот взгляд я считаю непродуктивным, он блокирует само желание понять реальность. Для нас важнее не выдать оценки деятелям прошлого с высоты нашего редкостного ума и проницательности, а разобраться, почему они приняли то или иное решение. Насколько оно было принято под давлением исторических обстоятельств как меньшее зло? Какую роль сыграли в этом теоретические представления того времени? Если решение стало восприниматься как ошибочное, то можно ли его было исправить впоследствии? Такой анализ нам будет полезен, потому что подобные проблемы возникают перед нами сегодня и будут возникать впредь до того момента, как мы выйдем на новый виток стабильного развития - вплоть до следующего кризиса.
Надежно оценить, было ли верным принятое почти сто лет тому назад решение, мы сегодня не можем - очень трудно через столько времени точно «взвесить» значение каждого фактора, который тогда приходилось принимать во внимание, а также глубину и структуру неопределенности, с которой была сопряжена любая альтернатива. Мы уже не можем вернуться в ту неопределенность, ибо мы знаем, что произошло в результате принятого решения и развития всей совокупности факторов. Конечно, было бы полезно провести мысленный эксперимент с моделированием хода событий, которые бы последовали после создания вместо СССР Советской России, поделенной на «безнациональные» губернии. Но это было бы очень дорогое исследование, и никто его оплачивать не будет. А без этого наши оценки становятся досужими домыслами.
Возьмем только один фактор - в Гражданской войне все борющиеся стороны действовали уже не на пространстве Российской империи, она распалась после Февраля 1917 г. Это было разорванное пространство, на клочках которого националисты всех цветов лихорадочно старались создать подобия государств. Возникла независимая Грузия с президентом-меньшевиком Жордания, которая «стремилась в Европу» и искала покровительства у Англии. Возникла независимая Украина с масоном Грушевским и социалистом Петлюрой, которая искала союза с Польшей. «Народная Громада» провозгласила полный суверенитет Белоруссии (не имея никакой поддержки в народе), возникла автономная Алаш Орда в Казахстане - везде уже существовала местная буржуазная и европеизированная этническая элита, которая искала иностранных покровителей, которые помогли бы ей учредить какое-то подобие национального государства, отдельного от России. Некоторым это удалось - прибалтийские республики были отторгнуты от России с помощью Германии, а затем Антанты.
Предложение учредить Союз из национальных республик, а не Империю, нейтрализовало возникший при «обретении независимости» национализм. Армии националистов потеряли поддержку населения, и со стороны Советского государства гражданская война в ее национальном измерении была пресечена на самой ранней стадии, что сэкономило России очень много крови. Работа по «собиранию» страны велась уже во время войны (историки называют это военно-политическим союзом советских республик). Скорее всего, иного пути собрать Россию и кончить гражданскую войну в тот момент не было. Но спорить об этом сейчас бесполезно.
Факт заключается в том, что большевики в октябре 1917 г. унаследовали национальные движения, которые вызревали уже в царской России и активизировались после Февраля. Можно с уверенностью сказать, что если бы Российская империя сумела преодолеть системный кризис 1905-1917 г. и продолжить свое развитие как страна периферийного капитализма, то ускоренное формирование национальной буржуазии и национальной интеллигенции неминуемо привели бы к мощным политическим движениям, требующим отделения от России и создания национальных государств. Эти движения получили бы поддержку Запада и либерально-буржуазной элиты в крупных городах Центра самой России. Монархическая государственность с этим справиться бы не смогла, и Российская империя была бы демонтирована. Большевики в 20-е годы ХIХ века нашли способ обуздать эти движения (а в конце века просоветская часть КПСС такого способа не нашла).
Другой опыт - национальная политика «белых», которая кончилась полным крахом. Выдвинув имперский лозунг единой и неделимой России, белые сразу были вынуждены воевать «на два фронта» - на социальном и национальном. Это во многом предопределило их поражение. Недаром эстонский историк сокрушался в 1937 г., что белые, «не считаясь с действительностью, не только не использовали смертоносного оружия против большевиков - местного национализма, но сами наткнулись на него и истекли кровью». Разумно ли это? Сегодня спорить об этом бесполезно, но факт надо учесть.
Итак, страну собрали как Советский Союз. Исходили при этом из реальных обстоятельств, из инерции исторического развития Российской империи и из тех теоретических представлений о национально-государственном строительстве, которые были частью восприняты из российского же обществоведения, частью из западных учений (прежде всего, марксизма). «Срисовывать» образ Советской России с Франции или США никому тогда и в голову не пришло.
Так была решена главная проблема момента - закончить Гражданскую войну и снова собрать историческую Россию в одну страну. Это соответствует одному из главных правил здравого смысла - каждое поколение должно решать ту критическую задачу, что выпала на его долю. Понятно, что при такой сборке страны были заморожены и преобразованы проблемы, «посеянные» в Российской империи. Их урожай пришлось собирать будущим поколениям - в 80-е годы. В решении этих проблем наши поколения оказались несостоятельны, но об этом поговорим позже. Сейчас о том, что было «посеяно» и преобразовано большевиками.
Был «посеян» потенциал политизированной этничности, который со временем и при определенных условиях мог вырасти до непредсказуемых размеров (так оно и вышло - никто не мог даже в середине 80-х годов предсказать, что через три года начнется война между Советской Арменией и Советским Азербайджаном).
Еще до образования СССР сама Российская Федерация представлялась как «союз определенных исторически выделившихся территорий, отличающихся как особым бытом, так и национальным составом», причем эти территории «возникли как естественный результат развития соответствующих национальностей, имея своей базой, главным образом, национальный признак» (Сталин). То есть, с самого начала государственного строительства в СССР стали возникать этнополитические территориальные образования.
Народностям и народам России были предоставлены территория и политическая (государственная) форма. Были официально закреплены имена этносов и зарегистрирована этническая (национальная) принадлежность граждан. Были созданы общественные и государственные институты, конституирующие определенную систему советской этнической «реальности». Была создана письменность для 40 языков (а с учетом диалектов - для 57). У каждого народа формировалась «национальная по форме» культура - этнографы записывали сказки и песни, археологи изучали древность, историки писали историю, литераторы по крохам собирали национальный эпос. Быстро готовилась национальная художественная интеллигенция - еще и сегодня каждый может вспомнить десятки имен. В дело были вовлечены все силы созидания народов.
Работа была неимоверно сложной. Уже привязка народностей к территориям представляла собой задачу, которая не имела удовлетворительного для всех сторон решения (красноречивый пример - Нагорный Карабах). Исторически расселение племен и народов шло на территории России, как и везде, вперемешку. Однородность, достигнутая в Западной Европе, возникла лишь в процессе «сплавления» современных наций. Поскольку в России такого сплавления не производилось, мест с «чистым» в этническом отношении населением, помимо Центральной России, Белоруссии и Украины, было очень немного.
В 1934 г. из 2443 районов, имевшихся в СССР, только 240 считались национальными. В сельсоветах только 1 из 12 мог считаться национальным. Критерию мононациональной общности на низовом уровне удовлетворяла лишь небольшая часть административных единиц. Поэтому в конце 30-х годов национальные районы и сельсоветы были ликвидированы [41]. Этнизировать государственность оказалось возможным лишь на уровне более крупных единиц - автономных и союзных республик, которые все были многонациональными.
Велась работа по объединению родственных этносов в народы. Так за советское время сложились довольно крупные народы - мордва, коми, аварцы, хакасы и др. Это было большими изменением. В Дагестане, например, еще в ХIХ веке каждое село фактически являлось селом-государством, и сельско-общинные связи преобладали над национальными. Разделение на национальности было проведено в 20-30-е годы «с помощью советских ученых». Формирование этнических групп и их языков не завершилось и сегодня. Аварцы, например, делятся на 15 субэтнических групп, так что два аварца из разных сел могут не понять друг друга. Даргинский язык состоит из 10 диалектов, кумыкский - из 5 диалектов [42].
Эта конструктивная работа за советский период и не могла быть завершена - народности СССР находились на разной стадии этногенеза. В.А. Тишков писал в 1990 г.: «В нашей стране вплоть до первых десятилетий XX в., а отчасти и по сегодняшний день, этническое самосознание было и остается на массовом уровне довольно зыбким. Даже, например, у крупных народов Средней Азии и Казахстана, которые квалифицируются по нашей иерархии этнических образований как «социалистические нации», еще в 20-е годы преобладали в самосознании и самоназвании локальные или родоплеменные названия. Среди узбекоязычного и таджикоязычного населения среднеазиатских оазисов, а также Южного Казахстана употреблялись этнонимы: таджик (как коренное оседлое население оазисов независимо от языка), сарт, тат, чагатай. Они перекрывались локальными наименованиями: бухарец, ташкентец, самарканди, пухори (имелись в виду не только данный город, но и его округа). Даже во время двух последних переписей (1979 и 1989 гг.) некоторые группы в составе узбеков называли себя «тюрк», в связи с чем в Фергане, например, под одним названием оказались два совершенно разных народа — этнографическая группа узбеков и турки-месхетинцы…
Многие народы или даже родоплеменные группы, в представлениях и лексиконе которых не было не только самого понятия «нация», но даже иногда и ее названия (азербайджанцы, например, назывались до этого «тюрками»), не только действительно совершили разительные перемены в своем развитии, но и быстро овладели самой идеей нации, включив в нее значительные мифотворческие, сконструированные начала» [43].
Возвращаясь к вопросу о теоретической интерпретации национально-государственной реальности СССР, нельзя не признать, что она была именно сконструирована и построена, в ней не было ничего естественного и изначально данного. Этот процесс может быть верно понят именно в свете представлений конструктивизма. Но под этой конструктивистской программой лежало примордиалистское убеждение, что народы и народности России есть изначальная данность, на которую нельзя посягать. Да к тому же из марксизма прямо вытекало, что в официальную советскую идеологию должен быть заложен интернационализм, значит, нужны и национальности (хотя в главном, в признании права народов на самоопределение, большевики отошли от марксизма еще до 1917 г.).
Сейчас, обсуждая доктрину национально-государственного устройства СССР, надо не забывать, что во времена Николая II, Ленина и Сталина, не было никакой связной «теории этничности» - ни в России, ни на Западе. И представления Ленина и Сталина были ответственной и творческой систематизацией имеющихся знаний. Во многих отношениях их теоретические соображения, привязанные к бурной динамике исторического процесса первой трети ХХ века, были шагом вперед. Глупо этого не признавать.
Но более важной, чем теоретические соображения, в принятии решения о выборе государственно-национального устройства, думаю, была историческая инерция того типа межэтнического общежития, который был принят в России еще со времен Киевской Руси. Евразийцы называли его «симфония народов». Это значит - ни этнического плавильного котла (как в США), ни ассимиляции главным народом (как в Германии), ни апартеида, как в колониях. Кстати, те русские патриоты, которые не принимают устройства Советского Союза, никогда не говорят, какая из этих реально известных альтернатив им по душе. Похоже, альтернатива этнического тигля, хотя гласно этого никто не признает.
В размышлениях о русской революции многие философы, и российские, и западные, отмечают тот факт, что именно в программах большевиков сильнее всего проявилась преемственность с траекторией российской истории (С.В. Чешко считает, что мессианское восприятие русскими марксистами идеи мировой революции, а затем и представление России как носителя этой идеи, «по ее глобалистской направленности и сакрализованному характеру была в известном смысле модификацией теории Третьего Рима» [27, с. 75]).
Среди тех организованных политических сил в России в момент революции, которые имели какие-то программные установки, большевики были как раз менее федералистами, чем другие (если не считать черносотенцев, которые просто не мыслили Россию без царя и Империи, и анархистов, которые проповедовали утопию свободы без государства). Ленин считал федерацию вынужденным временным состоянием, о чем говорил в работах 1914 г., а в 1920 г. писал в Тезисах ко II конгрессу Коминтерна: «Федерация является переходной формой к полному единству трудящихся... Необходимо стремиться к более и более тесному федеративному союзу» [44].
Реальная политическая альтернатива большевикам, ставшая и движущей силой Белого движения - либерально-буржуазная - была принципиально антиимперской (декларации белого офицерства не в счет). С.Н. Булгаков писал, что моделью государственности для России не мог быть «деспотический автаркизм татарско-турецкого типа, возведенный в этот ранг Византией и раболепствующей официальной церковью; ею должна была стать федеративная демократическая республика, как это хорошо понимали в свое время английские диссиденты, эмигрировавшие в Америку» [45, с. 33]. Здесь - полное отрицание «самодержавного централистического деспотизма, превращающего в рабов тех, кто имеет несчастье быть его подданными» и четкий идеал - «всемирные Соединенные Штаты». Можно сказать, что православный мыслитель о. Сергей Булгаков - прямой предшественник А.Д. Сахарова.
Во время перестройки советская либеральная интеллигенция аплодировала А.Д. Сахарову и подливала масла в огонь этнического сепаратизма - разрушала СССР. Отвергая устройство Советского Союза, она, конечно, и не думала о восстановлении империи - ее идеалом была именно «федеративная демократическая республика», которую, как полагали, создало бы Временное правительство, не вмешайся большевики. Эти образованные товарищи не учитывали, что при строительстве государства и служащего ему опорой общественного строя национальные проблемы неразрывно переплетены с социальными. Не может быть демократической федерации, если при этом возникает этносоциальное неравенство, так что большинство народов становится населением внутреннего «третьего мира».
Пытаясь, уже на уровне программы, собирать разваленную ими же Российскую империю по шаблонам западных федераций (типа Швейцарии или США), либералы Керенского принципиально не могли построить никакой государственности. О чем же тогда прекрасные речи перестройки? И. Солоневич пишет о попытке российских либералов как альтернативы большевикам: «Конструкции, ими спроектированные, не продержались ни одного дня, ибо даже и А. Ф. Керенского мы демократической республикой никак считать не можем: при А. Ф. Керенском была керенщина. Месяца через два после попытки «взять в свои руки московские дела» профессоров вышибли вон. Через полгода после этой попытки профессора бежали на юг, как птицы перелетные. На юге они припадали к ногам генерала Эйхгорна и молили о помощи. Генерал Эйхгорн не помог. Потом молили генерала Франше д’Эспре, генерал Франше д’Эспре не помог. Потом портили настроение генералу Деникину, генерал Деникин тоже не смог помочь. Потом, обжегшись на попытках что-то там «взять в свои руки», разочаровавшись во всех генералах контрреволюции, они стали мечтать о революционных генералах: Клим Ворошилов – вот он и есть «национальная оппозиция Сталину». Но не помогли и революционные генералы» [2, с. 427-428].
Федерация не либерально-демократическая, а советская была не просто возможна, она стала свершившимся фактом - именно потому, что накладывалась единую систему национальной и социальной политики развития и соединения народов - при сохранении их этнического лица. По мере укрепления СССР и всех союзных институтов (партии и идеологии, культуры и науки, школы, армии и правоохранительных органов, хозяйства и образа жизни) набирал силу и процесс объединения народов в большой советский народ. Одновременно и государство становилось объективно более унитарным и внутренне связанным. Эти «массивные» процессы дополнялись тщательным наблюдением за тем, чтобы этничность народов СССР не «взбунтовалась» - равновесие контролировалось с помощью всей системы экономических, административных, культурных, кадровых мер. В критических случаях применялись и репрессии, иногда кровавые (в основном против той части национальных элит, в которой обнаруживался или подозревался заговор против союзного целого).
Можно ли было в какой-то момент отойти от принципов федерализма, которые в массовом сознании уже были чистой формальностью (как, например, «граница» между РСФСР и УССР)? Сегодня этот вопрос представляет чисто академический интерес. Его никто и не обсуждает. Исторический факт заключается в том, что сознательные меры по контролю за этническими процессами были прекращены с демонтажем «тоталитаризма» во второй половине 50-х годов. Было официально объявлено, что национального вопроса в СССР «не существует». В союзных и автономных республиках стали формироваться сплоченные этнические элиты, а в их среде - местные кланы с развитой целостной структурой, включавшие в себя партийных, административных, хозяйственных работников, представителей художественной и научной интеллигенции и даже авторитетов преступного мира. Собственная государственность, казавшаяся формальной массе рядовых граждан, для элиты наполнилась смыслом и превратилась в замаскированную крепость.
И уже в 60-е годы идеологи «холодной войны» против СССР пришли к выводу, что именно национальные проблемы, а вовсе не экономика и не социальные отношения являются слабым местом всей советской конструкции. Здесь и сосредоточили главные силы. Теоретики КПСС, для которых национального вопроса «не существовало», относились к этому со смехом. С искренним недоумением цитирует Э.А. Баграмов [9] такие предупреждения «буржуазных идеологов»: «Самой заразным из всех экспортных товаров Запада (либерализм, демократия, религия) является идея национализма» (А. Барнетт, 1962) или «Национализм, и только национализм является эффективным барьером на пути коммунизма» (Дж. Дэвис, 1970).
Более того, представления Ленина, а затем и Сталина, о том, что федерация - лишь необходимый этап на пути к полному объединению трудящихся (хотя и при сохранении их национальных отличий), постепенно сменились догмой, согласно которой социалистические нации должны иметь свою государственность. Таким образом, в 60-е годы, когда созревание советского народа как гражданской полиэтнической нации позволяло постепенно снижать уровень огосударствления этносов и укреплять общее государство, в официальной идеологии был сделан упор на ослабление целого. Можно предположить, что этому способствовал укорененный в сознании партийной интеллигенции примордиализм, уже не дополняемый здравым конструктивистским смыслом государственных строителей прежнего поколения.
Типичная книга, изданная Политиздатом (1967) гласит: «Социалистические нации - это такие нации, которым присуща социальная однородность в основном.., наличие государственности... В отличие от наций социально неоднородных, социалистические нации всегда имеют государственность. Она может выражаться в разных формах: как в относительно обособленном национальном государстве, так и в наличии государственных образований и их представительства в федеративных органах» [31, с. 57]. Авторы в сноске резко отвергают мнение П.Г.Семенова о «денационализации» союзных республик.
А.Г. Здравомыслов, А.А. Цуциев приводят вывод Р. Брубейкера, который изучал этот процесс и его последствия в конце 80-х годов [47]. Он пишет о созданных в советское время институтах огосударствления этничности: «Эти институты составляют устойчивую систему социальной классификации, некий организующий «принцип усмотрения и учреждения различий» в социальном мире, определенную стандартизированную схему социального восприятия, интерпретативную сетку для общественных дискуссий, набор маркеров для проведения границ, легитимную форму для публичных и приватных идентификаций. И стоило политическому пространству расшириться при Горбачеве, как обнаружился уже готовый шаблон для призывов к суверенитету» (см. [46]).
Тот факт, что реформы Горбачева открыли простор для той части этнических элит, которая в холодной войне перешла на сторону противников СССР и вступила в широкий сговор с целью его развала (и приватизации его богатства), идеологи перестройки и реформ используют для того, чтобы убедить общество в нежизнеспособности советского общественного строя. Общий мотив множества их выступлений таков: «Советский Союз держался только с помощью насилия или страха перед насилием. Как только тоталитаризм с его репрессивной машиной был ослаблен Горбачевым, подавленная межэтническая ненависть вырвалась наружу и советская империя распалась».
Эта модель объяснения ложна, и ее несостоятельность была показана уже в 70-80-е годы в исследовании многих этнических конфликтов. «Бунтующая этничность» не таится, как постоянная сущность, в сознании народов, ожидая ослабления центральной власти, чтобы взорвать порядок. Она создается в условиях кризиса для решения, с ее помощью, каких-то политических и экономических задач. Дж. Комарофф пишет о таких этнических конфликтах: «Хочу подчеркнуть, что это выражение культурного самоосознания не есть механическая функция ослабления центров... Я подчеркиваю это в противовес так называемым теориям этнического и национального самоутверждения, которые существуют в нескольких вариантах и связывают недавний всплеск политики самоосознания (сравниваемый с «джинном, выпущенным из бутылки») с ослаблением режимов, которые до того подавляли глубокие и давно копившиеся коллективные чувства и настроения. Мои предыдущие теоретические работы показывают, почему эта форма неопримордиализма не выдерживает критики» [48, с. 68].
Таким образом, процесс «созревания» национального самоосознания этнических элит, который быстро шел в Российской империи в ХIХ и начале ХХ века, был на время прерван после Октябрьской революции 1917 г. и Гражданской войны, но потом вновь набрал силу уже в структурах советской государственности. По мере того, как начиная с 60-х годов назревал кризис советской политической системы, этничность национальных элит усиливалась и политизировалась. Этому способствовало огосударствление этничности в СССР, которое по мере нарастания кризиса все меньше и меньше нейтрализовалось скрепляющими Союз механизмами. Это огосударствление дало национальным элитам готовый «шаблон» для мобилизации политизированной этничности, который и был использован во время перестройки. Нынешнее состояние дел хорошо выразил, с позиций конструктивизма, В. Малахов, говоря об этноцентристской доминанте российского общественного сознания.
Он сказал: «Эта доминанта вызвана прежде всего институциализацией, которую этничность приобрела у нас в советский период. Институциализация этничности, а тем самым и невольная сегрегация населения по этническому признаку, нашла выражение в этнофедерализме, при котором некоторые этнические группы — не просто субъекты (культурной) идентичности, но и субъекты (политического) суверенитета. Институциализация этничности выразилась и в паспортной системе (пятый пункт в паспортах, которые мы до сих пор донашиваем). Этничность в результате превращалась из аскриптивной характеристики индивидов и групп в их сущностное свойство. Именно так чаще всего и воспринимается этничность сегодня, причем не только на уровне массового сознания, но и на уровне интеллектуальных и политических элит» [В. Малахов. Зачем России мультикультурализм?].
Как видится дальнейшее развитие событий, мы рассмотрим в следующих главах.
Литература
1. Русская идея: в кругу писателей и мыслителей русского зарубежья. М., 1994. Т. 1, с. 110.
2. И.Л. Солоневич. Народная монархия. М.: ЭКСМО-Алгоритм. 2003.
3. Р.Ш. Ганелин. Российское самодержавие в 1905 году: реформы и революция. СПб.: Наука. 1991.
4. Л.Т. Сенчакова. Приговоры и наказы российского крестьянства. 1905-1907 гг. Т. 1. М.: Ин-т российской истории РАН. 1994.
5. Л.Н. Толстой. Стыдно. - Собр. Соч., т. 16. М.: Художественная литература, 1964.
6. С.Г. Кара-Мурза. Армия – «Наш современник»*
7. Д.О. Чураков. Русская революция и рабочее самоуправление. М.: Аиро-ХХ, 1998.
8. Ю.В. Ключников. Наш ответ. – «Смена вех». 1921, № 4.
9. Э.А. Баграмов. Национальный вопрос в борьбе идей. М.: Политиздат. 1982.
10. М. Агурский. Идеология национал-большевизма. М.: Алгоритм, 2003.
11. Н.А. Бердяев. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука. 1990.
12. Ф. Энгельс. О социальном вопросе в России. Соч., т. 18.
13. В. Шубарт. Европа и душа Востока - Общественные науки и современность, 1992, № 6.
14. М.М. Пришвин. Дневники. М.: Московский рабочий. 1995-1999.
15. Н.А. Гредескул. Перелом русской интеллигенции и его действительный смысл. – В кн. Вехи. Интеллигенция в России. М.: Молодая гвардия. 1991.
16. Т. Шанин. Революция как момент истины. М.: Весь мир. 1997.
17. В. Д. Соловей. Русская история: новое прочтение. М.: АИРО-XXI, 2005.
18. Н.А. Кривова. Власть и Церковь в 1922-1925 гг. М.: Аиро-ХХ. 1997.
19. М.К. Мамардашвили. Мысль под запретом (Беседы с А. Эпельбуэн). – «Вопросы философии». 1992, № 4.
20. А. Балакирев. Русские коммунистические утопии и учение Н.Ф.Федорова. - Россия XXI, 1996, № 1-2, 3-4.
21. С.Г. Семенова. Преодоление трагедии. «Вечные вопросы» в литературе. М., 1989. Цит. в [20].
22. М. Агурский. Великий еретик (Горький как религиозный мыслитель). - Вопросы философии. 1991, № 8.
23. О.А. Богатова. Этнические границы в Мордовии: парадокс многоуровневой идентичности. - СОЦИС. 2004, № 6.
24. Цит: «Феномен Сталин»*
25. ХХII съезд КПСС. Стенографический отчет. Т. 1. М.: Политиздат. 1962, с. 153.
26. В.Ю. Зорин. Национальная политика в России: история, проблемы, перспектива. М.: ИСПИРАН, 2003.
27. С.В. Чешко. Распад Советского Союза. Этнополитический анализ. М., 1996.
28. А. Степанов, А. Уткин. Геоисторические особенности формирования российского военно-государственного общества. - Россия-ХХI. 1996, № 9-10.
29. Национальная политика России: история и современность. М.: Русский мир. 1997. 679 с.
30. Ю.В. Бромлей. Очерки теории этноса. М.: Наука. 1983.
31. П.М. Рогачев, М.А. Свердлин. Нации - народ - человечество. М.: Политиздат. 1967.
32. Г. Джахангири-Жанно. К вопросу о формировании таджикского национального сознания (1920-1930 гг.). - «Восток». 1996, № 2.
33. Д.В. Микульский. Анализ некрологов членов ИПВТ: традиционное и современное. – «Восток». 1996, № 1.
34. С.К. Олимова. Коммунистическая партия Таджикистана в 1992-1994 гг. — «Восток», 1996, № 2.
35. И.А. Анфертьев. М.Н. Рютин - инициатор создания «Союза марксистов-ленинцев» – «Клио. Журнал для учёных». 2003, № 3.
36. Д. Конторер. Враг у ворот: юбилейные размышления. – «Россия ХХI», 2005, № 4.
37. Малая Советская энциклопедия. Т. 9. М., 1931. Стб. 576.
38. А. Иголкин. Историческая память как объект манипулирования. - Россия ХХI. 1996, № 3-6.
39. Г.П. Федотов. Александр Невский и Карл Маркс. – «Вопросы философии». 1990, № 8.
40. Н.В. Романовский. Сталин и Энгельс: забытый эпизод кануна Великой Отечественной. - СОЦИС. 2005, № 5.
41. А.И. Вдовин. Этнополитика и формирование новой государственности в России. - «Кентавр». 1994, № 1.
42. З. Тодуа. Дагестан: десять лет между войной и миром. - В кн. «Бунтующая этничность». М.: РАН. 1999.
43. В.А. Тишков. Социальное и национальное в историко-антропологической перспективе. – «Вопросы философии». 1990, № 12.
44. В.И. Ленин. Соч., т. 41, с. 164.
45. С.Н. Булгаков. Неотложная задача (о Союзе христианской политики). - В кн.: Христианский социализм. Новосибирск: Наука. 1991.
46. А.Г. Здравомыслов, А.А. Цуциев. Этничность в постсоветском пространстве: соперничество теоретических парадигм. – «Социологический журнал». 2003, № 3.
47. R. Brubaker. Nationhood and the national question in the Soviet Union and post-Soviet Eurasia: An institutional account – «Theory and Society». Vol. 23. 1994. Pp. 47-78.
48. Дж. Комарофф. Национальность, этничность, современность: политика самоосознания в конце ХХ века. – В кн. «Этничность и власть в полиэтнических государствах». М.: Наука, 1994.
49. А. Панарин. Народ без элиты. М.: Алгоритм-ЭКСМО. 2006.
50. У. Бронфенбреннер. Два мира детства. Дети в США и СССР. М.: Прогресс, 1976.
| © Интернет против Телеэкрана, 2002-2004 Перепечатка материалов приветствуется со ссылкой на contr-tv.ru E-mail: |