22 апреля 1999 г. «Зюддойче цайтунг» заме­чала по поводу резни в Литлтоне, штат Колорадо (США): «Статистики утверждают, что в среднем за свою жизнь вплоть до поступления в колледж молодой человек мог увидеть в масс-медиа изоб­ражения более чем 200 000 преступлений, свя­занных с насилием, и репортажи о примерно 16 000 убийствах — по телевизору».

Вновь и вновь повторяющиеся в последние годы в прессе подобные сообщения указывают на тенденцию, привлекающую к себе и в Европе все более обеспокоенное внимание по мере приумно­жения числа телеканалов. Рост показа насилия по телевидению стал темой, не только крайне ожес­точенно дебатировавшейся в кругах специалис­тов, но и превратившейся в предмет оживленных обсуждений и в самих масс-медиа, и в обществе. За всю историю телевидения этой дискуссии не было равных: она оставила далеко позади даже дебаты о рекламных клипах для детей.

Дискуссия о воздействии масс-медиа велась страстно, как никакая другая, но и, как никакая другая, дала неопределенные выводы. В ее ходе, к примеру, ссылались (справедливо, но на деле цинично) на давление коммерции, которое ощу­щают на себе владельцы телеканалов в ежеднев­ной борьбе за просмотровое время. В этой свя­зи, пишет Удо Михаэль Крюгер, «участившееся обращение к темам насилия и секса как орудие в усиливающейся конкурентной борьбе кажет­ся неизбежным, потому что ее участники стре­мятся добиться большей дальнобойности, при­влекая к своим передачам больше внимания, и таким путем достичь коммерческого успеха. На губительные побочные эффекты для отдельных телезрителей можно не стесняясь закрывать глаза, тем более что доказать прямую причин­ную зависимость тут попросту невозможно»⁷⁶.

Зато другие считали, что показ сцен насилия не принес бы вовсе никакой прибыли, если бы не было зрителей, наслаждающихся ими. И дей­ствительно, многие исследователи приводят данные о том, что велико число потребителей телевидения, не только относящихся терпимо к самым крайним проявлениям насилия на эк­ране, но и откровенно смакующих их. Это число, видимо, примерно равно числу тех, кто таки­ми сценами возмущается. По этому поводу час­то задают вопрос: а что вообще понимать под насилием? Для детей, скажем, весьма привле­кательно «насилие развлекательного типа» в фантастических фильмах или в комиксах. Может быть, уже это опасно? Или таким путем мы как раз и внушаем детям, что насилие без­вредно и ни к чему плохому не ведет?

Совсем уж неразрешимым оказался вопрос, побуждают ли детей и подростков сцены наси­лия на экране подражать им на практике. Неко­торые исследователи годами упрямо держались тезиса, что телевидение, наоборот, прямо-таки устраняет агрессивность, поскольку дает воз­можность пережить агрессивное влечение не в реальности, а в воображении (теория катарси­са), или хотя бы сдерживает его, возбуждая страх перед экранным образом (теория сдержи­вания). Впрочем, нигде как будто бы не найти и окончательного доказательства, что экранное насилие влечет за собой насилие реальное. Даже тезис о том, что, постоянно видя сцены насилия,

телезритель мало-помалу примиряется с ним как явлением повседневным, вроде бы опровер­гается длительными исследованиями.

И все-таки исследователи не могут в конеч­ном счете игнорировать понимание того, что «ни благонамеренная, но преуменьшающая опасность теория катарсиса, ни теория сдер­живания не могут считаться достаточно на­дежными: вредоносные воздействия тут вполне возможны — даже если их причинную обуслов­ленность еще нельзя доказать неопровер­жимо»⁷⁷. Давление общественного мнения воз­росло, в результате чего в дело вмешался законодатель, владельцы телеканалов оказались под ударом регулярных разоблачений в публи­кациях о доле показа насилия в отдельных про­граммах и поспешили восполнить урон прести­жа добровольным самоограничением. Казалось, общество добилось своей цели. Но поскольку до сих пор бесспорным было только, «что сцены насилия могут оказывать негативное воздей­ствие на проблемные группы», а в остальном в науке царит большая неуверенность «относи­тельно того, как и насколько экранное насилие воздействует на эти проблемные группы»⁷⁸, то ограничения не могли быть очень уж строгими.

Оказалось невозможным добиться на практике ни торжества правосудия, ни неоспоримых на­учных доказательств прямой взаимосвязи меж­ду показом насилия по телевидению и конкрет­ным насильственным деянием. В результате проблема не снята, а только смягчена.

Между тем жизнь говорит свое. Начиная с 1996 г. цепь убийств, совершаемых школьни­ками, в американских школах так и не прерыва­лась, а масштабы боен становились все более устрашающими.

•  2 февраля 1996 г. в штате Вашингтон че­тырнадцатилетний подросток застрелил учителя и двух школьников.

•  19 февраля 1997 г. на Аляске семнадцати­летний школьник застрелил директора школы и одноклассника.

•  1 октября 1997 г. в штате Миссисипи шест­надцатилетний школьник зарезал свою мать, поехал в школу и застрелил там двух девочек, а семерых других детей тяжело ранил.

•  1 декабря 1997 г. в штате Кентукки четыр­надцатилетний школьник на утреннем бо­гослужении застрелил троих одноклассни­ков и ранил пятерых. По его собственному

признанию, он воспроизводил сцену из видеофильма.

24 марта 1998 г. в Джонсборо (Арканзас) произошла резня особого рода: двое под­ростков, одиннадцати и тринадцати лет, надели полевую армейскую форму, воору­жились целым арсеналом стрелкового оружия, вбежали на перемене во двор сво­ей школы и открыли беспорядочную стрельбу по школьникам и учителям. После они сами удивлялись тому, что на­творили: пятеро погибли, десятеро ране­ны, некоторые тяжело. Губернатор штата Арканзас возложил вину за это «на куль­туру, где дети оставлены на произвол де­сятков тысяч убийств, демонстрируемых по телевидению и в кино»⁷⁹.

• 24 апреля 1998 г. в Пенсильвании четыр­надцатилетний школьник на школьном бале застрелил учителя и ранил еще тро­их человек.

• 21 мая 1998 г. в Орегоне пятнадцатилет­ний подросток застрелил своих родите­лей, после чего отправился в буфет своей школы и застрелил школьника, а девят­надцать других ранил.

•  Самой страшной за последние годы оказа­лась бойня, учиненная 20 апреля 1999 г. в школе города Литлтона (штат Колора­до) двумя школьниками, семнадцати и восемнадцати лет: они расстреляли две­надцать школьников и учителя, ранили двадцать восемь других ребят, заложили в здание школы больше тридцати бомб, после чего покончили с собой. Как выяс­нилось позже, это злодеяние они плани­ровали очень долго.

•  Неделей позже в Канаде четырнадцати­летний   убийца-подражатель   стрелял в двух школьников, один из которых умер.

Сообщения о подобных вспышках насилия приходили и из Японии (убийства в Кобе в мае 1997 г., поножовщина среди подростков в мар­те 1998 г.).

Разумеется, было бы неправильно просто обви­нить в этом насилии телевидение и думать, что вот оно все и объяснилось. Есть и совершенно иные серьезные причины насилия в нашем об­ществе⁸⁰. И тем не менее нельзя пройти мимо одного факта: упомянутые школьники, прежде чем совершить это в действительности, несчет­ное число раз пережили, глядя на телеэкран, хладнокровную стрельбу по людям как совер­шенно безобидное и не оставляющее никаких последствий театральное представление. Пусть даже причины их преступлений надо искать в совсем других местах — во всяком случае, для их совершения экран предоставил им все мысли­мые импульсы, даже выбор для самоидентифи­кации в виде «крутых» героев, которые так нра­вятся подросткам.

А те самые взрослые, что с таким ужасом взирают на настоящие убийства, считают нор­мальными ежедневные убийства на телеэкране и дают детям с младенческого возраста по кап­лям принимать весть: стрельба по людям — все­го лишь шутка и больше ничего. Они полагают­ся на то, что дети прекрасно умеют отличать фикцию от реальности. А что, если дети не про­водят это различие со всей четкостью? Спишем все на «несчастный случай на производстве» и будем продолжать как ни в чем не бывало?

Американский военный психолог Дэйв Гросмен в 1999 г. настоятельно предупреждал общественность, что «показы насилия в масс-медиа и еще более опасные, пропитанные наси-

лием интерактивные видеоигры» запускают у детей и подростков как раз те психические ме­ханизмы, с помощью которых профессиональ­ных солдат учат убивать⁸¹. К этому он добавил: «Я почти 25 лет прослужил пехотным офицером и психологом, и задачей моей было — делать людей способными к убийству; в ее выполнении мы и преуспели. Однако способность убивать не возникает сама собой — в ней нет ничего есте­ственного. Этому надо учить. Сегодня мне уже ясно: точно так же, как на военной службе мы кондиционировали и тренировали людей, что­бы они смогли убивать, — мы совершенно без­думно, слепо допускаем, чтобы такое происхо­дило и с нашими детьми»⁸². В качестве главных условий такого кондиционирования он называ­ет выработку жестокости и бесчувственности. То и другое показ насилия поощряет в детях с самого нежного возраста.

После трагедии в Джонсборо множество ев­ропейских и канадских тележурналистов брали интервью у Гросмена. Но, по его собственным словам, «ни один американский телеканал заинтересованности не проявил. Американское теле­видение молчит о моей истории. Оно знает, что виновато, и хочет избежать посягательств на свою верховную власть. Сегодня ничто не укро­ется от рыскающих глаз телекамер — кроме их собственного губительного влияния на детей»⁸³. Характерно уже одно то, как американская об­щественность отреагировала на бойни в Джонс-боро в 1998-м и Литлтоне в 1999 г.: президент США Билл Клинтон, правда, допустил, что «средний американский подросток вплоть до восемнадцатилетнего возраста успевает увидеть по телевидению и в кино больше сорока тысяч сцен убийства»⁸⁴, но оживленные дебаты, про­шедшие в США, крутились по большей части вокруг вопроса, не стоит ли еще больше ограни­чить доступ к стрелковому оружию.

Тем самым фокус проблемы сместился на принципиальный спор о якобы священном и неотъемлемом праве свободного человека в свободном обществе носить оружие всегда и везде. Правда, для США это и впрямь насущный вопрос, потому что там доступ к оружию имеют даже дети дошкольного возраста. Но что касает­ся упомянутых массовых убийств, речь идет в первую очередь не о том, как оружие оказалось у убийц, а о мотивах, заставивших их со­вершить эти преступления, и тут уж просто нельзя замалчивать ежедневное экранное наси­лие, как будто оно здесь совсем ни при чем. Тем не менее политики вплоть до президента поспе­шили наобещать ужесточение законов об ору­жии, а вот о преградах ежедневному показу на­силия никто всерьез так и не сказал. Что еще для этого должно произойти? Неужто паралич воли зашел так далеко, что нас не вырвать из него даже катастрофам?

 Райнер Пацлаф

http://www.mamakazan.ru/modules.php?name=Files&go=view_file&lid=19