… И генеральная линия.

Итак, в нашем политическом поле присутствуют три течения: либерал-коллаборационизм, социал-коллаборационизм и национал-коллаборационизм. Что же представляет собой «план Путина»? Де-факто – обширный комплекс полумер, позаимствованных из каждого коллаборационизма. Так, нетрудно заметить, что «путинская экономика» есть продукт противоестественного скрещивания Кудрина с Зюгановым; результат получается соответствующий. Практически государство само организует «провалы рынка», а потом начинает преодолевать их методами, гарантирующими нерыночные провалы.

Газовая атака

Очевидно, что «зюгановская» национализация нефтянки с попутным падением её эффективности может быть оправдана только в одном случае – если речь идёт о мобилизации рентных доходов для ударной реиндустриализации и технологического скачка. В кудринском контексте подобный акт – государственная измена. Равным образом, монополизм «Газпрома» в сочетании с ультранизким уровнем его налогообложения имеет смысл лишь при условии, что целью является усиленное снабжение растущей промышленности дешёвым газом. Сейчас мы видим а) курс на пятикратный рост газовых цен в кратчайшие сроки б) бодрую стагнацию добычи при росте потребления – показательно, что в этой ситуации госкомпания даже не рассматривает возможность ограничения экспорта в) инвестиционную активность везде, кроме собственно газовой отрасли. Де-факто мы видим, как сырьевая компания с помощью государства грабит несырьевой сектор экономики.

Заговор «гомеопатов»

Далее,  «зюгановский» курс на размножение госкорпораций в сочетании с фискальной политикой от Минфина имеет откровенно антигосударственный подтекст. «Выравнивание» налоговой нагрузки в сочетании с отсутствием инвестиционных льгот уже изначально делает ключевые отрасли промышленности непривлекательными для  частных инвесторов. Внедрение в эти сектора госкорпораций дополнительно усугубляет проблему – недобросовестная конкуренция последних ведёт к дальнейшему снижению доходности инвестиций; вдобавок, над негосударственными игроками нависает угроза экспроприации – и она тем выше, чем эффективней игрок.  Как следствие, частный капитал уходит из оккупированного сектора – тем более, что ему есть куда идти. Как следствие, неизбежно сокращение эффективных инвестиций в системообразующие отрасли, нарастание монополизма – и дальнейшее падение эффективности. Впрочем, это теория. На практике  карьера госкорпораций сразу начинается с монопольной стадии и принципиально нерыночного правового статуса.

Таким образом, вопли о возвращении в брежневскую эпоху грешат неумеренным оптимизмом – предполагаемые масштабы регресса составят не 30, а 80 лет. Практически ГК представляют собой точную копию трестов и синдикатов времён НЭПа. Последний воспет перестроечными историками; однако его архитекторы уже к 1926 году констатировали, что создали систему, обладающую всеми недостатками капитализма при полном отсутствии его достоинств.

Кроме всего прочего – и это главное – ГК питают инстинктивное отвращение к  инвестициям и инновациям. Безусловно, «частники» тоже зачастую страдают инновационным идиотизмом – однако он мгновенно излечивается, как только кто-нибудь из соседей зарабатывает полсотни миллионов на новых технологиях. ГК неизлечимы.

Разумеется, можно до бесконечности рассуждать о том, что «руководители госкорпораций могут быть сильно мотивированы в повышении экономической эффективности, если установить для них систему поощрений и взысканий, которая применяется в частных компаниях», а также о чудодейственности контроля со стороны «не только аудиторов, но и лично президента страны».

Разумеется, наемных менеджеров можно мотивировать – но кто мотивирует мотиваторов?

Если за «системой поощрений и взысканий» не стоит субъект, шкурно заинтересованный в долгосрочном развитии компании, вся «система» превращается в обычный бюрократический регламент со всеми вытекающими отсюда последствиями.

В плане «этатистской» мотивации и контроля еще никто не смог перещеголять ОГПУ, однако даже расстрелы не смогли обеспечить эффективность нэповских трестов. Равным образом, присутствие ныне действующего президента внутри «Газпрома» не привело ОАО в рамки приличий. При этом не стоит строить иллюзий по поводу того, что грядущие ГК окажутся столь же неэффективны, как «наше всё». Во-первых, в Газпром государство согнало лучшее, что у него было. Во-вторых,  в рамках простейших операций «добыл-продал» подобные организации ещё достаточно успешны;  проблема в том, что их успехи испаряются прямо пропорционально добавленной стоимости.

Разумеется, из всякого правила есть исключения – например, в 1861 году существовало огромное количество успешных крепостных хозяйств - однако в нашем случае ¾ исключений подтверждают правило. Так, «EADS» - идеальная госкомпания, однако даже она проигрывает в эффективности тому же «Боингу»; впрочем, эффективность – это не главное. Гораздо хуже то, что европейский авиапром катастрофически отстаёт в области перспективных разработок. Де-факто, нынешний относительный успех «Аэрбаса»  возник потому, что европейцы попали в рыночную «струю» со своим эффектным, но консервативным «агрегатом», в то время как товарищи из Сиэтла заигрались со странными аппаратами типа того же ВWВ. Проблема в том, что за мутантами «Боинга» - будущее.

Разумеется, по сравнению с нашим частным капиталом менеджмент «Аэробуса» выглядит мудрецами, устремлёнными в вечность. Проблема в том, что ещё никому не удавалось вырастить пальму в Антарктиде –  точкой отсчёта для наших госкомпаний будет отнюдь не «Боинг», а нечто гораздо более близкое и родное.

Впрочем, возможно, суперпрофессионализм менеджеров «Рособоронэкспорта» - куда до них дилетантам из EADS - позволит вопреки всему совершить технологический рывок? Судя по последним достижениям в области экспортного авианосцестроения – вряд ли.

Любопытно, что сей факт прекрасно осознаётся соратниками Чемезова: так, амбициозная программа развития АвтоВАЗа («оборонные технологии»,etc.) была молниеносно предана забвению, а все заботы по развитию актива были переложены на «Рено». Де-факто архитекторы «Ростехнологии» собственноручно расписались в неспособности эффективно управлять серьёзным производством в конкурентном сегменте внутреннего рынка. Однако это никак не мешает им приводить под  ту же руку всё новые активы. Между тем последние  зачастую а) находятся в состоянии худшем, чем ВАЗ (практически всё машиностроение) б) в теории должны конкурировать на внешних рынках (тот же титановый холдинг).

На практике проект «титановой долины» окажется там же, где и план модернизации ВАЗа, зато «Ростех» сможет хорошо заработать на экспорте болванок. Впрочем, хорошо ли – это ещё вопрос. Напомним, что в казённо-алкогольной сфере государство добилось выдающихся успехов, сделав убыточным производство водки – см. «Росспиртпром».

Иными словами, курс на ГК – это курс на объединение рыночной неуправляемости с бюрократической неэффективностью.

Впрочем, либеральная башня Кремля обещает нам, что госкорпорации - явление временное и приставка «гос» в будущем канет в Лету. Кто бы сомневался; на самом деле силовая башня думает так же – она в этом просто не признаётся.  Всем уже понятно, что под лозунгами «национализации» идёт процесс бюрократической приватизации, «естественный» ход которой был прерван в 90-х. Столь же очевидно, что количество привлекательных активов ограничено, а количество «государственников» - нет. Как следствие, их нынешнее «поколение» должно закрепить за собой активы – «скрытая» реприватизация закономерно сменится открытой. Как другое следствие, власть и частная собственность снова сольются в экстазе – с самыми скверными последствиями для эффективности обеих.

Иными словами, сейчас мы видим попытку олигархического реванша под лозунгом его предотвращения. Впрочем, буквальный римейк не состоится. Так, в силу специфического происхождения менеджеров бывшие госкорпорации вовсе не будут напоминать покойный «Юкос»; зато они будут поразительно смахивать на каданниковский «Автоваз». Иными словами, нынешний курс ведёт к формированию крайне неэффективного и абсолютно неконкурентоспособного «гетто», сидящего на игле централизованных вливаний «нефтяных» денег. Как следствие, возможные масштабы промышленного «анклава» будут крайне ограниченными: ни о какой полноценной реиндустриализации при этом варианте речи быть не может – и, вероятно, не идёт.

Кстати сказать, систему путинских приоритетов хорошо иллюстрирует эпопея с превращением рубля в резервную валюту. «Резервность» - это весьма хорошо, но обратите внимание на контекст. Во-первых, этот курс предполагает очередной виток сдерживания инфляции через труп экономики. Во-вторых, отказ от любых попыток разумного ослабления национальной валюты. В-третьих, обретение резервного статуса автоматически предполагает рост спроса на рубли - и дальнейшее повышение курса. Раздувание импорта и удушение внутреннего производства прилагаются.

Таким образом, наша элита хочет иметь чуть-чуть промышленности – ровно столько, чтобы обеспечить контроль над трубой. Предполагается, что в сочетании с отказом от любых попыток изменить сложившийся баланс сил («неконфронтационная внешняя политика» etc.) это обеспечит стране возможность «спокойного развития» в рамках всё той же стратегии «нефть в обмен на территории». Проблема в том, что а) сама стратегия самоубийственна б) «время дожития» «путинской» России окажется даже меньше, чем немцовско-рогозинской. Во-первых, количество нефти, которую можно обменять на территориальную целостность, в путинском варианте окажется заметно меньшим. Во-вторых, история учит, что страна, которую рассматривают как потенциальную угрозу, но не считают реальной силой, живёт плохо и недолго.

… и прочие «мелочи»

При этом суицидальный характер самой стратегии ещё усиливается благодаря особенностям её воплощения. Во-первых, с учётом опыта своих «комсомольских» предшественников, неоолигархические структуры неизбежно пойдут по пути радикального ослабления исполнительной власти – теоретически она может попасть «не в те» руки. Периодически возникающие разговоры о пользительности парламентской демократии вовсе не являются чистой лирикой – напротив, установление «режима партий» является необходимым звеном реприватизационного цикла. Несложно представить, насколько уместен будет такой режим уже лет через пятнадцать.

Очевидно также, что все разговоры о борьбе с коррупцией при параллельном оседании силовиков на собственность – чистое фарисейство. Вряд ли стоит уточнять, что разложение самих силовых структур идёт с поразительной скоростью – и это выйдет нам боком уже в очень обозримом будущем.

Чемезов и лошадь

Далее, текущая «промышленная политика» принимает особенно уродливые формы там, где это менее всего уместно. Сделаем лирическое отступление. Итак, советский ВПК в своём постсталинском развитии прошёл три этапа. 1. Около 1970-го Минобороны «спускало» КБ тактико-технические требования (ТТТ), которые те пытались выполнить. 2. Около 1980-го КБ сами «рисовали» себе ТТТ, затем передавали их МО; последнее отправляло их обратно – но уже от своего имени. 3. Около 1985 КБ составляли ТТТ уже по результатам испытаний готовой машины.

Таким образом, ВПК наконец пришёл в состояние, в котором уже лет двадцать существовала вся гражданская промышленность.

Почему последствия вхождения «оборонки» в «бюрократический рынок» проявились не сразу, а начало процесса было поздним? Ответ очевиден – ВПК был единственным сектором советской экономики, где существовала конкуренция. Забавно, что все последние потуги направлены на её тотальное устранение. В приложении к тяжёлым истребителям и им подобным эта сверхконцентрация ещё имеет смысл – как вынужденная и временная мера. Однако разработка и производство обычных вооружений до вертолётов включительно не требует сверхъестественных средств и усилий. Устранение конкуренции из этого сектора не просто бессмысленно – оно преступно.

По словам С. Чемезова «Госкорпорации – это надёжная узда, сдерживающая рыночную стихию, погоню за прибылью в ущерб стратегическим интересам страны»

Узда великолепна – проблема в том, что лошадь сдохла.

Разумеется, мы слышим стандартные ссылки на конкуренцию на внешних рынках. Странно, что подобная идея не посетила всех остальных игроков. Вероятно, они понимают, что наличие гарантированного внутреннего рынка развращает поставщиков до состояния, при котором говорить о «глобальной» конкуренции можно только в прошедшем времени.

Иными словами, сейчас останки нашего ВПК вместе со стратегическими интересами страны приносятся в жертву бюрократической стихии – и это выйдет нам боком уже в ближайшем будущем.

Академический отпуск

Показательно, что инновационная политика приносится в жертву тому же Молоху. Так, нынешняя администрация явно намерена заменить финансирование науки финансированием президиума РАН; вряд ли стоит уточнять, что наука и РАН – понятия взаимоисключающие. Кстати, цитата. Член комиссии по борьбе с лженаукой акад. Е.Александров «И холодного термояда не существует. Просто лжеучёные тоже хотят получать безотчётные деньги на бесконечное время». Здесь показательно слово «тоже». Не менее занимательны праведное негодование, с каким ведутся академические разговоры о «попытках превратить РАН в служанку политики и экономики», требование «не трогать академиков» до 70 лет и т.д., и т.п.

В то же время верхушка РАН полагает само собой разумеющимся свой тотальный контроль за расходованием средств, выделяемых на НИОКР – даже если речь идёт о прикладных исследованиях. Контролировать финансовые потоки, ни за что при этом не отвечая – вот идеал нашей академической буржуазии; забавно, что он практически достигнут.

 Де-факто речь идёт о превращении академии в источник рентных доходов, снабжённый вполне феодальным иммунитетом. Так, эволюция РАН в последние два десятилетия имела вполне определённое направление. Количество академических институтов росло, в то время как количество научных работ падало; в свою очередь, качество  падало много быстрее, чем количество – средняя цитируемость отечественных работ понизилась настолько, что это уже не спишешь ни на недофинансирование, ни на происки конкурентов.

При этом «рентное» бесстыдство зачастую доходит до энтузиазма. Так, лучший друг КПРФ Ж.Алфёров, будучи поставлен во главе жюри премии «Глобальная энергия», благополучно вручил премию себе. Очевидно, что передача государственных средств в распоряжение Ж.А. и ему подобных есть крайний случай «стерилизации».

Проблема усугубляется специфической формой патриотизма, распространённой в коридорах РАН. Его классическим проявлением можно считать историю «сотрудничества» с США в области ПРО. По замечанию В.В.Путина, оно сводилось к тому, что Россия запускала ракеты, а американцы тренировались их сбивать. Когда после длительных колебаний это «сотрудничество» было прекращено, РАН разразилась письмом, в котором категорически требовала продолжения банкета. Очевидно, что в этом контексте трепетное отношение нынешней администрации к любым бюрократическим  привилегиям прямо отдаёт коллаборационизмом.

Воспитание чувств

Коснёмся теперь особенностей национальной политики. Даже если не слишком заморачиваться по поводу осмысленности курса на ликвидацию автономий, его конкретное воплощение пугает. Итак, процесс начался с ликвидации Коми-Пермяцкого АО. Присутствие данного субъекта на параде суверенитетов и этнократий описывается следующим образом – «не был», «не участвовал», «не привлекался». Однако это не помешало АО оказаться первым в очереди на ликвидацию. В то же время Центр старательно сдувает пыль с поволжских муртозавров: максимум, что им угрожает – это смена на «достойного» преемника из числа ближайших соратников. При этом особенно умиляют ссылки на борьбу «завров» с сепаратизмом. Действительно, в 90-х незалежные митинги в Казани проводились чуть ли не еженедельно; проблема в том, что их участников централизовано завозили из сельской местности сами борцы. С тех пор многое изменилось – за годы своего правления Рахимов и Шаймиев создали себе полноценную социальную базу; согласно опросам, более трети татар являются сторонниками независимости.

Политика Москвы по отношению к Чечне вообще не может быть охарактеризована в цензурных выражениях. Таким образом, нынешняя схема действий сводится к следующему – лояльных давим, нелояльных поощряем. Безусловно, это позволяет избежать сиюминутных проблем и получить очередные 90% на очередных выборах; однако в среднесрочной перспективе подобные упражнения означают развал страны.

Их борьба

Вряд ли стоит уточнять, что «великая империя» снится команде Путина разве что в кошмарах. Хуже того, оголтелый легитимизм Кремля указывает на то, что даже поддержание нейтрального статуса ближнего зарубежья вовсе не является для него приоритетом. Де-факто, по отношению к СНГ действует принцип «лучше тихое вступление в НАТО, чем дестабилизация», причём «дестабилизация» понимается как-то уж очень широко.

Впрочем, ссылки на возможные эксцессы лишь прикрывают нежелание эффективно противодействовать экспансии «партнёров». Как видно из Бухареста, попытки сдерживать НАТО поставками газа фактически провалились; как видно из реакции на этот провал, Кремль готов проявить «надлежащее» смирение. 

Причины провала очевидны. Сколь угодно монументальный пряник бесполезен, если к нему не прилагается кнут – или хотя бы решимость отобрать пряник. При этом вряд ли стоит уточнять, что возможность появления ударных группировок у порога ключевых экономических центров – это плохо само по себе;  на фоне развития  ПРО, роста цен на сырьё и честных предупреждений в стиле «энергетического НАТО»  это уже отдаёт катастрофой.  Однако, в Кремле всё спокойно; очевидно, там полагают,  что при неуклонном продолжении политики  «нефть в обмен на территории» потенциальная угроза не обернётся реальными действиями. Иными словами, твёрдая решимость Москвы сдать «ближайшее зарубежье» означает курс на отказ от реальной модернизации (результат см. выше). При этом кремлины явно не понимают, что даже путинская «модернизация» - это уже нарушение «конвенции»; оно не останется безнаказанным.

Иными словами, «питерские» всегда готовы пилить собственность под сурдинку разговоров о внешней угрозе – но при этом не способны ей противостоять. Собственно, они её даже не осознают.

Благодаря какому вывиху сознания американские дивизии у порога кажутся меньшей угрозой, чем малейший шум, неизвестно. Зато известно, чего этот вывих будет стоить – участь косовских сербов покажется нам завидной. С ними ещё «церемонятся» – с нами не будут.

Интермедия

Таковы контуры нынешнего российского проекта. Теперь попробуем предложить альтернативный.

О политике тяжеловооружённого нейтралитета

Объективно, мы не сможем добиться приемлемого баланса сил ни с «золотым» миллиардом, ни с «нефритовым». Однако для выживания этого и не требуется.  Достаточно, чтобы переход России на сторону любой доминирующей группировки однозначно склонял чаши весов в пользу последней. В этом случае любой акт агрессии со стороны любого из противостоящих центров силы будет равнозначен его поражению. Как следствие, при сохранении твёрдого нейтралитета у России появится шанс на выживание.    

Соответственно, в течение следующих 20 лет нам придётся в разы увеличить промышленный потенциал, пригодный для перевода на военные рельсы – до уровня в 75-80% от имевшегося у советского блока в середине 70-х.

О необходимости китаизации

Начнём с интенсивных факторов. Во-первых, речь идёт о переходе к политике неограниченного экономического роста без оглядки на контракты «Газпрома» и возможные социальные издержки. Уже очевидно - либо мы будем иметь темпы роста, как в Китае, либо мы будем в нём жить. Кроме того, политика сдерживания экономического роста под лозунгами социальной ответственности на практике даст результат, обратный ожидаемому.

Сейчас темпы роста доходов населения радикально отстают от темпов роста производительности труда – и это не может продолжаться бесконечно. При этом торможение темпов роста доходов будет неизбежно воспринято населением как их значительное падение со всеми вытекающими отсюда последствиями. Даже если кризис удастся преодолеть, страна неизбежно вступит в полосу нестабильности.

Пошарив по новейшей истории, можно набрести на любопытное соотношение между количеством социальных выступлений и темпами роста реальных доходов в течение относительно больших промежутков времени. Итак, если рост составляет 3-4% и менее, мало кто верит в возможность радикального улучшения своего положения;  как следствие, резкие движения представляются бессмысленными. Если рост составляет 9-10% и более, население видит возможность улучшений в ближайшем будущем – и предпочитает не раскачивать лодку даже в случае, когда для этого есть все предпосылки (см. например, «Китай»). Наиболее опасным является промежуток в 5-8%, когда темпы представляются недостаточными и при этом кажется возможным их подстегнуть.

Очевидно, что сползание к 3% после периода быстрого роста даст летальный эффект; в то же время, «китайский» вариант, в общем, гарантирует относительную стабильность.

Соответственно, существует лишь один способ избежать дестабилизации – любыми способами «разогнать» экономику до 11-12- процентных темпов роста, причём до того, как закончится период «компенсационного» повышения доходов. При этом все возможные и невозможные социальные издержки окажутся меньшими, чем в случае реализации инерционного сценария.

О пользе инфляции

Безусловно, «инфляционный налог» - это плохо; однако не видно, чтобы 10-15%-ная инфляция оказывала отрицательное влияние на деловую активность. Зато хорошо видно, какое влияние на экономику оказывают попытки её радикально снизить. Практически российская экономика попала в порочный круг «недоинвестирование – инфляция – монетарная борьба с инфляцией – недоинвестирование – инфляция». При этом общей тенденцией на ближайшие 20 лет будет ухудшение общемирового инфляционного фона – цены на сырьё растут быстро; бодро повышаются и зарплаты китайцев, обеспечивавших своим демпингом дезинфляционные наклонности мировой экономики с начала 90-х. Соответственно, из «кудринского цикла» необходимо срочно выбираться - даже ценой инфляционного скачка.

В равной мере необходимым является и ослабление рубля. Вместе с тем понятно, что инфляционный лимит не является неисчерпаемым: вероятно, 15% - это предел безопасности. Далее, как было сказано выше, реальная величина лимита будет сокращаться. При этом каждый рубль, закачанный в собес, в инфляционном плане стоит десяти рублей, вложенных в производство и четырёх – в производство вооружений.

Соответственно, единственно возможной является политика максимального наращивания инвестиций при сдерживании социальных расходов. Кроме всего прочего, это требует возвращения инвестиционных льгот (подробнее об этом ниже).

При этом любые разговоры о борьбе с инфляцией путём снижения таможенных барьеров есть прямое вредительство в его наиболее злостной форме. Напротив, борьба с ней путём сдерживания монопольных тарифов является прямо необходимой. Страшно сказать, но вообще-то «Газпром» существует для России, а не Россия для «Газпрома». Экспорт сырья упадёт? Пусть падает – откупиться всё равно не удастся, а в ближайшие 10-12 лет «партнёры» ещё не будут готовы к действительно резким действиям.

Е. Пожидаев