В Пхеньяне всегда тихо. Здесь мало машин, мало предприятий, немного людей на улицах. И каждое утро я обращал на это внимание – выглядываешь в окно, и не веришь, что находишься в сердце двухмиллионного города. Ты стоишь на захватывающей дух высоте, а прямо под тобой спокойно несёт свои воды широкая река, вдаль уходят леса многоэтажек, они все утопают в тумане, лишь только факел-монумент не подвластен туману – он вызывающе торчит посреди этого царства Свежести. Кажется, что находишься в каком-то сказочном королевстве, если конечно не видно многоэтажек, впрочем, их частенько и не видно из-за тумана. И кругом такая благостная тишина, что хочется жить. Лишь только два шума мягко дуют в уши – это пение многочисленных птиц, их немало в городе, и равномерное чавкание каких-то агрегатов на реке. Они добывают песок со дна.

Впрочем, потом добавляется и третий звук – это звонок телефона, либо мои соседушки, либо гиды, они всегда трезвонят полвосьмого, что пора вставать, пора опять ехать по какому-нибудь очередному боевому маршруту корейских революционеров, и романтическая идиллия, к коим я регулярно склонен, заканчивается. Но тогда, 25 дня месяца флориаля, мне впервые открылась панорама затуманенного свежего Таэдона и Пхеньяна, и я проникся.

Наверное, именно поэтому в деревушку Мангендэ на окраине современного города, где родился лучший человек всех времён и народов, везут именно с утра – чтобы люди ПРОНИКАЛИСЬ, Деревушки естественно никакой и в помине нет, остался лишь дом, не факт, что на том же месте, но может быть и правда. Этот домик до такой степени пышет новодельностью, вылизанностью, некоей псевдобожественностью, что даже на памятник архитектуры конца 19 века не покатит – а именно к тому периоду по уму он и должен относиться. Ощущение, сходное с посещением современных, безликих, ненамоленных храмов, турки строят муляжи святой Руси за полчаса в общем. Меня гораздо больше воодушевил парковый ансамбль, окружающий домик – такого совершенства паркового искусства, думается, не встретить и в Европе. Каждый день десятки работников вылизывают каждую соринку, аккуратные дорожки разрезают идеальные газоны с совершенными кустиками, и сразу видно – Ким Ир Сен доволен. Весь световой день, а особенно утром, к домику, где родилось и провело детство это светило двадцатого века, тянутся экскурсии, они идут со строгими интервалами примерно в три минуты – подошёл, почувствовал чувство сопричастности к великому, поклонился кушетке, на которой любил возлежать по юности небожитель – и в сторону, надо дать другим возможность приобщиться к высокому. Идут дружно школьники, детские сады, очень много солдат, моряков, делегаций с предприятий. Это не аналог мавзолея Ленина, нет, это не могила и не мемориал. Это место, откуда началось счастье всего человечества. Счастье человечества – дело серьёзное, поэтому даже офицеры армии меняют выражение лица, а детишки становятся торжественно-испуганными. Вот и русскую православную миссию со вчерашнего нашего самолёта пригнали – они важно ходят вокруг домика, с руками за спину, прямо как корейские солдаты, и смущают своим видом полчища пионеров, которые, забыв про колыбель счастья человечества, с открытыми ртами смотрят на диво – белые люди в чёрных балахонах.

Именно там я впервые почувствовал процентное соотношение иностранцев в КНДР к местному населению. Наверное, где-то один на сто тысяч. У меня часто создавалось впечатление, что иностранцев, не говоря уже о людях другой расы, корейцы видели только по телевизору, и то иногда, да в агит-брошюрах «Знай его в лицо». На иностранца смотрят открыв рты. Взрослые, особенно мужчины, ещё более менее держатся, типа ну подумаешь какое чудо-юдо пришло, я же мужик, я любопытства проявлять не должен, я вообще тут чай с плюшками пью. Женщины были поактивнее, не говоря уже о детях, те оборачивались на нас целыми отрядами, группами, взводами, батальонами. Дети вообще ведут всегда себя естественнее, чем взрослые, и они не стеснялись открывать рты. Встречающиеся нам на жизненном корейском пути девушки говорили нам, что мы очень красивые, через Кенни конечно, она переводила нам скрепя сердце и сжав зубы. Помимо того, что мы обладали белой кожей и русыми волосами, мы в довершение полноты картины оказались непомерно высоки ростом – он и на Родине то у нас котируется как вполне, а посреди маленьких корейцев мы вообще перемещались как три богатыря – выше любого из них на голову. Ну о ширине я скромно молчу. Неудивительно, что всегда и везде на нашу троицу пялились так энергично, как Ромео в своё время пялился из-под балкона на Джульетту.

Впервые такое пристальное внимание я ощутил около места рождения Всемогущего, когда пара пионеров в порыве чуть не защемила себе шеи (на домик смотреть надо было, на домик!), ну а потом я тривиально привык. Наоборот, даже лёгкий азарт появился, а не пройтись ли мне вдоль той группы корейцев в полосатых купальниках, что же будет, головы свернут или сделают вид, что я тут просто мимо лежу, никого не трогаю. Как правило, аборигены реагировали как нельзя одинаково – сначала пялились, не веря глазам своим, а потом эти самые глаза тупили в землю. Вообще, это связано с тем, что корейцам запрещено общаться с иностранцами, при обнаружении иностранца без сопровождения гида необходимо немедленно стукануть в ментовку, естественно, она там так и называется – милиция.

Поэтому все наши попытки заговорить с людьми «не в теме» вызывали страшнейший ступор и оцепенение, парочка даже разбежалась в стороны. И дети, только дети, реже – девушки, спасали ситуацию – некоторые улыбались в ответ на наше коронное «Аньохазимника», одно из немногих слов, которое оказалось в состояние запомнить наше и без того скудное сознание. С общением – просто беда, язык абсолютно непонятен, слова «здравствуйте», «спасибо», «до свидания» и «меня зовут Ян» мы учили два дня подряд. Естественно, мои подельники учили не «меня зовут Ян», конечно, они меня любят, но не настолько, чтобы представляться моим великим западнославянским именем. Даже эти нехитрые слова учили с помощью ассоциативного ряда, в конце концов, я же чёрт меня возьми педагог, и знаю всякие учительские подлянки. Например, слово «спасибо» («Гамзаимнида») было запомнено мною как «Самса, гнида», Сашенька тоже долго пытался выучить корейское слово благодарности с помощью сочетания кавказской выпечки и ребёнком вши, но не мог – всё время ржал.

От домика поехали в военный музей. Тогда я ещё яростно вперивался своими похотливыми детскими глазёнками в пхеньянский пейзаж, но поскольку нас всегда возили по одним и тем же улицам, скоро поднадоело, тем более, что пейзаж достаточно монотонен. Пхеньян город по годам старичок, а по постройкам молодой – а вот нечего было из дерева строить. Весь город был стёрт с лица земли американской авиацией в ходе корейской войны 1950-1953гг, и затем восстановлен на том же месте с нуля, хотя с таким же успехом можно было не убирать развалины а построить где угодно, но решили что мол тут энергетика, сердце страны, всё такое, поэтому хрен вам суки, Пхеньян будет стоять, в общем, хорошая философия, люблю такую.

И был построен в чистом поле идеальный коммунистический город, Москва со своими проспектами в принципе отдохнёт, потому что у строителей была цель побить Москву, и во многом это удалось. Проспекты – ещё шире, здания – ещё выше, ещё размашистее. Вообще, гигантизм – это бич любых коммуняк, но наложившись на азиатский менталитет, он вообще приобрёл катастрофические формы. Гигантские дворцы, гигантские площади, проспекты шириной с озеро средней руки. И везде – символизм, это проспект Молодости, этот Славы, этот Созидания, всё это естественно называется на местном просто по-страшному, ну а чисто пхеньянская фишка – это символизм в цифрах, мол, типа, этот проспект длинной ровно 1912 метров – в этом году чучхе стряслось. А расстояние от этого памятника до этого – это вот сумма времени чучхе и времени жизни великого вождя. А вот высота этой башни – это количество счастливых лет чучхе минус годы жизни сына великого дождя плюс дата победы над проклятыми империалистами.

В целом, одно слово, которое может охарактеризовать Пхеньян – ПРОСТОР. Везде очень много места. Многокилометровые проспекты, стадионы на сто тысяч, украсть, так миллион, ебать, так королеву. Восстановили и несколько памятников старой столицы – ворота древнего ПьонЯнга, они же оборонительные башни, ну в общем как обычно – деревяшечки, козырёчки загнутые. Но они просто потеряны на фоне триумфа советского строительного гения.

В метро достаточно много народу, хотя был и не час пик, оно и понятно, не все ведь могут поддерживать здоровье корейской нации и постоянно ходить пешком. Когда мы ехали по эскалатору вниз, я думал, что половина противоположного эскалатора, едущего нам навстречу, сейчас потеряет сознание, особенно детишки. Какие-то две девушки как повернули головы на 360 градусов, когда уезжали вверх, да так и остались. Ну а когда мы вошли в вагон, и как ни в чём не бывало расположились, то я думал, что всё, отсюда всех пассажиров вынесут только вперёд ногами. Вагоны симпатичные, двери открываются сами, ну и конечно, на стене портреты двух Кимов, очевидно, чтобы никто никогда не забывал, кто им метрополитен дал. Они мне очень напомнили иконки на торпедах наших дальнобоев. Надо бы реализовать идею и начать распространять иконки Кимов в Китае, думаю, оторвут с руками. Но самая сильная тема, что порадовала в пхеньянском метро – так это турникеты, они были аккурат по колено, мне кажется, их можно пнуть и они улетят, низко пошли, должно быть к дождю. Но для невысоких корейцев они – серьёзные препоны на пути к метросчастью.

Вот наверное любой т.н. цивилизованный человек считает, что многострадальных жителей КНДР пытают, лишают сна, прижигают калёным железом и заставляют любить коммунизм в любой позе, даже если он сверху. . Нет, ничего подобного.

Жители КНДР вполне искренне и беззаветно любят коммунизм. Я, как мальчик, из последних сил пытающийся отнести себя к адекватным, задумался над этим феноменом – как же так, вроде лет двадцать назад всё уже давно всем стало ясно, социалисто-коммунистов, ненавидимых доселе и без того ещё пару десятков лет, всех посбрасывали, памятники посносили, в колодцы наплевали, новые вырыли.

И только вот маленький остров где-то рядом с берегами Америки, да крохотная страна на Дальнем Востоке продолжает строить вечные свои идеалы, когда, казалось бы, даже величайшие из великих попадали, переломав свои глиняные ноги. С Кубой всё ясно. Секрет их счастья был выведан мною полугодом ранее.

С Кореей дело обстояло совершенно непонятно. Холодно, света мало, жратвы мало, не пущают никуда, у кубинцев хоть ром и сигары с бананами есть. И купаться можно. В Корее же не забалуешь. Но – второй раз за полгода парадокс. Люди и здесь счастливы, мать их за ногу.

Возьмём среднестатистического корейца. Он – крестьянин, который выращивает своими руками рис где-нибудь на на западе страны, там, где горы отступают, и есть куски плодородной земли. Он – счастлив, потому что он знает , что выращивать рис в Корее – это лучшее занятие из всех возможных. И что руководит этим товарищ Ким Чен Ир, лучший человек из всех возможных. А может быть даже Бог. Он выращивает рис на благо корейского народа – самого лучшего на планете. И поэтому он, этот крестьянин - велик, и он счастлив от осознания этого. Как же достиг крестьянин из КНДР этого счастья? Почему нам оно не под силу? А вот тут вступают в силу три ключевых фактора.

Нам, как людям, выросшим в СССР, совершенно несложно будет их понять, так как лёгкие проявления эволюций корейского общества наблюдал каждый из нас. Но именно там, у вод Жёлтого и Японского морей эти факторы, эти условия, налились, набрали свою полную (а может быть и ещё неполную?) мощь.

Первый из них – тотальное переиначивание того, что было ДО тебя. Истории, проще говоря. Сделать это на ограниченном участке территории и пространства несложно. Особенно там, где знающих эту самую историю не так уж и много. Этих самых знатоков – или расстрелять, или купить - дела то на три рубля. Вернее, на три воны. А для подавляющего большинства населения история переписывается. Не так убого, как у нас, где даже дилетанту видна лажа, а ТОТАЛЬНО, по полной.

Второй фактор: обоготвори настоящее, то, где живёшь ты. Поскольку истории уже нет, вернее, она уже твоя, то цели (а цель в данном случае – двадцать миллионов человек) попросту не с чем сравнивать. И итогом будет – обожествление настоящего, и тебя, как проявление этого самого настоящего, особенно если ты постараешься. И любой будет считать что реальность, в которой он живёт – единственно правильная, ну а правильность, естественно, задаешь ты, это несложно – у тебя власть, и конкурентов нет.

И тут вступает в действие третий, немаловажный фактор. Убедить свою цель в том, что конкурентов действительно нет. Что ты – единственный из достойнейших. Что в аду все сгорите, если только подумаете об альтернативе. А самый простой способ – убедить в отсутствие альтернативы. Нет её и всё тут. Нет никакого окружающего мира, нет вариантов, вообще ничего нет. Есть лишь только счастливый оазис – это социум во главе с тобой, а вокруг – царство тьмы и зла. Естественно, царство тьмы и зла будет всячески пытаться убедить, что оно хорошее и вообще сейчас пряников выдаст с мёдом, но пресечь это не сложно – во-первых, дать понять, что царство зла оно на то и есть царство зла, чтобы мозги пудрить и пытаться к себе в ад утянуть, а во-вторых, для профилактики, построить стены между твоим оазисом света и империей тьмы.

Очень многие, после ознакомления с вышеописанным, всплеснут руками: какой ужас! - и вероятно, даже отложат просмотр сериала «Счастливы вместе», а то и боже меня упаси, «Кадетов». - Давайте спасать корейцев! - сколько я слышал подобных мыслей. Как же так? Кошмар! И это в XXI веке! На все эти вопли-сопли я хочу ответить лишь одно – а оно надо? Нам, вам? Мы что, записались в Господа Боги, или того пуще, в американцы, чтобы знать, какому народу какое счастье надо?

Допустим, - допустим, мы вполне чётко представляем себе ситуацию – действительно, корейцы как попали в такой оборот в середине XX века, так из него упорно выходить и не хотят. Оно и понятно, почему на рубеже 80х-90х столько чуваков отреклось от идеалов, а они - нет. А ответ то прост – ОНИ СЧАСТЛИВЫ. Им хорошо. ОНИ СЧАСТЛИВЫ ОТ ТОГО, ЧТО НЕ ЗНАЮТ, КАК ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ – ИНАЧЕ. Вы хотите им это ИНАЧЕ предоставить? Со всеми вытекающими? Нас вон уже окунули лет двадцать назад в это ИНАЧЕ – до сих пор обтекаем, и мёд то вроде есть, да в дерьме что-то всё кругом перемазано. Лишить их этой массовой эйфории с их иконкой-вождём и слепой верой в великую миссию Кореи?

Каждый раз в ресторанах мы были одни. То ли туда рядовые корейцы не ходят (хотя, конечно, Кенни божилась, что они всегда полны, просто сейчас на спецобслуживании для нас), то ли действительно когда мы приезжали всех выгоняли. Классическая наша трапеза выглядит так: мы подъезжаем на своей тарахтелке, из дверей выскакивает управляющая, вся само гостеприимство, приглашает в зал. Там во фронт стоят официантки, минимум две, иногда больше, молодые симпатичные девчонки в национальных костюмах. Мы здороваемся, говорим своё «самса, гнида», то есть гамсаимнида, все расцветают – им очень приятно. Сажают за стол, несут блюда – к нашему приезду всё уже готово, не успевают носить, потому что как правило они хотят предоставить широкий ассортимент. Много разных блюд, всего понемногу, но всегда принесут ещё, если попросить, да если и не попросить – один хрен принесут.

Задача у них была – продемонстрировать корейское гостеприимство, мол вот мы какие клёвые, и это было действительно так, ну и как кажется подспудная, политическая задача, так это традиционное – МЫ НЕ ГОЛОДАЕМ! В КОРЕЕ МНОГО ЖРАТВЫ!!! НЕ ГОЛОДАЕМ МЫ! Ну и совсем уж корыстная задача – это накормить нас до отвала, чтобы энергия наша неуёмная гасилась. Верный приёмчик. Запихивали еду разве что не насильно, да под пиво, вот обожрёшься вольно-невольно, и чувствуешь после обеда себя овощем, репой там, или брюквой, и, естественно, на крамольные действия, типа куда-то от гидов потеряться или что-то замутить – даже и не тянет.

Поэтому еды-питья в каждом ресторане готовили заранее на целый взвод, и впихивали в нас по максимуму, мне постоянно даже неудобно перед ними было, но всё время то что-то приносили («обязательно попробуйте!»), то подкладывали («нужно съесть! по законам гостеприимства»), то подливали («Ян, я знаю, вы так любите пиво... ещё бутылочку?»). Ну и как минимум двух целей они добились – после таких мать их за ногу обедов приходишь в себя часа в два, ходишь, как колобок, а потом уже в следующий ресторан приехали – ужин наступил, или после ужина – в отель, а там уже ничего не хочется.

Да, к слову, в Пхеньян провинциалов не пускают, даже за парой обуви. Они имеют право въезжать в столицу только по государственным надобностям, по всем прочим – невозможно, ведь всем известно, что Пхеньян – не резиновый, а то панимаешь понаехали тут. Для этих, а также для ряда других целей, на всех крупнейших развязках, у всех въездов в города оборудованы блок-посты. Там обязан остановиться любой автотранспорт, и все перемещающиеся должны предъявить документы.

Кроме машин со специальными отметками-пропусками. Великий Руководитель резонно предположил, что малочисленным туристам не понравится, если их будут постоянно тормозить и обыскивать, и потому корейскому Интуристу – Рёхансе был дан полный карт-бланш. Поскольку эмблема данной конторы красовалась у нас по бортам и на лобовухе, то все посты мы пролетали со свистом, причём некоторые солдатики-постовые даже отдавали нам честь – так, для профилактики, мало ли кто едет.

И легчайшее дополнение к колоритной картине корейских трасс. Поскольку подавляющее большинство автопарка эээээ несколько устарело, то что логично, он постоянно ломается, и ездить категорически отказывается. В связи с чем к блок-постам, 14-полосным дорогам, грузовикам на дровах и новеньким правительственным тойотам добавляется следующая картина: на обочине стоит ЗИЛ, двигатель разбросан по кускам вокруг кабины (делается кап. ремонт), а многочисленная толпа автостопщиков (моряков, солдат, чиновников) стоит вокруг и даёт полезные советы. Естественно, стоит отметить тот факт, присущий для любой страны, выбравшей социалистический путь развития: несмотря на все но, несмотря на все невозможные обстоятельства – всё ездит, работает, фунциклирует.

К месту будет сказано, карты КНДР вы никогда не найдёте. Страна везде обозначена полностью, весь полуостров – как Корея, а не как КНДР. Географически народ считает себя одним целым, причём не только северяне, но и южане, и всегда рисует свою страну на карте целиком, а то, что другая часть полуострова де юре не является частью государства – считают временным недоразумением, причём опять-таки обе стороны.

Я, как человек, склонный всё проверять, регулярно говорил – а давайте вот купим здесь что-нибудь. А вот здесь как? А тут можно затариться? Продайте марожиное. А, не надо, передумал. Вон там купим. Это я таким образом проверял, не подставные ли уличные киоски, вроде той «Берёзки» в Пхеньяне. Но таких ларьков, киосков, палаток, встречалось нам множество, в ряде из них стояли люди, и мысль о том, что всех их по пути нашего следования оборудовали для бутафории вещала лишь о собственной паранойе.

Сейчас в стране, по моим собственным мироощущениям – относительная стабильность. В магазинах есть и продукты, и текстиль. Естественно, выбор скромен, а зарплата невелика, но голые люди с голода на обочинах дорог не пухнут и не умирают, да лично я и сомневаюсь, что умирали когда-либо. Сельское хозяйство тщательно взято под контроль государства. Оно заботится об сооружении плотин, несущих плодородие – занимается мелиорацией, осушает почвы, отвоёвывает их от рек и моря. Оно закупает удобрения, чтобы получить точный, стабильный прожиточный минимум риса, чтобы уж точно не двинуть коня. Оно планирует закупки продовольствия заграницей. Ряд проблем, которые республика действительно имела на протяжении своего существования, пошли ей впрок.

Проблем этих, тем не менее, очень много. Так, практически весь труд, как и в средние века – ручной. Лишь несколько раз я видел тракторы, допотопного вида, которые обрабатывают поля. Проблема всё та же – даже если остались советские тракторы времён первых пятилеток, то нет топлива. Вообще ничего нет. Есть только земля, рассада риса, руки, и опыт предков, который копили веками. И мысль о том, что если ты ничего не будешь делать, или будешь делать плохо – ты умрёшь. Всё, как в старые добрые времена.

Мы приехали во время страды – сажали рис. Вся страна поделена на колхозы (они называются кооперативами), система мало чем отличается от нашей – трудодни, галочки, определённый участок, план. И ты вкалываешь по полной за свой мешок риса - это твоя гарантия. Если честно, сердце кровью обливалось, глядя, как корейцы пидарасят каждый клочок земли, и вспоминая свои собственные огромные неосвоенные пространства. Хотя, в общем то, везде есть своя закономерность – и с этими клочками они успевают разобраться еле-еле – дело в технологиях, которых то, в общем, нет. Дело лишь в рабочих руках, которых, чтобы обработать всю страну, не хватает. Поэтому корейцы разработали и успешно внедрили своё ноу-хау, отдыхает и Сталин, и Мао, и Пол Пот, и вообще все прочие великие агрономы.

Несколько раз в год вообще ВСЕ жители страны должны высыпать на поля во время страды и сажать/собирать рис. Это своеобразная трудовая повинность, и невозможно от неё уклониться, за редчайшими исключениями. На поля выходят жители городов, военные, интеллигенция, художники, телеведущие, политики и милиционеры. Все знают, что такое рис. Потому что рис – это жизнь. Потому что рис - это чучхе, с ним ты не будешь зависим от окружающего мира. И это ещё один секрет столь длительного существования строя. Им никто не нужен.

В общем и целом, обществу присущи все плюсы социалистической системы. Тебе повезло родиться на этой обетованной кимченировской земле – и всё, больше тебе ни о чём думать не надо. Тебя воспитают, даже если родителей нет, тебе дадут образование, а если заболел – вылечат. Ты уверен, что даже если ты неожиданно умрёшь, твои дети не умрут с голода и из них сделают достойных членов общества – таких же, как все. С тобой ничего не случится, если ты будешь работать на благо машины.

Да вот только не для человеческой натуры такая система, это показала мировая история, это показывает и один из последних осколков этой системы – самая терпеливая и стойкая – Северная Корея. И там люди хотят жить так же хорошо, как сосед. И ещё лучше. Потому что это человек. Его всегда тянет к нечто большему. На миллионы тех, кого устраивает всё и вся, найдётся тысяча, которые не успокоятся, пока не омоют копыта своих коней в Последнем Западном Море, как это сделали монгольские всадники.

Несмотря на то, что я яростно юморил и в самом вояже, и в процессе его описания, над строем КНДР, особенно над его лидерам, и тем самым может быть каким-то образом задел её жителей, я хотел бы восстановить баланс справедливости и отметить тот факт, что людей, добрее и радушнее чем в Северной Корее – надо поискать. Я очень долго думал, какие бы прилагательные подыскать для их описания, и в конце концов нашёл существительное. Корейцы – это дети. Со всеми вытекающими из этого слова прилагательными. Они так же наивны, так же добры, так же ласковы, так же хотят понравиться, и так же дуют губки, если им сказать что-то неприятное.

Как можно не любить детей? Так же нельзя не полюбить и жителей этой страны. Я уверен, что при любом строе, при любых напастях, которые не дай Бог снова свалятся на их маленькую несчастную Страну Утренней Свежести, они именно благодаря своему наивно-искренне-радушному отношению к окружающему миру и перемелют все невзгоды, и будут счастливы. Как они счастливы сейчас, своим маленьким корейским счастьем.

Людей покидать не хотелось. Хотелось покинуть строй, хотелось покинуть систему, уж столько в ней всего неестественного, полумистичного, полужутковатого. Ты был на другой планете, и тебе нравятся её жители, но тебе не нравятся законы этой планеты, законы этих жителей. Вот такой вот парадокс. Хотя опять-таки что значит нравятся-не нравятся. Они сами идут по своей дороге, у них своя голова на плечах, и то, что нам кажется абсолютно неприемлемым, для другого может оказаться естественным.

http://forum.awd.ru/viewtopic.php?t=39508