Возникнув в XIX в., средний класс ядра капсистемы довольно долго вёл скромную жизнь. Ситуация изменилась в послевоенный период (1945–1975 гг.), который стал для среднего класса Запада «славным тридцатилетием» (Жан Фурастье), эпохой «жирных коров» и политического триумфа.

В послевоенный период (повышательная волна кондратьевского цикла, 1945–1968/73 годы) резко, на порядки, увеличился «общественный пирог». Эта «волна» не только превзошла все предыдущие периоды экспансии мировой экономики (1780–1815, 1848–1873, 1896–1920 гг.), но весь предыдущий полуторавековой период её развития: в 1945–1975 гг. было произведено (в стоимостном измерении) такое же количество товаров и услуг, как за предыдущие 150 лет. В результате верхушка Запада получила такой «фонд», из которого теоретически можно было отстегнуть кое-что среднему классу и верхушке рабочего класса (в абсолютном измерении это «кое-что» было весьма и весьма значительным). Однако теоретически – ещё не значит практически.

Практическим императивом в экономике было стремление увеличить массовый спрос, а для этого требовалось хотя бы немного увеличить благосостояние этих самых масс, точнее, середины общества. Однако благосостояние увеличилось в немалой степени. Почему? Ведь капитализм – не филантропическая организация и просто так ничьё благосостояние, тем более - массовых слоёв, увеличивать не станет. К этому «железную пяту», капверхушку побуждало наличие в мировой системе наряду с капитализмом системного антикапитализма – социалистического лагеря, СССР.

Само существование СССР, его бурное экономическое развитие, даже у западных политиков второй половины 1950–1960-х годов создававшее впечатление, что СССР обгонит США, эгалитарный социальный строй, наконец, способность материально поддерживать антикапиталистическое движение во всём мире, включая коммунистические, социалистические и рабочие партии на самом Западе вынуждало капиталистов замирять свои рабочий и средний классы, откупаться от них. От рабочего класса – чтобы не бунтовал, от среднего класса – чтобы заинтересованно выполнял функцию социального буфера между буржуазией и пролетариатом.

Средством подкормки-замирения стало welfare state, которое посредством системы налогообложения перераспределяло часть средств (в абсолютном измерении весьма значительную) от буржуазии среднему и в меньшей степени – рабочему классам. В результате на Западе уже к середине 1960-х годов оформился многочисленный и довольно зажиточный средний класс, какого не было ни в одной другой социальной системе как в рамках западной цивилизации, так и за её пределами. Само существование среднего класса («социалистической буржуазии») капсистемы в качестве признака-символа зрелого (перезревающего?) Модерна было обусловлено такими факторами, которые характерны только для капитализма только этой эпохи.

Во-первых, только в условиях индустриального капитализма и его ядра с характерным для него городским строем жизни возможно создание такого богатства, «общественного пирога» такого размера и объёма, частью которого верхушка в принципе может поделиться.

Во-вторых, только в условиях капсистемы с её разделением на ядро (центр) и периферию, на метрополии и колонии/полуколонии, подвергающиеся жёсткой эксплуатации, в условиях невиданного в иных – локальных – системах мирового разделения труда возможно увеличение «общественного пирога» ядра не только за счёт самого ядра, а за счёт накопления капитала из внешних источников; при этом речь идёт не просто о дани, а о систематическом изъятии прибавочного продукта в мировом масштабе. Собственно, raison d’être капитализма существует до тех пор, пока есть внешние некапиталистические зоны, которые в случае необходимости можно превратить в капиталистическую периферию, т.е. зону изъятия прибыли.

В-третьих, капитализм – единственная социальная система, которая может существовать одновременно со знаком «плюс» («положительный капитализм») и со знаком «минус» (системный антикапитализм, «отрицательный капитализм», «реальный социализм»). Наличие системного антикапитализма, хотя он и внеположен капитализму, на определённой стадии начинает деформировать, искажать капитализм, заставляет его развиваться не только по своей, но и по антикапиталистической логике, которая – парадоксальным образом – на какое-то, исторически непродолжительное время – позволяет решить проблемы капитализма, сглаживает его противоречия.

Вот это и есть «три источника, три составные части» или, если угодно, три кита феномена среднего класса, его благосостояния.

Причём главный из этих «китов», так сказать, «кит китыч» – третий, поскольку буржуазия включила перераспределительный механизм не по доброте душевной. Welfare state – это явное отклонение от логики развития и природы капитализма, которое лишь в малой степени может быть объяснено заботой о создании спроса и потребителей массовой продукции. Главное в другом – в наличии системного антикапитализма (исторического коммунизма) в виде СССР. В ходе Холодной войны, глобального противостояния СССР, в схватке двух мировых проектов буржуины в страхе перед «тайным ходом», «по которому как у вас кликнут, так у нас откликаются», вынуждены были откупаться от средних и рабочих классов, замирять их (налоги на капитал, высокие зарплаты, пенсии, пособия и т.п.), рядиться в квазисоциалистические одежды.

Начало 1970-х стало переломным во многих отношениях, оценить значение «длинных 70-х» (1968–1983 гг.) для истории ХХ в., Модерна и капитализма ещё предстоит, равно как написать явную и тайную историю того отрезка. Здесь я ограничусь тем, что непосредственно касается нашей темы.

Во-первых, произошёл ряд серьёзных негативных изменений в экономике (об этом далее), и послевоенное процветание по восходящей стало заканчивается.

Во-вторых, на рубеже 1960–1970-х годов welfare state с его огромным бюрократическим аппаратом подошло к пределу своей административно-политической эффективности.

В-третьих, и это самое главное, разбухший средний класс стал слишком тяжёлым бременем для капиталистической системы (даже в относительно благополучном ядре), и мировой экономический спад вкупе с неэффективностью и затратностью welfare state ещё более обострял эту ситуацию. Численность среднего класса, помноженная на уровень его благосостояния, вышли за рамки того, что могла обеспечить капсистема без серьёзных изменений своей природы и без дальнейшего существенного перераспределения в ущерб верхушке, без дальнейшей социализации капитализма. Не меньшую, а, быть может, и большую угрозу для неё представляли и политические притязания среднего класса. В этой ситуации хозяева капсистемы прекратили отступление, перегруппировались и начали социальное контрнаступление. Идейно-теоретическим обоснованием этого контрнаступления стал крайне важный и откровенно циничный документ «Кризис демократии», написанный в 1975 г. «тремя мудрецами» «трилатералов» – известными социологами и политологами Сэмюэлем Хантингтоном, Мишелем Крозье и Дзёдзи Ватануки – по заказу созданной в 1973 г. Трёхсторонней комиссии («закулиса» нового типа, чьей задачей было в качестве «доброго следователя» душить СССР в объятиях).

В докладе чётко фиксировались угрозы правящему слою – прежде всего то, что против него начинают работать демократия и welfare state (государство всеобщего социального обеспечения), оформившиеся в послевоенный период. Под кризисом демократии имелся в виду не кризис демократии вообще, а такое развитие демократии, которое невыгодно верхушке.

В докладе утверждалось, что развитие демократии на Западе ведёт к уменьшению власти правительств, что различные группы, пользуясь демократией, начали борьбу за такие права и привилегии, на которые ранее никогда не претендовали, и эти «эксцессы демократии» являются вызовом существующей системе правления. Угроза демократическому правлению в США носит не внешний характер, писали авторы, её источник – «внутренняя динамика самой демократии в высокообразованном, мобильном обществе, характеризующимся высокой степенью (политического. – А.Ф.) участия». Эксперты рекомендовали способствовать росту невовлечённости (noninvolvement) масс в политику, развитию определённой апатии, умерить демократию, исходя из того, что она лишь способ организации власти, причём вовсе не универсальный. В частности, в докладе говорилось: «Во многих случаях необходимость в экспертном знании, превосходстве в положении и ранге (seniority), опыте и особых способностях могут перевешивать притязания демократии как способа конституирования власти».

Однако ослабление демократии в интересах западной верхушки было нелёгкой социальной и политической задачей. Кто был становым хребтом западной демократии, которую надо было умерить? Средний класс и активная верхняя часть рабочего класса. По ним-то и был нанесён первый удар. В 1979 г. в Великобритании и в 1981 г. в США приходят к власти рыночные фундаменталисты Тэтчер и Рейган. На место отрядов «старой» буржуазии и бюрократии, связанных государственно-монополистическим капитализмом (ГМК), приходит молодая хищная фракция корпоратократии, напрямую связанная с ТНК, боровшаяся за место под солнцем с 1940–1950-х годов и, наконец, добившаяся успеха (в немалой степени этому способствовало поражение США во Вьетнаме).

Главными задачами Тэтчер и Райгана, этих первых политиков такого ранга от корпоратократии, были демонтаж части welfare state и наступление на средний и рабочий классы. Однако пока существовал СССР, «властелины колец» капсистемы не могли полностью развернуть такой курс. Отсюда – два следствия.

Первое – курс на резкое ослабление СССР (в 1989–1990 годах он сменился курсом на его расчленение и уничтожение); с этой целью СССР заманили в Афганистан, а далее последовал новый резкий виток Холодной войны.

Второе – стремление добрать то, что нельзя было сразу отнять у средних классов ядра, у среднего класса периферии, уничтожив последний как класс. В 1980-е годы с помощью проведённых МВФ структурных экономических реформ в Латинской Америке был почти полностью уничтожен латиноамериканский средний класс, связанный с госсектором; досталось и среднему классу наиболее развитых стран Африки (например, Нигерии). Средства от экспроприации периферийных средних классов перекачивались на Запад, и это несколько тормозило наступление верхушки на западный средний класс. Когда в 1991 г. СССР развалился, место Холодной войны как формы управления миром заняла глобализация. Она полностью развязала руки «властелинам колец» капитализма и в то же время подвела сам капитализм и общество Модерна к последней черте, поскольку, как это ни парадоксально, коммунизм играл огромную стабилизирующую роль в функционировании капсистемы.


В последние годы принято писать о кризисе коммунизма и марксизма и трактовать это как триумф капитализма. При манихейском взгляде на капитализм и коммунизм как абсолютно противоположные взаимоисключающие целостности так оно и получается. Ну а если связь капитализма и коммунизма как системного антикапитализма намного тоньше и хитрее и само существование коммунизма есть индикатор нормального состояния капсистемы? В таком случае крушение коммунизма – «знак на стене» капсистемы, сигнал о её надвигающемся упадке.

Коммунизм как совокупность идей существует почти два с половиной тысячелетия. Однако в качестве особой социально-экономической системы коммунизм материализовался только в капиталистическую эпоху. Исторический коммунизм («реальный коммунизм», «реальный социализм») – это только антикапитализм. В истории никогда не было таких систем как антирабовладение и антифеодализм. Коммунизм как социальная система никогда не существовал как антифеодализм или антирабовладение. Таким образом, остаётся только одна эпоха, в которой исторически существовал (и мог существовать) коммунизм – капиталистическая. И то не вся, а только её зрелая, индустриальная фаза, что ограничивает реализацию коммунизма во времени, в истории определённым этапом развития капитализма.

Всё это значит, что в самом капитализме как явлении, как мировой системе отношений производства есть нечто, наделяющее его очень специфической, присущей только ему одному, а потому – загадочной и таинственной способностью выступать, реализовывать себя в двух различных социальных формах: положительной и отрицательной. Капитализм существует как некая двойная звезда, двойная масса – единство капиталистического и некапиталистического, более того, это condition sine qua non его существования. В то же время объективно прогресс капитализма – изживание некапиталистического, но это путь к системной гибели: нормальное функционирование капитализма требует наличия некапиталистического сегмента. И постоянной борьбы с ним – диалектика.

Сначала, в XVII–XIX вв., таким сегментом был постфеодальный докапитализм Старого Порядка. Сначала капитал использовал его как скорлупу, затем в XVIII в. вступил с ним в борьбу (Просвещение, Французская революция 1789–1799 гг.), а в ходе мировой войны 1914-1918 гг. разрушил его. Й. Шумпетер заметил по этому поводу: ломая таким образом то, что препятствовало его прогрессу, капитализм рушил и несущие конструкции, предохранявшие его от коллапса. Отчасти это верно, но, думаю, объективно устранялись те некапиталистические формы, которые были неадекватны новой эпохе, а на их месте возникали иные, более адекватные. Речь идёт прежде всего о системном антикапитализме СССР, который стал следующей после Старого Порядка стадиальной формой, (но уже «анти-», а не «до-»), двойной массы для капитализма.

Выступая в качестве альтернативного глобального проекта (с середины 1950-х годов во всё уменьшающейся степени) и существенно ограничивая масштаб действий капитализма в мире, исторический коммунизм в то же время решал для капитализма – главным образом косвенно, но в данном случае это не имеет значения – ряд задач. Это участие в мировой войне на стороне англосаксов, роль внешнего стимула для внутрикапиталистических трансформаций, совместный с капитализмом контроль над миром и стабилизация последнего посредством Холодной войны и т.д.

Поддерживая левые партии в Первом мире и национально-освободительное движение в Третьем мире, СССР не позволял буржуинам раздавить их. В то же время, подчиняя эти движения своей логике противостояния капитализму – системной, а со второй половины 1950-х годов во всё большей мере государственно-геополитической, исторический коммунизм ограничивал, «дисциплинировал» эти движения, делая их более предсказуемыми и управляемыми. В результате по мере интеграции СССР и его господствующих групп в капсистему – интеграции, которая в конечном счёте привела к крушению антисистемного капитализма, СССР встраивал вместе с собой в капсистему периферийные «опасные классы», отчасти «одомашнивая» их на системный лад.
Правда, эта «доместикация» в мировом масштабе ХХ в. часто оборачивалась для капитализма поражениями. Однако, во-первых, эти поражения при всём их значении и резонансе (например, Вьетнам 1975 г.), как правило, носили локальный характер, а во-вторых, даже если поражения выходили за локальные рамки, хозяева капсистемы нередко довольно быстро извлекали уроки и использовали их для самотрансформации по принципу «за одного битого двух небитых дают». Так, победа СССР в Холодной войне над государством США в 1975 г. (Вьетнам, Хельсинки) существенно облегчила внутрикапиталистическую трансформацию и выход на первые роли в капсистеме корпоратократии («гиберпубруазии», «космократии» – Д. Дюкло) – молодой и хищной фракции мировой буржуазии, тесно связанной с ТНК.

Именно корпоратократия, которая начала своё восхождение в результате и после мировой войны 1939–1945 гг. и которая впервые заявила о себе свержением правительства Мосаддыка в Иране в 1953 г., в 1980-е посадила своих президентов в Белый Дом (Рейган, Буш), а в 1991 г. нанесла поражение СССР как системе и как государству, «пообещав» включить в свой состав, по крайней мере, часть номенклатуры, а другой выдать «бочку варенья да корзину печенья».
Триумф глобализации, первой жертвой которой стали системный антикапитализм и СССР, это триумф корпоратократии. Глобализация позволила капитализму корпоратократии – «турбокапитализму» (Лутвак) отчасти решить многие из тех задач по стабилизации системы, которые раньше решались с помощью системного антикапитализма. Или, напротив, решать те задачи, которые раньше мешало решать само существование СССР. Например, наличие ядерного оружия у социума – системного антикапитализма вообще ставило под вопрос и крупномасштабную (мировую) войну, и, как показали революционные войны в Китае, Вьетнаме, Алжире, Кубе, победу капцентра над более слабой периферией даже в локальной войне. Глобализация, помимо прочего, решила и эту проблему, и не только потому, что устранила СССР, а потому, что, создав глобальный рынок финансовых капиталов, полностью гарантировала победу ядра над периферией невоенными методами – вплоть до её экономического уничтожения, как это произошло, например, с Аргентиной, и превращения в «finished country» – «конченную страну».

Однако – every acquisition is a loss and every loss is an acquisition – решив трудноразрешимые среднесрочные проблемы капсистемы, глобализация создала неразрешимые долгосрочные, толкающие капитализм (именно потому что «турбо») – и довольно быстро – к краю пропасти.
Как уже говорилось, нормальное функционирование капитализма требует наличия некапиталистических зон. Каждый раз, когда происходило очередное циклическое снижение мировой прибыли, капсистема отвечала на неё экспансией и превращением внешней некапзоны в капиталистическую периферию с дешёвой рабочей силой и новыми рынками сбыта (насильственное создание колоний и полуколоний) – и так до следующего раза. Уже в конце XIX в. весь мир оказался поделён, и в ХХ в. колониальная экспансия сменилась экспансией в зоне самого ядра – динамика капитализма в первой половине ХХ в. (точнее, в 1871-1945 гг.) приобрела главным образом военный характер. Мировые англосаксонско-германские войны за гегемонию в капсистеме (война наций 1914-1918 гг. и война масс 1939-1945 гг.), помимо прочего, уничтожили огромную массу вещественной субстанции, капитала, создавая таким образом чистый лист для развития капитала и роста прибыли в самом ядре и обусловили беспрецедентный экономический рост мировой экономики (особенно Японии, Германии и Италии) в «славное тридцатилетие» 1945-1975 гг.

К концу 1960-х произошло полное восстановление потерпевших поражение в мировой войне 1939-1945 гг. Германии и Японии, и ядро почти гомогенизировалось – без практических возможностей новых войн в нём из-за наличия нового гегемона – США и необходимости сохранения «единого фронта» («блока») перед лицом СССР; ну а войны с полупериферией и периферией, во-первых, были дорогостоящим мероприятием, в том числе и из-за наличия СССР, способного всерьёз помочь слабым мира сего; во-вторых, многого из того, что ранее обеспечивалось военным способом, теперь можно было добиться финансово-экономическими методами (то, что в СССР называли «неоколониализмом» и «неоимпериализмом»), просто экономическим терроризмом, механика которого великолепно изложена профессиональным экономическим киллером Джоном Перкинсом в книге «Исповедь экономического убийцы».

Глобализация замирила ядро, устранила системный антикапитализм и по сути подавила возможности борьбы периферийных обществ за лучшее положение в мировой системе, за лучшие сделочные позиции по отношению к ядру, т.е. глобализация победоносно решила те проблемы, над которыми весь ХХ в. бился капитализм. Однако за победой «скрывалась пустота» – решив трудноразрешимые среднесрочные проблемы капитализма, глобализация создала неразрешимые долгосрочные и в результате положение капсистемы на рубеже ХХ-XXI вв. оказалось намного хуже, чем на рубеже XIX-XX: цейтнот и цугцванг одновременно с перспективой новой войны – только уже социальной, верхов против низов и средних слоёв в самом ядре. Собственно, война эта уже началась. Почему и как? Очень просто.

Как уже говорилось, нормальное функционирование капитализма требует наличия некапиталистических зон, за которые с которыми он борется. В конце ХХ в. капитализм эти зоны «победил» – глобализация устранила их, сделав весь мир капиталистическим. Но это значит, что теперь процесс снижения мировой прибыли грозит стать перманентным. Мировая «железная пята» оказалась перед выбором: либо утрата значительной части прибыли, привилегий и, возможно, власти, либо переход от экстенсива к интенсиву, т.е. главным образом к внутренним источникам извлечения прибыли и накопления, к интенсификации внутрикапиталистической эксплуатации в самом ядре и его анклавах во всём мире.

На пути такой «смены вех» стоит очень многое. Это формально-демократические институты буржуазного ядра капсистемы, гражданское общество, нация-государство, «универсальные ценности» и многие другие завоевания низших и средних классов эпохи 1830/1840-х – 1960/1970-х годов. По сути на пути трансформации, о которой идёт речь, сам капитализм как система в целом, от которой, получается, и должен освободиться капитал, что его верхушка и начала делать с 1980-х.

Вопреки расхожему мнению капитализм как система не сводится к чистому и безграничному торжеству капитала. Капитал существовал до капитализма и будет существовать после него. Капитализм (ядра) – сложная система экономических, социальных и политических институтов, ограничивающая капитал в его же собственных долгосрочных интересах, не позволяющая ему охватить, сожрать всё и сразу – в том числе самого себя. Совокупный капиталист есть капитал, ограниченный нацией-государством, гражданским обществом и квазидемократическими политическими институтами. Освобождение капитала (рынка) от этих институтов выгодно капиталу, но разрушительно для капитализма. Когда-то в интересах капитала оказалось создание капиталистической системы (а в интересах господствующих групп – превращение в буржуазию, а точнее, в «совокупного капиталиста», нередко против своей воли). Нет ничего удивительного, что в определённый момент интересы капитала потребуют (уже потребовали) демонтажа капитализма – только так господствующие группы могут сохранить свои привилегии и власть, трансформировав капитал в иные формы господства, а капитализм – в иную систему.

Внешняя экспансия капитала (а капитализм и был системой государственно-политической организации внешней, мировой экспансии капитала) окончилась: капитализм охватил планету в целом, а потому в этом плане больше не нужен, в смысле – не только не может обеспечить рост прибыли, но не может остановить процесс её снижения. Поэтому широкомасштабное наступление на демократические институты, ослабление публично-правовой сферы, вырождение политики в комбинацию административной системы и шоу-бизнеса, «растаивание» (fading away) нации-государства при усилении (глобального) рынка финансовых капиталов есть не что иное, как отчасти стихийный, а в ещё большей степени направляемый (хотя, возможно, до сих пор не целиком проектно-сознательный) процесс демонтажа капитализма. Устраните все преграды на пути капитализма, дайте ему полностью реализовать себя в мировом масштабе, позвольте ему стать глобальным – и вы уничтожите его.

Та часть мировой верхушки, в том числе и американские неоконы, которая устраняет всё, что ограничивает капитал и реализацию интересов США как кластера ТНК, разрушает капитализм намного быстрее и результативнее, чем левые движения ХХ в., которые на самом деле, тормозя самореализацию капитала, в конечном счёте в большей степени укрепляли его, отсрочивали его конец.

Глобализация – вот игла «Кощеевой смерти» капитализма. Однако «финализация» капитализма – процесс вовсе не стихийный, демонтаж этой системы – процесс сознательный. Я готов пойти ещё дальше и утверждать: крушение коммунизма в СССР совпало с началом демонтажа капитализма как системы западной верхушкой. Более того, это две стороны одной медали – упадка и падения капиталистического мира, борьбы, ведущейся между верхушкой и средним классом за то, кто исключит кого из будущего посткапиталистического мира, на чьих костях он будет построен.

На первый взгляд тезис о демонтаже капитализма может показаться парадоксальным – хозяева системы, «властелины её колец» сами же её и демонтируют? А почему бы и нет, если это единственный способ сохранить привилегии и богатство перед лицом вызова со стороны среднего класса и других сил капсистемы, сохранить власть в условиях уменьшения ресурсов планеты и увеличения её населения. История западной цивилизации знает такой системный трансгрес, который стихийно осуществили представители господствующих групп, чтобы сохранить власть, привилегии и богатство, не утратить их по отношению к низам. Речь идёт о кризисе «длинного XVI века» (1453-1648 гг.) (подр. см. ниже).

Карл Маркс и Макс Вебер ошиблись в оценке этого периода как телеологически раннебуржуазного, ну а многие либералы и максисты XIX-XX вв. концептуально фальсифицировали «раннюю современность» и представили её как «эпоху ранних буржуазных революций» (ещё один миф: никаких буржуазных революций в истории, строго говоря, вообще не было и быть не могло). В отличие от демонтажа феодализма, таковой капитализма – процесс главным образом не стихийный, и ведётся он на вполне научной основе – тысячи научных центров во всём мире работают на нынешнюю «железную пяту», являясь её интеллектуальной обслугой. Условной датой начала демонтажа капитализма можно считать 1975 г. (доклад «Кризис демократии»). По сути вся деятельность корпоратократии после 1975 г. – это в значительной степени реализация идей доклада и последовавших за ним разработок «фабрик мысли», обслуживающих «железную пяту».

Крушение СССР устранило тот фактор, который препятствовал полномасштабному наступлению «железной пяты» на средний класс ядра, – теперь уже не надо никого замирять, можно разбойничать как на международной арене (Югославия, Ирак), так и внутри страны. Да и инструмент появился соответствующий – корпорация-государство.

А. Фурсов

http://m-kalashnikov.livejournal.com/594244.html#cutid1