Национал-большевистский писатель Захар Прилепин в свое блоге однажды написал, что очень хочет шарахнуть меня за мое творчество табуреткой по голове. И я (писатель Александр Никонов - Прим. Контр-тв)решил с Прилепиным этим разобраться конкретно - как писатель с писателем. А именно: поговорить о литературе и жизни, из которой литература вырастает. Как вы полагаете, я правильно поступил, что не стал ему морду бить?..



  - Захар! Я тебя буду называть молодым писателем. Не потому, что хочу унизить, а просто тебе еще сороковника нет. При твоих любимых Советах писатели до пятидесяти лет в молодых ходили.
- И при Советской власти имело место появление на арене людей ошеломительно молодых. Рождественский, Евтушенко, Аксенов... Все шестидесятники были молодыми.
- Ну, это оттепельная волна их вынесла, они не виноваты. А потом лед застоя заморозил все процессы. Пока перестройка не взломала льды.
- Но это не помогло молодым писателям. В перестроечные годы им пробиться не удалось, потому что тогда пошел вал возвращенной, ранее запретной литературы, который с головой покрыл тогдашних сорокалетних. Все поколение было утоплено. Выплыли только Ерофеев, Поляков и Толстая. Но и они ходили в молодых лет до пятидесяти пяти. Правда, через двадцать лет ситуация немножко преобразилась - реально пришли молодые. Обрати внимание, все мое поколение мракобесных красно-коричневых товарищей довольно молоды. Я сам 1975 года рождения.
- Я и говорю, по советским меркам писатель-молокосос.
- Мы живем не по советским меркам, а в контексте великой русской классической традиции, поэтому возраст у меня достаточной серьезный, особенно по сравнению с Лермонтовым, например. Но внутренне, психологически я при этом ощущаю себя совершенным подростком! Мне смешно и забавно от того, что вокруг меня происходит. Лимонов однажды написал что-то типа: этим летом у меня вышла первая книга, я получил известность и приглашение за границу, и у меня было ощущение, что я всех наебал. Так вот у меня такое же тайное ощущение - что люди вокруг меня чего-то не поняли, ведь мне всего 14 лет, и я по-прежнему никому не могу объяснить, что же делать с родиной и с нами.
- Вот это и пугает. А то, что левачество твое как раз от юношеского максимализма, и так понятно. Кто-то из великих сказал, что если ты в молодости не был леваком, у тебя нет сердца, а если в старости не стал правым, у тебя нет мозгов.
- Знаешь, что, Саша... Я думаю, у нас эта пословица, которую приписывают Черчиллю, перевернулась с ног на голову вместе с другими базовыми вещами. У нас в стране столько молодых консерваторов, что просто диву даешься! В 12-14 лет они все уже не левые, а такие квасные государственники-патриоты. Причем, на самом деле не патриоты, а тотальные конформисты. Так что Россия не та страна, к которой применима эта фраза «кто в молодости не был леваком...» И лучше я буду дураком на фоне всех таких вот умных, которые уже сызмальства все обо всем поняли.
- Хм. Ну, и почему это происходит по-твоему?
- Потому что последние 25 лет подточили, вывернули наизнанку представления о каких-то базовых, нормальных вещах. Все нормальное нынче носит статус мракобесия, а ненормальное - самого прогрессивного, умного. И вот это выворачивание наизнанку породило два поколения людей, которые считают нормальным ни во что не верить, не быть пассионарным, не быть молодым, юным, злым, не искать справедливости. Наш мир стал многослойным, всем уже с юности понятно, что все не так просто, что всяко бывает, все воруют, и мы воруем...
- Как будто при Совке не воровали! Словечко «несун» оттуда. Вся страна воровала. И ранее то же самое было, это ведь о России сказано: «Воруют...» Так что обвинять в этом либералов бессмысленно. А в многослойности я ничего плохого не вижу. Не может мир современных технологий быть плоским! Проблема как раз в том, что мир необратимо меняется, а Россия нет. Она отстает.  При этом люди, которых новый мир пугает, испытывают фрустрацию. Вот как ты. Сами при этом являясь живым тормозом. Почему ты мешаешь в кучу многослойность мира, воровство, консерватизм?
- Для меня это вещи одного порядка - политический квазиконсерватизм и распад семейных ценностей в виде нежелания иметь семью и детей. Потом вот этот рефрен, что пора валить из России. Эти словечки - «гребаные совки», «рашка»... Это все признак нашей вырванности из всех общечеловеческих контекстов, с которыми мы самозабвенно расстались.
- Слово «общечеловеческий» мне странно от тебя слышать. Это ведь наше слово, либеральное. И не трожь его левыми руками!
- Вы, либералы много всего приватизировали, в том числе самые лучшие слова! Теперь вот оппозицию приватизировали. И это большой упрек нам. Как так вышло, что для либералов культурное поле вообще и литературное поле в частности - место естественного времяпрепровождения? Они там себя чувствуют на своей территории! А почему-то с консервативной русской традицией этого не случилось. Где те русские купцы, предки которых собирали музеи до революции? Кто сегодня мешает создавать литературные премии и журналы, чтобы транслировать свои взгляды? У них же денег полно! Они же не меньше либералов наворовали! Но их не видно в культурном поле. И потому любой писатель - даже таких мракобесных взглядов, как я - вынужден вписываться в вашу либеральную структуру, потому что никакой другой нет. Он начинает говорить на этом языке и так или иначе соприкасаться со всей этой либеральной сходкой.
- Да ты тоже, значит, конформист, как и та молодежь, которую критикуешь! Зашел на наше поле и гадишь.
- Да другого поля просто нет! Но зато я поставил перед собой задачу воспринимать вот это литературное и все медиа-культурное пространство, в котором вынужден жить и работать, как свое личное - публиковаться и в «Новом мире» и в «Нашем современнике», ходить на «Эхо Москвы» и на радио «Радуница». Потому что это моя страна. Есенин в 1923 году написал, что ощущает себя хозяином русской поэзии. И при всей моей подростковости у меня было реальное чувство, что я ощущаю себя здесь полным хозяином. Вот я приду и вам себя навяжу со всеми моими убеждениями, и вы от меня не отвяжетесь! Так что еще неизвестно, кто конформист - я, навязавший себя либеральному обществу, или оно, решившее, что пусть будет и Прилепин.
- Ничего удивительного. В нормальном, то есть либеральном, а значит, просвещенном, терпимом и свободном обществе идеология не является функцией государства, а передана в частные руки. Кто какую хочет, тот такую  разделяет!
- А что у нас было за общество в девяностые годы, когда подобные финты не проходили ни у Проханова, ни у Лимонова? Это сейчас их зовут на «Эхо Москвы», а тогда они просто были выдавлены на самую ничтожную периферию, их не публиковало ни одно нормальное издательство, у них брали интервью только маргинальные издания. Они этот статус до сих пор не могут с себя оттереть.
Я недавно прочел у одного либерального публициста, что Прилепина ждет судьба Распутина и Белова. А ведь это два русских классика. Распутин так даже с мировым именем. При этом есть ощущение, что этих писателей уже списали, что их уже нет. Отменили! Поэтому я сомневаюсь в терпимости либерального общества.
- Да никакого заговора нет, все проще. Меня вот совершенно не тянет читать ни новых классиков, типа Распутина, ни старых, типа Толстого. Замшелые тексты о том, что сейчас никому не интересно, написанные так, что читать скучно. Темпоритм жизни совершенно изменился! Мышление стало более клиповым. Нужны рубленые фразы, а не рассусоливания на страницу о небе Аустерлица. Так что я думаю, причина тут в другом - рынок не хочет это кушать. Людям это не надо. Вот и вся разгадка.
- Очень легкая позиция, которая вполне рифмуется с позицией  советской, когда заявлялось, что белогвардейские писатели народу не нужны.
- Народу? Второе имя народа - рынок. То есть потребитель, голосующий рублем за товар. Нужен товар - купит. Не нужен - не купит. А посредником между рынком и писателем является издательство. Оно на свой коммерческий страх и риск решает, пойдет товар или нет. Если никто не издает Распутина, значит есть большие сомнения в его покупаемости. Тебя же издают, несмотря на твои закидоны! Потому что Прилепин бабки приносит.
- Просто выстраивается такая система взаимоотношений, когда народ искренне начинает в это верить - что он не хочет читать то или иное. Сейчас народу доказали, что это ему не нужно, не выдержало проверки временем... Народ - эластичная, мягкая и податливая структура, поэтому воспитывать его можно каким угодно образом. А его безусловно надо воспитывать!.. Если мои книги народу нужны, то почему не нужны книги Распутина и Белова? Просто Распутин и Белов совсем уже не вписываются в контекст.
Либеральное сознание не менее тоталитарно, и меня бы нивелировали и отовсюду изгнали, но общество уже изменилось. А вы какие-то возможности уже упустили. Общество теперь хочет консервативных ценностей, здорового представления о себе и о прошлом.
-  В любом случае никто тебе писать не запрещает и даже публикуют твою оголтелую красноту. А вот при красном тоталитаризме иные мнения не публиковали, людям в стол писать приходилось.
- Но и тогда появлялись вполне классические тексты не о вкусной и здоровой пище, а о вкусной и здоровой жизни. Появился Гайдар, появились гениальные производственные романы,например, Катаева «Время, вперед!» Огромный список могу перечислить!
- И все это - идеологические заточенные вещи.
- Ну и что! Язык это вмещал! А сегодня написать идеологически заточенную вещь о том, что мы движемся в нормальном направлении, или хороший роман о либеральных ценностях, где либеральные герои с либеральными взглядами  проживают свою либеральную жизнь, невозможно.  Язык из себя это исторгнет. И современная литература это доказывает - все, что пишется сегодня, вопиет о неприятии существующего порядка вещей. Каждый писатель проживает свой личный апокалипсис - и Быков, и Шаргунов, и Самсонов... Взрослые и молодые - у всех апокалиптические представления обо всем.
- Это как раз хороший признак: все страхи вымещаются в виртуал. В ужасном, кровавом, голодном, двоемысленном СССР в литературе царствовали лубок, вранье, она была оторвана от реальной жизни, как икона. В книгах - благолепие, в реальности - ужас. Я предпочту обратное. Да, у Быкова нервная проза мятущегося толстого интеллигента, кричащая об апокалипсисе. Но при этом Россия по покупкам новых автомобилей скоро обгонит Германию.  А сытая московская публика выходит на митинги протеста потому, что хочет жить еще лучше, а не потому, что последний хрен без соли доедает. Вот тебе и весь апокалипсис в натуре.
И тоже самое мы видим в других цивилизованных странах с высочайшим уровнем жизни - сытая жизнь в реале и сплошной апокалипсис в голливудской фантастике и в книгах. Благополучная Франция порождает «99 франков» Фредерика Бегбедера - книгу, обличающую язвы уже почти и не существующего в полусоциалистической Франции капитализма. Это нормально: у людей нет страхов в реальной жизни, и они получают их в виртуале - литературе, кино, компьютерных играх.
Я бы не хотел жить в стране, в медийном пространстве которой царит елейная благодать. Это значит, что мораль в такой стране сгнила напрочь и писатели с журналистами просто боятся критиковать и бичевать язвы, как в Белоруссии или Северной Корее.
- Я тебе отвечу по всем пунктам!.. Во-первых, я не уверен, что Европа и США находятся на правильном пути. Я думаю, писатели и там отражают в своем творчестве ощущение тупика. Не пресловутого конца истории, а именно тупика, в который они зашли. Они не понимают, что это за скотский мир такой,и почему они внутри него находятся.
Во-вторых, и в Советской литературе все было не так просто и однозначно плакатно. Болезненность и какие-то сложные взаимоотношения со временем и пространством проглядывались в произведениях всех советских классиков. От Фадеева моего любимого до Шукшина и того же Распутина.
- Насколько совписам разрешали выступить, настолько они и выступали, осторожно намекая на свое несогласие.
- Но при этом все, что нужно сказать, было ими сказано. Все по этим книгам было понятно - что с нами происходит, где мы живем... Думаешь, сейчас Шукшин стал бы судорожно переписывать свои тексты? Нет. Аксенов вон не стал переписывать даже свои первые комсомольские повести в своем последнем издании. Значит, все было сказано так, как надо, и каждое слово на месте.
- Неправда! Если бы им разрешали, они бы еще раньше разнесли страну. Потому что резонерство и критиканство вобще свойственно писательскому духу. Писателю обязательно нужно поругать действительность, это придает ему значительность. А им не давали развернуть бич, которым писатель полосует действительность, желая вызвать у читателя эмоциональный отклик. Им всучили страусиное перо для щекотания, черенком которого они могли давить только мелких блох «отдельных недостатков» и насмерть защекотать отсталых героев, которые мешали построению светлого будущего из-за мещанского потребительства и непонимания политического момента.
А если мы вспомним писателей дореволюционных, весь этот золотой и серебряный век, то увидим то же самое - сплошное резонерство, критика режима и желание, чтобы этот неправедный мир скорее сдох! В результате русская интеллигенция, выросшая на русской литературе, всячески расшатывала тот стул, на котором сидела своей откормленной на севрюжине жопой.
Конечно, их тоже придавливала царская цензура - не такая, правда, жесткая, чем при СССР. Но дай писателю полную свободу, он дерьмом своей души зальет весь мир, что мы и видим сегодня. Потому что писание сродни дефекации. Облегчился душевно и полегчало. А на народ, который сидит у тебя под стулом, восторженно открыв желтый рот, наплевать. Как наплевать было классической русской литературе, бичевавшей режим настолько, насколько режим позволял. Вот и разнесли царизм вместе со страной. А потом это повторили совписы. Просто советский режим был слабее и потому рухнул от одних только намеков.
- Да нет никакой апокалиптичности ни у Гоголя, ни у Достоевского, ни у Пушкина! За первым слоем текста у них всегда есть ощущение божественности мира, величия России. Патриотическая, очень правильная литература. Ее потому и в школе проходят, что ничего там не может разрушить сознание ребенка.
- Да что ты плетешь! Литература, как и история, была абсолютно идеологическим предметом! Только потому и проходили классиков в советской школе, что видели в них революционный, погромный пафос. И у Пушкина, которого «сгубило самодержавие», естественно, а кто же еще, не Дантес же в ссоре из-за бабы... и тем более у Чернышевского, и у Некрасова... Все они боролись с самодержавием, и мы писали об этом добротные сочинения.
- Так просто трактовали. Но эти трактовки достаточно ущербны.
- Однако, именно интеллигенция, возглавляемая и воспитанная русской литературой, смела власть, сменив мелкие неприятности на настоящий кошмар. Разве она не была при этом оппозиционно настроенной?
- Она была оппозиционно настроенной, но вместе с тем совершенно очевидно, что для Александра Блока или Федора Тютчева величие России было совершенно очевидным. Представление о том, что Россия была раньше и пребудет во временах всегда, для них было святым. Температура тела их текстов говорила о том, что если государство и нуждается в каком-то трансформировании, то это все равно святое государство, и народ свят. И этим ощущением пронизано все - даже у Чехова, которого я считаю самым мрачным нашим писателем. Это даже не в тексте у него, в тексте такого нет, но за пространством текста ощущается великая любовь к народу, к человеку.
- Конспирология какая-то! Смутные ощущения...  Дома у моих родителей в книжном шкафу до сих пор стоит книга с загадочным названием «Бруски». Автора не помню. Какой-то многотомный производственный роман. Очень знаменитый в своё время! Наверняка получивший какую-нибудь сталинскую премию. Одно утешает - никому это сегодня не надо.
- В мире есть много вещей, которые никому не нужны, но... Я вот был в Америке. Там культурный слой очень жирный, вспаханный, поддерживаемый. Хотя американцы прекрасно отдают себе отчет, что народ книг не читает и на фиг ему нужны все эти писатели третьего и пятого уровня, забытые даже их родственниками. Тем не менее они ими занимаются, интерес к этому поддерживается искусственно.
- И у нас так же! Кто бы сейчас не то, что читал, а просто знал Тургенева или Паустовского, если бы интерес к ним не поддерживался насильно школьным курсом? Я вот после школы Пушкина не открывал. А зачем? Стихи умерли как жанр, а проза... Кому сегодня нужны истории про каких-то царских чиновников в шинелях, которые ездили по стране диким способом - на запряженных в деревянные возки животных? Тогда даже железных дорого не было!.. Еще чуть-чуть и Пушкин будет в пыльной корзине вместе с Овидием и Гомером, от которых остались одни имена.
Классика - это то, что никто не читает по доброй воле, а только из-под палки.  Теперь та же участь постигла и советских классиков, которые писали о временах для молодого поколения совершенно непонятных и о плакатных людях, которые вообще никогда не существовали. Ответь - кому нужен Фадеев? Кто это такой?
- Нужен сегодня Фадеев или не нужен - дело десятое. Важно не дать разорваться цепи поколений. Важно издавать. Кто-то прочтет, заинтересуется. Все это модет пригодиться кому-то. Не лишнее. Пускай.
- Да я не против. Если есть рынок на Овидия, пусть будет и Овидий. Но пусть знает свое место. Вот Прилепин свое место знает. Тебя кто читает? Литература протеста нынче востребована?
- Меня читают люди всех возрастов - молодые, старые. И востребована ими не литература протеста! Я - писатель про нормальное. В нашем ненормальном мире, где все ненормальное возводится в статус нормального, люди ищут каких-то скреп или перил, за которые можно ухватиться, чтобы удержаться. В этом смысле моя биография, моя судьба, мои тексты - даже самые острые - содержат нормальные представления о жизни, с которыми себя захочет соотносить любой нормальный человек. Ведь большинство из нас втайне догадываются, что родина - вещь не самая лишняя. Что лучше не блудить, чем блудить. Что лучше быть человеком, а не скотом. Никуда от этого не денешься.
- Денешься! Блудить не опасно, если есть презерватив. Мораль ведь меняется, она становится более толерантной и допускающей смену партнеров. И Родина вещь изменяемая! Переехал в другую страну, нашел там себя - получил новую родину. Вообще, в эпоху глобализма родиной становится вся планета, как когда-то для француза перестала быть родиной Гасконь и стала Франция. Буржуазная революция расширила понятие родины. А глобализм - это и есть мировое обуржуазивание. Кстати, о смене родины... Ты вот сказал про свою биографию, на которую в том числе клюет покупатель, и тут у меня есть вопрос, который мне покоя не дает. Почему ты до сих пор живешь в Нижнем Новгороде и не переехал в Москву? Все события происходят в Москве. Вся история страны творится в Москве. И понятно, почему: главное в организме - голова. А живот несет обслуживающие функции, не говоря уж о жопе. Нижний Новгород жопой не назовешь, но и от головы он довольно далеко. Что ты там делаешь? Писатель должен держать руку на пульсе!
- Москва - суетливый город, мешающий работать, отнимающий время впустую. Я приезжаю сюда, чтобы лицом поторговать, чтобы народ больше мои книги покупал. А сами книги пишутся в уединении. Почему Лев Николаевич Толстой жил в Ясной Поляне, убегал из Москвы? А я до недавнего времени даже не в Нижнем Новгороде жил. Городские ландшафты я стал обживать только потому, что у меня двое детей в этом году пошли в школу. А так я вобще живу в деревне, не берегу реки, в своем двухэтажном доме, который сам построил. Там нет интернета, нет мобильной связи, нет телевидения. Идеальное пространство для понимания жизни.
Да и не так уж много событий происходит в Москве, как тебе кажется. Здесь происходит только излишняя информационная переподпитка. Я уезжаю отсюда на три недели, возвращаюсь и вижу, что ничего у вас тут не изменилось. Уезжаю на полтора месяца, возвращаюсь - все то же самое. Те же люди сидят у компьютера, глядя на те же ленты новостей и читают сами себя в Фейсбуке.
Но если надо для истории, я приеду! Как приехал сюда 10 декабря из деревни, отказавшись от поездки в Италию, сорвав тур по пяти городам. Приехал, потому что  был уверен, что сейчас произойдет история. А она не произошла.
- Ты имеешь в виду «болотные» митинги?
- Да. Революция как раз и не произошла потому, что толпа перешла с площади Революции на Болотную. Лидеры оппозиции предали народ под благими предлогами о том, что мы не хотим подставлять людей под дубинки ОМОНА. А на самом деле они просто слили возможность некровавой революции. Тогда Путина еще не выбрали президентом и никто не пошел бы ни на какую бойню в центре Москвы. Добиться перевыборов в парламент было более, чем просто - разбить палатки и остаться там 150-тысячной толпой. Этого не случилось и результат налицо - 14 тысяч на последнем митинге оппозиции. Скучно и грустно.
- Да все вы - те, кто начинает революцию, - всегда говорите: ай, что вы, что вы, мы все сделаем аккуратно и небольно. А потом начинает хлопать гильотина и становится хуже, чем было при старом режиме.
- Есть примеры бескровных революций. Скажем, либерально-буржуазная революция 1991 года. Если бы трое молодых людей случайно не полезли под гусеницы, она произошла бы совсем бескровно.
- Буржуазные революции всегда практически бескровны. Взять хоть нашу Февральскую для примера, хоть французскую, когда разломали пустую Бастилию и  арестовали короля. Но потом приходят леваки, политические сектанты - такие, как ты - и начинается кровавая баня.
- Это все словесное жонглирование. Вы, либералы всегда все выставляете в выгодном вам свете! Либералы говорят: мы знаем, чем закончилась ваша советская власть - все разрушилось. Кто бы говорил! После вас страна вообще развалилась! И после вашего Февраля страна начала разваливаться, поползли фронты, Украина и Грузия стали отваливаться... А Советская власть простояла семьдесят лет, она оставила гигантский след в мировой истории.
- 70 лет для тысячелетней мировой истории - пшик.
- Империя Македонского просуществовала еще меньше, а память о ней не задушишь, не убьешь. А вот либеральные закидоны всегда заканчиваются хернёй.
- Мы, либералы - всего лишь мещане. Мы просто хотим нормальной жизни без ваших дурацкий покорений и подвигов. Не тащите нас на свои баррикады и в свои крестовые походы. Мы не собираемся ничего завоевывать, нам и тут хорошо. Не надо нам рассказывать, что Македонский быстро завоевал Азию, и это пример для подражания.
- А мне нравится! Вся мировая культура состоит из таких вещей. Македонский. Троя... Чем бы занимался Гомер, если бы не Троя? Что бы он описывал? Мы бы все сдохли б со скуки! Человек удавится от такой спокойной жизни, она невыносима!
- Я выношу с удовольствием. И еще бы одну такую вынес.
- Почему развалился Советский Союз? От апологии мещанства! Все последние фильмы того периода - Марка Захарова, Эльдара Рязанова - говорят о том, что мы построили мещанский мир, от которого нас самих уже тошнило.
- Стой, стой! Да это ведь то, с чего мы начали беседу. Мир нормального человека с нормальными ценностями - семья, уют, кисейные занавески и фарфоровые слоники, которых так ненавидели русские буревестники революции и прочие маяковские и хрен знает каковские... Но это же естественные человеческие интересы! Купить порося, югославскую стенку или финские сапоги для жены. Обустроить дачу. Отдать сына в институт.
- Это только так кажется! А потом, когда человек проживает большую часть жизни, он вдруг понимает, что она прошла впустую.
- Ну, да, конечно, надо было совершить подвиг - убить кого-нибудь во славу Хозяина и остаться в веках!
- Задумайся, почему большинство мужчин так маниакально рассказывают про свой армейский опыт? Потому что это самая интересная и насыщенная часть их жизни. Ничего интереснее у них потом в их жизни не происходило. А людям важно насытить свою жизнь событиями! Они все мещане, но при этом все смотрят голливудские боевики, потому что им хочется так жить.
- Если бы хотелось, пошли бы на войну добровольцами. Войн в мире хватает, свинья грязь найдет. Лимонов вон воевал в Сербии. Ты несколько раз, когда служил в ОМОНе, ездил добровольцем в Чечню.  У тебя были дети на тот момент?
- В первый раз когда ездил, не было, а второй раз когда поехал, был ребенок.
- Зачем поехал? Хотел ребенка осиротить?
- Достоевский об этом хорошо написал: «Когда я вижу людей, уезжающих воевать за Сербию, я понимаю, что они едут не убивать, а умирать.» Это странным образом совпало с высказыванием одного моего однополчанина, который в анкете, на вопрос о том, зачем он едет в Чечню, написал: «Хочу попробовать собачьей жизни.» Я не размышлял о том, почему поехал в Чечню. У меня не было никаких имперских рефлексий по этому поводу. Это был совершенно органичный ход. Я просто знал, что хочу туда поехать, и я туда поеду! Осмыслению это как-то не поддается. У нас были ребята, которые ездили туда по восемь, по десять раз в командировку. При том, что деньги платились минимальные. Ехали, говорили: «Блядь, я больше никогда сюда не приеду!..» А через полгода ехали снова. Влекло.
- Вот! Подобных людей немного. Это люди такого садо-мазо пошиба, любящие униформу, резиновые дубинки, высокие шнурованные ботинки, брутальность. Медведи. Но думать, что все люди таковы, большая ошибка. А ты, как и вся наша героическая, романтическая русская литература, упорно толкаешь всех к этой «собачьей жизни».
- А я уверен, что начнись сейчас война, тут же соберутся толпы добровольцев. Очереди будут стоять! Миллионы!
- Держи карман! Судя по тому, как от армии у нас бегают, мало кто ломанется... Мы городская страна. А хорошо воюют крестьяне. У горожан и без того жизнь интересная. Они лучше кино посмотрят. Безопасный заменитель войны. Обычным людям война страшна. Только мальчики ею бредят.
- Поэтому государство должно стимулировать какие-то такие вещи. Нужно, чтобы человек мог выплеснуть свою пассионарность, иначе он превратится в мещанина. И тогда будет то, что мы видим. Швеция и Прибалтика - первые места по самоубийствам. Почему мы так много пьем, травимся, курим, блудим? Потому что некуда себя употребить. Невыносимо! Такая жизнь невыносима! Оттого и мрут в 50 лет при вашем чудесном, комфортном либерализме. В то время как при проклятой Советской власти жили дольше - вот парадокс
- Лучше пусть меня убьет пиво, чем пуля... Но если без шуток, то даю справку: в последние годы продолжительность жизни как раз выросла, а падать она начала падать еще в СССР, с шестидесятых годов примерно.
- Вот как раз когда мещанство начало процветать. Послевоенное поколение, которому не хватило войны - мой отец, Кайдановский, Высоцкий, Олег Даль... Именно когда при Хрущеве начали строить мещанский мир, стали умирать лучше люди.
- Ты с таким азартом и пламенем в груди, словно Данко, зовешь нас, тихих граждан в какую-то татарскую орду - есть с ножа, рисковать жизнью, терпеть холод - для чего? А чтобы омочить копыта в последнем море! Покорение ради покорения!
- Так ради этого и стоит жить! В глубины, в космос... Это и есть нормальные общечеловеческие ценности - стремление выйти за пределы самого себя. Почитай ранних Стругацких! Это апогей советской идеи.
- Читал. Вперед! Коммунизм! Полдень 22-го века! Романтизм! Героика! Ясные глаза! Квадратные подбородки! Член до колен!.. А ты лучше почитай поздних Стругацких. Антикоммунистическая тухлятина затхлого быта советских НИИ. Декаданс и упадок. Разочарование и горечь.
- Да. И я говорил об этом со Стругацким. Он ответил мне очень тактично, сказав, что возраст уже не тот, уже другие вещи волнуют... Не бывает абсолютной правоты. В тридцать лет человек прав по-одному, в шестьдесят по-другому. Но то, что кто-то изменил свои взгляды, ничего не означает.
- Надеюсь, и ты повзрослеешь.
- Я сомневаюсь. С тех пор, как я лет в двенадцать прочитал книжку Ивана Злобина про Степана Разина, я не изменился ни на йоту! И в 1991 году 19 августа я уже приехал в Москву, чтобы найти свою красно-коричневую колонну и с этими мракобесами победить ваше прекрасное либеральное общество. И с тех пор я не вижу в себе никаких подвижек, я прежний.
- Захар, а почему тебе так не нравится наше прекрасное либеральное общество?
- Оно уничтожает мою страну и мои представления о благе народа.
- Ну, твои представления - твое личное дело. А касательно страны... Не уничтожает, а меняет. Ну, будет другая Россия, не та, к которой ты привык.
- А мне не интересна другая! Ну, будет у тебя другая жена, другой сын. Зачем я буду менять то, что у меня уже есть?
- Оно само меняется, тебя не спрашивая. Твоя «жена» от тебя уходит. И это ее выбор, а не твой. Я открою тебе тайну: вся боль всех писателей мира за последние триста лет - это всего лишь отражение той ломки, которую испытывает вся наша цивилизация. Роды процесс трудный. А планетарная цивилизация вылупляется из аграрного деревенского яичка в городской индустриальный мир с совершенно другой, более гибкой моралью. Которое деревенское провинциальное сознание воспринимает, как аморализм. Но в этом аморализме больше гуманизма, чем даже в традиционном христианстве! И это объективный процесс. Да, кое-что мы на этом пути потеряем - повышенную рождаемость, национальные особенности. Я, например, их уже потерял. Я давно уже не русский, а горожанин. Мне смешно, когда кто-то гордится своей русскостью, это все равно, что гордиться хвостом.
- Я ею горжусь! «Я русский» - с гордостью говорю о себе. Это чувство у меня в кровотоке.
- А с какого хрена все остальные должны подстраиваться под твои чувства?
- А они этого хотят! Они мне пишут письма, говорят: Захар, не сливайся, доведи дело до конца, мы ждем.
- Святая наивность. И мне то же самое пишут - либералы. У каждого донора свои реципиенты. У каждого писателя свои читатели. Но чем больше Россия будет вливаться в Запад, тем тоньше будет становиться слой героев и толще слой мещан.  И слава богу. Хватит убивать и умирать за идеи! Я знаю, что «твоих» еще довольно много в бедной провинции, а «моих» больше в богатой Москве. И Москва против твоих идей.
- Мы ее переубедим. Приедем сюда мрачной пахнущей толпой с граблями, вилами и устроим тут вам. Я не хочу сдавать вам свою Россию. Я хочу, чтобы пассионарии могли найти и реализовать себя. И я хочу, чтобы государственность строилась соразмерно с ними. А остальное большинство будет ими восторгаться. И оно всегда восторгается - выбирает «именем Россия» Сталина, читает «Севастопольские рассказы» и плачет.
- В этом я и вижу вину писателей. Морочат головы людям. «Пусть сильнее грянет буря!..» «Есть упоение в бою! ..» «А он, мятежный просит бури...» А потом народ сидит в окопах, а писатель дрищет в тылу во фронтовую газетку.  Нет уж милый друг, мне ближе иной посыл, который разливается ныне по креативному классу: патриотизм - это уже не модно. Нынче в моде реальные ценности - часы Брегет, коттедж, Мерседес, хорошее образование для детей. А ценности идейные - это погремушка для бедных. Думаю, если опросить людей, большинство с радостью откажется от мифологем в пользу перечисленных реальных ценностей и тут же перестанет стучать себя кулаком во впалую грудь с синим профилем Сталина.
- А не надо их слушать. Потому что, помимо сознательного, есть еще коллективное бессознательное. Затаенное в человеке. И то удовольствие, которое получается в итоге, когда тебя через «не хочу» заставляют что-то сделать, оно выше удовольствия от обладания вещами!
- Оп-па! Так ты как большевик хочешь железным кулаком загонять людей к счастью?
- Конечно, да. Штурмовать вершины. Это нормально совершенно. Русский человек вообще к этому приспособлен.
- К кнуту?
- А почему русский солдат такой терпеливый? Он выносит все, что угодно. Потому что это заложено в его характере. Ему это нетрудно. Зато потом он испытывает восторг и радость от того, что его заставили сделать.
- Ты живешь в мире мифологии. И подлость русской литературы, что она эту мифологию все время воспроизводит, сучара такая.
- Нет. На самом деле литература дает некую правду, которая находится за пределами документальной правды. Когда Пушкин написал историю пугачевского бунта, у него получилась просто череда смертоубийств и чудовищного насилия. И тогда Пушкин понял, что нужно поженить историю и народный миф о пугачевском бунте и Пугачеве-заступнике. Поженил и получил гениальную повесть. Потому что литература  это больше, чем правда в самом низменном ее значении. Потому что существует еще жизнь духа. И литература фиксирует эту жизнь. И такая жизнь нужна народу, в генах которого записана неуспокоенность.
Я пять лет работал в ОМОНе, я работал на кладбище, работал грузчиком в хлебном магазине, я из семьи рязанских крестьян, полжизни провел в крестьянском труде, умею косить сено и доить корову. Я знаю, кто такой народ и могу от его имени говорить.
- А моя задача, как антиписателя, этот народ уничтожить. И сделать русских просто людьми. Без имперских тараканов в голове. А на вас, на патриотических уродов, я поражаюсь - как может взять на себя ответственность за судьбу страну кучка литераторов, никогда ничем не управлявшая? В 1917 пришли к власти неудавшиеся адвокаты и публицисты - залили страну кровью. Во времена Великой французской революции пришли к власти адвокаты и журналисты - залили страну кровью. Сколько можно? Писателишек к власти допускать нельзя.
- Мир организуют люди, которые понимают, что такое текст. Которые читают текст, могут пересказать текст, написать текст... От этого никуда не деться. Вспомни, кто воспитывал Александра Македонского, какой был уровень образования у российских государей. Екатерина Вторая писала неплохие пьесы. Это нормально. И в девяностые годы в преобразованиях немало поучаствовали писатели, в основном, либерального толка, поскольку консерваторы и мракобесы проиграли этот поединок. И в результате люди уже к середине испытали прилив ненависти к этим литературным глашатаям: «Зачем мы послушались этих евтушенок и прочих и теперь живем в этом скотском мире?»
И начала меняться шкала ценностей. Народ сначала переориентировался с писателей на экстрасенсов, потом на генералов, потом на телеведущих. И вот сейчас опять выяснилось, что никуда без людей пишущих не деться. Как я говорю, если политик последователен в своем цинизме, то писатель последователен в своих заблуждениях. И лучше иметь человека последовательного в своих заблуждениях, чем циника.
- А мне милее вор, чем кровопийца. Человек идеи за нее всегда готов умирать и значит убивать. Циник же просто обворует. Он человечнее. И я не уверен, что народ опять потянулся к писателям, как к кладезям мудрости.
- Акунин, Улицкая, Быков, Лимонов... Вся мыслящая часть общества обращается к ним за ответом. Никуда не деться от этого. А что поделаешь? Потому что писатель - это  человек, который осмысляет.
- Такой писатель в России только один - я. Поэтому я и называю себя антиписателем. Все остальные пишут выдуманные истории, в самом буквальном смысле высосанные из пальца. Читать худлит - зря жизнь прожигать. Чему вообще может научить человека писатель - человек без базового технического или естественнонаучного образования, то есть без образования вообще - с одной гуманитаркой, которая образованием не является!? Человек, не знающий и не понимающий, как функционирует мир, и потому погруженный в мир мифов. Спроси его, почему охлаждается газовый баллончик, когда его заворачиваешь в сифон или почему перегорает электрическая лампочка, он не ответит. И  люди с таким уровнем миропонимания берутся учить об этом мире других! Вот ты филолог, то есть человек, изучавший вторичный продукт - тексты...
- Филология вмещает большинство наук, потому что все науки кормятся от текста. Соответственно, филолог может быть юристом, прокурором, судьей... А я, кроме того, закончил милицейскую учебку, школу публичной политики. А что - мне нужно было закончить сталеварный институт, чтобы иметь право высказываться?
- Конечно! Лучше быть технарем, имеющих хоть какое-то представление о природе вещей. Да технари и поспокойнее, чем голые фантазеры, не ограниченные в своих фантазиях хотя бы знанием физических законов. Физика изучает базис мироздания, с ее позиций многое видится по-другому. У технарей нет мифологической шелухи в голове, а есть твердые знания. По статистике среди технарей и верующих меньше, потому что они знают, что мир может работать и без бога.
- Я не против технарей. Гениальным достижениям советской власти она была обязана слиянию физиков и лириков. Но обрати внимание, что во всех этих НИИ не только создавали науку, но еще и читали, пели, сочиняли. Советская ситуация удивительна и уникальна в том смысле, что этого больше никогда не повторится. Чтобы поэты собирали стадионы... Общий тираж Евтушенко миллионов сто, наверное. Этого никогда не было в истории человечества и больше никогда не будет. Это сделала «проклятая» советская власть. И этого больше никто никогда не повторит. Борис Гребенщиков недавно сказал, что  огромный пласт советских песен - просто гениальные. Почему их сейчас снова начали слушать с удовольствием?
- Обычный колебательный процесс, - как человек, знакомый с физикой, тебе говорю. В социальных системах такое тоже случается. Психологический механизм тоже известен - ностальгия.
- Ностальгия - хер бы с ней. Песни прекрасные! Книги хорошие! Фильмы замечательные! В чем-то наивные, в чем-то излишне оптимистичные, но это здоровое, правильное, нужное искусство.
- Да, таперича не то, что надысь. Однако, давай взглянем правде в глаза - народ миллионами скупает не советские книги, не тебя и не меня, а Донцову. Вот писатель, который по-настоящему нужен людям.
- Да мало ли чего нужно людям! Я знаю Донцову, у нее свое дело, она расписывает ручку и одновременно пишет роман. Но мерять по массовой литературе, что нужно народу, достаточно нелепое занятие.
- Оп-па! А народ разве не масса?
- Так было всегда. Бенедиктов был популярнее, чем Пушкин, Надсен - чем Тютчев, Вербицкая - чем Шмелев, зайцев и Андреев вместе взятые. Народ с удовольствием зарывается в мусор, разлагается там, пахнет - ему так нравится. Огромная часть населения склонна к этому. Поэтому формировать культурную повестку дня - святая обязанность государства. Заменить всю рекламу на телевидении на замечательно сделанные клипы, сделанные из стихов Есенина, Пушкина... Снять в обязательном порядке сериалы по всей русской классике.
- Глупое прожектерство. Тогда не будет телевидения, поскольку оно существует на рекламные деньги. Кто будет содержать телевидение?
- Государство. У нас наши элиты выводят из страны по 10 миллиардов долларов ежемесячно. На сто телевидений хватит.
- А из твоей страны с государственным телевидением будут выводить еще больше! Да и какая связь между выводимыми деньгами и государством, которое должно содержать телевидение? Выводит-то не государство, а частники. Как раз потому что не доверяют этому государству. А ты хочешь, чтобы государства было еще больше!
- Да, они не имеют прямого отношения к государству, но государству все эти фамилии известны.
- И оно должно отнять и поделить? Это можно сделать только раз, все прожрать и пустить на клипы, а потом хлебать баланду, потому что отнимать будет нечего и не у кого. Я бы не хотел жить в такой нестабильной, но безусловно высокодуховной стране.
- Но это куда интереснее! Почему люди, которые выводят деньги, странным не соизмеряют себя ни с какой, прости господи, метафизикой, им почему-то не хочется построить великое государство, остаться в памяти народа на века? Они ведь владеют самой большой территорией мира! А совершают какие-то мелкие поступки - выводят деньги... Зачем? Чтобы что?
- Чтобы сохранить их в этом раздувшемся без всякой меры государстве, лежащем, как китовая туша, на одной пятой части суши.
- Интереснее родину спасти!
- Сначала я и моя семья, а потом уже родина - такова правильная иерархия ценностей. Человек, который сначала думает о родине, а потом о семье, вызывает у меня большие опасения. Это абсолютно неестественно для нормального человека.
- Да весь мир построен на неестественном. На иррациональных поступках. Империи строились сумасшедшими иррациональными людьми. Зачем это им надо было? Создавались идеологии, религии. Разве разумно самоубийственное поведение Христа? И я жду человека, который заставит появиться испугу на блудливом лице лавочника.
- А я надеюсь, что постмодерн превратит всю эту революционную героику в перформанс. И сытая публика благосклонно поаплодирует намазанным маслом мускулистым героям, стоящим на сцене.

http://www.razgovor.org/interviu/article1133/