Кандидат исторических наук Лидия Грот:
В основном, топонимика Русского Севера принадлежит индоевропейскому субстрату. Она не читается из современного русского языка, воспринимается как «неславянская» потому, что принадлежит к очень древним пластам древнерусского языка. Я начала рассуждать об этом несколько лет тому назад в связи с гидронимами (и этнонимами) с корнем вар-. Первый опыт на эту тему был уже опубликован в книге «О Рослагене на дне морском и о варагах не из Скандинавии». Для простоты прилагаю несколько фрагментов из нее. Но эту работу я писала лет шесть назад, поэтому сейчас кое-что уточнила.
За точку отсчёта в своих рассуждениях я приняла данные об этнообразующем корне вар- как древнейшем индоевропейском обозначении для водной стихии. И здесь для начала хотелось бы обратить внимание на то, что вар- как основа в значении «вода», «море» сохранилась не во всех индоевропейских языках, а только у более архаичных представителей этой языковой семьи: от санскрита и тохарского до иллирийских и кельтских языков, оставив реликтовые гидронимы и связанные с ними этнонимы в областях распространения этих языков.
Сохранился корень вар- и в древнем слое русского языка, также образовав этноним и гидроним. Данный факт ставит русский язык несколько особняком среди прочих славянских языков. Напомню, что одним из важнейших выводов А.Г. Кузьмина при исследовании древнеиндоевропейского корня вар- был вывод о дославянском и догерманском происхождении образованной на его основе топонимии и этнонимии. А в процессе славянизации, например, народов южнобалтийского побережья субстратная индоевропейская топонимия и этнонимия были унаследованы «пришлой» славяноязычной традицией и, таким образом, сохранилась в названиях новых славянизированных этнополитических образований. В силу этого в славянских языках Южной Балтии можно выделить два языковых пласта: реликтовый индоевропейский субстрат и славянские языки, распространившиеся в ходе славянской колонизации. Но тогда наличие в древнерусском языке гидронима «Варяжское море», сохранившего первичную древнюю семантику корня вар-, даёт нам право предположить подобный процесс развития и в русском языке.
Может быть, и русский язык, как и южнобалтийские славянские языки проходил последовательно две стадии развития? Первая стадия – дославянская древнерусская, хронологически совпадающая с наличием в Восточной Европе индоиранских (арийских) языков, благодаря чему древнерусский язык и сохранил элементы архаичной лексики.
Вторая – славянорусская, сложившаяся в ходе расселения восточноевропейского славянства. Или, если повернуть вопрос по-другому, логично предположить, что часть предков/пращуров носителей русского языка в какой-то древний период, оставаясь в лоне индоевропейских языков, не входили в состав славянской группы языков, а имели контакт с носителями более древних индоевропейских языков. Конкретно, учитывая сохранность вар- в санскрите и тохарском, с языками индоиранцев (ариев) до их расселения с восточноевропейской прародины, что соответствует периоду с III тыс. до н.э. до середины II тыс. до н.э., когда начался распад индоиранской общности и миграции ариев, постепенно приведшие их в Индию и Иран.1 Имя этих пращуров в современной науке утеряно. Повесть временных лет называет их варягами. Другим убедительным образом объяснить наличие в древнерусской традиции гидронима Варяжское море и этнонима варяги невозможно. Исследование южнобалтийского материала показывает, как уже говорилось, что не славяне принесли туда этнонимы и гидронимы с корнем вар-, а сами восприняли их из дославянской индоевропейской традиции, сложившейся там задолго до расселения славянства.
Следовательно, таким же дославянским, но индоевропейским реликтом аналогичные гидронимы могут выступать и на севере Восточной Европы. Их наличие здесь не может быть объяснено посредничеством носителей финно-угорских языков, сохранивших вар- до прихода славян, благодаря чему оно вошло в русский язык. У саамов Севера, например, название Варангер-фьорда существует в форме Варьяг-вуода, т.е. является явным заимствованием из русского, а не наоборот. Кроме того, море в современном саамском языке – миерр, миарр, мер, мерр – тоже заимствовано от индоевропейского море/mare. Индоевропейское море вошло и в другие финские языки как meri.
Но идея о дославянском слое в древнерусском языке также наталкивается на существенное препятствие – на господствующее в науке убеждение, что древнерусский и славянский языки есть синонимы. Однако так ли уж научно безупречна эта мысль и так ли уж невероятна идея о двухслойности древнерусского языка?
Например, сегодня понятия English language и British language используются как синонимы, но вряд ли кому-нибудь покажется абсурдным утверждение о том, что British language имел в истории своего развития догерманский, т.е. кельтский период. У Константина Багрянородного приводится два ряда имён для днепровских порогов – «славянские» и «русские», из чего явствует, что ещё в середине Х в. русский язык и славянский язык не были идентичны. М.Ю. Брайчевский обосновывал скифо-сарматскую этимологию русских названий порогов с конкретными аналогиями из осетинского языка, т.е. иными словами, дославянское восточноевропейское происхождение части русских топонимов. Русская номенклатура днепровских порогов, согласно М.Ю. Брайчевскому, намного старше славянской и восходит, скорее всего, к последним векам до нашей эры. Именно эта номенклатура была исходной, а славянская представляла собой переводы или кальки сарматских названий. О связи имени русь и индоарийского субстрата в Северном Причерноморье говорил крупнейший лингвист современности О.Н. Трубачёв.
Напомню ещё раз выводы А.Г. Кузьмина о южно-балтийских дославянских племенах, явившихся субстратом для славян, но очень долго сохранявших свои языковые особенности:
В XVI в. известный географ Меркатор записал, что язык рутенов с острова Рюген был «славянский, да виндальский», т.е. они какое-то время были двуязычными. Этот «виндальский» язык и следовало бы выявить, вместо того, чтобы подгонять непонятные слова под германские (в частности, скандинавские) языки…
Этот пример хорошо иллюстрирует наличие дославянского индоевропейского субстрата на южнобалтийском побережье, на который накладывались славянские языки при расселении там славянских народов. Почему же совершенно невероятным должно казаться предположение о наличии древнеиндоевропейской субстратной языковой среды, в лоне которой расселялось восточноевропейское славянство? Только потому, что наука потеряла его носителей, особенно, на севере Восточной Европы? Но так ли уж непоколебима аргументация в рамках господствующих концепций?
В своей работе я приводила краткий очерк того, как сложилась в науке картина «сплошного финно-угорского мира» на севере Восточной Европы. Но уже в конце XIX – начале XX вв. у этой теории появились оппоненты, которые стали заявлять о том, что созданная в лоне финно-угроведения этническая карта севера и центра Восточной Европы, была иной или была более сложной по своему составу.
А.И. Соболевский, крупнейший специалист в области истории русского языка и восточнославянской диалектологии, занимавшийся, в том числе, и исследованием топонимики и исторической географии, стал склоняться к выводу, что носители финно-угорских языков не были автохтонами в центре и на севере Восточной Европы. В работах, посвящённых этой теме, Соболевский писал:
Мы имеем памятники языка. Это местные названия рек, озер и гор… Не только реки и озёра покрупнее, даже ручьи имели уже у древнейших людей свои имена. Первые их собственники дали рекам, озёрам, горам имена из своего языка; а следующие за ними насельники, сперва мирные соседи, а потом враги пользовались уже готовыми названиями, заимствованными, иногда в переводе на свой язык, чаще же без перевода, в их чужом виде.
Переходя от поколения к поколению, от племени к племени, от народа к народу, местные названия сохранились до нас… К числу таких местных названий, которыми пользуемся теперь мы, принадлежат имена Днепра, Двины, Москвы, Твери, Селигера и др. Древность их теперь не подлежит сомнению, но связи их с живыми словами русского языка мы не чувствуем; они нам совершенно непонятны.
Если мы возьмем местные названия Тверской губернии… то найдем между ними имена озер Собро, Овселуг, Пено, Корегож, имена рек Кудь, Тудь, Жукопа, Чавыжня, Валиса, Шешма, Тюбьма, Нетесьма, Симога, Тихвина…
Ещё недавно эти и подобные им названия мы считали сплошь финскими. Но теперь, когда знакомство с финскими языками у нас возросло, мы видим, что материал финских языков не дает нам объяснения приведенных названий… главная масса названий Тверской губернии не объясняется при помощи финских языков.
Народы, которые обитали до финнов в соседней России и финнами, быть может, были вытеснены, едва ли были сколько-нибудь известны Геродоту… Мы можем сделать предположение, что в числе их были сарматские племена, близко родственные со скифскими, но от них отличные… Но дальше предположения мы не в состоянии идти… Нужно произвести скромную, невидную, но и нехитрую работу. Прежде всего нужно привести в известность наши местные названия озер, рек, гор… Когда мы будем иметь подобные списки, мы вместе с тем будем иметь отличный материал для исследования.2
Эти исследования академик А.И. Соболевский продолжил почти до последних лет своей жизни. В 1927 г. он опубликовал работу «Названия рек и озёр русского Севера», где подтвердил свои ранние предположения:
Предлагая читателю продолжение наших «Русско-скифских этюдов» и входя в область Поволжья, Прикамья, северной России… я чувствую всю трудность решения принятой мною на себя задачи. Тем не менее, ввиду почти полной новизны вопроса, я решаюсь предложить собранный мной материал… Я ограничиваюсь сопоставлением данных в области названий рек и озер Поволжья, Прикамья и русского севера с данными названий на юге и в центре России. Исходный пункт моей работы – предположение, что эти две группы названий родственны между собой и принадлежат одному языку индоевропейской семьи, который я пока, впредь до подыскания более подходящего термина, именую скифским.3
Как видно из приведённых примеров, в пользу гипотезы об индоевропейском субстрате на восточноевропейском Севере ещё в довоенный период высказывались очень серьёзные учёные, в послевоенное время эти исследования заглохли, а почему, сказать не берусь.
В этой последней своей работе Соболевский рассматривает гидронимы от бассейна Волги до севера Архангельской губ. Вот два примера: Мокша (есть соотвествие в санскрите – Л.Г.) приток Оки, Ширмокша приток Волги, Ма-мокша приток Большой Кокшаги (басс. Волги), срв. Наймокса в двинской грамоте XV в., ныне Маймокса (север Архангельской губ.); другой пример: Вага приток Северной Двины, Важка приток Мезени, Важинка приток Свири, Ваг по-словацки Vag, по-мадьярски Vagh (басс. Тиссы). Анализируя их, Соболевский говорит о явлении «обфинивания» части из них, что является закономерным при длительном симбиозе индоевропейских и финно-угорских языков.
Метод, используемый Соболевским прост: гидронимам, которые с начала XIX в. огульно стали относить к финно-угорским, он подбирает соответствия из областей, выходящих за пределы финно-угорского мира, но известных как области расселения носителей индоевропейских языков с архаичных времен. Я пользовалась этим же методом для моих гидронимов на вар-.
С самой западной точки области, окаймлённой гидронимами с корнем вар-. Это известный Варангер-фьорд (Varangerfjord)/Варяжский залив/Варенгская губа в Баренцевом море. Бóльшая часть этого залива находится сейчас на территории Норвегии. Идя к востоку от него, можно назвать реку Варз в бывшем Мурманском уезде Архангельской губ., реку Варзугу – там же, реку Варзугу в бывшем Пинежском уезде Архангельской губ., реку Варзенка в бывшем Сольвычегодском уезде Архангельской губ., озеро Вара в бывшей Олонецкой губ., реку Варду в Пинежском уезде Архангельской губ., реку Вариду в бывшем Вельском уезде Вологодской губ., реку Варжу в бывшем Усть-Сысольском уезде Вологодской губ.4
В книге автора начала прошлого века А. Орлова отмечены гидронимы с интересующим нас корнем вар- не только на Севере, но и в Новгородской губернии, и в бассейне Оки. Он сообщает, что с запада в озеро Ильмень впадает река Варенга (вариант – Варяжа). В Гороховецком уезде есть озеро Варягское. Существуют две речки Варенги, впадающие в Северную Двину, с правой стороны в Шенкурском уезде: Верхняя Варенга и Нижняя Варенга (варианты – Варяга, Варяжа). Этот автор зафиксировал также такой вариант названия Варангер-фьорда как Варяга.5 Плотное скопление гидронимов с корнем вар- отыскивается не только на севере, но и в центральной части современной России.
Важный материал мне удалось обнаружить в работе В.Н. Топорова и О.Н. Трубачева, посвящённой лингвистическому анализу гидронимов Верхнего Поднепровья. Следует отметить, что в задачу этой работы входило восстановление картины этнических контактов в далеком прошлом, на основе анализа названий рек. «В тех случаях, – подчёркивали авторы, – когда интересы исследователя сосредоточены на древнейших периодах, целесообразнее выделить ту часть топонимии, которая представляет названия вод, поскольку эти названия, как известно, обладают наибольшей устойчивостью».6
Богатый лингвистический материал, представленный в указанной работе, позволяет обнаружить, что южная граница более плотного распространения гидронимов с корнем вар- в восточноевропейской гидронимии проходит в Верхнем Поднепровье. В соответствии с существующими представлениями – это… балтский гидронимический ареал. Об умозрительности термина балты я уже писала, отметив, что он не являлся названием исторически сложившегося этноса (не было в древности народа, который называл бы себя балтами). Он возник как сугубо книжный термин, вошедший в науку, согласно М. Гимбутас, с 1845 года, будучи искусственно образованным от гидронима Балтийское море для обозначения носителей «балтийских» языков. К этому термину стали прибегать для этимологизации гидронимов и этнонимов Восточной Европы, не поддававшихся объяснению из славянских языков, но находивших истолкование через прусский или литовский языки. Нижним же порогом древности для русского языка считался период распространения восточнославянских языков, начиная с VI-VII вв.
Согласно выводам В.Н. Топорова и О.Н. Трубачёва, приводимые ниже гидронимы с корнем вар- (как вариант вор-) относятся к вышеупомянутым «балтийским» названиям. Авторы не сравнивали корень вар- в данных гидронимах с древнеиндоевропейским вар- и его значением воды, но их этимологическая связь с водной стихией прослежена через древне-прусский, литовский, латышский, жемайтский, т.е. все равно через индоевропейскую семью языков.
Вот эти примеры: Варежка, вар. Вережка, п. Ужика, л.п. Днепра; Варик – п.п. Косты, л.п. Судости, п.п. Десны, вар. Варка, Бобрик, л.п. Ужи, л.п. Днепра, ср. с жемайтийск. Вара, лит. Vare, Varene и др., др.-прусск. Wore, Woria и особенно Woricke, Worken; Варлынка – п.п. Пони, п.п. Березины, ср. Ворлинка, Ворлянка, на Друти, из балт. ср. Varlinis река, Варлупя, др.-прусск. Worlyne, ср. лит. varle – лягушка; Варсоха – л.п. Ужи, л.п. Днепра, вар. Ворсоха, Ворсиха. Ср. с балт. vers -, versm- источник, отражённое в гидронимии – Версмупя; Варя – л.п. Дубны, л.п. Рассухи, п.п. Вабли, п.п. Судости, п.п. Десны.7
В той же работе приводится ещё немалое количество гидронимов с корневым вор-, часть из которых напрямую рассматривается как варианты с приведёнными гидронимами с корнем вар-, часть – через свои аналоги в литовской и прусской гидронимии. В своей книге я приводила только часть гидронимов на вар-, но их ареал намного обширнее, такие гидронимы обнаруживаются и на Южной Балтике, и в других европейских регионах, относящихся к расселению носителей индоевропейских языков.
Искусственность идеи финно-угорского субстрата можно продемонстрировать другим примером. Как толкуются гидронимы Русского Севера с корнем вар- в современных топонимических исследованиях? Естественно, в соответствии с существующими ныне в науке представлениями, т.е. исходя из финно-угорских языков, поскольку «общепризнано, что субстратная топонимия Русского Севера принадлежит финно-угорскому языковому континууму»8, где исходным языковым слоем считается саамский. Посмотрим, что получается при анализе интересующих нас гидронимов Русского Севера с корнем вар-, исходя из аксиомы об их финно-угорском происхождении.
Начнём с самого западного гидронима Варангер-фьорд – это тем более показательно, что его норвежская часть также находится на исконно саамской территории – в фюльке (области) Финмарк. В одной из последних публикаций по этому вопросу – в краеведческой энциклопедии «Печенга» – находим следующее разъяснение со ссылкой на работу доктора географических наук, председателя Топонимической комиссии Московского филиала Географического общества СССР Е.М. Поспелова:
Варангер-фьорд… Название из древненорв. «ver» – ловля и «angr» – залив… Фонетическая близость к исходной форме «Verangr» русского этнонима «варяг» (из древнесканд. «Varingr», «voeringr» – «cоюзники») обусловила переосмысление поморами названия фьорда в Варяжский залив, в XVI в. в Варенгская губа.
При всём уважении к заслуженному автору, данная справка не выдерживает никакой критики. Оставляя в стороне всё, что связано с интерпретацией данных собственно норвежского языка, нельзя не отметить, что перед нами неуклюжий коллаж, лишённый простой логики. Даже на очень-очень древнем норвежском языке вряд ли стали бы к уже оформленному топониму Варангер, что якобы по приведённому разумению означает «Ловчий залив», добавлять ещё «фьорд», что тоже значит «залив» – получается некая калька с норвежского на норвежский.
А.Г. Кузьмин напоминал, что Варангер-фьорд долго был не в чести у норманистов, хотя со временем у них возникла необходимость подобрать связь этого топонима с варягами (от полной безысходности найти иные доказательства для утверждения, что варяги – производное от варангов). Идея расчленения топонима «Варангер» на ver- и anger- принадлежала ещё А. Кунику и была явно призвана для спасения его же толкования waring как «ратник». При этом творец идеи явно не задавался вопросом, исходя из обыкновенного человеческого смысла: а кого ловили в «Ловчем заливе» норвежские «ратники» или «наёмники, принесшие клятву верности»?
Здесь уместно напомнить, что постепенное освоение предками нынешних норвежских поселенцев Финмаркена и других северных областей Скандинавского полуострова относилось к намного более позднему периоду, чем викингская эпоха (IX-XI вв). Следовательно, если верить тому, что Варангер-фьорд получил имя от древних норвежцев, то они должны были регулярно совершать сюда морские экспедиции с юга, сопряжённые с огромными трудностями и затратами. Зачем? Для лова рыбы? Но её вполне хватало и в Атлантике. Таким образом, Варангер-фьорд от ver- в значении «лов» – это типичная «народная» этимология, хоть и рождённая в академических кругах.
Не менее нелепо предположение о «переосмыслении» поморами названия «Ловчего фьорда» в Варяжский залив. На севере поморы, саамы, норвежцы жили бок о бок друг с другом на протяжении многих столетий, имели постоянные контакты, в результате чего развился даже особый язык общения – руссенорск. Поэтому с какой стати было поморам вдруг вспоминать о варягах в связи с названием фьорда, если для этого не было реальных оснований? Примеры саамских названий Варангер-фьорда как Варьяг-вуода (форма varjag сохранилась также в саамском названии полуострова Варангер как Varjag-Njargga, т.е. Варяжская земля) и пример из С. Мюнстера, писавшего «Wagrii oder Waregi», явно свидетельствуют о том, что Варяжский залив и варяги первичны относительно varing – наименование, отразившее адаптацию к германским языкам древне-индоевропейских варины/варяги.
Но для этого поста в норманистских рассуждениях об этимологии Варангер-фьорда интересен другой аспект, а именно то, что саамский субстрат в них совершенно отсутствует (?!). Получается так, что в названии одного из крупнейших северных гидронимов учёные смогли выделить только индоевропейские языковые пласты – поморский и, согласно норманистам, старонорвежский, хотя известно, что саамы издревле занимались здесь ловом морского зверя – нерпы и пр. А если верить другому распространённому в науке взгляду, то именно хозяйственная деятельность являлась первичным побудительным мотивом для создания человеком топонимов. Более того, имя Варангер-фьорда, Варяги или Варяжского залива сохранилось у саамов, как уже упоминалось выше, в форме «Варьяг-вуода», т.е. получается как заимствование из поморской традиции. Таким образом, в Варангер-фьорде «тонут» общепринятые концептуальные подходы: его название совершенно выпадает из ареала «финно-угорского языкового континуума».
Л.П. Грот по дороге в Ловозеро, в Центр саамской культуры, октябрь 2012 г. Раннее утро, но одинокий луч солнца, который скользнул по верхушкам деревьев и позолотил волосы, очень точно передал атмосферу Русского Севера.
Посмотрим, как обстоит дело с другими крупными гидронимами, содержащими корень вар-. И обнаруживаем, что внимание исследователей старается их обходить. Вместо этого часто указывается на то, что в северной топонимике, по-прежнему, много «белых пятен», происхождение названия не всегда может быть объяснено, нередко первоначальное значение слова утрачено. В качестве примера ссылаются на три наиболее значительные реки Кольского полуострова – Колу, Кандалакшу и Тулому. По каждому из этих названий предпринимались попытки искать этимологии названий из саамского языка, но даже с оговоркой, что названия могли претерпеть ряд фонетических изменений в результате недопонимания и ослышки, подчёркивается, что с полной уверенностью нельзя остановиться ни на одном из предложений.
В 1842 г. М.А. Кастрен, после путешествия по Кольскому полуострову, стал априорно утверждать, что от Кандалакши до Кеми многие топонимы образованы из финского и карельского языков, хотя в поселениях, расположенных по побережью, в основном проживали русские и лишь отдельными семьями среди них – карелы и финны. В XX в. идею о том, что географические объекты на побережье Белого моря имеют в основе финские, карельские или вепские слова или корни, развивали М. Фасмер и А.К. Матвеев. Но и это не привело к реальным результатам – смысл большого количества названий не раскрыт и сегодня. Крупнейший российский исследователь саамского языка Г.М. Керт пришёл к выводу о том, что значительный процент топонимии восточноевропейского Севера не этимологизируется из саамского языка – или более того: из финно-угорских языков вообще.
Народы, известные из источников на территории Восточной Европы до расселения там носителей имени славян с VII в., также механически, как и гидронимы, «зачислялись» в финно-угорские. Думаю, что многие из них, в частности, чудь – были, в действительности, носителями индоевропейского субстрата. В своих работах я пока об этом не писала, поэтому привожу мнение проф. Соболевского: «Сделанные нами сопоставления названий рек и озер Поволжья, Прикамья и русского севера, в целом и в частях этих названий, приводят нас к заключению, что мы имеем дело со словами одного и того же индо-европейского языка, того языка, который принадлежал автохтону восточной и центральной Европы и значительной части центральной Азии – долихокефальному скифскому народу. Предания об этом народе – чуди – еще живут на русском севере».
Собственно, под именем летописной чуди мог скрываться и полиэтнический союз носителей индоевропейских и финно-угорских языков (генезис российской полиэтничности – одна из тем, которой я тоже пытаюсь заниматься). Первый определяется Соболевским как «скифский народ», а я в своих статьях напоминаю, что у тех, кого греки называли скифами, было самоназвание – русы.