Когда в начале 90-х годов XX века начинался подъём русского национализма, всё было достаточно ясно и понятно. Русский национализм был естественной и непосредственной реакцией национального самосознания на предательское разрушение державы, на растаскивание её территорий по титульным суверенным сатрапиям, на унижение национального достоинства, публичное оплёвывание русской истории, культуры и традиций официальными СМИ, на гайдаровский грабёж и невыносимые социально-экономические условия, на вызывающую роскошь воров-прихватизаторов, на засилье еврейской мафии во власти и бизнесе, на открытый антирусский террор и геноцид на Кавказе и в Средней Азии.

В 90-е годы существовало бесчисленное множество русских националистических партий, движений и объединений, одно только перечисление названий которых заняло бы несколько страниц. Отношения между ними были, подчас, довольно сложными в силу непомерных амбиций мелких лидеров и сектантства многих рядовых активистов. Безусловно, существовали и идеологические различия – расхождения между националистами православной, родноверческой и атеистической веры, между просоветскими и антисоветскими националистами, монархистами и республиканцами, национал-социалистами и национал-капиталистами, сторонниками и противниками гитлеризма, евразийцами и белыми расистами, жёсткими этнонационалистами и сторонниками определения нации «по духу». Тем не менее, все эти расхождения были расхождениями в рамках общего потока, общих рамок борьбы за восстановление чести и достоинства Русской нации, её ведущей роли в стране и державного величия России. По большому счёту, «идеологические» расхождения между различными группами русских националистов не имели действительно принципиального характера и преимущественно представляли собой лишь способ прикрыть благовидными мотивами ту организационную раздробленность, которая в действительности проистекала из личных амбиций и взаимных антипатий вождишек. За исключением явно маргинальных и совершенно ничтожных по своему значению групп, практически все русские националисты 90-х сходились в главных и основных тезисах:

- в стремлении к возрождению Русского государства в границах СССР или даже Российской Империи, но при условии доминирования и приоритетности интересов Русской нации;

- в стремлении к возрождению геополитической мощи России в общемировом масштабе и, следовательно, в необходимости восстановления мощной армии, военно-промышленного комплекса и промышленности в целом, научно-технического и образовательного потенциала, продовольственной безопасности и самобытной культуры;

- в отрицании либерализма, демократии и абсолютизации «прав человека», в утверждении приоритета национально-государственных интересов над личными и групповыми, а также в признании необходимости этапа мобилизационной национальной диктатуры.

Невозможно себе представить, чтобы кто-то из русских националистов 90-х годов (кроме явных «городских сумасшедших») мог одобрительно высказаться относительно идей отделения от России любой территории или объявить всю историю России как государства сплошной ошибкой, осудить имперские амбиции или ратовать за демократию.

Во второй половине «нулевых» годов XXI века ситуация в русском националистическом движении до неузнаваемости изменилась. Если в 90-е годы прошлого века расхождения между имперцами и этно-националистами сводились лишь к тонким нюансам трактовок в рамках общего единого направления, то к концу «нулевых» эти течения стали практически антагонистическими.

Определённым рубежом в этом смысле стал т.н. «Первый объединительный съезд Русской антисистемной радикальной оппозиции», проведённый Пётром Михайловичем Хомяковым и группой его единомышленников 2 октября 2009 года в Киеве, на котором была поставлена задача «преодоления имперских пережитков», заявлено о «неизбежном распаде РФ» и обсуждались вопросы «государственного строительства на построссийском (!!) пространстве», «сотрудничества русского и других народов России в деле расчистки построссийского пространства от имперских остатков» и «построения современных, цивилизованных национальных государств на построссийском пространстве».

Таким образом, ряд этно-националистических движений провозгласили принципиально новую, немыслимую в 90-е годы политическую идею. В наиболее чистой и радикальной форме эта новая концепция сводится к следующему:

- к признанию российского государства изначально (начиная с Московского княжества) и на протяжении всей его истории (Московского царства, Российской империи, Советского Союза и современной Российской Федерации) антинациональным и антирусским, а всей его истории – порочной;

- к отрицанию имперской державности и великодержавия России как идеологической интернационалистической химеры, противоречащей реальным интересам Русской нации;

- к «освобождению» русского народа от «балласта» этнически нерусских территорий вплоть до солидаризации и готовности сотрудничать в этом вопросе с кавказскими и иными антироссийскими этно-сепаратистами;

- к дальнейшей федерализиции и конфедерализиции России, к выделению в составе РФ Русской республики или нескольких этнических русских республик, к перераспределению полномочий от центра к регионам вплоть до полной ликвидации России как таковой и образования нескольких «маленьких аккуратных русских швейцарий»;

- к безусловной ориентации на Европу и к признанию Европы образцом цивилизованности и культуры, на который необходимо равняться;

- к поддержке всех сил в Прибалтике, на Украине, в Молдавии и Белоруссии (а также в странах Восточной Европы, особенно – в Польше), которые стремятся к максимальному дистанцированию от России и максимальной интеграции в «цивилизованную Европу», в том числе с украинскими ОУН-УПА и «Братством» Дмитро Корчинского,  с ющенковским оранжадом, с антилукашенковской оппозицией в Белоруссии, с Саакашвили в Грузии, с братьями Качиньскими в Польше и т.д.;

- к признанию буржуазной парламентской демократии не только не противоречащей и совместимой, но и совпадающей с интересами русского этно-национализма;

- к оправданию власовщины, мазеповщины и вообще любого коллаборационизма, который подразумевает переход на сторону Запада;

- к воинствующему антисоветизму и антикоммунизму, однако с неожиданным обвинением большевиков не в развале и федерализации Империи (как у традиционных националистов), а как раз в её восстановлении.

Такой набор политических тезисов в 80-е – 90-е годы прошлого века составлял необходимый и достаточный комплекс признаков именовавшихся в ту пору в силу исторического курьёза у нас «демократами» и «либералами» радикальных западников. Причём «западников» (это важно подчеркнуть!) не в значении «носителей западного менталитета» и не сторонников использования западных форм организации в интересах укрепления России (в духе Петра I), а открытых капитулянтов и цивилизационных мазохистов, попросту поклоняющихся Западу и стремящихся поскорее сдаться ему во имя его же интересов (трактуемых как интересы цивилизации).

Этот комплекс идей хорошо известен России, по меньшей мере, начиная с князя Андрея Михайловича Курбского. Особенно буйным цветом они расцвели в XIX веке в среде либеральствующей и революционной интеллигенции (чего стоит один только русский иезуит Владимир Сергеевич Печёрин, написавший знаменитые строки: «Как сладостно отчизну ненавидеть, / И жадно ждать ее уничтоженья, / И в разрушении отчизны видеть /Всемирного денницу возрожденья!»). Русофобская западопоклонническая струя была довольно сильна в раннем большевизме (Троцкий, Свердлов, Зиновьев, Каменев, Бухарин и проч.) и на время стала почти доминирующей государственной идеологией. Преодолённая и загнанная в подполье Иосифом Виссарионовичем Сталиным и командой его соратников, она была вновь реанимирована хрущёвской «оттепелью», а потом стала знаменем для диссидентов времён «развитого застоя» и для горбачёвских перестройщиков, а затем и генеральной линией ельцинско-козыревской внешней политики. Но право же, кажется, никогда ещё религиозное преклонение перед Западом и отречение от собственных интересов, традиций и истории не именовало себя прежде... русским национализмом!

Стоит в этой связи на наглядных примерах проиллюстрировать, сколь далеко зашло дело.

Изначально мы планировали в рамках одной статьи разобрать все основные известные нам идеологические и организационные центры национал-демократических идей, включая:

1) Институт национальной стратегии (ИНС) и Агентство политических новостей (АПН) (Станислав Александрович Белковский, Константин Анатольевич Крылов, Виктор Юрьевич Милитарёв и др.). Русское общественное движение (Константин Анатольевич Крылов, Вячеслав Макаров, Сергей Александрович Нестерович, Павел Вячеславович Святенков, Наталия Леонидовна Холмогорова, Виктор Юрьевич Милитарёв, Михаил Денисов, Татьяна Эрнестовна Шлихтер, Матвей Николаевич Цзен и др) и выделившееся в результате его раскола РОД-Россия, РОД(м) и Ассоциация РОД. «Национал-демократическое» крыло ДПНИ и «Русского марша» (Александр Анатольевич Поткин («Белов»), Владимир Анатольевич Поткин («Басманов»), Владлен Леонидович Кралин («Владимир Тор»), Владимир Николаевич Ермолаев).

2) Национальное Русское Освободительное Движение (НАРОД) Сергея Гуляева, Алексея Навального («Яблоко»), Захара Прилепина  (НБП), Андрея Дмитриева (НБП), Петра Кимовича Милосердова (КПРФ), Владимира Голышева (сайт "НаЗлобу.ру"), Алексея Волынца («Лимонка»), Павла Святенкова, Игоря Романькова, Михаила Дорожкина, Евгения Павленко и др.

3) Александр Никитич Севастьянов и ориентированная на него часть бывшей Национально-державной партии России.

4) «Национал-Демократический Альянс» (НДА) и сетевой проект «Республика Залеская Русь» (Алексей Алексеевич Широпаев, Илья Викторович Лазаренко, Михаил Денисов («Пожарский») и др.).

5) Профессор Пётр Михайлович Хомяков (автор множества книг, в т.ч. «Технотронной Авесты», название которой стало именем своего рода политического проекта), группа авторов серии книг «Сварогов квадрат», группа, сложившаяся вокруг программы «Национальное освобождение русского народа» («НОРНа»), «Северное братство», интернет-проект «Большая игра» и организационная сеть «Русовы круги». «Партия Свободы» Юрия Александровича Беляева.

... и другие, менее значительные.

По мере работы стало, однако, очевидно, что проанализировать все эти направления на хоть сколько-нибудь доброкачественном уровне в рамках одной статьи совершенно невозможно. В противном случае анализ и критика будут поверхностными и легковесными и скорее навредят, нежели помогут делу. Поэтому в рамках настоящей работы мы сосредоточимся только на одном из направлений современной российской национал-демократической мысли, а именно на работах А.А. Широпаева, составляющих идеологическую базу НДА. Такой выбор связан с тем, что А.А. Широпаев выражает идеи современных национал-демократов в наиболее радикальной и потому наглядной форме, в наиболее чистом, бескомпромиссном и беспримесном виде.

Национал-демократия в призме работ А.А. Широпаева

 

Итак, перейдём к рассмотрению взглядов одного из наиболее известных публицистов национал-демократического направления Алексея Алексеевича Широпаева, сопредседателя общественно-политического движения «Национал-Демократический Альянс» (НДА) и неформального идейного лидера сетевого проекта «Республика залеская Русь».

Основу идеологических позиций А.А. Широпаева составляет тезис об антирусском, антинациональном характере российской государственности. При этом Широпаев отвергает не только СССР, но также и Российскую Империю, и даже Московскую Русь. Он пишет:

«Ибо лозунг «Россия для русских» исторически и политически неграмотен, причем именно с точки зрения русских интересов. Сторонники этого лозунга исходят из предпосылки, что Россия – это русское национальное государство, на неком историческом этапе (чаще всего называют 1917 год) переставшее быть таковым. Исходя из этой логики, русскому народу надо, дескать, вернуть его доминирующее положение в России, якобы принадлежащее ему исторически. Важно понять, что этот посыл – ложный. В этом смысле русскому народу возвращать нечего, ибо Россия НИКОГДА не была русским национальным государством – ни до 1917 года, ни после него. Последнее русское национальное государство – это Новгородская республика, уничтоженная Москвой в конце 15-го века. С этого момента и начинается становление собственно России, выступавшей в качестве наследницы и прямого продолжения Орды как интернационального имперского образования. Византийское наследие, воспринятое Москвой, закрепило и усилило эту имперскую и объективно антирусскую парадигму развития. Принцип, на котором веками создавалась Россия, кто-то хорошо сформулировал таким образом: «Россия создавалась не для русских, а посредством русских», которые всегда были нужны России лишь в качестве безликого этнического ресурса, причем гораздо менее ценного, чем лес, уголь, руда, нефть или газ. Ущемленное положение русских – это многовековая базовая парадигма имперской российской государственности» (А.А. Широпаев «О лозунге «Россия для русских»», ЖЖ Jan. 11th, 2011).

Весьма примечательна в этой связи и полемическая статья А.А. Широпаева «О буржуазности», в которой он пишет: «…Отметим, что национал-демократия — это историческая реабилитация русской буржуазности, которая всегда третировалась апологетами Империи — и белыми, и красными (проницательный Константин Леонтьев объединил в себе тех и других, когда мечтал о "царе во главе социалистического движения"). Благодаря Империи русские, по сути, застряли в феодализме. Россия — страна перманентного средневековья. Изменить историческую парадигму попытался Февраль 1917 года, однако в силу того, что национал-демократия была представлена в нем лишь зачаточно и фрагментарно, дело кончилось зверской феодальной реакцией в лице большевиков (и, таким образом, сбылись мечты К. Леонтьева о социализме как новом феодализме). <...> Я мечтаю о том, что появится, наконец, такое понятие: русский бюргер, подразумевающее свободу от психопатической тяги к "предельному и запредельному", от "безбытности" и "богоносности", означающей, как правило, непролазные сортиры и неадекватность "по жизни"».

Здесь у Широпаева идёт явный сбой логики. Он пытается реабилитировать Февральскую революцию (но не Белое движение, ибо Белое движение, хотя и выступающее историческим наследником Февраля, всё же шло под лозунгом «Великой неделимой России»). Это понятно, потому что Февральская революция действительно была апогеем ослабления, развала и дезинтеграции ненавистной Широпаеву великодежавной имперской России. Однако тогда, следуя исторической логике, ему следовало бы солидаризоваться также с горбачёвщиной и ельцинизмом. Ведь горбачёвщина и ельцинизм не просто типологически сходны, но и сущностно тождественны феврализму – то же самое «возвращение к общечеловеческим ценностям», реванш буржуазности и радикальный демонтаж имперской великодержавности. В этом смысле Борис Ельцин и, в особенности, Егор Гайдар даже «лучше» Керенского и компании, потому что последовательнее и успешнее в реализации своей программы. Но Широпаев не спешит выступать с апологией Горбачёва, Ельцина и Гайдара, потому что антирусский, антинациональный характер их правления прочувствован нынеживущими поколениями на собственной шкуре, и тут уж никакой словесной эквилибристикой людей не переубедишь. Февраль 1917 же далеко в прошлом и именно потому может служить поводом для идеологических парадоксалистских манипуляций.

Радикальное и полное отрицание Широпаевым великодержавной России (равно и красной, и белой) как якобы «тюрьмы народов» и стремление к низвержению «империи» приводят к парадоксальному результату: «русский националист» выступает с поддержкой всех дезинтеграционных, этносепаратистских сил, стремящихся к отделению от России национальных регионов. Солидаризируясь с антироссийскими сепаратистами, Широпаев активно включается в тиражирование самых чёрных антироссийских и даже прямо русофобских мифов. Так, например, в весьма обширной статье «Голодомор – это геноцид» А.А. Широпаев защищает тезис о том, что голод на Украине 1932-1933 годов был целенаправленным геноцидом:

«В самый разгар Голодомора в редакцию газеты «Коммунист» пришло анонимное письмо из Полтавы с четкой формулировкой: «Физическое уничтожение украинской нации, истощение ее материальных и духовных ресурсов является одним из важных пунктов негласной программы большевистского централизма». Да, массовый голод был и на Дону, и в Поволжье, и на Южном Урале, и в Западной Сибири, и в Казахстане. Однако такого террора голодом (определение Р. Конквеста), как в Украине и на Кубани, связанной с Украиной этнически и культурно, не было нигде. Изымалось ВСЕ продовольствие подчистую, прекращался подвоз товаров, запрещалась кооперативная и государственная торговля, а главное, умирающим от голода людям не давали возможности выехать из районов бедствия, превращенных в резервации. Именно ради этого 4 декабря 1932 года был принят закон о системе внутренней паспортизации, фактически означавший для крестьян новое крепостное право. Более того: специально для украинцев 22 января 1933 года была выпущена «Директива ЦК ВКП(б) и СНК СССР в связи с массовым выездом крестьян за пределы Украины». Как видим, налицо истребление «отдельных групп населения», «умышленное создание жизненных условий, рассчитанных на полное или частичное уничтожение этих групп» - это из международного определения геноцида. Плюс национальный признак: «уничтожение социальной базы украинского национализма», борьба с украинским сепаратизмом путем массового умерщвления украинцев. А это уже классический геноцид, даже в его нынешнем определении, выработанном при участии советских коммунистов. Таким образом, можно смело утверждать, что именно применительно к Украине коллективизация стала классической формой геноцида».

В статье «Саакашвили» А.А. Широпаев называет Саакашвили «крупным восточноевропейским лидером национально-демократического типа». Он с одобрением цитирует Юлию Латынину: «Саакашвили совершил невозможное. В бывшей советской стране, разъеденной взятками, дружбой и связями, в стране, где как класс отсутствовал мелкий частный собственник, являющийся питательной средой свободы, а вместо частного собственника был вор в законе, аристократ и чиновник, – в этой стране он строит западное общество, и это вдохновляющий пример для России и кровное оскорбление для Кремля». И ещё присовокупляет лично от себя: «В августе 2008-го Москва была вынуждена остановить свои танки, рвавшиеся к Тбилиси. И потому нынче в ход пошла «пятая колонна»… События в Тбилиси 26 мая стоят в одном ряду с провокационной кампанией Москвы вокруг «бронзового солдата» в Таллине, а также с недавней наглой вылазкой красных во Львове, где агентура кремлевского «коминтерна» попыталась развернуть тридцатиметровую кумачовую портянку с преступной большевистской символикой. Кремль активно создает дугу нестабильности в Восточной Европе, чтобы сохранить ее в зоне своего имперского влияния».

Ещё более показательна и его статья «За что боролись козаки?» (часть 1, часть 2). Статья эта весьма обширна и опирается на богатую подборку фактов, цитат и документов, но в данном случае нас более интересует та идеологическая линия, на которую все они нанизаны и для обоснования которой тщательно подобраны. Эту линию можно выразить рядом цитатами из данной работы, который может показаться несколько избыточным, но, на наш взгляд, необходим для наглядной иллюстрации воззрений т.н. «национал-демократов»:

«Украинский историк М. Грушевский считал, что ВКЛ сохранило традиции Киевской Руси в большей степени, чем Московия, формировавшаяся под татарско-византийским влиянием; он даже называл ВКЛ «обновленным русским государством». Украинские историки признают, что, несмотря на недостатки, ВКЛ «на протяжении двух веков (до Люблинской унии 1569 г. – А.Ш.) создавало благоприятные для украинцев условия существования».».

«Уже с середины ХIV в Польше и Литве стало распространяться Магдебургское право – известная с XIII века германская система городского самоуправления, близкая к современной демократии. <...> В Белоруссии Магдебургское право действовало до 1793 г., т.е., до ее включения в состав Российской империи, после чего «на смену магистратам во главе с войтами (старостами) пришли назначаемые губернаторы». Знакомая картина… В Киеве Магдебургское право сохранялось до 1835 года, когда и было отменено императором Николаем Первым. Кстати, по его же приказу в 1851 году снесли здание бывшей ратуши в Минске – очевидно, чтобы оно не напоминало горожанам об иных, вольных временах. Тем не менее, и сегодня для национально мыслящих белорусов Магдебургское право остается одним из маяков европейской идентичности. Остается лишь добавить, что в Российском государстве горожане никогда не имели права, сопоставимого с Магдебургским».

«Признается, что Речь Посполитая представляла собой «уникальное государственное устройство»: выборная монархия, дворянская республика во главе с королем, избиравшимся сеймом (высшим законодательным органом). При этом огромную, а нередко и определяющую роль в жизни государства играли местные сеймики, ставшие продолжением древней вечевой традиции. В отношении гражданских прав Речь Посполитая была, пожалуй, наиболее передовым государством тогдашней Европы. Другое дело, что обладательницей этих прав была, прежде всего, шляхта. Если сравнивать Речь Посполитую с Московией, то можно сказать, что формула первой звучала как «права не для всех», а формула второй – как «бесправие для всех». Однако следует помнить: «права не для всех» способны эволюционировать во всеобщие права (так и произошло в Европе), тогда как «бесправие для всех» ни во что путное эволюционировать не может – разве что в ГУЛАГ или «суверенную демократию»… Однако когда мы говорим о господстве шляхты в Речи Посполитой, надо помнить, что при этом не подразумевается господство этнических поляков. Ведь огромная часть высшей польской аристократии, не говоря уже о простой шляхте конфедерации, была украинского (руського) происхождения и православного вероисповедания <...> Именно представитель последнего рода, Дмитрий Вишневецкий (Байда), имевший прекрасное европейское образование, стал основателем знаменитой козацкой республики-ордена – Запорожской Сечи, просуществовавшей в общей сложности 200 лет. Шляхтичем украинского происхождения, имевшим родовой герб «Абданк», был и Богдан Хмельницкий, причем шляхтичем православным - повторяю, были во множестве и такие. Вообще в шляхетской среде господствовала веротерпимость: достаточно сказать, что 25-30 % шляхтичей исповедовали кальвинизм. Да и сам православный Хмельницкий учился в Иезуитском коллегиуме в Ярославе и Львове, и вероисповедание Богдана тому не препятствовало».

«Что же такое Сечь? <...> По своему устройству Сечь представляла собой козацкую республику-орден во главе с кошевым атаманом, выбранным на общей Раде. Слово «орден» я употребил не случайно, равно как неслучайно козаки называли себя рыцарством. Собственно, слова «козачество» и «рыцарство» в Украине издавна были синонимами. Считается, что Вишневецкий, много путешествовавший по Европе, заложил в основу Сечи многое из традиций европейского рыцарства, в частности, Мальтийского ордена (Сечь возникла всего четверть века спустя после основания Мальтийского ордена и запорожцы нередко именовали себя «мальтийскими кавалерами» и даже носили на груди восьмиконечные мальтийские кресты с «ласточкиными хвостами»). Среди запорожцев нередко можно было встретить образованных представителей шляхты, в том числе и с университетским образованием (кстати, и Хмельницкий отнюдь не был тупым рубакой и бессмысленным бражником: он знал латынь, французский и турецкий языки, бывал заграницей <...>). Вообще, Сечь со своими рыцарско-республиканскими порядками вполне вписывалась в общую картину Речи Посполитой, органично входя в нее в качестве эдакого своеобразного «субъекта федерации». Важно осознать, что поляки и козаки, несмотря ни на что, находились в одном цивилизационном поле».

«Кстати, именно католическая упертость Сигизмунда III вызвала в Московии пресловутый «патриотический подъем» 1612 года, похеривший возможность возвращения русских в европейскую цивилизацию. С другой стороны, и козаки хороши. Чем плоха была уния? Разве она угрожала козацкой идентичности? Вся православная обрядность сохранялась, лишь Папу Римского поминай на церковной службе. Короче, нашла коса на камень. В результате проиграли все: и козаки, и «ляхи». Выиграла Московия. И будущий Совок».

«Оно и понятно: Хмельницкий и Москва в намечавшемся союзе преследовали совершенно разные цели. <...> На мой взгляд, стратегическая цель у козачества была одна – Украинское козацкое государство, самостийное (что было трудноосуществимо) или в конфедеративном союзе с какой-либо из названных держав <...> Москва же, я уверен, изначально действовала по принципу «Мягко стелешь – жестко спать», т.е. обещала козакам вольности и права, зная, что потом «пострижет» Украину под свою гребенку. И многим козакам это было вполне понятно. <...> На самой же Переяславской раде сложилась весьма пикантная ситуация. Присягая царю, Хмельницкий и козацкие старшины настаивали, чтобы московские послы в свою очередь присягнули за царя в соблюдении достигнутых соглашений, прежде всего в сохранении козацких вольностей – по типу польских королей при их избрании на престол. На это боярин Бутурлин, возглавлявший кремлевскую делегацию, надменно заявил, что «у нас не повелось, чтоб цари давали подданным присягу, а вольности ваши Государем соблюдены будут». Вот тут бы и задуматься козакам о том, куда они лезут. Лоб в лоб столкнулись, говоря словами Костомарова, европейские «казацко-польские порядки» и восточная деспотия; вновь громко заявил о себе «польско-шляхетский идеал, соответствовавший культуре Украины, и противоречащий порядкам Москвы». Проще говоря, украинцев и московитов разделяла ментальная пропасть. Первые выступали как представители европейской культуры договорных отношений, т.е. культуры права. Вторые же были наследниками Орды и носителями типично азиатского менталитета».

«Мазепа получил отличное образование на родине и заграницей, владел латынью (причем, не хуже иезуитов!), а также польским, французским, итальянским и немецким языками, был прекрасным стилистом, сочинял стихи. <...> Пора иначе взглянуть и на т.н. «измену» гетмана. Еще историки Платонов и Костомаров полагали, что поступок Мазепы «отражал колебания самой Украины и ее старшины», которая «сочувствовала польскому строю жизни». Современная украинская историография прямо указывает, что политический выбор Мазепы является изменой лишь «с точки зрения имперского права. В действительности Мазепа защищал свою страну от опасности, угрожавшей ей со стороны империи-монстра». Вероятно, переломным моментом для Мазепы стал военный совет в Жолкве, состоявшийся в марте 1707 года. На нем обсуждалось дальнейшее ограничение автономии Украины и самостоятельности гетмана. Чего уж там было дальше-то ограничивать? Гетман хорошо знал повадку государства Российского, последовательно утеснявшего Украину и козачество. Он хорошо помнил, как в 1706 году на строительстве крепостных укреплений в Киеве петровские офицеры нещадно били козаков, изнывавших от непосильного труда, резали им уши – обычные московские «забавы». Хорошо помнил и то, как «светлейший князь» Меншиков – неуч, выскочка и коррупционер – прямо говорил ему о желательности упразднения гетманства и козацкой старшины. И гетман решился. В действительности Мазепа не «изменил», а всего лишь расторгнул договорные соглашения с Москвой, которые она уже давно не выполняла».

«Кто-то из польских авторов писал: «В центре “киевской цивилизации” была личность, а в центре “цивилизации московской” – государство». В этом тезисе – парадигма российско-украинских отношений. Украина всегда позиционировала себя как наследницу Киевской Руси. Именно это подразумевал Хмельницкий, когда в обращении к мещанам Львова писал: «Украина своя русская» (на самом деле правильный перевод – «руськая»). Важно понимать, что, называя себя русскими (руськими), козаки стремились подчеркнуть свою «киевскую» идентичность, но отнюдь не родство с Московией. Кстати, именование Украины в Гадячском договоре Великим Княжеством Русским также было призвано обозначить ее правопреемство с Киевской Русью. Московский же царь никогда себя официально «русским» не именовал. И на Переяславской раде козаки заключали союз не с русским царем, а с «царем восточным, православным». Это не был акт этнического «воссоединения», это был, повторяю, союз, основой которого являлось общее вероисповедание. Проблема в том, что Россия со временем приватизировала понятие «русский», сделала из него расхожий штамп имперской пропаганды. Данное обстоятельство и побуждает современных украинских переводчиков «Тараса Бульбы» избегать в своей работе этого слова, несущего сегодня совершенно особую смысловую нагрузку. <...> Россия, как бы ни пыталась она примазаться к киевскому наследию, имеет в действительности свою, специфическую генеалогию. Культурно-государственный исток России – Орда, а не Киев. Поэтому взаимоотношения Украины и России – это не «спор славян между собою». Это спор цивилизаций. Спор Европы и Азии. Наблюдая за ним, остается лишь дивиться устойчивости исторических парадигм. Несмотря на многовековые попытки закатать Украину в имперский асфальт, мы видим: как была козацкая Украина, так она, в сущности, и осталась: с новыми Хмельницкими, Выговскими и Мазепами, может быть, конечно, калибром поменьше. И, соответственно, как была Московия – так она и есть. «Газпромовские» войны с Украиной – это всего лишь продолжение старых московских попыток прибрать Украину к рукам» (А.А. Широпаев «За что боролись козаки?»).

Итак, мы видим, что человек, называющий себя русским националистом, буквальным образом повторяет все тезисы либеральных русофобов в духе В.И. Новодворской. Он старательно и последовательно обосновывает мысль о цивилизационном сродстве Украины с Польшей и о непреодолимой цивилизационной и этнической пропасти, отделяющей её от Великороссии. Он умело подрывает русское национальное самосознание, доказывая (вслед за самыми одиозными лжеисториками-самостийниками), что Великороссия представляет собой отрыжку батыевой Орды, а законным наследником Киевской Руси является самостийная Украина. Здесь уже позиция Широпаева не может быть оправдана одним только его последовательным «антигосударственничеством». Здесь уже налицо стремление именно к цивилизационной и национально-этнической дезинтеграции кровного и культурно-исторического триединства Великороссов, Малороссов и Белорусов.

Но наибольшую рельефность позиция Широпаева приобретает тогда, когда он касается темы Великой Отечественной Войны. Достаточно только упомянуть его статью с заведомо скандальным названием «Могила Неизвестного Насильника», написанную и опубликованную им в своём ЖЖ 3 мая 2009 года – как раз накануне Дня Победы. От обширного цитирования этой статьи мы по вполне понятным причинам воздержимся. Поясним лишь, что статья буквально переполнена самыми подробными и физиологичными описаниями массовых сексуальных насилий, якобы, учинённых бойцами Красной Армии над несчастными немками и того, как «8- и 9-летних девочек раз за разом безжалостно насиловала озверелая русская солдатня». А также (немаловажная деталь!) тому шоку, который испытал лётчик-ас Третьего Рейха (!), столкнувшийся с таким варварством, «абсолютно чуждым всему, чему его учили, как германского солдата, нравственным принципам, заложенным его отцом» (последняя цитата уже не из самого Широпаева, но из одного из источников, на который он ссылается). Это, впрочем, далеко не единственный пример позиции национал-демократа Широпаева в отношении Великой Отечественной Войны. День Памяти и Скорби 22 июня (день начала немецкой агрессии против СССР) он трактует как попытку омрачить и ритуально заместить день летнего солнцестояния. В самый День Победы 9 мая 2011 года в статье «О культе «победы»» (слово «победа» в названии статьи написано с маленькой буквы и взято в кавычки Широпаевым) пишет:

«Особое, судьбоносное значение демонтаж культа «победы» имеет для русских, поскольку этот культ накрепко связывает большинство из них с советизмом, освящает советизм в глазах русского народа, делает русских наиболее советским народом на всем пространстве бывшего СССР. Именно культ «победы» примиряет и даже роднит русский народ с этим государством, которое, как говорят, конечно, не сахар, но все же «наше», «мы с ним Гитлера победили». Проблема, не преодоленная в свое время Ельциным – десоветизация русского сознания – решается, прежде всего, путем демонтажа культа «победы». Вообразите себе русскую ментальность, свободную от фетишей «9-го мая». В ней уже не будет места Сталину и преклонению перед «великим государством» с центром в Москве. Резко упадет ценность «сильной власти», развеется обаяние ее «исторических свершений». В русское сознание войдут другие герои – например, герои РОА. А от них совсем недалеко до Андрея Курбского и Марфы Борецкой. А это уже иная ментальность, открытая демократическим ценностям и историческим альтернативам. Таким образом, демонтаж культа «победы» имеет несомненное прогрессивное значение, поскольку является залогом становления новой русской идентичности, иной русскости. Вместе с культом «победы» в русской ментальности отомрут многие мрачные реликты, препятствующие нашему вхождению в сообщество цивилизованных народов».

Не стоит поэтому удивляться тому, что «Национал-Демократический Альянс», в руководство которого входит А.А. Широпаев, 8 мая в пику акции «георгиевская ленточка» проводит свою акцию – «власовская ленточка» (что характерно, бело-сине-красная), направленную на реабилитацию и героизацию изменника Родины генерала А.А. Власова. Не стоит удивляться, что «националист» Широпаев называет русского героя-партизана Василия Макаровича Кононова (причём по случаю его смерти!) «законченным красным бандитом-террористом» и солидаризуется с латышскими фашистскими прихвостнями-недобитками, развязавшими против героя войны отвратительную политическую травлю.

Наконец, нельзя не отметить и последовательно антиправословную и антихристианскую позицию А.А. Широпаева, наиболее ярко выраженную им в статье «Русский народ и «русская» церковь». При этом, начиная с нападок на Русскую Православную Церковь (которую сей идеолог национал-демократии называет «одной из наиболее эффективных подпорок интернационального Российского государства - Системы эксплуатации и подавления Русского народа»), Широпаев переходит к нападкам на Христианство как таковое, коему он вменяет в вину «интернационализм (“Нет ни эллина, ни иудея...”), в силу которого христианство, распространяясь по Европе, вступило в конфликт с этническими (т.н. языческими) религиями, жестоко искореняя исконное народное мировоззрение и саму память о великом прошлом ариев». Начав с этого посыла, Широпаев переходит к расхожим и общепринятым у почти что всех антихристиански настроенных авторов обвинениям в адрес Церкви в насильственном крещении Руси и искоренении идолопоклонства, в подавлении и разрушении народных традиций (со всегдашней в таких случаях ссылкой на неполноту летописей и опирающейся на сию ссылку вольной фантазией и псевдоисторическими домыслами), ссылками на явный фальсификат «Велесовой книги» с дальнейшими домыслами о судьбе «других языческих книг». Далее, разумеется, идут обвинения Церкви в коллаборационизме с татаро-монголами, в укреплении ордынского ига, и, следовательно, в «деформации русского психотипа» и даже в крещении татар, которое облегчило их интеграцию в правящий слой Московской Руси и сделало Россию интернациональным государственным образованием.

Сразу же после монголо-татар, по неведомой причине пропустив и не пересказав хрестоматийные и хорошо знакомые по советским учебникам обвинения Церкви в духовном окормлении закрепощения крестьян и «идеологическом обслуживании классовой эксплуатации», открытый антихристианин Широпаев переходит непосредственно к обличению «сергианства» – один-в-один повторяя аргументы ультрарадикальных «ревнителей чистоты Православия» из всё более напоминающих секты бесчисленных осколков прежней РПЦЗ. Противоположности, как говорится, сходятся, и от белоэмигрантских обличителей т.н. «ереси сергианства» антихристианин Широпаев отличается здесь только тем, что возлагает «вину» сотрудничества с большевиками на всё Русскую Православную Церковь без исключения и уличает в «сергианстве» даже самого Св. Патриарха Тихона. При этом РПЦЗ и катакомбников Широпаев объявляет не имеющими значения «сугубо периферийными явлениями», отношения РПЦ и Советской власти рисует совершенно дружественными и безоблачными  (словно бы и не было ни новомучеников, ни массового уничтожения храмов) и в итоге, ничуть не обременённый реальной историей, подводит-таки дело к своему заключению: «Конечно, такая позиция РПЦ определялась не только конформизмом Церкви, но и теснейшим духовно-генетическим родством, связывающим христианство и коммунизм. Эти доктрины, происходящие от одного авраамического корня, роднит интернационализм и антисоциальный пафос, т.е. проще говоря, тотальное жизнеотрицание».

Отметим, что опровержение псевдоисторической мифологии по поводу уничтожения Церковью самобытной русской культуры и чуть ли ни докириллической книжности не входит в задачу настоящей работы, равно как и опровержение ещё более очевидных и вопиющих нелепостей относительно участия Церкви в укреплении большевизма. Нас в данном случае интересует не опровержение «фактов» и не развенчание «исторических доказательств», которыми национал-демократическая идеология пытается себя обосновывать, а исключительно анализ сути самих идеологических установок.

Итак, пока в специфическом нетрадиционном «национализме» Широпаева мы видим отрицание всех без исключения цивилизационных и культурных оснований России и почти всех её исторически-конкретных форм: Православия, великодержавия, Московского Самодержавия, послепетровского европеизированного абсолютизма, большевизма и советизма.

Широпаев солидарен со всеми антихристиански настроенными идеологами в отрицании Православия и Церкви, но отличается от них тем, что те, отвергая Церковь, в большинстве своём не отвергают старомосковской, имперской и советской России. Он солидарен с демократами и леваками в отрицании старой царской России (якобы «тюрьмы народов»), но не приемлет при этом ни России советской, ни современной «демократической» Эрэфии. Он солидарен с радикальными бело-монархистами в агрессивном отрицании советской эпохи, но не разделяет с ними идеала прежней православной монархии. В итоге у него остаётся лишь голое отрицание России вообще, зыбкий миф о дохристианской Руси (который у Широпаева нежизнеспособен даже в качестве мифа в силу его склонности к жёсткому норманизму) и столь же зыбкий миф об идеализированной новгородской демократии (слабый в силу отвержения Широпаевым Православия, составлявшего основу религиозно-культурной идентичности вечевых республик). А сверх того из всей отвергнутой Широпаевым русской истории ему остаются лишь три наиболее постыдные и грязные её страницы – призвание предателями-боярами поляков, февральская революция и власовщина – которые он тщетно пытается отмыть и героизировать.

Помимо явной тенденциозности (если не сказать подтасовки) в подборе фактов, разбирать которую мы в рамках данной работы не будем, бросаются в глаза более существенные нестыковки идеологического порядка. Выше нами уже была отмечена явная нестыковка между демонизацией Широпаевым Православия и идеализацией им же Новгородской и Псковской республик. То же самое можно сказать и о сочетании демонизации Широпаевым Христианства в целом и его пламенной, почти мазохистской любовью к Западной Европе, религиозно-культурную идентичность которой составляют католицизм и протестантизм – то есть, пусть и искажённые, но всё же формы Христианства.

Другой пример. В одной из приведённых нами выше цитат Широпаев хвалит Речь Посполитую («уникальное государственное устройство») за то, что «огромная часть высшей польской аристократии, не говоря уже о простой шляхте конфедерации, была украинского (руського) происхождения и православного вероисповедания». Казалось бы, в глазах радикального этно-националиста такой наднациональный, интернациональный и мультикультурный характер государства должен однозначно рассматриваться как недостаток, а не достоинство. К примеру, в статье «Двадцатилетие референдума о Союзе» Широпаев пишет:

«Российская империя и, соответственно, СССР как ее наследник – это чудовищный геополитический и культурный монстр, насильственное сочетание несочетаемого. Не могут в формате одного государства вечно сосуществовать седые балтийские шпили и ярко-голубые минареты Бухары. Эта гибридная империя  должна была прекратить свое существование еще в 1917-м, но большевики ценой чудовищной крови гальванизировали ее труп. В августе 1991-го произошло то, что опоздало на 74 года – рижский Домский собор с его оргАном и крики среднеазиатских муэдзинов, наконец-то, разошлись в цивилизационном смысле».

Допустим, цивилизационная дистанция между польскими католиками и православными украинцами была несколько меньше, но сам принцип-то тот же. Если Широпаев стоит на позиции желательности моноэтничности и монокультурности государства, то и Речь Посполитую следовало бы признать искусственным антинациональным феодальным государственным образованием, препятствующим национальному развитию входящих в её состав народов. И, соответственно, считать «цивилизованный развод» благом как для поляков и литовцев, так и для украинцев. Но нет, логика здесь не действует. Принципы и критерии оценки, которые Широпаев пытается навязать России, он совсем не склонен применять к любимой им «цивилизованной Европе» – и не только в случае Речи Посполитой.

В уже упоминавшейся статье «Русский народ и «русская» церковь» Широпаев пишет: «Спрашивается, мог ли Третий Рейх, отстаивавший миропорядок, основанный на разделении и НЕРАВЕНСТВЕ, не воевать с таким государством? Конечно НЕ МОГ: великая битва противоположных мировоззрений была предрешена. Реакция Гитлера на СССР - это реакция римлянина на иудея или христианина. Феномен Рейха - это воистину “путч арийских Богов” против тысячелетнего засилья иудео-христианской догматики. Разумеется, РПЦ, когда-то огнем и мечом искоренявшая “язычество”, немедленно выступила на подавление этого “путча” - в одном ряду с коммунистами и еврейскими плутократами».

Стоп. Откуда вдруг у национал-демократа нацистская грусть? Разве Третий Рейх – это образчик демократической страны, основанной на гражданских правах и договорных принципах? И, наоборот, если Третий Рейх для Широпаева – это арио-нордический полюс добра и света, противоположный «семитической тьме христианства, коммунизма и плутократии», то к чему была вся антиимперская, демократическая и регионалистская риторика? Ведь не нужно быть большим специалистом в истории, чтобы знать, что гитлеровский Рейх был государством тоталитарным (или, по меньшей мере, жёстко авторитарным), недемократическим, с мировыми экспансионистскими и имперскими амбициями, стремящимся к унитарности, а отнюдь не к федерализму.

Воспеваемый Широпаевым Рейх основывался (по крайней мере, на уровне провозглашаемой идеологии) на принципе доминирования и господства государствообразующего этноса при постоянном расширении государства, подчинении, порабощении и эксплуатации в интересах господствующей нации всё новых народов – то есть на том же принципе, что и Римская, и Британская империи. Рецепты, которые предлагает Национал-Демократический Альянс (сопредседатели – Алексей Широпаев, Илья Лазаренко и Михаил Денисов, он же «Пожарский») России едва ли ни диаметрально противоположны. Перечислим лишь некоторые из них – в том виде, как они сформулированы в Манифесте НДА:

- образование семи русских национальных республик в составе РФ, в границах, примерно соотносящихся с границами федеральных округов (в выступлении А.А. Широпаева уточняется «их региональная разверстка»: Дальний Восток, Сибирь, Урал, Поволжье, Центральная Россия, Южная Россия, Русский Север);

- переучреждение Федерации на основе одного равноправного федеративного договора между русскими и иными национальными республиками, создание подлинно федеративного государства;

- недопущение к подписанию нового федеративного договора входящих ныне в состав РФ национальных республик С. Кавказа (за исключением Адыгеи), с предварительным пересмотром оставшихся от СССР границ, как несоответствующих историческим;

- перенесение максимально возможного объема полномочий с федерального на республиканский и региональный уровни;

- безоговорочная отмена всех политических статей Уголовного Кодекса РФ, в первую очередь ст. 282 и ст. 280;

- усиление роли суда присяжных, введение выборности судей и начальников местных отделов внутренних дел;

- переход к профессиональной армии, сокращение численности вооруженных сил, переход к практике найма на контрактной основе частных лиц и компаний для организации армейского снабжения и строительства, формирование добровольной Национальной гвардии;

- осуждение преступлений советского и других коммунистических режимов, проведение политики десоветизации государства и общественной жизни, мер люстрации в отношении деятелей неосоветского режима;

- полный отказ от имитации имперской советской внешней политики;

- принятие курса на последовательное сближение и сотрудничество с Европейским Союзом и НАТО;

- отказ от протекционизма в низкотехнологичных отраслях.

Итак, по большому счёту Манифест НДА предполагает отказ от имперских амбиций и содержания сильной армии, добровольное оставление части территории (Северный Кавказ, а затем, возможно, и другие территории с преобладанием этнически нерусского населения), децентрализацию страны, отказ от внутриполитических и юридических механизмов мобилизационной диктатуры, политическую и экономическую интеграцию в «мировое сообщество». Стоит ли доказывать, что в условиях дезинтеграции самой страны, её децентрализации, демобилизации и разоружения интеграция в «мировое сообщества» по определению будет для неё не равной, а кабальной, то есть интегрироваться Россия будет не в мировую метрополию, а в мировую периферию?!

Так отчего же один и тот же идеолог для Европы и Запада восхваляет путь гитлеровского Рейха, путь централизации, мобилизации и экспансии, а России предлагает путь децентрализации, демобилизации и отказа от экспансии? Не в том ли дело, что западничество автора состоит здесь вовсе не в стремлении использовать западный опыт на благо и в интересах России? В этом, кстати, и состоит глубинный разрыв между европейцами (в том числе, русскими европейцами) и «западниками». Европейцы в конечном счёте исходят из здорового прагматизма и конечную цель видят в своей пользе, прикрываемой при необходимости какими угодно «священными» словами. Наши же «западники», напротив, взирают на чужую Европу как на нечто священное и готовы свои национальные интересы безропотно принести в жертву Мировой Цивилизации, под каковой подразумевается Европа.

Европеец, в том числе русский европеец – прагматик, и именно оттого националист или, если угодно, коллективный эгоист («Right or wrong – my country» – «Права или не права моя страна, но это моя страна»). Никогда поэтому настоящий европеец (в том числе русский европеец) не будет публиковать обличительных, а, тем более, оскорбительно-клеветнических статей в отношении своей армии, развенчивать победы собственной страны, чернить собственную историю и своих героев, расписываться в собственной цивилизационной неполноценности и без принуждения и крайней нужды по собственной доброй воле капитулировать, ставя интересы чужой цивилизации и культуры выше интересов собственной. Приоритет собственных интересов – это самоочевидность и общая базовая аксиома любой европейской идеологии будь то либерализм, марксизм, фашизм или национал-консерватизм.

В противоположность европейцу, дикарь вполне готов поверить, что «белые люди» и их цивилизация так совершенны, так прекрасны, столь достойны самоотверженного восхищения, что ради их процветания не жалко пожертвовать своей страной, своим народом, своими интересами. Собственно, именно в этом, а отнюдь не в самом по себе уровне техники, и заключается главное отличие простодушного дикаря от цивилизованного человека. И чем более дикарь преклоняется перед Западом как некой «святыней», тем больше пропасть, отделяющая его от европейца и европейского менталитета. Несложно заметить, что, принимая на себя имена тех или иных модных на Западе политических течений, наши подражатели вели себя в точности, как негритянский царёк, за посвящение в «белые люди» готовый даром отдать свою страну с алмазными копями в придачу. Именно так вели себя и наши «демократы» и «либералы» XIX века, и многие наши с позволения сказать «марксисты», и диссиденты-либералы конца XX века. Для европейцев, для настоящих аутентичных людей Запада все идеологии во всём их разнообразии были орудиями их интересов. Для наших же доморощенных папуасов – способом добиться «посвящения в белые люди». И невдамёк ведь бандерлогам, что в белые люди в принципе нельзя посвятить, что европеец именно тем и европеец, что в своём сознании изначально для себя самоценен и ни в чьей санкции для этого не нуждается. Тот же, кто изначально признаёт себя дикарём и видит «свет цивилизации» не в себе, а на стороне, кто нуждается в подтверждении своего человеческого достоинства иноплеменником – тот так навсегда независимо от цвета кожи и формы черепа и останется папуасом и недочеловеком – потому что сам себя в недочеловеки и определил. Потому что всегда будет тянуться до «настоящего» европейца и равняться на другого как на свой идеал, чужой меркою мерить себя и чужими глазами себя оценивать.

Остаётся только удивиться, что даже национализм – средоточие идеи собственной этноцентричности и самоценности – нашёл на нашей почве своих мазохистов-фетишистов, алчущих, чтобы кто-то иной посвятил их в люди. Этот феномен достоин внимания, требует анализа и выявления его исторических причин. Однако вернёмся пока к феноменологии нашей отечественной «национал-демократии».

А.А. Широпаев – справедливости ради надо отдать ему должное – подчёркивает, что учреждение семи русских республик планируется им и его последователями в рамках единого федеративного государства. В частности, в своей статье ««Завтра» о национал-демократах» он отмечает:

«<...> мы, национал-демократы – не «сепаратисты», а федералисты. Мы за дальнейшее развитие федерализма, мы предлагаем ДОПОЛНИТЬ федерацию русскими республиками, а не разделить Россию на «самостоятельные “русские республики”», как это интерпретирует Карпец. Неспроста предлагаемый нами проект я условно назвал «Соединенные Штаты России»».

В этой же статье он цитирует своё выступление в Государственной Думе:

«Почему мы предлагаем образовать в составе РФ несколько русских республик, а не одну большую? Прежде всего, потому, что только формула нескольких русских республик ломает имперскую схему и позволяет создать подлинную, равноправную федерацию. А мы – убежденные федералисты. Во-вторых потому, что русский народ весьма велик и весьма многообразен в регионально-субэтническом плане. Образование в составе РФ нескольких русских республик послужит не разделению русского народа, а выявлению его творческого потенциала, ныне скрытого под асфальтом имперской системы. Еще столетие назад выдающийся публицист Михаил Меньшиков писал, невольно вынося приговор империи: “Основное несчастье России в том, что она растянута в пространстве до последнего предела напряжения, до разрыва. Силы великого племени, приложенные к столь неизмеримой площади, в каждой точке сводятся почти к нулю. Именно отсюда наша неспособность ни в одном месте громадной страны развить культуру сильную и богатую…”. Образование в составе РФ русских республик – это и есть создание точек эффективного приложения творческих сил русского народа на огромном российском пространстве, а также перестройка самого этого пространства с целью сделать его соразмерным реальным, подлинным интересам русских».

Однако исторический опыт «переучреждения союзного государства» в рамках СНГ должен бы предостеречь от наивных иллюзий по поводу благотворности центробежных тенденций для развития федерализма. Да и сам А.А. Широпаев не слишком твёрд в своем стремлении к модели федералистских «Соединённых Штатов России». Скажем, в статье «Тьма-родина» он пишет:

«Россию не переделать. Ее можно лишь упразднить – конечно, бескровно и цивилизованно. Она никогда не станет европейской и демократической. Как бы ни прикрывалась Россия флером европеизма, она всегда будет нести в себе зло тирании и агрессии, дикую гикающую степь. Пессимисты утверждают, что не переделать и большинство русских. Массовый психотип сформирован, он необыкновенно устойчив. Народ опять хочет любить Сталина и праздновать 9 мая. А, значит, он снова готов быть рабочей скотиной и пушечным мясом. Спрашивается, надо ли «спасать» такой народ? Достоин ли он каких-либо усилий по его «спасению»?».

И в этой же статье: «<...>Он хотел верить, что Зло идет в Россию извне, он не хотел видеть, что Зло в самой России. Что сама Россия – Зло. Вдумаемся, что принесла в мир Россия. Самую человеконенавистническую идею на свете – большевизм, захватившую как чума полпланеты. Кто в большей мере растоптал человека, его свободу, дух и мысль, чем Россия? А русские – жертвы и заложники этого Зла. А нередко и соучастники, невольные и вольные. Вот что кроется за поверхностными полемиками о Сталине. Хочешь понять Россию, хочешь, наконец, проститься навсегда с иллюзиями и литературщиной – смотри на Сталина. Смотри на ГУЛАГ. Вот она, вся правда и вся суть. Россия без маски. Это не русофобия, ибо к Руси Россия отношения не имеет, поскольку она, повторяю, не из Киева, не из Новгорода, а из Орды. Почему у еврейских диссидентов антисталинизм и антисоветизм зачастую переходили в критику России? Да потому, что им со стороны виднее. В этом их великое перед нами, русскими, преимущество».

И, наконец, ненависть к России и антисоветизм уже открыто и нескрываемо переходит у «националиста» Широпаева в этническую русофобию: «хочу сказать, что большевизм в России – не просто доктрина политической секты Ленина, не дичок, привитый к российскому стволу. Это явление не социальное и не классовое, это явление всей российской жизни, ее плод. Большевизм в России – это психотип, и дай бог, чтобы не генотип. Это национальная черта, вот что страшно вымолвить. <...> Куприн в 1908-м (!) изобразил двух абсолютно советских людей. Абсолютно. Типические совки. Поневоле согласишься с монархистом Владимиром Карпецом, который любит повторять, что советское – это и есть русское. Надо задуматься: стоит ли российским белым людям европейского склада личности цепляться за понятие «русский», доказывать свое право на него? Не пора ли им начать формировать некие новые, собственные идентичности на основе общих ценностей и регионализма?».

«Вопрос в том, достаточно ли сейчас среди русских тех, кто смертельно устал от России, кому на ее месте необходима другая страна или даже несколько стран – демократических и современных?».

Так когда же искренен А.А. Широпаев? Тогда, когда призывает к построению «симметричной федерации» и обвиняет своих критиков, приписывающих ему стремление к развалу и упразднению России, в недобросовестности? Или когда сам пишет, что «Россию не переделать. Ее можно лишь упразднить» и открыто говорит о нескольких странах на месте России?

По аналогии с историей разрушения СССР сама собой напрашивается мысль, что все разговоры о перезаключении федеративного договора – это только способ подготовить первый шаг к развалу уже не просто России, а её этнического русского ядра на независимые государства. И здесь есть смысл дать слово уже не самому Широпаеву, а его более смелым единомышленникам и последователям. К примеру, Андрей Кузнецов в статье «Почему 7 русских республик?» вполне открыто провозглашает именно сепаратистские, а отнюдь не федералистские стремления национал-демократов:

«Семь русских наций, это семь уникальных сценариев, в общем, дающих огромный рывок русской цивилизации в мировом масштабе. Я приведу один пример. Много говорится об англо-саксонской цивилизации, а именно народы и страны говорящие по-английски. Эта цивилизация весьма преуспела в плане завоевания доминирования в мире. Страны англо-саксонской цивилизации, это страны золотого миллиарда. США, Канада, Австралия, Новая Зеландия все они бывшие колонии маленькой метрополии под названием Великобритания. Великобритания смогла, не без труда и ломки своих стереотипов, отказаться от удержания колоний, предоставив им независимость. И эти страны никуда не делись, они всё равно являются частью англо-саксонской цивилизации, поскольку говорят на одном языке, у них одна экономика, наследие империи. И каждая из этих стран, развиваясь самостоятельно и весьма бурно, вносит свой вклад в развитие общего доминирования англо-саксонской цивилизации в мире. Вот наилучший сценарий для России и русских, который предлагают нацдемы».

На этом, пожалуй, завершим обзор идеологических позиций «национал-демократов» широпаевского направления и перейдём к их анализу и критике.

В чём национал-демократы правы?

Грубые кощунственные выпады национал-демократов в отношении героев Великой Отечественной Войны, неприкрытая поддержка ими разнообразных русофобов в спектре от украинских необандеровцев до бесноватого грузинского фюрера привели к соответствующей реакции в среде традиционных русских националистов и национал-патриотов. Здесь можно вспомнить и полемическую статью Владимира Игоревича Карпеца «Битва за историю», опубликованную в газете «Завтра» (№ 22 (915) от 1 июня 2011 г.), и заметку «Шаббес-националисты» Петра Александровича Баранова, и статью С. Сидоренко «Иерусалимский национализм». Реакция очень понятная и вполне естественная, однако, на наш взгляд, феномен «национал-демократических» идей требует более серьёзной и глубокой критики.

Итак, какую бы антипатию и неприязнь ни вызывали у нас нацдемские кощунства по поводу героев Великой Отечественной Войны, антихристианские выпады и пропаганда власовщины, попробуем отрешиться от этих «крайностей» и посмотреть на идею «национал-демократизма» в её чисто теоретической форме.

Для начала отметим, что история человечества даёт нам независимо от формационно-стадиального уровня, связанного с экономическим и научно-техническим прогрессом, три принципиальных типологически воспроизводящихся варианта государственности.

Первый и наиболее распространённый тип – это государство чиновничье-бюрократическое. Фактическая власть принадлежит в нём в большей или меньшей степени замкнутому сословию профессиональных чиновников, собственно и составляющих государство. Население отторгнуто от власти и представляет собой по существу субстрат, кормовую базу для государственного аппарата, его функция, по большому счёту, сводится к обязанности платить налоги, исполнять повинности и пребывать в полном и безоговорочном молчаливом послушании. Понятно, что этническая принадлежность подданных в этом случае мало интересует государство: неважно, какого цвета подданные, лишь бы были послушны, трудолюбивы, хорошо платили подати и не возмущались, когда их порют на конюшне. Чаще всего государства такого типа представляют собой монархии, но вполне могут быть и олигархиями или теократиями. Примеров такого рода государств не счесть, начиная от Древнего Египта и храмовых городов-государств Месопотамии, и заканчивая Византией, Османской Империей и современным Китаем.

Второй тип – это государство сословно-корпоративного типа, построенное на максимальной персонификации договорных отношений и замкнутости корпоративных структур. В наиболее чистой форме этот тип государственности был воплощён в феодально-рыцарской и цеховой Западной Европе, в домонгольской удельно-княжеской Руси (после распада единого Киевского государства) и в средневековой самурайской Японии. В определённой мере примыкает к этому типу государственности и традиционная кастовая система Индии до её мусульманского завоевания, хотя для Индии персонификация отношений как раз не характерна.

Третий тип государства – это самоуправляемая гражданская община, основанная на матрице «общественного договора» и в предельном идеале вообще не предусматривающая существования профессиональных штатных управленцев и государственных служащих. В идеале такая система подразумевает (как в некоторых демократических полисах Античной Греции и в ранней Римской республики), что все государственные должности являются не только выборными, но и исполняются «на общественных началах» – без государственного жалования, за счёт средств самого «руководителя-общественника», который поэтому должен иметь достаточно высокий имущественный статус и уровень бескорыстия. Фактически этот тип государства представляет собой самоуправляемое гражданское общество, другой вопрос, что далеко не всё население страны входит в число полноправных граждан (к примеру, в Римской республике, подавляющее большинство жителей завоёванных провинций в число римских граждан не входило).

Вполне очевидно, что западные буржуазные демократии Нового времени, хотя и не в чистом виде, но в значительном приближении воспроизводят именно этот третий тип государства. Нетрудно видеть, что комплекс либерально-демократических идей, вытекающий из принципов гражданского общества, цивилизационно неотделим здесь от матрицы национального государства и, как минимум, гражданского национализма.

Разумеется, мы вовсе не хотим упростить реальность и поставить знак равенства между национализмом, либерализмом и демократией. Даже две последние категории на самом деле находятся между собой далеко не в столь однозначных и простых отношениях, как может показаться человеку, воспитанному на опыте российских 90-х. Тем не менее, вполне очевидно, что категории демократии, либерализма и национализма относятся к принципиально одному и тому же цивилизационному и государственному типу, восходящему к европейской античности и воспроизведённому европейскими и североамериканской демократиями Нового времени.

Поэтому в самом по себе тезисе о построении буржуазной либеральной демократии в сочетании и на основе моноэтнической и монокультурной национальной государственности и гражданского национализма нет не оксюморона, ни парадокса. С абстрактно-теоретической точки зрения такая концепция представляется вполне цельной и здравой. Более того, несложно доказать, что мультикультурализм разрушителен для гражданского общества и практически несовместим с классической буржуазно-либеральной демократией.

Отметим лишь в скобках, что моноэтничность и монокультурализм гражданского общества – это не то же самое, что обязательная моноэтничность населения страны. Римская республика и даже ранняя Империя эпохи принципата была по своей сути национальным государством. При том, что в её состав входила и Галлия, и Иберия, и Греция, и Северная Африка, и Палестина, единственным национальным субъектом её оставался Populus Romanus Quiritium – Римский народ, гражданская община римлян. Всё остальное завоёванное население гражданских прав не имело и по существу было лишь кормовой базой Рима. Поэтому полиэтничность и мультикультурность населения Империи не нарушали её строго национального характера. Интересами Рима (как Республики, так и ранней Империи) как государства оставалось служение национальным интересам именно Римского народа, этнической группы, сохранившей монополию на права римского гражданства. Почти то же самое можно сказать о Британской колониальной империи – государстве, в котором никогда не заходило солнце. Подданными этой империи были сотни народов самой различной расовой и культурной принадлежности, но национальным субъектом её были исключительно англичане. С другой стороны, нетрудно привести примеры крохотных и абсолютно моноэтничных по составу своего населения стран Азии и Африки, которые, однако, никогда не знали ни гражданского общества, ни национального государства. В этом смысле их государства изначально были антинациональны и строились по принципу господства отчуждённой от интересов этноса бюрократии над бесправным населением.

Следовательно, противопоставление имперского наднационального государства государству национальному изначально некорректно. Полиэтническая по составу своего населения Империя может быть в то же самое время национальным этнократическим государством, а маленькое моноэтничное по составу населения государство может быть абсолютно индифферентно к национальным интересам. Сущностное содержание в данном случае если не в полной, то в весьма значительной степени свободно от внешней формы. Следовательно, само по себе разрушение имперской государственности, при очевидных территориальных потерях и геополитических издержках, отнюдь не приближает к построению национального демократического или этнократического государства.

Однако вернёмся к идеям отечественных «национал-демократов». В основании их идеологических позиций лежит тезис, состоящий в том, что Россия, подвергшаяся в результате влияния Византии и Золотой Орды цивилизационной и культурной (а в наиболее радикальных версиях – и генетической) деформации, сформировалась как государство сущностно антинациональное, говоря словами Широпаева: «не для русских, а посредством русских, которые всегда были нужны России лишь в качестве безликого этнического ресурса». В самом этом утверждении есть немало горькой правды.

Впрочем, ещё советскими антропологами было доказано, что «процесс консолидации славянских племён в связи с образованием Русского государства, опустошение русских земель татарскими набегами, движение русского служивого населения на восток и юго-восток для создания сторожевой черты – все эти моменты не могли не сыграть роли в изменении антропологического состава, но заметно не нарушили тех морфологических связей, которые образовались в эпоху славянской колонизации Восточноевропейской равнины» (Происхождение и этническая история русского народа. Труды Института этнографии АН СССР, т. 38, М., Изд. Наука, 1965). Поэтому наиболее радикальные утверждения о необратимой порче русского генотипа во время татаро-монгольского ига (в духе пошлой поговорки «поскреби русского – найдёшь татарина») не имеют под собой никаких серьёзных оснований. Справедливости ради отметим, что такого рода не только утверждений, но и намёков, конкретно у Широпаева мы не нашли – они характерны скорее для германских нацистов, украинских русофобов и для радикального, нездорового крыла евразийцев.

Однако не на биологическом, но на «культурном» уровне влияние ордынской азиатчины на Россию действительно сказалось самым пагубным образом. Москва, изначально возвысившаяся именно как коллаборационистский центр чужеродной власти, столь глубоко усвоила оккупационные стереотипы отношения к собственному народу, что воспроизвела их и после обретения независимости. Русский народ в России действительно никогда не был народом-господином, и остаётся только удивляться, что в этом прискорбном факте отдельные наши горе-патриоты находят повод для извращённой гордости. В этом плане Россия действительно была «империей навыворот», в которой государствообразующий народ в наибольшей мере подвергался эксплуатации, в то время как окраинные этносы сохраняли тем больше вольностей и привилегий, чем менее они были интегрированы в состав Империи. Именно поэтому приближение к положению русского народа для инородцев означало не повышение, а понижение их статуса, то есть интеграция воспринималась и в действительности была для них не продвижением вверх по иерархической пирамиде (как в Древнем Риме), а сползанием вниз в воронку. Отсюда и представления о Российской Империи как о «тюрьме народов» – и это при том, что статус инородцев был по отношению к статусу Русского народа фактически привилегированным.

Немалая доля горькой правды есть и в утверждении «национал-демократов» о том, что эти порочные явления в национальной политике, имевшие место в Российской Империи, были впоследствии воспроизведены в Советском союзе. Скажем более, этот печальный факт не отрицается и нами – коммунистами и русскими патриотами-великодержавниками. Так, например, лидер Коммунистической партии Геннадий Андреевич Зюганов в своей статье «О национальной гордости патриотов» подчёркивает:

«Соответственно и национальная политика трактовалась в первую очередь как политика по отношению к инородцам. В основе ее лежала система уступок со стороны русских и преимуществ для нерусских. Что это за уступки и преимущества? Во-первых, всесторонняя, всеобъемлющая помощь национальным окраинам за счет человеческого, материального и культурного потенциала русских и Центральной России. Русский народ с пониманием отнесся к этой задаче, с его первенствующей помощью на окраинах России был создан мощный экономический, культурно-технический потенциал. Во-вторых, формирование единого государства по федеративному принципу, признание полного государственного равноправия с Россией новых республик с "титульной" нацией во главе. Это было хотя и обоснованной, но все же уступкой, ибо до революции Ленин, признавая право наций на отделение, тем не менее неоднократно и определенно высказывался против федеративного устройства будущего социалистического государства. Ясно, что эта политика обуславливалась совершенно конкретными обстоятельствами места и времени. И она приносила успех, пока соответствовала объективным задачам, пока обстоятельства не изменились. Бездумное продолжение ее и после того, как фактическое неравенство было в основном преодолено, губительно сказалось сначала на судьбе Советского Союза, а затем и самой России. В итоге русский народ сам оказался в фактически неравном положении в своей собственной стране».

Итак, никак нельзя сказать, что идеи «национал-демократов» – это лишь полный бред и постмодернистская эклектика противоположностей, нельзя просто отмахнуться от них, придумав какой-нибудь разухабистый ярлычок. Проблемы, которые они ставят, серьёзны и ненадуманны. В чём же тогда, если не считать явные «заскоки» и «перегибы» мы не согласны с ними по существу? В чём суть нашего принципиального ответа на вызов «национал-демократии»?

В чём национал-демократы не правы?

Сделаем, прежде всего, важное замечание. Невозможно дать содержательную критику позиций и рецептов «национал-демократов», отталкиваясь от ценностей православного мессианства, государственного великодержавия или геополитики. Просто потому, что эти ценности национал-демократами не признаются. Содержательная критика возможна только в том случае, если мы будем говорить с нашими оппонентами на одном языке и отталкиваться от тех базовых ценностей, которые у нас с ними общие. Есть ли такие? Да, есть. Это интересы Русского народа, понимаемые в самом материальном, приземлённом и неидеологизированном варианте. То есть интересы физического выживания Русского народа, преодоления демографической катастрофы, создания условий для превышения рождаемости над смертностью, недопущение иноэтнической колонизации русских земель.

Попробуем, взяв именно эти ценности в качестве конечного критерия, оценить те основные рецепты, которые предлагают национал-демократы.

Итак, первый предлагаемый ими рецепт состоит в ослаблении роли государства и всемерном ограничении его вмешательства в жизнь граждан. Предполагается, что это приведёт к формированию «нормального» капитализма и, как следствие, гражданского общества – основы буржуазной демократии. Но так ли это на самом деле?

Не секрет, что капитализм в ходе своей истории не остаётся неизменным. Внутренние, имманентно присущие ему тенденции ведут к поступательной концентрации капитала и расширению рынков. Именно поэтому капитализм сначала укрепляет национальную идентичность и национальное единство (снимая разобщающие нацию местно-территориальные и сословно-корпоративные границы), но затем, напротив, ослабляет и разрушает их (снимая уже внешние, межнациональные границы). Экономическая логика концентрации капитала неизбежно ведёт к перерождению национального капитализма в империализм и мондиализм (глобализм) – в сетевую и экстерриториальную власть транснациональных корпораций. Этот процесс необратим, и сегодня независимо от чьих-либо желаний капитализм объективно достиг стадии глобализма.

Что это означает на практическом уровне? Это значит, что в условиях открытой либеральной рыночной экономики и развитой транспортной инфраструктуры Россия в принципе не может быть конкурентоспособна. Промышленная продукция, производимая в России, не сможет выйти на мировой рынок, который уже давно полностью монополизирован и поделён. Более того, в соответствии с простым, но неопровержимым аргументом Андрея Петровича Паршева, себестоимость промышленной продукции, производимой в России, где холодный климат требует затрат на обогрев производственных помещений и жилищ работников в течение большей части года, в принципе не может быть равна себестоимости той же продукции, производимой в условиях более тёплого климата. В ещё большей степени это относится к продукции сельского хозяйства.

Следовательно, с точки зрения логики открытого рынка в России завозная импортная продукция оказывается дешевле, чем продукция собственного производства.

Добавим к этому то, что мировой рынок давно монополизирован и поделён, и пробиться на него новому игроку было бы невозможно даже в случае равной себестоимости производства. Это качество любой монополии. Плюс добавим фактор доллара – то есть монополию мировой банковской системы на произвольное создание эквивалентов стоимости «из воздуха» по нулевой себестоимости.

Вывод напрашивается сам собой: отечественное производство с неизбежностью обречено разориться, а почти единственным рентабельным делом в России остаётся добыча и транспорт сырья. Это не только обрекает Россию на роль отсталой и зависимой колониальной периферии мира. Это, вдобавок, определяет лимит в 15-50 (по различным оценкам) миллионов «экономически оправданного» населения – вместе со всей обслуживающей инфраструктурой. Остальные в открытую рыночную экономику вписаться не смогут.

Есть ли из этой западни выход? Безусловно. Но этот выход состоит в отказе от либеральных критериев прибыли; в национализации стратегических отраслей промышленности и, в первую очередь, добычи сырья; в осуществлении нерыночного регулирования экономики, направленного на перераспределения доходов от сырьедобывающего сектора в производственный, что предполагает не снижение, а как раз резкое усиления вмешательства государства в экономику; в установлении жёстких протекционистских барьеров.

Принятие комплекса такого рода мер, разумеется, больно ударит по интересам мировых транснациональных корпораций, привыкших видеть в России рынок дешёвого сырья и сбыта своей готовой продукции. Следовательно, с неизбежностью произойдёт эскалация международной напряжённости вплоть до возобновления холодной войны. Это потребует от России политической, военной и идеологической мобилизации. Отметим, что в основе такого прогноза лежит не иррациональная вера в «ненависть бездуховного Запада к Святой Руси» и не нужда в обосновании внешней угрозой внутренней диктатуры, а исключительно элементарный расчёт экономических и, как следствие, политических интересов.

Альтернатива национальной мобилизации и выходу из «системы общечеловеческих ценностей» только одна – сведение России к функции сырьевой колонии, экономический геноцид «экономически нецелесообразной» большей части (!!) русского населения и резкая качественная деградация оставшейся части: сырьевой экономике профессора и инженеры не нужны. В этом смысле путинско-медведевская «реформа образования» как раз вполне аутентична потребностям сырьевой периферии.

Так что с учётом конкретных исторических условий места и времени «правильный» либеральный капитализм в современной России в принципе невозможен. Дилемма проста: либо деградированный колониальный капитализм, сопровождаемый количественной и качественной деградацией населения, либо – плановая экономика с ведущей ролью государства.

Второй рецепт «национал-демократов» – «сбрасывание» балласта нерусских территорий (прежде всего, Северного Кавказа) и регионализация оставшегося собственно русского ядра, перезаключение федерального договора.

Стремление отсоединить Россию от чёрной дыры Северного Кавказа, поглощающего колоссальные материальные ресурсы и взамен экспортирующего в Россию терроризм и этнокриминалитет, хорошо понятно. Однако сторонники этой идеи не учитывают ни исторического опыта, ни современного политического контекста проблемы. Начнём с уже имеющегося исторического опыта. Не требует специальных доказательств факт, что массовая иммиграция в Россию таджиков, узбеков, азербайджанцев и прочих среднеазиатов и закавказцев началась именно после того, как эти территории были отсоединены от исторической России в результате распада СССР. На основании этого опыта нетрудно видеть, что отсоединение территории от государства само по себе не исключает и даже не затрудняет нежелательной миграции в государство обитающих на этой территории народностей. С другой стороны, при грамотной национальной и демографической политике, напротив, сохранение территории в составе государства не приводит страну к миграционной открытости и незащищённости. Таким образом, отделение Северного Кавказа от России не является ни необходимым, ни достаточным средством для решения проблемы иноэтнической миграции из этого района на этнически русские территории. Кроме того, уже имеющийся исторический опыт показал, что фактическое предоставление Чечне независимости приводит не к решению проблемы, а к формированию крайне опасного для русского населения очага перманентного терроризма и бандитизма.

Понятно, что сложившаяся на сегодня ситуация фактической выплаты Чечне дани нетерпима и требует решения по существу. Однако ситуация эта создана сугубо искусственно, и корень её – в Кремле, а не в Чечне. Именно в Кремле заложены интересы и механизмы, эту ситуацию стабильно поддерживающие и воспроизводящие. И именно путём радикальных изменений в Кремле ситуация только и может быть разрешена по существу. В случае русской национализации российского Центра проблема Северного Кавказа решается без его отделения, в то время как при сохранении антинационального федерального Центра отделение Северного Кавказа не решит, а только усугубит связанные с ним проблемы.

Более того, в случае прихода к власти в России национального правительства выход из роли сырьевого придатка, как уже было отмечено выше, неизбежно обострит отношения с Западом (в лице транснациональных корпораций) и Китаем. В условиях обострения отношений с Западом и Китаем утрата российского суверенитета над Северным Кавказом необходимым образом приведёт к превращению данной территории в сплошную антирусскую базу и постоянный очаг напряжённости в «мягком подбрюшье» России, что самым непосредственным образом ударит по русским людям и их интересам.

Третий рецепт «национал-демократов» – регионализации самой России. Этот рецепт исходит из имплицитной презумпции «национал-демократов» о дружественности или, на худой конец, нейтралитете и миролюбии Запада. Между тем, на деле эта презумпция полностью ложна. Мир стоит на пороге острейшего кризиса, связанного с дефицитом природного сырья и энергоносителей. В условиях обострения этого дефицита неизбежна острейшая борьба за глобальный передел собственности. Россия – одна из самых богатых сырьём стран мира, а потому – один из первейших кандидатов на «съедение». К тому же, основные богатства России сосредоточены на малозаселённых, «пустующих» территориях (Ямал, Сибирь). Череда американских агрессий в Афганистане, Ираке, Ливии, серия инспирированных извне «оранжевых революций» на постсоветском пространстве, на Ближнем Востоке и в Магрибе наглядно демонстрируют готовность США как к прямой и открытой, так и к скрытой, социально-манипулятивной агрессии в борьбе за источники дефицитных природных ресурсов. С другой стороны, Россия стоит перед лицом ещё большей угрозы со стороны стремительно растущего китайского монстра. И это не говоря об угрозе со стороны Исламского мира.

В этих условиях только капитулянтская политика российских властей, практически даром отдающих природные ресурсы, создаёт иллюзию политической стабильности. Приход к власти национального правительства, не желающего обменивать нефть и газ на крашеную бумагу долларов, обязательно приведёт к резкому обострению международных отношений. Только щит стратегических ядерных сил и политическая мобилизация могут в этом случае предотвратить прямую агрессию и сценарий раздела России между НАТО и Китаем, аналогичного разделу Польши в 1939 году между СССР и Германией.

Предлагаемая «национал-демократами» регионализация в этих условиях неизбежно будет использована внешними силами для развала Российской Федерации по образцу СССР, а проект «переучреждения федерации» ждёт судьба СНГ. Что даст такой сценарий Русскому народу? То же, что дал развал СССР: множество межнациональных конфликтов, бесправие и прямой геноцид русского населения в национально-титульных государственных новообразованиях, разрыв ещё оставшихся хозяйственных связей и, следовательно, резкое падение уровня жизни, утрату контроля над наиболее ценными источниками природных ресурсов. В итоге – очередную демографическую катастрофу.

Гарантирует ли этот сценарий хотя бы этническую неприкосновенность оставшихся «чисто русских» территорий? Ни в коей мере, как показал опыт постсоветской России.

Есть ли основания надеяться в этом случае на формирование национально-демократических русских государств? Никаких! И именно в этом и состоит, пожалуй, самая главная ошибка национал-демократов: они в очередной раз пытаются запрячь телегу впереди лошади.

Формирование гражданского общества и гражданского сознания представляет собой длительный эволюционный процесс, требующий сочетания целого ряда объективных и субъективных условий. Этот процесс невозможно осуществить искусственно по чьей-то воле, тем более – в форсированном темпе и революционным путём, да ещё и в момент острого кризиса. Какую бы антипатию ни вызывало у национал-демократов вненациональное бюрократическое патерналистское государство, давящее ростки гражданского общества своей железной пятой, никакой иной системы коллективного жизнеобеспечения сегодня у Русского народа просто нет даже в зачаточном состоянии. В ситуации распада государственности и в условиях отсутствия даже намёка на самоорганизующиеся структуры гражданского общества с неизбежностью произойдёт катастрофа и погружение в полный хаос, анархию и неуправляемость – в состояние, практически несовместимое с жизнью. Из этого кровавого хаоса никак и ни при каких условиях не может возникнуть чаемая Широпаевым сытая и умеренная бюргерская и европеизированная Россия. Если из него и может что-то выйти, то только новая форма отчуждённой диктатуры, воспроизводящая всё тот же сценарий отношений государственного аппарата и разобщённого, атомизированного и внешней силой приведённого к «общинности» населения. И самое страшное в этом, что это будет не историческая ошибка, а единственное спасение от хаоса, анархии, полного вымирания и одичания, подобно тому, как единственным спасением для России в 1918 году был большевизм.

Раз за разом наши революционные идеалисты-западники повторяют одну и ту же ошибку, думая, что если спалить дотла ненавистный казённый барак российской государственности, то на освободившемся пространстве народ сможет, наконец, построить себе аккуратные европейские коттеджи. Поджог серого унылого барака периодически удаётся, но оставшийся на голом пепелище народ, потерявший в очередной раз в пожаре все свои пожитки и внезапно оставшийся вообще без крова над головой посреди холодной русской зимы, конечно же, не возводит аккуратных коттеджей (и не из чего, и некогда, и не до того), а, придя в себя, начинает из подсобного материала возводить хоть какое-то укрытие – хоть шалаш, хоть землянку. И после многих лет суровых лишений и тяжёлого труда многократно латаемые и надстраиваемые земляночки начинают постепенно сливаться и обретать облик всё того же барака – только намного беднее и хуже прежнего. Поколение, пережившее революционный пожар,  пожившее и потрудившееся вообще без крыши над головой, вынужденное своим умом вспоминать, как бы построить хоть что-нибудь, и своими руками этот барак строившее, и этому радуется до слёз (и оторвёт руки любому поджигателю). Но потом приходит поколение, не знавшее бездомного житья, критическим взором окидывает творение рук своих отцов, сравнивая его с аккуратненькими коттеджами европейских соседей и, замечтавшись о европейском житье, опять берётся за спички. Цикл повторяется раз за разом – и в результате жильё у вечных наших погорельцев раз от раза всё хуже, всё беднее, всё больше уже напоминает не просто барак, а трущобу.

Поздний Советский Союз брежневских времён был не просто неидеален. Он вызывал у подавляющего большинства общества апатию, тоску и уныние. Такую тоску и уныние, что общество в массе своей если не действием, то бездействием поддержало «реформаторов», обещавших в очередной раз «разрушить до основанья, а затем…». Разрушить – разрушили вполне успешно, кое-кто на этом, кстати, очень неплохо нагрел руки. А народ остался наг и гол на пепелище и ужаснулся своей свободы – свободы от стен, от крыши и от нехитрых, но каких ни есть пожитков. Альтернативной системы жизнеобеспечения не было, прежнюю – разрушили. И что? После 20 лет бесприютного мыканья, стоивших нам колоссальных экономических, территориальных, а, главное, многомиллионных демографических потерь, народ сам сугубо добровольно отказался от всех «завоеваний демократии», ради которых были принесены такие жертвы, и удовольствовался в общем-то имитацией того же самого брежневского застоя, только заведомо пародийной, уродливой и ублюдочной, несравненно худшей по сравнению с оригиналом.

Подчеркнём ещё раз два основных наших тезиса.

Во-первых, стремление Запада, равно как и Китая к захвату наших сырьевых ресурсов есть не политтехнологический миф путинских кремлинов и оппозиционных им имперцев-великодержавников, а очевидный факт, вытекающий из самого элементарного расчёта потребностей мировых экономик и динамики исчерпания мировых ресурсов. Поэтому сокращение Вооружённых сил, «приватизация» оборонки, экономия на вооружении армии, попытки сближения и сотрудничества с НАТО (естественно, ценой очередных односторонних уступок – иначе НАТО на сотрудничество не идёт, тем более в отношениях с более слабым «партнёром»), односторонняя сдача последних геополитических позиций («полный отказ от имитации имперской советской внешней политики»), разрушение механизмов политической консолидации и мобилизации общества («безоговорочная отмена всех политических статей Уголовного Кодекса РФ»), идеологическое разоружение («осуждение преступлений советского и других коммунистических режимов») – всё это прямой путь к оккупации России и утрате последних остатков национального суверенитета. Для собственно Русского народа это означает утрату последних надежд на возвращение в свою коллективную собственность сырьевых ресурсов России и повторение судьбы североамериканских индейцев. Регионализации России в современных условиях чревата полным распадом страны, её разделом между США, Китаем и, возможно, Евросоюзом, Турцией и Японией.

Во-вторых, в условиях полного отсутствия институтов гражданского общества и даже исторической традиции таковых, распад существующей государственной системы даже чисто теоретически не может привести к формированию национальных буржуазно-демократических государств. Даже в момент распада Советского Союза Русский народ не обнаружил никаких центров и структур горизонтальной национальной, этнической или гражданской самоорганизации. Более того, даже в момент распада Российской Империи структуры такого рода оказались слабы и не способны к формированию гражданской государственности «снизу вверх». Между тем, по сравнению со временами двадцатилетней давности (распадом СССР), русское население крайне деморализовано, деклассированно, маргинализовано, разобщено и развращено. Произошёл распад трудовых коллективов, широкие слои городского населения в условиях деиндустриализации вынужденно утратили трудовые навыки и приспособились к паразитическому существованию. Значительная часть трудоспособной городской молодёжи занимается непроизводительной деятельностью, пополняя ряды «офисного планктона». Единственным источником жизни для этой категории населения является распределяемая государством нефтяная рента. Огромную долю населения составляют пенсионеры, стремительно растёт социальный слой мелкого чиновничества, люмпенизируется население малых городов. Все эти категории населения, составляющие его подавляющее большинство, фактически не способны к производительному труду и самообеспечению, экономически, и, следовательно, политически несамодостаточны. Поэтому демократия как буржуазного, так и социалистического типа не имеет на сегодня вообще классовой базы. В случае распада страны и неизбежного хаоса единственной потенциальной организующей силой смогут стать лишь осколки того же самого государственного аппарата РФ со всеми присущими этому аппарату формами и методами управления, сводящимися, в конечном счёте, к тотальной коррупции. Только вокруг региональных осколков госаппарата смогут сбиться в стадо напуганные собственной недееспособностью массы атомизированного, разобщённого городского населения. Что может вырасти из этого? Только новая система клиентелы. Только множество маленьких эрэфий – ещё более чиновничьих, коррумпированных, антинациональных, компрадорских и колониально-зависимых. И ничего более. Социальной базы для гражданского общества в сегодняшней России нет и взяться ей объективно неоткуда. Чудес в природе не бывает.

Вывод прост. Проект современных русских и российских «национал-демократов» представляет собой вредную и опасную утопию, исходящую из наивного исторического идеализма, из волюнтаристской попытки воплотить свой умозрительный идеал, совершенно не учитывая конкретных исторических условий и реальных возможностей. Обратим внимание: мы сознательно избегаем в данном случае критики самого их идеала, мы лишь показываем его неосуществимость и катастрофические последствия попытки его практической реализации. Последний момент необходимо подчеркнуть особо: будучи нереализуемой утопией как таковой, этот проект может оказаться действенным инструментальным средством реализации совсем иного сценария – сценария расчленения остатка России и её прямой оккупации или формирования на её территории марионеточных «банановых республик» по африканскому образцу.

Российский «национал-демократизм» как объективная данность

Анализ феномена современной российской «национал-демократии» даже на примере одного отдельно взятого направления этого движения был бы неполон, если бы мы ограничились лишь рассмотрением и оценкой его идеологии. Представляется важным раскрыть объективные исторические и социальные причины возникновения данного феномена и его место в современных российских реалиях.

Почему именно в последнее десятилетие устойчивый и традиционный для русского национального самосознания принцип имперского великодержавия, являющийся общей константой как для бело-монархистов, так и для большевиков, как для славянофилов, так и для ориентированных на петровскую модернизацию западников, был вдруг поставлен под сомнение? Почему именно сейчас не в антинациональном сознании российских либералов и леваков, а в сознании людей, считающих себя русскими националистами, возникло стремление не к расширению, а к сужению русских границ, не к воссоединению, а к раздроблению России?

Прежде чем непосредственно перейти к ответу на этом вопрос, приведём фрагмент из статьи Александра Гельевича Дугина «Субъект без границ»:

«Агрессию как явление полнее можно определить как "насильственное переступание границ". Именно в этом состоит ее сущностное качество, узнаваемое и в бытовом конфликте, и в криминальном происшествии, и в крупномасштабном военном столкновении. <…> Насильственное преодоление границы имеет два аспекта: один — условно негативный, другой — условно позитивный. Субъект агрессии, т.е. то существо, которое совершает агрессивное нападение на другого (на объект агрессии), стремится за счет такого действия расширить свои собственные границы, укрепить, усовершенствовать, восполнить свою собственную природу. Хищный зверь, лишая жизни жертву, извлекает из этого утоление голода, поддержание существования, добывает необходимые для организма вещества. Военная агрессия расширяет территории и умножает богатства выигравшей стороны, и даже в пьяной драке победивший укрепляет свою веру в себя и получает моральное удовлетворение. Одним словом, в агрессии осуществляется позитивная экспансия субъекта, расширение его сферы возможностей. Но объект, подвергшийся агрессии, съеденная или избитая жертва, покоренный народ и т.д., напротив, в результате нарушения границ (обоюдного в данном процессе) лишь теряет то, что он имел до этого, сокращает сферу своих возможностей. Он становится платой за успех другого, козлом отпущения. В некотором смысле, именно факт агрессии превращает его собственно в объект, тогда как ранее, до нападения, он мог обладать иллюзией своей субъектности и осуществлять агрессию относительно иных существ, предметов, народов. Это негативный аспект "насильственного преодоления границ"».

Это рассуждение весьма точно указывает на две стороны такого явления как экспансия и преодоление status quo. Для наступающей, более сильной стороны экспансия означает прогресс, расширение жизненного пространства и ресурсной базы. Граница, преграда является для неё ограничением развития и потому воспринимается как зло, требующее преодоления. Напротив, для слабой, обороняющейся стороны успех чужой экспансии означает собственный регресс, деградацию, утрату ресурсов развития и воспроизводства. Поэтому для обороняющейся, слабой стороны граница является рубежом, требующим защиты, обороны и сохранения, а переступание границы воспринимается как преступление.

Это в полной мере относится к национальным формам самосознания и находит выражение в двух диаметрально противоположных формах национализма.

С одной стороны, мы видим национализм сепаратистский, изоляционистский, национализм слабости, основанный на психологии защищающейся потенциальной жертвы чужой экспансии. Национализм, стремящийся к возведению между народами непроходимых защитных границ, проповедующий принцип «одна национальность – одно государство», т.е. строгую моноэтничность и монокультурность, недопустимость культурной экспансии, иноэтнической миграции и межнационального смешения. Последний мотив исходит из ощущения собственной демографической слабости и угрозы растворения в преобладающем, доминирующем притоке «чужой крови».

С другой стороны, мы видим национализм великодержавный, экспансионистский, направленный на расширение своих пределов и снятие препятствующих этому расширению государственных и этнических границ. Такой имперский, великодержавный национализм основывается на ощущении своей силы, своего демографического, военно-политического, экономического и культурного превосходства над соседями. Так, к примеру, осваивая населённую лишь редкими племенами охотников Сибирь, русские первопроходцы не сомневались, что именно они с их передовым по сравнению с местным населением хозяйственным укладом создадут на новых землях большие семьи, размножатся и  сделают Сибирь русской. В конце концов, туземцы или растворятся среди русских как капля в море, или, замкнувшись в себе, станут незначительным реликтовым меньшинством. Чувствуя свою демографическую силу, имперские великодержавные народы не боятся за чистоту крови, не боятся утратить свою биологическую идентичность, спокойно ассимилируя и вбирая в себя мелкие народности. Даже в относительно густо населённых, но цивилизационно отсталых регионах Закавказья и Средней Азии Русские благодаря превосходству техники и социально-государственной организации могли быть уверены в позитивном векторе колонизации. Снятие прежних государственных границ в ходе присоединения этих территорий к России вело к экономической, политической, демографической и культурной экспансии Русских на туземные окраины, а никак не туземцев на этнически русские территории, даже несмотря на «инвертированность» национальной политики государства, о которой было сказано выше.

Такая ситуация сохранялась в России до второй половины XX века и лишь затем сменилась противоположным вектором. Вынужденная (необходимая, но чрезвычайно болезненная) форсированная индустриализация, осуществлённая за счёт ресурсов русской деревни, и последующая урбанизация резко снизили рождаемость русского населения, в то время как на Кавказе и в Средней Азии сочетание сохранения отсталого аграрного уклада жизни с проникновением современных средств медицины привели к бурному демографическому росту. Создались предпосылки для «обратной колонизации», для негативной с точки зрения русских интересов демографической экспансии кавказских и среднеазиатских народностей на этнически русские регионы.

Политическая система позднего СССР эпохи застоя, целиком сотканная из противоречий, с одной стороны, подмораживала и сдерживала иноэтническую иммиграцию за счёт довольно жёсткой системы паспортной прописки и ограничения социальной мобильности, но, с другой стороны, она же способствовала и консолидации «титульных» этнических элит в союзных и автономных республиках. «Подмороженные», но не решаемые по существу, постоянно откладываемые на будущее национальные проблемы накапливались и росли – и, наконец, прорвались созревшим гнойником в момент падения советской политической системы.

Государственная система позднего СССР, несомненно, имела множество недостатков. Одним из главных было то, что она действительно способствовала этно-клановой самоорганизации национальных «титульных» меньшинств и при этом препятствовала как этно-клановой, так и гражданской самоорганизации государствообразующего Русского народа. В этом отношении критика «советского имперства» со стороны «национал-демократов» могла бы быть признана обоснованной, если бы они не игнорировали оборотную сторону данной ситуации. А оборотная сторона состояла в том, что, поскольку ни развитых структур гражданского общества, ни структур этно-клановой самоорганизации у собственно Русских не было, государство при всех его недостатках было, в то же время, фактически единственной структурой, обеспечивающей жизнеспособность и единство Русского народа как целостного социального организма.

Распад советского государства стал для Русского народа не освобождением, а настоящей катастрофой. Распалось единственное, что фактически его скрепляло, обеспечивало функционирование системы жизневоспроизводства и жизнеобеспечения, а также коллективной защиты. С падением государственной вертикали Русский народ, не располагавший никакими структурами горизонтальной самоорганизации, попросту распался в атомарную дезорганизованную и деморализованную «человеческую пыль». В то же время кавказцы и среднеазиаты, уже имевшие сформированные этнические элиты и структуры именно этнической самоорганизации, сначала быстро, подчас путём открытого геноцида, ликвидировали все завоевания русской колонизации, вытеснив Русских из национально-титульных государственных образований, а затем перешли к успешной колонизации уже собственно русских территорий.

Ответом на эту катастрофу стал всплеск русского национализма. Характер этого национализма определялся двумя основными факторами. Во-первых, тем, что достаточно консервативное национальное самосознание ещё не отразило факт смены демографического вектора и продолжало по инерции отражать позицию «национализма силы», а не «национализма слабости». Русские по-прежнему воспринимали себя хоть и оскорблённым и преданным, но всё ещё старшим братом в семье российских народов, наследниками Ермака Тимофеевича и своих дедов, победивших Германию и покоривших половину Европы. Во-вторых, катастрофа произошла по причине только что произошедшего падения сильного государства державно-имперского типа, которое, при всех недостатках своей национальной политики, всё-таки удерживало ситуацию в состоянии, по меньшей мере, совместимом с воспроизводством Русской нации. Естественно, что самой первой и самой естественной реакцией на катастрофу было стремление как можно скорее восстановить сильное имперское государство, как минимум «вернуть всё как было», а уж потом по возможности устранить «отдельные имевшие место недостатки».

Эти два фактора в их сочетании определили лицо политического русского национализма 90-х годов XX века, национализма, с одной стороны, строго этатистского, государственнического, а, с другой стороны, реваншистского, направленного на восстановление активной, наступательной роли Русской нации, на возвращение всех без исключения утраченных территорий как необходимого Русской нации жизненного пространства, на подавление любых сепаратистских тенденций. Иными словами, национализм 90-х выражал активное стремление биосоциальной элиты (если использовать терминологию Александра Никитича Севастьянова) Русского народа к реваншу за понесённое поражение и веру в возможность и осуществимость такого реванша.

Во всей полноте тот великодержавный и, вместе с тем, этно-национальный порыв воплотило в себе Русское Национальное Единство Александра Петровича Баркашова. И не случайно в рамках этого движения жёсткая установка именно на национализм в его кровном, этническом понимании (см., напр. статью А.П. Баркашова «Национализм или патриотизм») вполне органично сочеталась со словами написанного Вадимом Сазоновым знаменитого Гимна РНЕ «Ведь в мире должен быть один Порядок./ И он по праву Русским должен быть».

Однако 15 лет борьбы окончились полным поражением русских националистов. Атомизированные массы русского населения, разобщённые, лишённые как культурно-исторической традиции, так и актуального наличия структур горизонтальной социальной самоорганизации, не смогли воспринять националистической идеологии и не стали для националистов резервом. Национальный авангард, считавший себя выразителем воли всего Русского народа, на деле оторвался от основной массы этнически русского населения, не был ею поддержан, остался в изоляции и был в итоге разгромлен. Не поддержал националистов и русский бизнес: в силу сложившейся сырьевой модели практически весь бизнес оказался по своей природе сырьевым и, как следствие, компрадорским. Отечественного производственного бизнеса так и не народилось, и, как следствие, не народилось и национального рабочего класса.

Чем дальше, тем глубже развивались процессы деградации общества, связанные с его адаптацией к колониально-сырьевым реалиям. Сформировалась устойчивая модель клиентелы, в рамках которой компрадорская сырьевая олигархия прикормила городской офисный планктон. Окончательный крест на реваншистских надеждах русских националистов поставило укрепление путинской вертикали, вполне успешно сымитировавшей «патерналистское сильное государство» ровно в той мере, в какой оно было желанно для массового обывателя. Стало окончательно ясно, что между компрадорской властью и развращёнными подачками «народными массами» установился достаточно стабильный и устраивающий обе стороны консенсус, а русские националисты с их идеалом Великого Русского Реванша фактически отторгнуты как массами, так и правящими элитами.

Отсюда возникли две весьма характерные тенденции. Во-первых, очевидное разочарование самих русских националистов в собственном народе, предавшем Великую Идею за чечевичную похлёбку пошлой «путинской стабильности». Ещё в самом начале путинских «нулевых», году примерно в 2001, один из региональных командиров РНЕ бросил симптоматичную фразу: «русский национализм не состоялся, надо строить РНЕшный национализм». Смысл этой фразы довольно-таки трагичен: национальная самоорганизация Русского народа провалилась, народ в массе своей отверг мобилизационный проект националистов. Не принятым собственным народом русским националистам остаётся только отказаться от роли авангарда Русского народа и институироваться как особый этнос, особый малый народ в диаспоре. Ту же мысль уже много позже выразил Эдуард Савенко («Лимонов») в своей книге «Другая Россия»: «Надо отбирать людей для новой нации. Пусть она будет называться как-то иначе, пусть не русские, но, скажем, «евразийцы» или «скифы» ». Фактически по пути конструирования «новой нации», по пути отказа от базовых основ собственно русской национально-культурной идентичности и формирования особого «малого народа» пошла и группа бывших русских националистов, принявших Ислам и учредивших «Национальную Организацию Русских Мусульман» (НОРМ). В этом контексте призыв «национал-демократов» к «другим русским», их попытка отказаться от всего, что составляло доселе русскую национально-культурную самоидентичность, в общем-то, не только не оригинальны, но даже характерны и типичны для русских националистов, пришедших к осознанию своего полного поражения в качестве выразителей национального самосознания русского большинства.

Вторая тенденция не менее закономерна и логична. Бытие, в конце концов, определило сознание. Ситуация полной беззащитности атомизированной, деморализованной и дезорганизованной массы этнически русского населения перед лицом мобилизованных и вооружённых этнических бандформирований, открыто ставящих целью колонизацию и заселение России, порабощение и уничтожение Русских, стала очевидна. В равной мере стала очевидна полная этническая индифферентность компрадорского государственного аппарата путинской вертикали, решающего исключительно свои корпоративные проблемы и устранившегося от всяких обязательств по защите жизни и собственности граждан и по поддержанию элементарной законности. Очевидна теперь стала и смена демографического вектора: стремительный рост числа инородцев на фоне сокращения этнически русского населения.

Отражением этой объективной реальности в национальном самосознании части думающего меньшинства закономерным образом стал «оборонительный», «изоляционистский» национализм. Национализм, проистекающий из ощущения собственной демографической и социально-организационной слабости перед лицом более сильных конкурентов, из утраты веры в возможность национального реванша.

Кардинально сменилась парадигма. Если классический русский националист 90-х смотрел на ситуацию взглядом, хотя и раненого, и промахнувшегося, но всё же хищника, то современные русские «национал-демократы» видят мир уже глазами жертвы. Русский националист 90-х с раздражением и гневом смотрел на отделяющиеся от России национальные окраины, как на теряемый объект своей территориальной, демографической и культурной экспансии, как на упускаемую и ускользающую добычу и, по большому счёту, боялся одного – «как бы они от нас не убежали». Современный же «уменьшительный националист», напротив, смотрит на них как на сильного агрессора, как на захватчика и думает лишь о том, чтобы самому убежать, защититься, отгородиться от них, пусть даже ценой уступок и территориальных потерь, но сохранить за собой хоть что-то своё.

В этом плане с точки зрения коллективной этнической психологии «уменьшительный национализм» хорошо понятен и не представляет никакой загадки. Он от начала до конца есть выражение коллективного страха, проистекающего из ощущения собственной объективной слабости, уязвимости и беззащитности. Это идеологически оформленное мировосприятие прячущейся и убегающей жертвы, надеющейся отгородиться от хищника внешним препятствием. Но это, разумеется, никак не значит, что концептуальные рецепты, продиктованные слепым инстинктом самосохранения, непременно будут спасительны.

Выше мы наглядно рассмотрели, почему реализация проекта «уменьшительных националистов» приведёт лишь к дальнейшему усугублению национальной трагедии. Несомненно, найдутся, да и уже нашлись, политические силы, инструментально использующие проект «национал-демократов» для реализации сценария «перестройка-2.0». Заинтересованные силы есть за рубежом – в США, Евросоюзе, в Китае, в Исламском мире: разорвать Россию на части и поделить её природные ресурсы желающих немало, тем более, в условиях мирового сырьевого и энергетического кризиса. Такие силы есть и в самой РФ: государственный аппарат жаждет нового «большого хапка» – возможности присвоить в частную собственность «ничейное» добро, которым дотоле только управлял. Да и прежних «недоимок» накопилось уже столько, что списать их теперь можно только на «пожар на складе».

Так что спрос на идеи «национал-демократов», несомненно, будет. И, скорее всего, также как и «демократам» и «народофронтовцам» конца 80-х, им дадут повыступать с площадей, думских трибун и голубых телеэкранов, пока незаметные и не любящие публичности серые дяди распиливают финансы и власть. Всё это так. Но корень «национал-демократических» идей всё-таки не в происках внешних разведок и отечественной кровавой гэбни (с), а в закономерном отражении коллективным сознанием собственной объективной слабости, разобщённости и бессилия. К пропасти нас гонит наша собственная коллективная паника, а внешние режиссёры лишь умело её используют.

«Уменьшительный национализм» – это совершенно закономерный конечный продукт вырождения русского национального самосознания, зеркально отражающего наше политическое и социальное вырождение как народа. Вектор вполне очевиден: от жажды вернуть себе статус мировой сверхдержавы и от комплексной, глубокой и продуманной программы РНЕ, предлагающей решение всех основных национальных, демографических, экономических, политических и социальных проблем – сначала к примитивной мигрантофобии ДПНИ, и далее – уже и вовсе к крокодилопоклонству, к Яроврату, к «астральным сталкерам» и т.п. Всё это всего лишь отражение поступательной деградации самого русского народа, связанной с разрушением реального производства и уходом широких масс городской молодёжи в отупляющую бессмысленность офисного крутежа, в бездумное потребительство, в виртуальный мир компьютерных игр и социальных сетей, в постмодернистскую культуру праздного и бессмысленного стёба надо всем.

Каково коллективное бытие – таково и коллективное сознание. Каково состояние нации – таков и её национализм. И в данном случае бессмысленно негодовать или обличать. Уменьшительный национализм «национал-демократов» – это просто отражение объективной социальной и политической реальности. Симптом, но вместе с тем и закономерный этап деградации общества, неизбежно вытекающий из предыдущего состояния и столь же закономерно ведущий на следующую ступень социального распада, создающий для него необходимые предпосылки.

Сергей Александрович Строев

http://russoc.kprf.org/News/0000818.htm