Холодной весной 2005 года в России случилось два горячих события. Одно произошло в начале месяца, другое — ближе к концу. В обоих случаях речь шла о попытке физического устранения политических фигур первого ранга, искренне и глубоко ненавидимых большей частью населения нашей страны. Оба политика знали, за что и почему их хотят убить, и принимали все меры предосторожности, которые им были доступны.
Одна попытка была совершена вооружёнными силами российского государства, и оказалась успешной. Вторая, судя по всему, делалась руками любителей и по этой причине провалилась. Впрочем, ведь иной раз бывает, что почин оказывается едва ли не важнее успеха. Речь идёт — как вы уже, наверное, догадались — об уничтожении Аслана Масхадова и покушении на Анатолия Чубайса.
Начнём с Масхадова. В либерально-правозащитном плаче, поднятым по поводу безвременной кончины этого замечательного человека, всё время повторяется один и тот же всхлип: убили приличного человека. Ну как вы не понимаете, ведь Масхадов — не террорист, не какой-нибудь там Шамиль Басаев, это же респектабельный политик европейского уровня, пришедший к власти с соблюдением демократических процедур, какового в этом качестве признала даже российская власть, вспомните Хасавюрт, подписи высоких договаривающихся сторон… Разве так можно — брать автомат и стрелять в высокую договаривающуюся сторону? Да ещё и отказываться выдать его тело скорбящим родственникам, дабы похоронить по-человечески? Это же, в конце концов, некультурно, не по-европейски. Даже диковатый античный герой Ахилл — и тот в конце концов отдал отцу Гектора тело сына, достойно похоронить. А мы…
Прежде чем «возражать сердцем», немного подумаем. И в самом деле, Масхадов не пытал и не убивал русских солдат и даже публично осуждал подобные эксцессы. Он и в самом деле пришёл к власти при помощи некое подобие демократической процедуры. Не будем придираться к деталям тех чеченских выборов: в конце концов, совсем недавно господин Ющенко пришёл к власти куда как более сомнительным путём… Далее, Масхадов и в самом деле был политиком европейского уровня: его принимали в раззолоченных европейских дворцах, ему жали руку брезгливые западные политики, у него брали интервью всемирно известные средства массовой информации, и так далее. И каждый раз, когда Запад заводил речь о «необходимости прекращения кровавой бойни в Чечне» и «переговорах с оппозицией», все дружно указывали на Масхадова — вот он, тот самый, умеренный, не запятнанный кровью политик, который хочет мира и с которым не грех и подписать второй Хасавюрт.
Скажем больше. Когда российские военные говорили, что Масхадов, в отличие от Басаева, давно уже ничего не контролирует, они не так уж лукавили. В самом деле, в отличие от ситуации первой чеченской войны, в последние годы Масхадов — именно как военный руководитель, «главнокомандующий армии Республики Ичкерия» — был уже скорее номинальной фигурой. И арабские добровольцы, и басаевские головорезы подчинялись «законно избранному президенту Чечни» ровно в той мере, в какой его планы не расходились с их собственными. На долю Масхадова доставалась в основном «общая координация» — и, отчасти, вопросы снабжения и финансов.
Более того, Масхадов действительно хотел мира: восстановить свою президентскую власть в полном объёме он мог бы только в том случае, если бы война в Чечне прекратилась. Разумеется, не на российских, а на масхадовских условиях. При этом он даже был готов повременить с независимостью: его вполне устроил бы какой-нибудь неопределённый статус республики. Главное для него было — вернуться к исполнению президентских обязанностей: на эту роль ни Басаев, ни какой-нибудь Хаттаб в принципе не могли претендовать, по тем самым соображениям: Масхадов был рукоподаваемым ичкерийским политиком.
Так вот: именно поэтому его и следовало убить. Более того, его гибель была куда важнее, чем смерть любого патентованного головореза, включая Басаева и Умарова.
Масхадов давно перестал быть террористом в прямом смысле этого слова. Он стал организатором и покровителем террора, причём покровителем даже в большей мере, нежели организатором. Да, чеченские командиры в каждый конкретный момент могли проявлять сколь угодно большую самостоятельность. Однако, война в целом была завязана именно на Масхадова. Он объединял собой всех — арабов и чеченцев, радикальных мусульман-ваххабитов и вполне светских националистов, коренных жителей Чечни и чеченскую диаспору. Никого не устраивая полностью, он был удобен для всех.
С другой стороны, не следует и преуменьшать его влияние на процесс. Судя по некоторым данным, Масхадов и в самом деле почти не занимался текущей рутиной террора — однако, сохранял за собой инициативу. Скорее всего, туманные рассуждения насчёт операции «Джихад», которая, дескать, потрясёт мир и поставит Россию на колени, были не вполне беспочвенными. По некоторым данным, само его появление в селении Толстой-Юрт было связано именно с этим — «президент Ичкерии» выдвигался на командный пункт. Возможно, бойцы Центра Специального Назначения ФСБ предотвратили очередной Беслан — или что-то худшее.
Но главное даже не это. Именно благодаря неодобрительно покачивающему головой Масхадову в новостях CNN чеченские теракты вообще приобретали какой-то смысл: выстрелы и взрывы вкупе с воем и свистом правозащитников призваны были гнать российских политиков, как стадо, в масхадовский загончик, где уже стоял переговорный стол, с нарзаном, бумагой и хорошими паркеровскими ручками — подписывать «понятно что».
Существует классический приём допроса: хороший и плохой следователь. Плохой следователь орёт на допрашиваемого, делает ему больно и плохо. Потом в дело вступает хороший следователь. Он не бьёт, не угрожает, он угощает измученного человека сигаретой и в частной беседе даже выражает возмущение отвратительными методами своего коллеги. И советует поскорее дать показания, пока дело не зашло слишком далеко. «Даже я не смогу вас спасти», говорит добрый следователь и смотрит грустными понимающими глазами.
Роль доброго следователя на порядок сложнее, чем роль злого. «Злому» достаточно изображать тупость и жестокость (а лучше — быть тупым и жестоким), «доброму» же нужно тонко разбираться в человеческой психологии и уметь играть на нервишках. Как правило, именно «добрый следователь» и разрабатывает стратегию допроса.
Аслан Масхадов работал добрым следователем. Он каждый раз находил слова осуждения для слишком горячих чеченских голов — но и слова оправдания для них же. И его слушали: ведь он же умеренный, приличный политик, не чета этим сумасшедшим убийцам. Которые обязательно сделают что-то страшное, если не будет умеренного Масхадова.
Следует отдавать себе отчёт в том, что война — это всего лишь инструмент политики, и никак не наоборот. Головорезы с ножами и тротиловыми шашками и даже их командиры не так значимы, как улыбчивые люди в дорогих костюмах, которые умеют организовывать и планировать большие дела и покровительствовать их исполнителям.
Теперь — последнее и самое важное. Даже если бы Масхадов не значил решительно ничего, даже если бы он тихо и смирно жил на каком-нибудь тропическом курорте и появлялся бы на людях раз в год — показать, что ещё жив — даже и тогда его нельзя было оставлять в живых. Потому что он был живым символом легитимной чеченской государственности. Настоящим избранным президентом Чечни, с которым, как с президентом, подписывались настоящие серьёзные соглашения. Именно это и делало Масхадова по-настоящему незаменимым.
Отсюда и категорическое нежелание отдавать родственникам труп «президента Ичкерии». И дело не только в том, что его похороны превратились бы в очередную пропагандистскую акцию боевиков. Достаточно того, что его могила стала бы культовым местом, точнее — местом культа. Культа, которого на российской земле просто не должно быть. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Знамя «свободной Ичкерии» сорвано и растоптано ботинками альфовских бойцов из ЦСН, и больше никогда не будет поднято.
А теперь обратимся к другому герою месяца, а именно к Чубайсу. Казалось бы, что общего между инсургентом Масхадовым и руководителем РАО ЕЭС? А ведь его в России ненавидят не меньше, чем покойного чеченского президента. Может быть, даже больше. Или, по крайней мере, дольше — ещё с начала девяностых.
И опять-таки прислушаемся к тому, что было сказано по поводу покушения на жизнь самого эффективного менеджера России заинтересованными лицами. Спикер Государственной Думы РФ Борис Грызлов, например, назвал покушение кощунством. Это очень сильное слово — оно означает надругательство над чем-то священным. Вряд ли, конечно, Борис Грызлов в самом деле имел в виду, что Анатолий Борисович — чтимая национальная святыня. Скорее, это была реакция на ситуацию: ну как же так можно — пытаться взорвать кортеж блестящего профессионала, прекрасного человека, близкого друга Булата Окуджавы?
Между тем, сам Чубайс ни минуты не сомневается в том, почему от него попытались избавиться. Ещё в ноябре прошлого года в интервью Financial Times глава РАО ЕЭС утверждал, что ему известно по крайней мере о трех заказах на его убийство. «Я знаю все детали, имена тех, кто должен был их осуществить. Последний такой заказ был сделан полтора года назад. У него были чисто политические мотивы: ненависть из-за того, что я «продал Россию», — заявил он в том давнем интервью.
Это самое «продал Россию» — с чем Чубайс, по существу, согласился — всё и объясняет.
Чубайс не был приватизатором в прямом смысле этого слова. Он лично не захапал себе ни одного заводика или кораблика. Его манжеты чисты и от того потока крови, которая в изобилии пролилась в те славные годы. Да, он сделал немалое состояние на приватизации — но сам этим не занимался. Он не убивал конкурентов и даже не заказывал их убийства. Он, как и Масхадов, занимался чистой работой: организовывал процесс и покровительствовал ему, придавая легальность происходящему. Как и Масхадов, он работал под «доброго следователя». Роль злого следователя взяли на себя даже не «коммунисты», чьим «реваншем» телевизор пугал население, а воспоминания о пустых полках: искусственный товарный голод, устроенный при позднем Горбачёве и перед гайдаровским отпуском цен, все запомнили очень крепко.
Альтернативой оказалась продажа России, сопровождаемая реками крови.
Мы имеем право сказать, что доля вины Масхадова имеется в каждом теракте, в каждой ловушке, каждом мине, каждом выстреле в русскую сторону, — даже в тех, о которых он и не слышал. И все жертвы чеченцев, все эти убитые, искалеченные, замученные, ограбленные люди — на его совести. Но точно так же мы имеем право сказать, что доля вины Чубайса имеется в каждом преступлении, совершённом во время приватизации и после неё — начиная от срезанного медного провода и кончая расстрелянными директорами заводов. Каждый инженер, выкинутый из цеха, каждый профессор, торгующий на грязном вещевом рынке польской косметикой, каждая проститутка в немецком или турецком борделе — на совести архитектора российских реформ. Архитектора, организатора, покровителя — и, самое главное, живого символа.
В самом деле. Даже и сейчас Чубайс — отнюдь не отыгранная фигура на политической доске. Он лидер и покровитель российских правых, хозяин огромной естественной монополии, международно признанный политик первого уровня. Но даже если бы он и в самом деле отошёл от большой политики и ушёл в куда-нибудь в бизнес или вовсе на покой — он оставался бы символической фигурой. Общепризнанный Эффективный Менеджер. Железный Толик. Человек, Который Продал Россию.
Именно поэтому Чубайса ненавидят с такой силой. Так ненавидели бы Гитлера, который по какой-нибудь хитрой причине остался бы жив, избежал ответственности и ушёл на покой. Всю оставшуюся жизнь на него покушались бы ветераны той войны. Потому что пока этот человек жив — живо и его дело.
По интернету сейчас гуляет анекдот: «Чубайс заявил, что ему известны люди, желающие его смерти. Оглашение полного списка решено совместить с обнародованием результатов переписи населения». Эта шутка не так уж далека от истины. Смерти Чубайса и в самом деле ждало и ждёт очень большое количество людей.
И в конце концов эти ожидания должны были найти себе выход. Даже среди мирного русского народа, давно отвыкшего убивать без приказа.
Очень интересно и то, кому именно приписывают попытку уничтожить Чубайса. Отставной полковник Квачков, на которого сейчас вешают дело — герой многих войн, спецназовец, некогда спланировавший ту самую операцию, в результате которой Басаев остался без ноги. Такого же склада люди уничтожили Масхадова.
Впрочем, эта версия покушения довольно сомнительна. Вряд ли профессионал действовал бы столь небрежно и малорезультативно. Скорее всего, если бы полковник и в самом деле пытался прикончить «эффективного менеджера», он банально не пожалел бы взрывчатки. Поэтому есть все основания полагать, что действовали люди со стороны. Скорее всего — без соответствующего опыта, или с недостаточным опытом. Либо — люди, не собиравшиеся убивать Чубайса на самом деле, а рассчитывавшие на впечатление.
Однако, в одном определённом смысле слова покушение удалось. Анатолий Борисович не получил ни царапины — как «физическое лицо». Но вот как символ определённой политики — Чубайс ранен, и ранен серьёзно.
Выстрелы в Чубайса — это выстрелы в ту политическую линию, которая когда-то велась им самим, потом — от его имени, а теперь — под его знаменем. Это выстрелы в «эффективный менеджмент» по-россиянски. В российский людоедский либерализм.
Первый выстрел — всегда по вражескому знамени, по символу. Кощунство — для тех, кто этому знамени верен. Или святое дело — для тех, кто сражается под другими знамёнами.
