В октябре-ноябре 2005 года т.н. «новые французы» – мигранты из африканских и азиатских стран – учинили в предместьях Парижа массовые стихийные беспорядки с поджогами машин, бензоколонок, погромами магазинов, столкновениями с полицией и т.д. Впрочем, фактология событий известна, и нет нужды её пересказывать: как, сколько и на протяжении какого времени совершались поджоги и погромы, каково число пострадавших и материальный урон – вся эта статистика вне рамок настоящей статьи. Достаточно охарактеризовать явление качественно: беспорядки действительно были массовыми и длительными, материальный урон – более, чем просто значительным, итоговый резонанс – всемирным. Количество жертв – для такого масштаба беспорядков небольшим: сказалась исключительная «политкорректность» действий французской полиции. Из всей фактологии нам интересны следующие вопросы:
Кто бунтовал? С национальной точки зрения – преимущественно арабы и негры. С религиозной – большинство бунтарей мусульмане, и это создаёт в конфликте дополнительный аспект. С социальной точки зрения – жители своеобразных гетто – компактных поселений мигрантских диаспор, незримо отделенных от «французской Франции». То есть жители крупных этнических анклавов, переселенцы в первом поколении или их дети, оказавшиеся неинтегрированными или слабо интегрированными в структуру французского общества, не захотевшие или оказавшиеся неспособными усвоить французскую культуру и образ жизни. Многие – безработные, но далеко не все. Условия жизни – более чем сносные: государственное жильё, пособия и т.д. позволяли жить на вполне достойном в материальном смысле уровне.

Как бунтовали? Стихийно. Вполне очевидно отсутствие у бунтовщиков организации, идеологии и стратегии действий. По крайней мере пока. В будущем, они, вероятно, появятся. Но пока – нет. Никакой политической программы, никаких признаков политической организации. В чистом виде стихийные беспорядки. Примечательна тактика действий. Привычной уличной позиционной войны с баррикадами и прочими романтическими атрибутами не наблюдалось. Схема классически-партизанская: поджог, а при появлении полиции – рассредоточение и растворение в жилых кварталах. Днём люди – добропорядочные граждане, ночью – жгут те самые заправочные станции, на которых работают днём. Наконец, ещё раз стоит отметить относительную «ненасильственность»: всё-таки в основном жгли машины, а не людей.
Наконец, против чего бунтовали? У многих представителей истеблишмента реакция недоумённая: «мы дали им всё для нормальной жизни. Чего им ещё надо?». Ответ на самом деле очевиден: бунт вызван не непосильностью физических условий существования, а ощущением отсутствия социальных перспектив. Сытое и относительно благоустроенное гетто всё равно остаётся гетто. Люди не хотят жить в гетто, даже в благоустроенном.
Теперь самое интересное: в чём причины произошедших событий, каковы перспективы и что с этим делать? Совершенно очевидно, что для стран Евросоюза (и для России тоже) вопрос как нельзя более актуальный. Число иноэтнических мигрантов, слабо интегрированных в структуру коренного общества, растёт. Значит, все предпосылки те же самые, и логично ожидать аналогичных проявлений.

Исходная схема

Начнём с исходной схемы – несколько огрубленной, зато очевидной и понятной. Приток иноэтнических мигрантов в Европу (и в Россию) определяется совпадением двух факторов, каждый из которых является необходимым, а их сочетание – достаточным. Эти два фактора – наличие спроса и наличие предложения.
Спрос на мигрантов определяется заинтересованностью работодателей (т.е. буржуазии) в дешёвой рабочей силе. Не вызывает сомнений, что мигранты готовы работать за гораздо меньшую плату, в гораздо худших условиях и с гораздо меньшими правовыми гарантиями, чем наёмные работники из числа коренного европейского населения. Поэтому железная логика экономической конкуренции диктует предпринимателю императив: сокращать себестоимость продукции путём привлечения мигрантов вместо рабочих-соотечественников. И дело здесь не в жадности, корыстолюбии или исторической безответственности буржуазии, а в логике функционирования капиталистической системы производства. Если мы представим себе столь национально-патриотичного или социально-ответственного предпринимателя, который в ущерб своим экономическим интересам будет всё-таки отдавать предпочтение более дорогим рабочим-соотечественником, то такой предприниматель будет сметён логикой экономической конкуренции в силу высокой себестоимости своей продукции. Поэтому никакие личные достоинства предпринимателя (даже если бы такие добродетели стали массовыми) не способны перешибить космополитическую логику самой капиталистической системы производства.
Наличие предложения определяется тем, что сколь бы неудовлетворительными ни были предлагаемые мигрантам условия труда по сравнению со стандартами европейских рабочих, но эти условия всё-таки многократно выгоднее нищенского уровня стран «третьего мира». Таким образом, наличие предложения на рынке дешёвых мигрантских рабочих рук определяется глобальным экономическим неравновесием между «богатым Севером» и «бедным Югом», между «Золотым миллиардом» и «Мировой периферией». А это неравновесие также является неизбежным следствием развития и всемирной экспансии капиталистической хозяйственной системы. Более того, поражение Советского Союза и связанной с ним социалистической альтернативы предопределило дальнейшее нарастание экономической поляризации. «Бедный Юг» продолжает впадать в нищету и децивилизироваться, неизбежно усиливая демографическое давление на страны «Золотого миллиарда».
Совпадение спроса и предложения определяет неизбежность потока миграции. А далее вступает в силу логика межнациональных отношений, замешанная вдобавок на социальном неравенстве. Фактическая колонизация Европы пришлым населением, чуждым и этнически, и культурно, и религиозно, и антропологически порождает естественное национальное отторжение, причём взаимное. Вступает в действие собственная логика конкуренции двух разных национальных организмов, а в биологическом аспекте – двух человеческих популяций, двух расовых разновидностей одного вида. И эту сторону проблемы (хотя она и вторична) также нельзя сбрасывать со счетов и выводить из рассмотрения.
Представленная схема, безусловно, является упрощением и оставляет за скобками ряд существенных аспектов проблемы:

1. Проблема снижения численности коренного европейского населения вследствие изменения менталитета и нежелания значительной доли населения рожать и воспитывать более одного ребёнка в семье. Очевидно, что эта проблема также связана с капиталистической логикой, основанной на принципе выгоды и контрактно-договорном принципе отношений между людьми, активно переносимом в последнее время и на семейные отношения. Было рассчитано, что даже появление второго ребёнка в современных развитых странах существенно снижает материальный статус родителей, а, следовательно, и жёстко привязанный к нему в обществе потребления социальный статус.
Если в традиционном (аграрном) обществе ребёнок уже с пяти лет является помощником, а его жизненные потребности удовлетворяются по большей части ресурсами натурального хозяйства семьи, то в современном городском индустриальном обществе ребёнок – это нахлебник как минимум до 18 лет, в чистом виде фактор увеличения расходов. Капиталистическая парадигма максимизации прибыли и минимизации расходов плюс рационалистическая парадигма договорного характера любых отношений плюс гедонистическая парадигма общества потребления – вот три составляющие формулы европейской депопуляции. Добавим к тому ещё патологическое «женское движение» за равенство с мужчинами оно же феминизм, оборачивающееся в конечном счёте идеологией отрицания семьи. А также социальные гарантии пенсии, делающее любого жителя Европы независимым в старости от  материальной помощи со стороны детей. Итог налицо.
В принципе можно было бы смириться с самим фактом сокращения населения, но беда в том, что не просто сокращается численность, а нарастает диспропорция между количеством жителей работоспособного возраста и пенсионеров-иждивенцев. А это опять-таки означает снижение уровня потребления, на что западное общество пойти не может. Да и сокращение числа работников противоречит интересам буржуазии, стремящейся к расширению, а никак не к сокращению производства. Выход находится один – постоянная компенсация численности вымирающего европейского населения за счет миграционного потока.

2. Религиозный аспект проблемы, связанный с тем, что деконсолидированное, религиозно-индифферентное, постхристианское и постмодернистское европейское общество сталкивается с живой силой Ислама, принимающего к тому же фундаменталистский характер.

3. Наконец, тот факт, что не только буржуазия заинтересована в рынке дешёвых рабочих рук, но и сами европейские наёмные работники отказываются от целого ряда «чёрных» профессий, связанных с неквалифицированным, низкооплачиваемым, грязным и непрестижным трудом.

Такова в общем виде ситуация. Какие же решения проблемы предлагаются?

Взгляд Системы

Для начала рассмотрим взгляд на ситуацию с точки зрения системных правых (право-либералов) и системных левых (социал-демократов), представляющих собой два крыла господствующей в Европе политической Системы.

Право-либералы сам факт увеличения потока мигрантов оценивают абсолютно нейтрально – как неизбежный объективный процесс, определяемый логикой развития рыночной экономики и не зависящий от чьей бы то ни было воли. Такова общая логика либералов: они вообще склонны рассматривать историю как процесс движения безличных отчуждённых от человеческой воли экономических сил, определяемых соотношением спроса и предложения и логикой максимизации прибылей. В историческом изменении этнического состава Европы они также не видят ничего угрожающего, потому, что в конечном счёте либерализм есть принцип отчуждённого рационального «экономического индивидуума», цвет кожи и разрез глаз которого не имеют значения, а уж культурные и религиозные традиции и вовсе являются не более чем личным хобби. Для последовательного либерала нет национальных организмов, а есть совокупность экономически взаимодействующих индивидуумов. Поэтому чьи потомки будут жить в Европе через сто лет, какой они будут расы, какие песни они будут петь и в какие храмы ходить – это либералу вообще безразлично.
Что же видит право-либерал? Он видит только проблему умножения безработных иждивенцев из числа мигрантов, увеличение количества паразитов, нахлынувших на дармовой хлеб высоких европейских социальных гарантий. Выход либерал видит очевидный: срезать эти гарантии. Резко снизить социальные налоги, освободив тем самым производство от бремени нахлебников. Логика проста: не будет дармового хлеба – не будет и паразитов. Если не прикармливать безработных тунеядцев – то они и не будут прорываться в сытую Европу и устраивать в ней беспорядки. Останутся только те, кто объективно нужен экономической системе. Кто не вписывается в экономическую систему – тот не нужен обществу. Социал-дарвинизм без всяких затей. Таким образом, в рамках право-либерального мировоззрения конечной причиной французских безобразий является отказ от холодной логики экономизма и дрейф европейских систем в сторону социализма.
Национального измерения проблемы либерал видеть не способен, в этом смысле он слеп. И когда этнические негритянские и арабские диаспоры выступят именно в качестве этнических организмов, скреплённых национально-культурной и религиозной идентичностью – то для либерала это будет нонсенс. А, между тем, именно этого и следует ожидать, ибо вынужденные экономическими обстоятельствами к миграции в Европу жители стран третьего мира вовсе не жаждут ассимилироваться и принять в свою плоть и кровь либеральные парадигмы «экономического индивидуума». Либеральная Европа для них – чуждый и враждебный мир, который подлежит завоеванию и освоению путём перенесения в него очагов привычных мигрантам кланово-коллективистских человеческих отношений.

Социал-демократы в принципе исходят из той же самой логики экономического детерминизма и безальтернативности капиталистического характера производства. Различие только в акцентах. Право-либералы, утверждая необходимость иммиграции, делают акцент на интересы производства, которое требует расширения, в то время, как рождаемость европейского населения падает. Социал-демократы больше склонны доказывать то же самое, но исходя из интересов «общества», в котором на целый ряд объективно необходимых профессий не находится желающих из числа коренного населения. Впрочем, несложно догадаться, что потомки мигрантов во втором поколении и далее уже не захотят работать на таких непрестижных работах, и, следовательно, та же логика потребует следующего завоза работников – и так вплоть до полной смены этнического состава населения.
Таким образом, и «системные левые» не ставят и не могут ставить вопрос о возможности предотвращения миграции, воспринимая её как объективный, независящий от человеческой воли процесс. В конечном счете в основании социал-демократии лежит та же самая классовая сущность – а именно, сущность буржуазная. Однако, если правые либералы достаточно откровенны в декларации своего credo, то социал-демократы лукавы, и всегда стремятся прикрыть суть дела туманом оговорок, поправочек, гуманитарных соображений, компромиссов и материальных подачек под видом благотворительности. Поэтому, имплицитно исходя из той же неоколониальной логики привлечения дешёвого труда, они скрывают существо дела демагогией о пользе мультикультурности, этнического разнообразия, культурного взаимообогащения и т.п. Именно системные левые выступают инициаторами всевозможных программ толерантности, политкорректности, а в предельном варианте – даже «искупления исторической вины» европейских народов за века колонизации. Решение проблемы «французского синдрома» социал-демократы ищут в попытках замирить бунтующих мигрантов социальными подачками, выплатами, пособиями и т.п. (естественно, за счёт увеличения социальных налогов), а равно и подачками в виде внедрения политкорректности и борьбой с расовой дискриминацией.
Если право-либералы и смыкающиеся с ними консерваторы при подавлении бунтов готовы действовать жёстко и решительно, то социал-демократы, напротив, считают важнейшим моментом недопущение эскалации насилия и призывают к предельной мягкости в действиях полиции. В краткосрочной перспективе такая тактика даёт положительный результат, и замирить бунтарей подачками удаётся, причем обходится это дешевле, чем силовое подавление. Но в стратегическом плане это путь очевидно тупиковый, т.к. аппетиты и социальные требования мигрантских диаспор растут, а на дармовщину социальных выплат прибывают всё новые и новые волны переселенцев, вовсе не желающих работать, но агрессивно требующих дани. В конечном счёте политика политкорректности доводит до того, что коренные жители оказываются в собственной стране гражданами второго сорта, вынужденными безмолвно сносить насилия и оскорбления со стороны распоясавшихся «гостей». Всё, что могут предложить «системные левые» помимо социальных подачек – это попытка рассредоточения этнических гетто, снятие конфликта путём допущения мигрантов во все сферы общественной жизни – политику, экономику, образование, культуру, бизнес, силовые структуры и т.д.

На первый взгляд, право-либеральный и социал-демократический подходы к решению проблемы кажутся противоположными. Но по сути они исходят из одной и той же порочной идеи интеграции мигрантов в европейское гражданское общество, в то время как мигранты не желают в него интегрироваться ни по правилам модернистского экономического рационализма, ни по правилам постмодернистской мультикультурности. Они вообще зачастую рассматривают западное общество как объективное зло, экономически разрушившее их собственный мир и заставившее их скитаться по свету. И в этом, надо отдать им должное, правы. Сознательно или бессознательно, но мигранты из стран «третьего мира» настроены на борьбу с западной цивилизацией и на противодействие ассимиляции. Считая западную систему врагом, они и относятся к ее действиям соответственно: к жёстким действиям «правых» – с ненавистью, к лукавым примиренческим подачкам левых – с презрением.
Ложная альтернатива между право-либералами и социал-демократами замыкает пространство выбора в рамках буржуазно-капиталистической системы, а в этих рамках проблема национального выживания неразрешима. В конечном счёте колебания в пространстве между жёстким эксплуататорским прагматизмом «правых» и гуманитарным слюнтяйством «левых» ведут к неизбежности повторения «французского синдрома», но уже в гораздо более масштабном и кровавом варианте.

Взгляд внесистемной оппозиции.

Внесистемная оппозиция представлена тоже двумя силами – ультра-правыми (националисты, расисты, крайние консерваторы, христианские фундаменталисты) и ультра-левыми (коммунисты, анархисты, троцкисты).

Крайне-правые видят реальность проблемы, но только в её религиозном,  национально-культурном, либо расово-биологическом измерении. В отличие от «системных правых» они вообще против миграции как таковой. Их программа сводится к трём принципиальным позициям: 1) резкое ужесточение миграционного законодательства, которое бы перекрыло поток легальной иммиграции; 2) жёсткое пресечение нелегальной иммиграции как преступления против государственных законов; 3) принятие и внедрение в практику законов, принуждающих уже имеющихся мигрантов проявлять уважение (хотя бы внешне) к культуре, традиции, языку и образу жизни коренного народа. Такова в общих чертах программа ультра-правых (самые крайние варианты типа поголовной этнической чистки мы здесь не рассматриваем, т.к. они не имеют, по крайней мере в настоящее время, доступа в реальную политическую жизнь).
Осознавая (и правильно осознавая!) реальность угрозы миграции, крайне-правые не ставят вопроса о коренных причинах явления, а концентрируют всё своё внимание на тех следствиях, которые и составляют непосредственную угрозу. Поэтому их борьба оказывается бесперспективной, как и всякая борьба со следствием без устранения причины. Крайне-правые не отдают себе отчёта в том, что как законодательство, так и правоприменение отражают интересы господствующего класса и господствующих производственных отношений. Крайне-правые отказываются признать очевидное: то, что завоз мигрантов является неизбежным следствием капиталистического способа производства на современном этапе. Поэтому они всей своей энергией обрушиваются на мнимую причину – гуманитарную демагогию социал-демократов, требующих от общества всё больших и больших материальных и моральных отступных для умиротворения растущей и на глазах наглеющей мигрантской диаспоры.

Крайне-правым импонирует относительная жёсткость «системных правых» в подавлении мигрантских бунтов, и они готовы поэтому солидаризоваться с ними и позиционировать себя в качестве их радикального крыла, т.е. собственно в качестве «крайне-правых», в том числе поддерживать их и в неолиберальном наступлении на систему социальных гарантий, на «европейский социализм».
Поэтому крайне-правые оказываются заложниками Системы, и искренне стремясь к разрешению проблемы национального выживания, они на деле лишь способствуют эскалации не только межэтнического противостояния, но и социального – внутри своего собственного коренного этноса, подрывая тем самым его солидарность. Фактическим результатом лозунга ультра-правых о единении нации перед лицом иноэтнической миграции становится массовые побоища между «белыми неонацистами» и «красными антифашистами», в которых разобщение представителей одной и той же нации доходит до степени силового столкновения.

Ультра-левые, напротив, вполне отдают себе отчёт в экономических причинах возникновения проблемы, но категорически игнорируют национально-культурное её измерение. В борьбе с капиталистической системой они провозглашают полную солидарность с мигрантами, считая их братьями по классу. Но мигрантские диаспоры в массе своей отнюдь не исповедуют абстрактного интернационализма. Они ведут именно этническую, национальную, цивилизационную войну против западного мира, против западной культуры, и против самих европейских народов.
Вставая на их сторону, ультра-левые, тем самым, ставят под угрозу существование собственных наций, а в конечном счёте – и своё личное выживание, не говоря уж о судьбах европейской культуры и цивилизации. Они забывают о том, что исповедуемый ими марксизм есть порождение европейской культуры, а те силы, которым они сейчас мостят дорогу, вовсе не будут их идейными преемниками. Если мигрантские диаспоры в их нынешнем виде придут к власти, то их режим, очевидно, будет не социализмом, а помесью криминального феодализма с фашистской диктатурой под идеологическим прикрытием псевдоисламского экстремизма.

Немного конспирологии

«Теория заговора» обычно выражается в столь диких формах, что дискредитирует сама себя. Разумеется, среди возможных причин «французского синдрома», мы не будем рассматривать вариант заговор мирового еврейства с целью сжить со света или лишить чистокровности народы «нордической расы». Равно мы не будем тревожить прах масонов, розенкрейцеров, тамплиеров и египетских жрецов. Более серьёзно выглядит версия о возможной заинтересованности США в дестабилизации Евросоюза. Вполне очевидно, что такая заинтересованность реально существует, но сложно себе представить, чтобы волнения мигрантов в окрестностях Парижа были вызваны деятельностью тайных агентов ЦРУ.

Однако, возможности конспирологического подхода к анализу событий вовсе не исчерпываются столь карикатурными, или, по меньшей мере, поверхностными вариантами. Нет оснований сомневаться в объективном существовании структур «глобального управления». Мы сознательно отказываемся от использования термина «мировое правительство», потому что система глобального управления не является в собственном смысле «правительством», то есть оформленным институтом, хотя бы даже и тайным. Глобальное управление представляет собой сетевую координацию действий мировой финансовой олигархии, осуществляемую через неправительственные объединения типа Римского и Бильденбергского клубов, международные финансовые структуры и транснациональные корпорации. Глобальное управление есть естественное следствие концентрации капиталов в финальной стадии развития мирового империализма.

Как и всякая управляющая структура, система глобального управления стремится к максимизации своей власти, т.е. своего контроля над населением. Характер управления этой структуры основан на механизмах манипуляции массовым и индивидуальным сознанием. Чем более атомизировано и распылено общество – тем проще управлять толпой посредством манипуляции. Национальная государственность, традиционная культура, институты гражданского общества, характерные для Европы представления о «правах человека», Христианская Церковь, семья – все эти институты снижают возможности для управления посредством манипуляции. Поэтому система глобального управления работает на слом этих институтов.

Нетрудно видеть, как знаменитый сентябрьский теракт 2001 года в США позволил буквально за год немыслимым прежде образом продвинуться Системе на пути к тотальному контролю. Прослушивание и запись телефонных разговоров, контроль за интернетом, создание электронных баз данных, электронная идентификация личности и т.д. – все эти каналы для максимизации контроля над человеком проще всего запустить в действие путём запугивания общества угрозой терроризма, организованных беспорядков и т.д. На этом примере мы видим, что французские события объективно выгодны тем международным силам, которые заинтересованы в сломе национальной государственности как таковой, в шантажировании общества и в создании «управляемого хаоса». Именно здесь путь к последующей радикальной редукции гражданских свобод и «прав человека» и установлению жёсткой системы электронного контроля над человечеством.
Не стоит искать подстрекателей конкретного стихийного бунта. Бритва Оккама отсекает их необходимость тем, что события объяснимы и без них. А вот поискать инвесторов, оплачивающих международные гранты воспитания «толерантности» и «мультикультурности» – это гораздо более продуктивная задача.

Перспективы

Положительное разрешение ситуации может быть только одним: качественное переформатирование политического пространства Европы и самого линейного стереотипа деления на «правых» и «левых». Единственный выход – это сложение тех двух половинок адекватного понимания ситуации, одной из которых обладают ультра-левые, а другой – ультра-правые. Необходим на первый взгляд немыслимый союз коммунистов, националистов и христиан. И не просто тактический союз против общего врага, а создание единой, целостной политической платформы, ключевыми положениями которой будет национально-культурная идентичность и программа сохранения этой идентичности через ликвидацию капиталистических отношений. Не застенчивое сглаживание их в духе социал-демократии, и не прикрытие фиговым листком националистической идеологии в классово и социально разобщённом обществе, а именно ликвидация в самом корне – путём ликвидации частной собственности на средства производства. Не обязательно такая ликвидация должна носить одномоментный и насильственно-конфискационный характер. Она может осуществляться поэтапно, путём поступательного расширения государственной собственности и сокращения частного сектора.  Однако только на этом пути можно перейти от гибельной для цивилизации логики бесконечно возрастающего производства ради извлечения прибыли к логике стабильного производства ради удовлетворения материальных и духовных потребностей человеческого общества.
Возможно ли такое в Европе – чтобы коммунисты, националисты и христиане сели за один стол и научились признавать истину в словах «идеологического противника»? Сложно сказать. До тех пор, пока гремят бессмысленные в своей ожесточённости уличные побоища «неонацистов» с «антифашистами» – не возможно. Но есть шанс, что антиглобалистское движение снимет с глаз европейской молодёжи шоры и откроет путь для диалога по ту сторону казённых идеологических штампов. Речь не идёт, разумеется, об очередной версии политического конформизма, примиряющего всех со всеми. Речь идёт о поистине революционной смене вех, о сломе тех клише сознания, которые препятствуют выходу из цивилизационного тупика.
Предполагаемый нами трёхсторонний формат (коммунисты, националисты, христиане) открывает возможность следующего шага – подключения четвёртой стороны: мусульманских духовных лидеров. Так или иначе, даже остановив поток иммигрантов, европейское общество столкнётся с вопросом: что делать с теми, кто уже стал гражданами Европы? Система глобального управления заинтересована в том, чтобы они были постоянным дестабилизирующим фактором, а для этого они должны быть маргинализованы и экстремизированы. Система глобального управления заинтересована в том, чтобы Ислам из собственно религиозной доктрины стал идеологией политического экстремизма, и именно к этому подталкивает потерявших под ногами свою национально-культурную почву европейских мусульман. И здесь более чем уместно поставить вопрос о том, что неизбежно рано или поздно мусульманские духовные лидеры должны осознать угрозу такой подмены. Иными словами, политизированный «исламистский» экстремизм может и должен быть осознан не как «меч Ислама против неверных», а как угроза духовным принципам самого Ислама.
Разумеется, невозможно оставаясь на позициях Христианства признать религиозную истину Ислама, равно как и оставаясь мусульманином невозможно признать истинность Христианства. Но разрыв между двумя религиозными доктринами очевидно многократно меньше, нежели антагонизм каждой из них по отношению к антирелигиозной и антидуховной системе Нового Мирового Порядка. Поэтому, оставляя вопрос о личном спасении делом каждого верующего в рамках его религиозной Традиции, мы можем и должны ставить вопрос о не доктринальном, но цивилизационно-политическом союзе двух мировых религий против общего Врага.

Россия в данном случае находится в лучшем положении, чем Европа. У нас иная политическая культура, и если в Европе самая мысль об общей платформе коммунистов, национал-патриотов и христиан может пока быть воспринята лишь узким слоем интеллектуалов, то в России такая платформа уже оформляется. И здесь заслуга лидера КПРФ Г.А. Зюганова несомненна. К тому же у нас есть ещё и бесценный опыт общего боевого фронта в 1993 году.
В России, в отличие от Европы, Ислам является второй традиционной религией и за прошедшие века в рамках одного государства Православная Христианская Церковь и Мусульманская Умма научились не только мирно сосуществовать, но и конструктивно решать общие вопросы. В России вопрос об «исламистском» экстремизме как угрозе самому Исламу уже поставлен и фактически решён.
Наконец, в России существуют те рамки, в которых возможен конструктивный «четырёхсторонний» полилог (коммунисты, националисты, христиане и мусульмане) – это рамки евразийской идеологии.

Остаётся только приложить все силы к тому, чтобы эти преимущества реализовались, а не стали упущенным шансом. Это путь, на котором мы имеем шанс спасти от разрушения собственную цивилизацию, а заодно по ходу дела и цивилизацию Европы. При всех возможных наших исторических к ней претензиях, для всех (и для нас в том числе) будет лучше, если она сохраниться, а не превратиться в кровавый котёл хаоса и экстремизма.