Утверждения, высказываемые марксистскими идеологами на экономические темы, по сей день находят отклик в сознании некоторой части общества, причём части общества, которую система образования ориентировала на рациональное, научное познание действительности. Этот феномен заслуживает рассмотрения, по меньшей мере, с трёх сторон. Во-первых, если эти идеологические утверждения опираются на строгие и методологически выверенные научные выкладки, то почему они всегда убеждают только часть тех, кто начинает разбираться с выкладками? Во-вторых, если эти идеологические утверждения не опираются на строгую научную методологию, то какими приёмами марксистским идеологам удаётся убедить в своей правоте так много людей? В-третьих, правильно ли использовать экономическое учение Маркса для формирования общественного сознания или проведения государственной политики?
Вокруг этой тематики сломано много копий, и данная статья во многом будет очередным воспроизведением аргументации одной из сторон с целью ознакомить с ней современного читателя, не имевшего возможности следить за теоретическими спорами конца XIX – начала XX веков.

Контекст классической политэкономии и трудовая теория стоимости

Вскоре после написания в 1848 г. «Манифеста Коммунистической партии» К.Маркс столкнулся с необходимостью теоретически обосновать высказанных в документе требований о переделе общественного богатства. Этой цели послужили историологические и политэкономические труды Маркса, написанные, в основном, после «Манифеста». Одним из источников концепций Маркса стала классическая политэкономия, развитая в трудах британских учёных Адама Смита и Давида Рикардо, в первую очередь, разработанная ими трудовая теория стоимости, на которой нам придётся остановиться более подробно.
Для того чтобы понять смысл, который вкладывали в свою теорию Адам Смит и Давид Рикардо, необходимо сказать несколько слов о контексте, в котором работали учёные, и выяснить, какие требования накладывались в то время на научные теории. Разумеется, как сейчас, так и тогда наука занималась построением моделей действительности («гипотез об устройстве реальности»), которые представляют собой логическую, мысленную структуру, непротиворечиво описывающую связь между наблюдаемыми в природе параметрами. Такая возможность описания основана на том, что связи, которые человек наблюдает между явлениями природы, «аналогичны» тем связям, которые существуют между элементами выстроенной человеком логической модели. Предсказание теоремы Пифагора о длине гипотенузы приблизительно выполняется, когда человек измеряет длину по диагонали прямоугольной комнаты и сравнивает с измеренной им длиной стен. В частности, причинно-следственным связям между элементами модели отвечает аналогичное совпадение между часто следующими друг за другом событиями в реальной жизни. До поры – до времени человек следует в практической жизни рекомендациям существующих моделей, то есть предпринимает те действия, которые обернутся желаемым для человека результатом согласно сведениям модели о причинно-следственных связях. Но как только какое-то событие опрокидывает вытекающие из модели представления о причинно-следственных связях в реальном мире, и особенно когда человеку «больно» от следования неадекватным моделям, человек пытается выработать новую гипотезу об устройстве мира, включающую объяснение вскрывшихся фактов несоответствия ранее принятых моделей реальной жизни [1]. Другим фактором, заставляющим отвергать ранее принятую научную модель, является вскрывшееся логическое противоречие внутри неё, например, когда из одних и тех же посылок следуют противоположные выводы. Это обесценивает познавательное значение модели, потому что не позволяет использовать её для прогнозирования развития окружающего мира [2]. Так, модель классической механики, представляющая движение в природе в виде движения притягивающихся и отталкивающихся материальных точек в пространстве, помогла человеку понять многие причинно-следственные связи реальной жизни, относящиеся к сфере исследования механики, и использовать это знание в своих интересах. Новые факты заставили человека существенно уточнить эту модель, хотя в ряде практических приложений именно эта упрощённая модель остаётся наиболее удобной для использования, даже по сравнению с теоретически более точными моделями (из-за их громоздкости).

Универсального ответа на вопрос о том, какую из нескольких моделей, неплохо описывающих реальность, взять в качестве базовой, не существует. Как заметил Хайдеггер, распространённая в средневековье гипотеза об устройстве мира, объявляющая причиной всех неприятностей общества происки ведьм и колдунов, позволяла тогда объяснить все факты, относящиеся к кругу рассмотрения данной гипотезы. В подобных случаях различные модели могут сосуществовать, и главным доводом в пользу одной из них может стать большая успешность в применении более точной, верной, научно обоснованной модели. Именно успех обществ, развивающих научные представления, вытеснил «колдовские» объяснения событий из массового сознания. Но одиозный случай с охотой на ведьм относится к далёкому прошлому, а на рубеже XVIII–XIX веков, о котором мы поведём речь, главной методологической проблемой науки было наследие т.н. натурфилософии («философии природы»). Это было учение, выводившее гипотезы об устройстве мира (модели) не столько из опытных данных, сколько из спекулятивных построений и поверхностных аналогий с хорошо известными человеку явлениями. Например, если современный поэт приписывает берёзе душевные свойства, присущие человеку, то всем понятно, что это не более чем метафора, не несущая конкретного научного смысла. Но вот натурфилософ XVII века мог бы объяснить рост дерева, приписав ему стремлению вверх по аналогии с какими-то эмоциональными устремлениями, свойственными только человеку. Как писал Ф.Энгельс в работе «Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии», натурфилософия «заменяла неизвестные ещё ей действительные связи явлений идеальными, фантастическими связями и замещала недостающие факты вымыслами, пополняя действительные пробелы лишь в воображении». На самом деле, Энгельс не совсем понимал, что пишет. Всякая наука занимается тем, что строит модели, между элементами которых существуют «идеальные, фантастические связи», а «недостающие факты» замещаются «вымыслами, пополняя действительные пробелы лишь в воображении». Что бы ни понимали физики под «электроном» за последние 100 лет, это всегда было не точное описание соответствующего явления в реальном мире, а идеализированный элемент упрощённой модели реальности – например, маленький заряжённый шарик, вращающийся вокруг ядра атома подобно планетам вокруг Солнца, – но всякий раз это был вымысел, образ, существовавший лишь в воображении. Так же как и прямоугольный треугольник на плоскости. Речь идёт о другом. Натурфилософия злоупотребляла поверхностными аналогиями, нисколько не заботясь об их экспериментальной проверке, и когда факты начинали прямо противоречить выстроенным моделям, была склонна доверять скорее своим моделям и их предсказаниям, нежели известным фактам.
Ярким примером наследия натурфилософии в науке является та методология, посредством которой долгое время рассматривалась проблема ценообразования. Современная экономическая теория выявляет и подробно исследует многие факторы, влияющие на цену того или иного товара. Построенные в ней модели неплохо отражают действительность и, главное, практически полезны в экономической жизни человека: например, они позволяют спрогнозировать движение цен и подсказывают, как, воздействуя на тот или иной фактор ценообразования, можно повлиять на цену товара в желаемом направлении. Несколько иным был подход политэкономических моделей, выросших из натурфилософии. Наряду с прямым исследованием факторов, влияющих на цену в том или ином направлении, в то время требовалось «дать ответ» на вопрос об «источнике стоимости», «объективной основе ценообразования», «стоимостной сути» товара. Очевидно, что в настоящее время так поставленный вопрос не имеет конкретного научного смысла. Употребление слова «источник» вызвано совершенно необоснованной аналогией с родником или «источником электромагнитного излучения», и можно с тем же успехом требовать ответа на вопрос, что является источником кирпича, температуры или зелёного цвета. На цену товаров влияет много факторов с различным весом в различных ситуациях, и экономическая теория успешно описывает влияние этих факторов в конкретных случаях, но в общем случае среди факторов нельзя выделить «главный» фактор, являющийся «объективной основой ценообразования». Наконец, требование найти единую главную «суть» товара идёт от философии гегельянства, с его разделением явлений на кажущуюся «форму» и якобы более настоящее «содержание». Возьмём, например, кирпич. У него есть очень много свойств: материал, прочность, вес, водопроницаемость, цвет, цена, место производства и т.д. В зависимости от конкретной ситуации, человека интересуют конкретные свойства кирпича, которые он использует в своей практической жизни. Для этого человек строит модели реальности, охватывающие те свойства кирпича, которые ему нужны в конкретном случае. Но это в современной науке и практике, а в идеологии и натурфилософии не менее двухсот лет используется следующий приём: объявить какое-то произвольно взятое свойство объекта основным, его «сутью», и на этом основании доказывать желательные для идеолога или натурфилософа выводы. Так же, как и с кирпичом, никакой общей на все случаи жизни «сути» товара не существует – те свойства товара, которые нам надо включить в упрощённую модель реальности, будут зависеть от цели исследования, от характера причинно-следственных связей, которые мы хотим установить.
На рубеже XVIII-XIX веков влияние натурфилософии на науку заметно спало. Среди учёных, внёсших огромный вклад в её преодоление в экономической теории, были Адам Смит и Давид Рикардо. Адам Смит открыл на основе эмпирических наблюдений и нестрогого моделирования огромное количество причинно-следственных связей между экономическими явлениями, а Давид Рикардо, применивший в экономической теории дедуктивный метод, разработал много аккуратных моделей, многие из которых признаются, с оговорками, и в наше время. Тем не менее, даже Рикардо был вынужден отдавать дань натурфилософскому стилю «отвечать на последние вопросы» (бессмысленные), потому что так было принято, иначе его бы никто не понял. В частности, это проявилось в разработанной Рикардо теории ценообразования. Как мы увидим ниже, Рикардо нашёл очень много факторов, влияющих на цену товаров, и дал этим факторам формализованное описание в рамках строгих моделей, так что его подход вполне совместим с современным пониманием научности. Но наряду с формализованными моделями, есть у Рикардо и расплывчатые формулировки, которые для современного читателя не имеют конкретного смысла, но являются ответом на распространённые тогда схоластические споры между меркантилистами и физиократами: рождается ли стоимость в процессе торговли или в процессе «материального производства»? (Ясно, что вопрос о том, как «рождается» стоимость столь же ненаучен по современным меркам, как и вопрос об источнике стоимости и сути товара.) Чтобы уйти от этого спора, Рикардо повторил за Адамом Смитом новую формулировку: стоимость определяется количеством труда, затраченного на создание товара. Тем самым, был принят компромиссный ответ, никого ни к чему не обязывающий из-за своей абстрактности, но дающий возможность пойти дальше схоластических споров и исследовать реальные факторы ценообразования, насколько это было возможно при уровне знаний того времени. Вот как писал об этом сам Адам Смит. Подчёркивая, что труд является единственным объективным мерилом ценности благ, он добавляет оговорку, в которой предвосхищает отказ будущих поколений экономистов от попыток найти «единицы труда»: «Помимо того, товары гораздо чаще обмениваются, а потому и сравниваются с другими товарами, а не с трудом. Поэтому более естественным является оценивать их меновую стоимость количеством какого-нибудь другого товара, а не количеством труда, которое можно на них купить. К тому же большинство людей лучше понимают, что означает определённое количество какого-нибудь товара, чем определённое количество труда. Первое представляет собою осязательный предмет, тогда как второе – абстрактное понятие, которое хотя и может быть объяснено, но не отличается такою простотою и очевидностью» [3, гл. V].

Итак, в чём же состоит разработанная Адамом Смитом и Давидом Рикардо трудовая теория стоимости? Посылка теории состоит в том, что рыночное ценообразование неплохо описывается моделью совершенной конкуренции, при которой заработная плата за одинаковый труд и проценты на одинаковые порции капитала выравниваются в рамках экономики, потому что рабочие могут переходить на те предприятия, где им больше платят, а капиталисты могут переводить капитал в отрасли с более высокой прибылью. Но выручка от реализации товара распределяется между капиталистами и рабочими, следовательно, цена разделяется между доходами рабочих и капиталистов, цена равна сумме доходов рабочих и капиталистов на всех стадиях производства от добычи сырья до доставки готового товара потребителям. В то же время, эти доходы одинаковых видов труда и одинаковых порций капитала, согласно посылке теории, становятся практически одинаковыми в разных отраслях, производящих разные товары. Поэтому, с некоторыми оговорками, у товаров существует «естественная цена», которая может быть описана как сумма зарплаты, принятой для данного вида труда в данном обществе, и затраченного капитала, которому достаются проценты, соответствующие данной экономике. По мере того, как труд и капитал перетекают на производства, где они лучше оплачиваются, оплата одинаковых видов труда и одинаковых порций капитала выравнивается, и реальные цены товаров, в результате конкуренции, приближаются к «естественной цене». Как пояснял Адам Смит, «Таким образом, естественная цена как бы представляет собою Центральную цену, к которой постоянно тяготеют цены всех товаров. Различные случайные обстоятельства могут иногда держать их на значительно более высоком уровне и иногда несколько понижать их по сравнению с нею. Но каковы бы ни были препятствия, которые отклоняют цены от этого устойчивого центра, они постоянно тяготеют к нему» [3, глава VII].

Именно закономерности, которыми определяется равновесная («естественная») цена, и были в центре внимания разработанной исследователями теории стоимости. Но это не значит, что они отвергали другие факторы, влияющие на цену. Вот, например, как Давид Рикардо описывал влияние на цену изменений в моде:

«Предположим, что все товары продаются по своей естественной цене и что, следовательно, нормы прибыли на капитал во всех занятиях одинаковы или же разнятся лишь постольку, поскольку разница, по мнению заинтересованных сторон, компенсируется какой-либо действительной или воображаемой выгодой, которой они обладают или от которой отказываются. Предположим теперь, что перемена моды увеличит спрос на шёлковые и уменьшит спрос на шерстяные изделия; их естественная цена, количество труда, необходимого для их производства, останутся без изменения, но рыночная цена шёлковых изделий поднимется, а шерстяных – упадёт. Вследствие этого прибыль фабриканта шёлка будет выше, а фабриканта шерсти – ниже общей и сложившейся нормы. Это отразится не только на прибыли, но и на заработной плате рабочих в этих отраслях. Однако этот возросший спрос на шёлковые изделия скоро будет покрыт предложением благодаря перемещению капитала и труда из шерстяного производства в шёлковое, тогда рыночные цены шёлковых и шерстяных изделий снова приблизятся к их естественным ценам, и фабриканты этих товаров будут получать каждый свою обычную прибыль.
Таким образом, стремление каждого капиталиста извлекать свои фонды из менее прибыльного и помещать в более прибыльное дело не позволяет рыночной цене товаров надолго оставаться или много выше или много ниже их естественной цены. Именно конкуренция устанавливает меновую стоимость товаров на таком уровне, при котором после выдачи заработной платы за труд, необходимый для их производства, и покрытия всех прочих расходов, требующихся для того, чтобы применяемый капитал сохранял состояние своей первоначальной пригодности, остаток стоимости или избыток её будет в каждой отрасли пропорционален стоимости затраченного капитала» [4, гл. I, отдел IV].

Итак, трудовая теория стоимости в версии Адама Смита и Давида Рикардо утверждает, что цены приблизительно описываются естественными величинами, которые определяются затратами текущего труда и капитала на производство данного товара. Естественная цена складывается из доходов на труд и капитал, принятых в обществе для данного вида труда и для данного количества капитала. Казалось бы, такая трактовка противоречит самому названию трудовой теории стоимости, потому что утверждает, что два фактора (затраты труда и капитала) влияют на цену, а не один (затраты труда). Но дело в том, что в науке того времени нельзя было объявить два фактора объективно равноправными. Если бы учёные заявили, что цены определяются двумя или большим числом факторов, то в обстановке того времени это выглядело бы как наглый уход от извечного вопроса об источнике стоимости. Поэтому они сказали, что естественные цены определяются трудом. Но, как мы увидим ниже, в более точном описании Давидом Рикардо, в котором описывается и «поправка» к «трудовой цене» со стороны затрат капитала, затратам на оплату труда и процентов на капитал фактически придаётся равноправное значение.

Закономерность выравнивания прибыли против трудовой теории стоимости

Итак, как же Рикардо подводит читателя к тем самым поправкам, которые накладывают на «естественную цену» затраты капитала? Вот он излагает основной вывод собственно «трудовой» части своей теории стоимости:
«Если бы люди не применяли в производстве машин, а только труд, и если бы для доставки ими их товаров на рынок требовались одинаковые промежутки времени, то меновая стоимость их товаров была бы точно пропорциональна количеству затраченного труда» [4, гл. I, отдел IV].

Итак, началом «если бы» учёный подчёркивает нереальность допущения о том, что для производства не требуется капитала и, соответственно, нереальность вывода. Но вот уже в следующем абзаце он делает первый шаг к усложнению модели:
«Если бы они употребляли основной капитал одной и той же стоимости и долговечности, то стоимость произведённых товаров была бы и тогда одинакова, и она изменялась бы в зависимости от большего или меньшего количества труда, затраченного на их производство».

Как же конкретно сказываются на ценах затраты капитала? Рикардо предлагает несколько моделей.
«Предположим, что два лица нанимают в течение года по 100 рабочих для сооружения двух машин, а третье лицо — то же количество рабочих для производства хлеба; каждая из машин будет иметь в конце года одинаковую стоимость с хлебом, потому что произведена одинаковым количеством труда. Предположим далее, что владелец одной машины употребит ее в следующем году для изготовления сукна, имея 100 рабочих, а владелец другой машины — для изготовления ситца тоже при 100 рабочих, фермер же будет по-прежнему держать 100 рабочих для производства хлеба. Во второй год все они будут употреблять одинаковое количество труда, но товары и машины как фабриканта сукон, так и фабриканта ситцев будут результатом труда 200 рабочих, занятых в течение года, или скорее труда 100 рабочих, работавших 2 года, тогда как хлеб будет произведен трудом 100 чел. в течение одного года. Следовательно, если стоимость хлеба равняется 500 ф. ст., то сукно и машина фабриканта сукон должны представлять стоимость в 1 тыс. ф. ст., а стоимость машины и ситцев хлопчатобумажного фабриканта должна быть тоже вдвое больше стоимости хлеба. Но первая будет превышать стоимость хлеба больше чем вдвое, потому что прибыль на капитал фабрикантов сукон и ситцев за первый год была присоединена к их капиталам, между тем как фермер свою прибыль издержал на личные нужды. Следовательно, ввиду различных сроков жизни их капиталов, или, что одно и то же, ввиду различия во времени, которое должно пройти, прежде чем партия товаров будет доставлена на рынок, стоимость их не будет точно пропорциональна количеству затраченного на них труда. Отношение их стоимости будет уже не 2:1, а несколько больше; это является компенсацией за больший промежуток времени, который должен пройти, прежде чем более дорогой товар может быть доставлен на рынок.
Предположим, что каждый рабочий будет получать за труд 50 ф. ст. в год или что затрачен капитал в 5 тыс. ф. ст. и что прибыль равнялась 10%. Тогда стоимость каждой машины, так же как и хлеба, составит в конце первого года 5 500 ф. ст. Во втором году фабриканты и фермер снова затратят по 5 тыс. ф. ст. на содержание труда и поэтому опять продадут свои товары за 5 500 ф. ст. Но люди, пользующиеся машинами, должны получить, чтобы быть в равных условиях с фермером, не только 5 500 ф. ст. при равных капиталах в 5 тыс. ф. ст., затраченных на труд, но еще и 550 ф. ст. как прибыль на 5 500 ф. ст., которые они вложили в машины. Следовательно, их товары должны быть проданы за 6 050 ф. ст. Здесь, значит, мы имеем перед собою капиталистов, которые применяют ежегодно совершенно одинаковое количество труда в производстве своих товаров, и, однако, стоимость товаров, которые они производят, будет неодинакова ввиду того, что различны количества основного капитала или накопленного труда, соответственно применяемые каждым из них. Сукно и ситец имеют одинаковую стоимость, потому что они — продукты одинаковых количеств труда и одинаковых количеств основного капитала; но хлеб не будет иметь одинаковую стоимость с этими товарами, потому что, поскольку дело касается основного капитала, он производится при иных условиях.
<…>
Предположим, что я занимаю в производстве товара 20 рабочих с расходом в 1 тыс. ф. ст. в год и по прошествии года занимаю снова 20 чел. с дальнейшим расходом в 1 тыс. ф. ст. для отделки или более совершенной обработки того же товара и что я доставляю его на рынок через 2 года; тогда при норме прибыли в 10% мой товар должен быть продан за 2 310 ф. ст., потому что в первый год я истратил капитал в 1 тыс. ф. ст., а во второй в 2 100 ф. ст. Другой человек использует точно такое же количество труда, но затрачивает его полностью в течение первого года, когда у него работают 40 рабочих с расходом в 2 тыс. ф. ст. В конце первого года он продает товар с прибылью в 10%, или за 2 200 ф. ст. Итак, два товара, на производство которых пошло одинаковое количество труда, продаются один за 2 310 ф. ст., другой — за 2 200.
Этот случай, по-видимому, отличается от предыдущего, но в действительности одинаков с ним. В обоих случаях увеличение цены товара вызвано большей продолжительностью времени, которое должно пройти, прежде чем он поступит на рынок. В первом случае машины и сукно имели стоимость, превышающую более чем вдвое стоимость хлеба, хотя на них ушло вдвое больше труда. Во втором случае один товар имеет большую стоимость, чем другой, хотя на производство его ушло не больше труда. Различие в стоимости в обоих случаях происходит оттого, что прибыль накопляется как капитал и является лишь справедливой компенсацией за время, в течение которого она не могла быть использована.

Итак, разделение капитала на основной и оборотный в различных пропорциях в разных отраслях производства вводит, оказывается, значительное видоизменение в правило, которое имеет всеобщее применение, когда в производстве применяется почти исключительно труд, и которое состоит в том, что стоимость товаров никогда не изменяется, если на их производство не затрачивается больше или меньше труда. А в этом отделе было показано, что при отсутствии каких-либо изменений в количестве труда одно повышение его стоимости вызовет падение меновой стоимости тех товаров, в производстве которых употребляется основной капитал, и чем большую долю составляет основной капитал, тем больше будет это падение» (там же).
Наконец, Рикардо приходит к заключению:
«Мы видим, таким образом, что на ранних ступенях общественного развития, до применения в больших размерах машин или долговечного капитала, товары, произведённые равными капиталами, будут иметь приблизительно равную стоимость, которая повышается или падает по отношению друг к другу только благодаря тому, что на производство их стало нужно больше или меньше труда. После же введения этих дорогих и долговечных орудий товары, производимые с применением одинаковых капиталов, будут иметь весьма неодинаковую стоимость. Хотя относительная стоимость их всегда будет повышаться или понижаться в зависимости от увеличения или уменьшения количества труда, необходимого для их производства, она, кроме того, будет подвергаться ещё другим, хотя и меньшим, изменениям вследствие повышения или падения заработной платы и прибыли. А так как товары, продающиеся за 5 тыс. ф. ст., могут быть продуктом капитала, равного по величине тому, с помощью которого произведены другие товары, продающиеся за 10 тыс. ф. ст., то производство их должно давать одинаковую прибыль; но эти прибыли были бы не равны, если бы цены товаров не изменялись вместе с повышением или падением нормы прибыли» [4, гл. I, отдел V].
И для полной ясности добавляет в следующем разделе, отвечая на замечание Мальтуса:
«Г-н Мальтус думает, по-видимому, что согласно моей теории издержки производства какой-либо вещи и стоимость её тождественны; это так, если он под издержками понимает «издержки производства», включающие прибыль» [4, гл. I, отдел VI].

Итак, как видим, трудовая теория стоимости в изложении Рикардо сводится к следующему: «естественная» цена, к которой тяготеют цены товаров в равновесной ситуации, определяется издержками, понесёнными на производство данного товара – как издержками на оплату труда, так и издержками на покупку капитального оборудования, амортизацию и т.д. При этом издержки, понесённые за определённое время до реализации товара, дисконтируются, т.е. включают действующую в данной стране процентную ставку по кредитам, взятым на этот промежуток времени. Если, например, на производство какого-нибудь товара затрачено 100 фунтов два года назад, ещё 100 фунтов – год назад и ещё 100 фунтов – 1 день назад, то, пренебрегая процентной ставкой по однодневному кредиту, получаем, что при ставке 10% естественная меновая цена товара, по Рикардо, составит [(100+10%)+10%] + [100+10%] + 100 = 331 фунт.

Что же получается? Выходит, корень «труд» в названии «трудовой теории стоимости» у Рикардо – не более чем абстракция, дань натурфилософии, которая с ножом к горлу требовала назвать источник стоимости, который бы не сводился к деньгам. На самом же деле, равновесная цена у Рикардо определяется денежными издержками, понесёнными на производство данного товара. Сами же денежные издержки зависят от условий производства и необходимости затрат ограниченных ресурсов – будь это сырьё, трудовые услуги или капитал – но и то, и другое, и третье оценивается в денежных показателях, а не в рабочем времени. В теории стоимости Рикардо, как и у Адама Смита, текущий труд предстаёт одним из факторов производства, который не определяет даже равновесную цену, потому что на неё влияют вложения капитала, условия производства и другие факторы. Такую концепцию ценообразования с куда большим успехом следовало бы назвать «капитальной теорией стоимости», потому что равновесная цена в ней полностью зависит от денежных затрат, т.е. от затрат капитала. Как распределились эти затраты между заработными платами рабочих разной квалификации и по сколько часов трудился каждый из этих рабочих, никак прямо не сказывается на цене: оплата рабочих могла быть и сдельной.
Подведём итоги рассмотрения Давидом Рикардо равновесных цен обзором выдающегося австрийского экономиста Йозефа Шумпетера:

«Впрочем, несостоятельность принципа зависимости ценности от вложенного труда признаётся [у Рикардо] в отделах 4 и 5. Здесь Рикардо столкнулся с фактами, говорящими о том, что относительные ценности товаров определяются не исключительно количествами воплощённого в них труда, но также «продолжительностью времени, которое должно пройти прежде», чем они «смогут быть доставлены на рынок». Его аргументация сводится именно к этому: неравные соотношения между той частью капитала, которая «вложена в инструменты, машины и здания», а также неодинаковые сроки службы последней или неравные скорости оборота первой (эти факты подвергаются обсуждению) имеют отношение к относительным ценностям продуктов только из-за элемента времени, который они вносят в картину производственного процесса. Это означает, что разные периоды вложения (возможно) равных количеств труда, воплощённых в средствах производства, или (если выразить прямо всем известный факт деловой жизни, который имел в виду Рикардо) различные объёмы амортизационных отчислений влияют на «естественные», т.е. равновесные, ценности на равных началах с количеством приложенного труда.
Итак, похороны закона состоялись. Несомненно, Рикардо пытался свести к минимуму ущерб, нанесённый его основному построению, указывая, что количество труда всё ещё остаётся самым важным показателем относительной ценности, – вот почему выше мы охарактеризовали его теорему как аппроксимацию» [5, часть III, глава 6, 2(а)].

Дальнейшие усложнения модели: рента

Следующим шагом экономических исследований Рикардо стала разработка теории ренты. Рикардо замечает, что издержки на производство товара зависят от условий, в которых он производится: фабрика может быть расположена в более выгодном месте, плодородный участок земли даёт более высокий урожай, выгодное месторождение позволяет легче добывать руду. Тем не менее, произведённые при разных условиях товары продаются по одинаковой цене, и разница между ценой и себестоимостью достаётся хозяину участка земли или рудника; эта разница и называется рентой. Рикардо разработал теорию ренты только в случае двух видов земельной ренты – сельскохозяйственной и горной (связанной с более выгодными участками и более выгодными рудниками). Ход рассуждений учёного следующий. Вначале он замечает, что «Если бы вся земля имела одинаковые свойства, если бы она имелась в неограниченном количестве и была однородна по качеству, то за пользование ею нельзя было бы брать плату за исключением тех случаев, когда она отличается особенно выгодным положением» [4, гл. II]. Но вот начало использования менее выгодных участков приводит к появлению ренты:

 «Предположим, что участки № 1, 2 и 3 дают при равных затратах капитала и труда чистый продукт в 100, 90 и 80 квартеров хлеба. В новой стране, где плодородная земля имеется в изобилии сравнительно с населением и где поэтому необходимо возделывать только № 1, весь чистый продукт будет принадлежать землевладельцу и составит прибыль на вкладываемый им капитал. Когда население увеличится настолько, что необходимо будет возделывать № 2, с которого, за вычетом содержания рабочих, получается только 90 квартеров, то № 1 начнёт давать ренту. Иначе существовали бы две нормы прибыли на землевладельческий капитал или же 10 квартеров (или стоимость 10 квартеров) должны были быть вычтены из продукта № 1 для какой-нибудь иной цели. Возделывал ли землевладелец или же какое-либо другое лицо участок № 1 или нет, эти 10 квартеров всё равно составят ренту, потому что тот, кто обрабатывал № 2, получит одинаковый результат от своего капитала, обрабатывая № 1 и платя 10 квартеров ренты или же обрабатывая по-прежнему № 2, не платя никакой ренты. Точно таким же образом можно показать, что, когда приступают к обработке № 3, рента с № 2 должна равняться 10 квартерам, или стоимости 10 квартеров, а рента с № 1 поднимется до 20 квартеров, потому что тот, кто обрабатывал № 3, будет иметь одинаковую прибыль, уплачивает ли он 20 квартеров ренты за № 1, 10 квартеров ренты за № 2 или же возделывает № 3, не платя никакой ренты» (там же).

Таким образом, считает Рикардо, размер ренты определяется при сравнении плодородия данного участка с плодородием наименее производительного из используемых участков, который вообще не даёт никакой ренты. Из этого свойства наименее плодородного участка следует важный вывод: цена в модели Рикардо определяется не средними издержками на производство товара (в данном случае, хлеба), а предельными издержками – издержками в наихудших условиях производства:
«Наиболее плодородная и наиболее удобно расположенная земля поступит в обработку раньше других, и меновая стоимость её продукта будет определяться точно так же, как и меновая стоимость всех других товаров, т.е. всем количеством труда, необходимого – в различных его формах от начала до конца процесса производства – для изготовления и доставки продукта на рынок. Когда поступит в обработку земля низшего качества, меновая стоимость сырых произведений повысится, потому что на производство их потребуется больше труда.
Меновая стоимость всех товаров – будут ли то промышленные изделия, или продукты рудников, или земледельческие произведения – никогда не регулируется наименьшим количеством труда, достаточным для их производства при особо благоприятных условиях, составляющих исключительный удел тех, кто пользуется особенными возможностями. Напротив, она регулируется наибольшим количеством труда, по необходимости затрачиваемым на их производство теми, кто не пользуется такими условиями и продолжает производить при самых неблагоприятных условиях, понимая под последними самые неблагоприятные из тех, при каких необходимо вести производство, чтобы было произведено требуемое количество продукта.
<…>
Правда, на самой лучшей земле тот же продукт будет всё ещё получаться при прежней затрате труда, но стоимость его повысится вследствие того, что те, кто применяет новый труд и капитал на менее плодородной земле, добывают меньше продукта. Конечно, преимущества более плодородных земель перед менее плодородными не утрачиваются ни в каком случае, а только переходят от возделывателя или потребителя к землевладельцу. Однако раз для обработки худших земель потребовалось бы больше труда и раз мы можем получить необходимое добавочное количество сырых произведений только с последних участков, сравнительная стоимость этих произведений будет держаться постоянно выше прежнего уровня, и они будут обмениваться на большее количество шляп, платья, обуви и пр. и пр., в производстве которых не требуется такого добавочного количества труда» [4, глава II].

Далее Рикардо почти что уходит от зауженного понимания ренты как только земельной и указывает, что и капитальные блага тоже могут не давать никакой ренты, и только если они лучше самых плохих из используемых, то они приносят прибыль. Вот он пишет:
«Таким образом, мы снова приходим к тому же заключению, какое пытались установить раньше, а именно, что во всех странах и во все времена прибыль зависит от количества труда, требующегося для снабжения рабочих предметами насущной необходимости, на той земле или с тем капиталом, которые не дают никакой ренты (т.е. Рикардо обращает внимание на существование капитальных благ, не приносящих дохода владельцу). Значит, результаты накопления будут различны в разных странах в зависимости главным образом от плодородия земли» [4, глава VI].
И завершает свою теорию ренты следующей оговоркой:

«Итак, сравнительная стоимость сырых произведений повышается потому, что на производство последней добытой доли их затрачивается больше труда, а не потому, что земледельцу уплачивается рента.
Стоимость хлеба регулируется количеством труда, затраченного на производство его на земле того качества или с той долей капитала, при которых не платят ренты. Не потому хлеб дорог, что платится рента, а рента платится потому, что хлеб дорог. Справедливо поэтому было замечено, что цена хлеба нисколько не понизилась бы, если бы даже землевладельцы отказались от всей своей ренты. Такая мера только позволила бы некоторым фермерам жить по-барски, но не уменьшила бы количества труда, необходимого для получения сырых произведений с наименее производительной земли, находящейся под обработкой» [4, гл. II].

Что из результатов Рикардо признаётся сейчас?

В задачу данной работы не входит разбор выводов Рикардо или Маркса с современной точки зрения, и поэтому дальнейшее изложение мы будем, по возможности, вести, не привлекая тех научных теорий и выводов, которые были недоступны до середины XIX века. Это позволит нам понять, какие из уже известных тогда моделей лучше описывали действительность и сделать формальный выбор в пользу одной из моделей исходя из уже имеющихся тогда данных и приёмов научной методологии. Тем не менее, при таком подходе к изложению остаётся опасность ввести читателя в заблуждение, представив ошибочные интерпретации Рикардо как истину в последней инстанции. Поэтому, завершив краткий обзор достижений Рикардо, сделаем несколько оговорок о верности его модели. Начнём с того, что теория ценообразования Рикардо исследует абстрактный и чисто гипотетический случай равновесной ситуации и совершенной конкуренции, полностью выравнивающей доходы на одинаковые виды труда и одинаковые порции капитала. Но даже в случаях, когда выводы из этой абстрактной модели дают неплохое приближённое описание, и тогда теория Рикардо не даёт ответа на два ключевых вопроса: а чем же определяются доходы на одинаковые виды труда (принятые в обществе зарплаты) и одинаковые порции капитала (процент)? Вообще-то, Рикардо часто говорит, что зарплата якобы определяется затратами на воспроизводство рабочего. Но из множества оговорок видно, что в этом описании речь идёт только о рабочих самых низкооплачиваемых профессий. При этом эти затраты, по Рикардо, зависят от того, что в данном обществе принято считать минимально достойным уровнем жизни, позволяющим завести детей, а эта величина, в свою очередь, зависит от богатства страны. Все эти оговорки полностью девальвируют исходную позицию относительно формирования заработной платы, поскольку ничего не говорят о факторах, задающих представления о минимально допустимом уровне жизни. (Кто знает, может быть, наоборот, не затраты на воспроизводство рабочего влекут установление зарплаты на определённом уровне, а установленная в обществе минимальная зарплата приводит к установлению определённых представлений о минимально достойном уровне жизни? Предложенные Рикардо объяснения величины процента, которые мы тут не разбираем, ещё хуже, и огромное количество оговорок и противоречивых заявлений по данному вопросу свидетельствует о том, что у Рикардо не было теории формирования зарплаты и процента, которую он был бы готов отстаивать. Можно сказать, что для объяснения процента у Рикардо была не теория, а набор замечаний по ходу изложения.

Таким образом, Рикардо принимает величины зарплат и процент как заданные, что ведёт его к совершенно неправильной интерпретации полученного равенства равновесной цены товара сумме доходов на труд и капитал, использованные при производстве данного товара. Из теории Рикардо получается, что заранее заданные величины зарплат и процентная ставка являются причиной того, что на товар устанавливается определённая цена. Но с тем же успехом можно было бы сделать и противоположный вывод: установившиеся цены товаров являются причиной того, что занятые в их производстве рабочие и капиталы получают определённые доходы, складывающиеся из цен товаров, а цены товаров определяются другими факторами. (Хотя косвенно технологические условия производства каждого товара, конечно, вполне могут влиять на складывающуюся равновесную цену.) Именно к последней интерпретации пришла экономическая наука в конце XIX века, дав теорию ценообразования, отличную от трудовой теории стоимости, и показав, как распределяется доход по факторам производства (труду, капиталу, земле и др.).

Посмотрим, например, на теорию земельной ренты Рикардо. У Рикардо получается, что затраты труда на наихудших земельных участках определяют цену хлеба. Так, при росте населения возрастает потребность в хлебе, земледелие распространяется на участки худшего качества, и в конце концов устанавливается новое равновесие, при котором цена товара определяется затратами труда на наихудших участках с использованием капитального оборудования, не приносящего прибыли. Однако, уже из этого описания видно, что причинно-следственные связи у Рикардо не прояснены окончательно. На самом деле, не рост издержек на наихудших участках приводит к повышению цены, а наоборот: повышение цены из-за роста спроса приводит к тому, что становится выгодным вовлекать в оборот участки худшего качества до тех пор, пока предложение при повышенной цене не уравновесит спрос. Иными словами, не объём физических усилий на производство хлеба в наихудших условиях определяет цену, а наоборот: цена определяет, какие материальные издержки будет готов нести производитель при производстве данного товара. Точно так же, именно новая цена хлеба определяет доходы производителя хлеба на наихудших участках, а не наоборот.

Совершенно понятно, что эти выводы полностью опровергают распространённое в классической политэкономии представление, будто цена товара определяется полными издержками на его производство: причинно-следственные связи в ценообразовании направлены в противоположную сторону. Вот как об этом писал спустя много лет великий австрийский экономист Ойген Бём-Баверк (заметим, что именно эта цитата соответствует современной точке зрения экономической теории):

«В последнем счёте не издержки производства дают ценность своим продуктам, а, наоборот, издержки производства получают ценность от своих продуктов. В приложении к тем производительным материальным благам, которые допускают только одного рода производительное употребление, это ясно как божий день. Не потому дорого токайское вино, что дороги токайские виноградники, а, наоборот, токайские виноградники имеют высокую ценность благодаря тому, что высока ценность их продукта. Этого никто не станет отрицать; зато также никто не станет отрицать и того, что ценность ртутного рудника зависит от ценности ртути, ценность земли, на которой сеется пшеница, – от ценности пшеницы, ценность печи для обжига кирпича – от ценности кирпича, а не наоборот. Только благодаря многосторонности употребления большинства производительных материальных благ может получиться обратное впечатление, которое при более внимательном взгляде на дело сейчас же оказывается несоответствующим действительности. Как Луна отбрасывает на Землю не свой, а заимствованный у Солнца свет, точно так же и допускающие многостороннее употребление производительные материальные блага отбрасывают на другие свои продукты ценность, получаемую ими от их предельного продукта. Основа ценности лежит не в них, а вне их – в предельной пользе продуктов.

Обыкновенно, однако ж, закон издержек производства истолковывается в таком смысле, что издержки производства составляют самостоятельный или даже единственный принцип ценности. Это мнение совершенно неосновательно. Против него можно выдвинуть подавляющую массу веских аргументов. Прежде всего нельзя, не впадая в непоследовательность, провести до конца ту мысль, что ценность производительных средств является причиной, а ценность продуктов является следствием. Ценность вещи объясняют издержками её производства, т.е. ценностью производительных средств, которыми она произведена. Но спрашивается, откуда же берётся ценность производительных средств? Чтобы быть последовательным, нужно ответить: она определяется издержками производства этих производительных средств, стало быть, ценностью производительных средств третьего порядка, ценность производительных средств третьего порядка в свою очередь – ценностью производительных средств четвертого порядка, а эта последняя – ценностью производительных средств пятого порядка и т. д. Что же дальше? Остаётся, очевидно, одно из двух: или, во-первых, углубляясь всё больше и больше в прошлое, мы доходим, наконец до таких материальных благ, которые сами уже не являются результатом производительной деятельности, каковы, например, земля, человеческий труд; тут наше объяснение останавливается; но в таком случае оказывается невозможным объяснить и ценность этих именно материальных благ издержками производства; их ценность либо остаётся необъяснимой, либо должна быть объяснена вопреки принципу издержек производства каким-нибудь другим принципом; или же, во-вторых, при помощи какого-нибудь диалектического фокуса мы сумеем и ценность этих материальных благ объяснить их издержками производства, например, ценность человеческого труда – издержками по содержанию работника, но в таком случае нам никогда не удастся довести объяснение до конца; в самом деле, ведь теперь мы выводим ценность человеческого труда из ценности средств содержания работника – хлеба, мяса и т. п., а так как средства эти сами в свою очередь созданы человеческим трудом, то их ценность опять нужно объяснять ценностью труда и т. д. без конца, –  мы будем вертеться в заколдованном кругу» [6, часть 1, гл.6.].

Тем не менее, хотя ошибки трудовой теории стоимости Рикардо и были преодолены после создания теории предельной полезности, часть выводов Рикардо остаётся верна: действительно, равновесная цена оказывается равной полным издержкам, понесённым на производство товара, включая оплату труда и процентов на капитал, а в случае, если производство какого-то товара ведётся в неоднородных условиях (например, хлеб выращивается на участках разного качества), то равновесная цена товара оказывается равной предельным издержкам на его производство, т.е. издержкам на производство в наихудших условиях. Эти результаты Рикардо признаются и по сей день, хотя в отношении причины и следствия в разных частях представленных равенств его позиция выявлена ошибочной. Тем не менее, в дальнейших рассмотрениях мы будем исходить именно из выводов Рикардо об определении цены издержками как наиболее точных по состоянию на тот момент: подчеркнём, что сам вывод о равенстве цен предельным издержкам оказался верным, неверна была интерпретация этого равенства.

Читайте завтра продолжение, статью "Научные новости с бородой".