Commandant для морских пехотинцев — бог. Его слова воспринимаются ex cathedra, как слова понтифика. Он обладает большим весом, чем командующие других видов войск для своих подчинённых. Морская пехота имеет отлично продуманную доктрину и структуру. Она обладает органично связанными наземными, воздушными и морскими частями, что делает её более автономной и самодостаточной, чем другие войска.
Морская пехота имеет лучших генералов: они занимают высшие командные посты в три раза чаще, чем генералы других видов вооружённых сил. В настоящее время глава Генштаба, командующий войсками НАТО и командующий стратегическими войсками — генералы морской пехоты.
В морской пехоте карьерные офицеры составляют 25% — меньше, чем в других войсках. Большинство контрактников служат четырёхлетний срок, затем продлевают контракт либо увольняются в запас. Морская пехота намеренно стремится увеличить ротацию кадров, быстро провести молодых людей по службе и вернуть их в общество, ибо считается, что отслуживший морской пехотинец обществу особенно ценен. По окончании службы морская пехота помогает найти работу на гражданке, и это несложно сделать. Работодатели приветствуют дисциплинированных и сообразительных людей, умеющих работать в стрессовой ситуации, быть лидерами, но и исполнять приказы. Качества, приобретённые в морской пехоте, также оказываются полезны для собственной предпринимательской деятельности: многие отслужившие морпехи добиваются значимых успехов в бизнесе.
В этих случаях они активно помогают сослуживцам, спонсируют фонды и проекты морской пехоты.
Морская пехота также хорошо известна жёсткостью отбора и суровостью подготовки. Многочисленные присказки от морской пехоты вроде: «Ещё никто не утонул в собственном поту», «Боль временна. Гордость вечна» для новичков звучат многообещающе. Превращение в морского пехотинца — это обряд становления мужчины в гедонистическом обществе, где само понятие мужчины вызывает насмешку. Морская пехота — последний бастион честив современном обществе, место, где куются лидеры.
Такими видят себя морские пехотинцы, и таков их образ в обществе.
Как морская пехота создала такую репутацию?
В ответ на этот вопрос, один бывалый сержант объяснил молодому морпеху: «Для начала морские пехотинцы рассказывали всем, какие они грандиозные парни. Очень быстро они в это поверили сами. И с тех пор были заняты тем, что доказывали свою правоту».
А президент Гарри Труман как-то сказал, что морская пехота обладает пропагандистской машиной, уступающей помощи только сталинской.
Это шутки из тех, в которых есть доля шутки. Часть блестящей репутации морской пехоты зиждется на объективных основаниях, другая на том, что можно назвать эффективным пиаром, но правильнее было бы сказать: исключительно хорошие взаимоотношения с обществом и с политиками, и в особенности с конгрессом.
Небольшая численность (172 тыс. в действующих частях), стандартность и суровость подготовки для всех, один, как бог, командующий во главе, относительная автономность за счёт спаянности сухопутных, морских и воздушных частей, сплочённость внутри и дух взаимной поддержки, множество блестящих побед за 230-летнее существование и, наконец, шикарная форма — всё это способствует формированию образа элитной корпорации, престижу и уважению.
С момента образования в 1775 году морская пехота представляла себя как исключительный по эффективности экспедиционный корпус. Тактика морской пехоты всегда была агрессивна и наступательна. Её репутация складывалась в сражениях, которые часто становились ключевыми моментами в истории нации. Битва при Белло Вуд во Франции в Первую мировую войну дала морпехам реноме идущих в бой первыми, first to fight. Сержант Дейли вёл своих пехотинцев в атаку с кличем: «Вперёд, сукины сыны! Вы что, вечно жить хотите?!» В другом бою, получив приказ отступать, капитан Ллойд Уильямс ответил: «Какое, к чёрту, отступать? Мы только что сюда пришли!» В результате от немецких войск морпехи заслужили прозвище Teufelshunde, то есть «псы дьявола», которое они с гордостью носят и по сей день.
Символом морской пехоты стала известнейшая военная фотография, на которой пехотинцы устанавливают американский флаг на вершине горы Сурабачи на острове Айво Джима (Iwo Jima) в Японии (в российской истории эквивалентом по заряду символики может быть фотография поднятия флага над Рейхстагом). При взятии этой высоты из сражавшихся 70 тыс. пехотинцев, 23 тыс. погибли или были ранены. Эта фотография стала основой военного Мемориала морских пехотинцев, посвящённого погибшим во всех войнах пехотинцам — святого места не только для них самих, но и для многих американцев.
Кстати говоря, мемориал, который обошёлся в 1954 году в $850 тыс., был построен на собственные средства пехотинцев, служащих и резервистов, и их друзей — от государства не потребовалось ни доллара.
В завершение этого отступления о том, как сделать из службы привилегию, стоит заметить, что престиж морской пехоты в обществе столь высок ещё и потому, что нации нужны свои герои.
Возвращаясь к основной теме статьи: насколько существующее комплектование армии соответствует военным задачам Соединённых Штатов?
Военные задачи Соединённых Штатов изложены в четырёх основных документах, покрывающих различные аспекты и согласующих их между Белым домом, Министерством обороны, Генштабом и Конгрессом* /* Эти четыре документа:
— Национальная стратегия безопасности, НСБ (National Security Strategy, 2002 г.) задаёт идеологию, оперируя высокими идеалами.
— Национальная оборонная стратегия, НОС (National Defense Strategy, март 2005 г.) описывает стратегические принципы обороны нации и защиты её интересов.
— Национальная военная стратегия, НМС (National Military Strategy, 2004 г.) руководствуется задачами, поставленными НСБ, и внедряет стратегические принципы НОС; координируется Генштабом. Документ практического плана в отличие от идеологической НСБ и стратегической НОС.
— Четырёхлетний оборонный доклад (Quadrennial Defense Review, 30 сентября 2001 г., в декабре 2005 г. выйдет новая версия) создаётся Министерством обороны в тесном сотрудничестве с администрацией Белого дома и адресуется Конгрессу.
Помимо оценки и рисков и задач вооружённых сил он содержит обоснование военного бюджета: размер родов и групп войск, необходимое вооружение и т.д./ .
Национальная стратегия безопасности США (НСБ) не исключает появления угрозы традиционного типа, когда противником выступает определённое государство. Поэтому военная доктрина обязывает поддерживать силы для ведения масштабной войны с применением обычных вооружений и методов. Однако, согласно доктрине, безусловное преимущество американской армии в традиционных военных конфликтах заставляет противников искать нестандартные пути ведения войны. В этом плане задача американских ВС состоит в том, чтобы заранее позиционировать свои возможности для предупреждения вызовов нового типа.
Четырёхлетний оборонный доклад (Quadrennial Defense Review), вышедший в конце сентября 2001 (новый доклад выходит в декабре), ставит задачей исполнение военной формулы известной как 1-4-2-1. Первая единица обозначает защиту собственного государства. Четвёрка обязывает к сдерживанию военных действий в четырёх ключевых регионах мира.
Цифра 2 обозначает, что вооружённые силы должны обладать достаточной мощью, чтобы быстро победить в двух почти одновременных конфликтах, которые могут разворачиваться в этих четырёх регионах. Последняя цифра 1 обязывает выиграть один из этих конфликтов «убедительно», то есть свергнуть враждебный режим.
Какие новые типы конфликтов прогнозируют военные?
Другими словами, для какой войны необходимо готовить армию?
Национальная оборонная стратегия (НОС), опубликованная в марте 2005 года, описывает три типа появляющихся угроз или акторов. В дополнение к традиционной войне это иррегулярные, катастрофические и подрывающие (disruptive) действия. Наиболее вероятно развитие так называемых иррегулярных методов войны — терроризма, мятежа, партизанских действий, использование силы наркопреступностью — которые в последние годы возрастают в масштабах и изощрённости.
Однако будущий противник вряд ли применит типы военных действий в формулировке Пентагона. Скорее, он может воспользоваться ими как меню, подбирая комбинацию из наиболее эффективных для достижения конкретных целей методов, тактик, средств и технологий. Этот синтезированный подход генерал-лейтенант Джеймс Маттис, заместитель Commandant(а) морской пехоты по боевой подготовке, командовавший наземным контингентом морской пехоты в Ираке, называет «гибридной войной» (hybrid warfare). В условиях «гибридной войны», необходимо быть готовым к серии одновременных угроз: распадается государство, его руководство теряет контроль над биологическим оружием, этнические военизированные образования борются между собой, радикальные их части готовятся использовать традиционное оружие нестандартными методами.
На тактическом уровне концепцию нового типа военных действий сформулировал в конце 90-х легендарный Commandant морской пехоты генерал Чарльз Крулак. Она называется «война в трёх блоках» (Three Block War) и резюмирует многогранность и комплексность современных военных задач. Согласно генералу Крулаку, одновременно войска морской пехоты должны быть способны вести интенсивный бой в одном квартале, раздавать гуманитарную помощь в соседнем, а в третьем удерживать воюющие фракции подальше друг от друга.
К этим трём типам действий — боевые операции, гуманитарная помощь и миротворческие функции — генерал Маттис считает необходимым добавить четвёртый, коммуникационный и информационный (идеологический) аспект.
Какие выводы об эффективности американской армии можно сделать по имеющимся на сегодня результатам военных действий в Ираке?
Если целью в Ираке было свержение режима, то эта задача военными была выполнена блестяще. Марш к Багдаду, занявший меньше месяца, войдёт в анналы военной науки как образец успеха. Действительно, для свержения иракского режима компактная армия экспедиционного типа была самым оптимальным инструментом. Если же администрация Белого дома имела в виду построение в Ираке демократического государства, то входило ли это в ведение армии? Для подобной задачи необходимы профессионалы самых разных профилей: от традиционных военных до специалистов по культуре и религии страны, построению государственных институтов, системы социального обеспечения, нужно обучать мэров городов, полицейских, пожарников и т.д.
Дело в том, что с момента начала подготовки операции в Ираке между гражданским руководством Пентагона и военным командованием существовало фундаментальное противоречие в видении численности контингента, которое свидетельствовало о ещё более фундаментальном различии в понимании миссии. Министр обороны Дональд Рамсфельд настаивал на достаточности небольшого контингента экспедиционного типа. За этим стояла уверенность в том, что сразу после свержения режима Саддама Хусейна иракский народ возьмёт дело в свои руки и построит новое государство, основанное на демократических принципах. Только идеологическим ослеплением можно объяснить такой грандиозный просчёт политического руководства Пентагона.
Военное руководство тем временем настаивало на том, что свержение режима — лишь часть работы и в дальнейшем для стабилизации страны потребуется массивное присутствие на её территории. Между военными и политиками происходило нечто очень похожее на торг: Рамсфельд говорил 75 тыс., военные обосновывали 400 тыс. войск и после долгих болезненных переговоров сошлись на контингенте в 200 тыс. человек.
В этом споре военные проиграли: 200-тысячным контингентом невозможно было обеспечить исполнение задачи — такой, какой они её видели исходя из понимания реальности и своего опыта. Некоторым из высшего командного состава при этом пришлось поплатиться карьерой. Так, начальник штаба сухопутных войск генерал Шинсеки, очень уважаемый военными, был вынужден уйти в отставку после того, как, выступая в Конгрессе, он объявил, что послевоенный период в Ираке потребует несколько сотен тысяч войск.
Необходимо отметить, что в торге по Ираку Дональд Рамсфельд был верен своему видению вооружённых сил, которое он энергично продвигал с момента вступления в должность: концепции компактных, подвижных, высокотехнологичных войск. Все вооружённые силы представлялись ему как один экспедиционный корпус быстрого реагирования — в его терминологии lean and mean, поджарые и злые. Такая концепция основывалась, во-первых, на высоком уровне технологического оснащения армии, позволявшем подавлять врага, даже не ступая на его территорию. Во-вторых, с точки зрения бюджета такая армия позволяла экономить средства, поскольку человеческий компонент представляет огромную статью расходов. В-третьих, неизбежные при большом контингенте человеческие жертвы имеют глубокие политические последствия для администрации. Наконец, борьба с врагом без границ, способным ударить в любую точку внутри страны и за её пределами, требует аналогичных точечных действий. Операция в Афганистане показала эффективность такого подхода, и сложно было противостоять желанию повторить успех в Ираке.
Глубокие противоречия между гражданским руководством и военными в Пентагоне — это на самом деле очень серьёзное явление. Министр обороны и его заместители, не служившие в армии и не бывавшие в бою, принимают решения с позиций политики и бизнеса. Войну в Ираке нужно было прежде всего «продать» обществу, и эта задача была тем более сложна, что объективные причины для военных действий не были достаточны. И сегодня администрация продолжает действовать так, словно бы Ирак в первую очередь был проблемой политического пиара и только потом военной проблемой.
Вероятно, они беспокоятся не зря, осознавая огромный вес общественного мнения и его способность обратить вспять планы политиков. Военное же руководство с самого начала было настроено куда менее воинственно, чем гражданские коллеги, потому что они обладали реалистичным видением ситуации, сражались сами и знали, что значит посылать своих солдат в бой.
Но в Америке существует традиция беспрекословного подчинения армии политическому руководству — и военные должны были отступить.
Насколько численность вооружённых сил соответствует задачам Америки? Сегодня, спустя почти три года после начала операции в Ираке в марте 2003 года, военные считают, что для выполнения миссии — стабилизации обстановки — американский контингент недостаточен. Многие из них поддерживают стратегию «нефтяного пятна», предложенную Эндрю Крепиневичем* /* Эта стратегия предлагает сфокусировать внимание на защите гражданского населения и создании условий для нормальной жизни в отдельных «оазисах», где бы иракцы в безопасной обстановке могли участвовать в построении новой жизни и пользоваться её преимуществами. Эти территории постепенно бы расширялись, как расползается нефтяное пятно по воде (см. Andrew Krepinevich, How to Win in Iraq, Foreign Affairs, сентябрь - октябрь 2005 г .). Подобным же образом, «наводняя» опасные нью-йоркские районы полицейскими, мэр Джулиани снизил уровень преступности в Нью-Йорке с рекордно высокого до рекордно низкого./ , которая требует гораздо более широкого физического присутствия, ибо там, где не будет американских или коалиционных войск, будут размещаться мятежники. Однако если численность контингента в Ираке изменится, то только в сторону уменьшения. Увеличение числа войск невозможно по политическим причинам — идея не пройдёт ни в Конгрессе, ни в обществе. Оно также невозможно по физическим причинам — больше войск на Ирак не найти.
Несколько месяцев назад, к большому неудовольствию Белого дома, начальник Генштаба Ричард Майерс (теперь уже бывший) объявил, что ведение ещё одного регионального военного конфликта — как к тому обязывает стратегическая доктрина — даст очень серьёзную нагрузку на вооружённые силы.
Это максимум, что мог позволить себе сказать на публике глава Генштаба, но за этими словами стоит признание того, что второй фронт Америке обойдётся очень дорого.
Немного цифр. Согласно традиционным расчётам военных, для того, чтобы иметь контингент в Х человек в действии, необходимы вооружённые силы по крайней мере в четыре раза большие (4Х). Пока одна группа находится в боевом дислоцировании, другая, такой же численности, проходит подготовку перед переброской, третья— (такая же) только что вернулась, четвёртая — это больные, обучающиеся и т.д.
Таким образом, чтобы поддерживать войска численностью 150 тыс. человек в Ираке, 25 тыс. в Афганистане, примерно 100 тыс. в Европе, столько же в Азии плюс Центральная и Латинская Америка — грубо говоря, 400 тыс., — необходимо иметь действующую армию в 1 млн. 600 тыс. человек. Вместо имеющихся 1 млн. 400 тысяч. При этом необходимо учитывать специфику операций и компетенцию персонала: например, флоту и ВВС на данный момент в Ираке не найдётся много работы. А на огромные по объёму стабилизационные операции полицейского типа не хватает войск в сухопутной армии.
За счёт чего покрывается нехватка войск определённого типа в Ираке? За счёт резервистов и национальной гвардии, которые, более того, служат не один 12-месячный срок, а уже съездили в Ирак дважды. Однако мобилизация гвардейцев имеет тяжёлые политические и социальные последствия.
Если контрактники на судьбу жаловаться не могут — они знали, на что идут, то гвардейцы — «солдаты выходного дня» — подписывались на обещанные «одни выходные в месяц, две недели в год» и, в случае «значительной катастрофы», готовились к эпизодическим наводнениям и пожарам в районах своего проживания. Четыре с небольшим года назад казалось невообразимым, что Соединённые Штаты могут оказаться в состоянии войны. Теперь же они оказались в самом центре боевых действий. В Ираке за отсутствием тыла как такового гвардейцы выполняют те же функции, что и действующая армия и рискам подвергаются аналогичным.
У каждого гвардейца есть семья. Семья также не была готова к тому, что её главе придётся отправиться рисковать жизнью, причём на неопределённый срок.
Помимо семьи отсутствие гвардейцев, чья основная работа часто была в пожарной части, полицейском участке, физически ощущает и всё местное сообщество, особенно в маленьких городках и сельской местности, где как раз и рекрутируется наибольшее их число. То есть затронутое службой гвардейцев в Ираке сообщество исчисляется миллионами. А это уже огромное общественное мнение, которое способно расшатать позиции политиков — один из основных ингредиентов для антивоенного протеста.
Теперь в отношении компетенции и профессионализма войск в Ираке. Большинство специалистов дают американской армия самые высокие оценки по кинетической мощи и гибкости. В отношении других функций, особенно миротворческого характера, существуют более критические мнения. И стоит отметить, что самые критические из них принадлежат самим военным, и часто элите вооружённых сил — морской пехоте. Капитан морской пехоты Натаниэль Фик (в офицерскую школу он отправился после учёбы в престижном Дартмутском университете) в Афганистане и Ираке командовал взводом морпехов и с этой позиции обладает ценной практической точкой зрения* /* Nathaniel Fick также автор недавно вышедшей книги «One Bullet Away: The Making of a Marine Officer »./ . По его словам, ошибок было сделано много — от общеполитических до выбора конкретных тактик. Но самые досадные — это те, что повторяются. Многие из проблем, которые он наблюдал в Ираке два года назад, остаются в силе и сейчас: три питающих мятеж элемента — оружие, люди и деньги — продолжают беспрепятственно поступать из Сирии и Ирана; многие американские части по-прежнему слепы в отношении цивилизационных и культурных особенностей страны в большой степени из-за нехватки переводчиков; всё ещё слишком большое значение придаётся статистике убитых мятежников, как будто враг был исчерпаемым ресурсом.
Сегодня основные функции американской армии в Ираке заключаются в стабилизации обстановки и предотвращении гражданской войны. В какой степени армия должна выполнять миротворческие функции? Какова роль армии в действиях по построению нации? Эти вопросы остаются открытыми, но примечателен тот факт, что стратеги морской пехоты активно обсуждают эти темы, несмотря на свою давно заслуженную репутацию самых эффективных экспедиционных войск.
Альтернативные модели комплектования
Военные действия в Ираке показывают, что численность действующей американской армии недостаточна для выполнения поставленных Национальной оборонной стратегией задач. Недостаточна их численность даже при задействованных резерве и национальной гвардии. Мобилизация гвардейцев, кроме того, ложится тяжёлым грузом на общество.
Какие же существуют альтернативы сегодняшней модели комплектования?
В идеальном мире Америка хотела бы иметь полностью добровольную армию, не зависящую ни от резерва, ни от национальной гвардии. Все функции, основные и вспомогательные, осуществлялись бы контрактниками. Основное, и непреодолимое, препятствие для реализации такой схемы — это ограниченность финансовых ресурсов. Если государство должно покрывать пожизненное обеспечение военных, то каждый человек в погонах может стоить до $3–5 миллионов. Если попытаться не позволить расходам раздуться до астрономических размеров, то придётся значительно сократить численность боевого состава. Но как в этом случае сохранить способность вести две войны одновременно? Второй вариант — покрывать расходы на содержание полностью контрактной высокоэффективной армии из государственной казны. Что американский бюджет не мог бы себе позволить даже в лучшие свои финансовые времена, не говоря о сегодняшних огромных дефицитах.
Вторая альтернатива — призыв.
Учитывая историю обязательной службы в Америке, можно с достаточной степенью уверенности полагать, что призыв возможен только в самых исключительных обстоятельствах, например при прямой угрозе завоевания территории Соединённых Штатов. В нормальной же обстановке основная черта призыва состоит в неизбежном низком качестве призывников и последующих дисциплинарных проблемах в армии — что несопрягаемо с необходимым для сегодняшних задач высоким профессионализмом войск.
Третья существующая модель — всеобщая служба — возможна только в государствах, находящихся под постоянной угрозой, и чрезвычайно накладна для казны. Израиль — единственное государство, практикующее такую модель.
Взаимосвязь армии и общества
При всей корпоративности армии и разнице в мышлении военных и гражданских людей очевидно, что армия и общество соединены комплексными и многоплановыми связями и одно без другого не существует. Общество задаёт цель, ради которой военные готовы рисковать жизнью, общество — конечный «клиент» армии и пополняет её человеческими ресурсами, будь то на обязательной или контрактной основе.
Основным теоретическим исследованием отношений между армией и обществом (сюда включается и политическое руководство), а также военного профессионализма по сегодняшний день считается работа Самюэля Хантингтона «Солдат и Государство», изданная в 1956 году.
Согласно Хантингтону, отношения между военными и гражданским (всё, что невоенное) обществом состоят из системы взаимозависимых элементов. Основных компонентов в этой системе три: формальная, организационная позиция военных институтов в государстве; неформальная роль и влияние военных групп в политике и обществе; и суть идеологии военных и гражданских групп. Любая система военно-гражданских отношений представляет собой комплексное равновесие между, с одной стороны, влиянием и идеологией армии и, с другой стороны, влиянием и идеологией невоенной части государства — политического руководства и общества. В этой системе значимо то, что при изменении любого из элементов меняются и два других. Например, изменение позиции офицерского корпуса в Германии и Японии в 30-е годы было напрямую связано с изменением их влияния в обществе и с изменением идеологии общества. Применительно к России это положение Хантингтона очевидно: коллапс идеологии Советского Союза, в которой армия играла ключевую роль, повлёк размывание формальной позиции армии в государстве и резкое снижение её неформального влияния и репутации в обществе.
Социально-экономические отношения между армией и остальным обществом — а репутация и комплектование являются производными этих отношений — обычно отражают политические отношения между офицерским корпусом и государством. Поэтому очень важно определить характер и суть офицерского корпуса, ядра армии.
В чём заключается военная карьера, военная профессия?
По Хантингтону, военный профессионал должен соответствовать трём критериям.
Во-первых, компетентность. Профессионал — это эксперт, обладающий набором специальных знаний и навыков в важной области человеческой деятельности. В военном деле профессионализм помимо узкоспециальных знаний и навыков требует понимания общей культурной традиции общества.
Поэтому обучение профессии должно состоять из двух фаз: широкая гуманитарная база и специальные знания. Особенность компетентности военной профессии состоит в обладании одним уникальным умением, которого нет в гражданских профессиях. Это умение управлять силой (management of violence; понятие было введено социологом Гарольдом Лассвеллом). Умение управлять силой появляется в процессе формирования офицера; оно не даётся запоминанием каких-либо методов. Срочнослужащий в отличие от профессионала учится применять силу ( application of violence ).
Вторым критерием военного профессионализма является ответственность. Профессионал — это эксперт, практикующий своё ремесло в определённом общественном контексте, предоставляющий услугу обществу в целом и каждому его члену в частности. Ответственность — это ключевое понятие для профессий, предоставляющих услуги общественного характера. Если, например, давший клятву Гиппократа врач вместо того, чтобы лечить пациентов, начинает причинять вред их здоровью, он перестаёт служить обществу. В случае офицера сам факт обладания особым умением управлять силой наделяет его ответственностью и обязывает применять это умение на благо общества.
В-третьих, корпоративность.
Офицерство — это государственный корпус, со своей строгой иерархией и разграничением задач, вход в который доступен только обладателям специальных знаний и навыков. Принадлежность к офицерскому корпусу даёт юридическое право на практику военной профессии. Офицер работает и живёт отдельно от общества; круг его «личных» контактов в основном включает опять же коллег по профессии. Члены офицерского корпуса органически едины и осознают свою группу как особую в обществе; принадлежность к нему создаётся длительной подготовкой, дисциплиной и сознанием социальной ответственности.
В чём состоит профессиональная мотивация офицера?
В западном обществе, пишет Хантингтон, экономические стимулы в армии не играют главной роли. Также поведение офицера внутри своей профессии не может диктоваться поощрениями и наказаниями экономического порядка. Профессиональный военный — это не наёмный солдат, продающий свои услуги тому, кто больше заплатит. Он также и не временный гражданин-солдат, воодушевлённый на какой-то период патриотизмом и чувством долга и не имеющий намерения изучать и практиковать искусство управления силой.
Мотивация офицера состоит в технической любви к военному делу и в ощущении социальной ответственности за применение своего мастерства на благо общества. Общество же, со своей стороны, должно поддерживать службу офицера, обеспечивая ему достаточную и постоянную оплату его услуг во время службы и в отставке.
Насколько американский опыт комплектования армии релевантен для России?
Применение американского опыта ограничивается мировоззренческим различием в восприятии армейской службы в России и в США. В то время как в Америке существует долгая и неизменная традиция сравнительно небольшой (учитывая пропорции) добровольной армии, в России существует своя, которую, к слову, разделяет континентальная Европа, ещё более давняя традиция содержания многочисленной армии из народа.
В той мере, в какой Америка и Россия сталкиваются с одинаковыми угрозами национальной безопасности, определение задач армии может быть аналогичным. На протяжении веков основной задачей армии было сохранение независимости государства и недопущение противника на свою территорию.
В XXI веке эти задачи дополняются борьбой против террористических угроз извне, но также и внутри государства. Поэтому методика формулирования военной доктрины, анализ типов военных действий представляются полезными.
Важнейшей проблемой в России на сегодня является формулирование внятной сверхзадачи для армии и для общества, ради которой солдаты и офицеры будут готовы рисковать жизнью, а общество будет пополнять ряды армии и поддерживать её действия. Если следовать аргументу Хантингтона, то, пока не сформулирована внятная идеология новой России, не стоит ожидать ни формального, ни неформального усиления армии в государстве и обществе. Причём эта сверхзадача, эта система идеалов и принципов, должна быть едина для гражданского общества и военных.
Морская пехота даёт отличный пример того, как из повинности сделать привилегию. Ибо секрет её репутации помимо высокого профессионализма лежит также в построении позитивных отношений с политиками, с конгрессом и обществом. В России и сегодня существуют духовно сплочённые, боеспособные части: воздушно-десантные войска, части армейского спецназа, морская пехота, военная разведка, полки и бригады, прошедшие чеченскую войну. Они могут стать ядром новой армии, образцом для других частей. Они могут возродить репутацию и престиж, которые от единичных подразделений могли бы распространиться шире.
И наконец, определение профессионализма офицерской профессии, как представляет его Хантингтон, является универсальным. Стандарты профессии не меняются с географией, они мало изменяются даже со временем. Как хороший хирург — он везде хороший хирург, в Мюнхене, Нью-Йорке или Москве,— так и хороший офицер обладает одинаковыми стандартами и базовыми компетенциями в любой стране в XXI веке, как в XIX.
В.Крашенинникова
Х.Улман
Источник: | http://gt-msk.ru/discus/396-0 |
| © Интернет против Телеэкрана, 2002-2004 Перепечатка материалов приветствуется со ссылкой на contr-tv.ru E-mail: |