Во время кризиса политики лихорадочно ищут, на чем бы сэкономить. Легче всего обобрать население, но этого мало. И смотрят вокруг с немым вопросом: зачем это нужно? Нельзя ли это урезать или вообще устранить? С сомнением смотрят и на науку - не роскошь ли это сегодня? Какова в ней нужда именно в момент кризиса?



Фактор русской цивилизации

Обстановка для спокойного разговора о науке сегодня неблагоприятна. Уровень понимания науки и ее роли резко снизился даже по сравнению с 80-ми годами, когда верхушка номенклатуры сдвинулась в сторону от разума. Сегодня тяга к простым решениям такова, что под наукой подразумевают технологию - приложения научного знания в виде новых продуктов или методов. Это - подмена предмета разговора.

Главные ошибки в оценке полезности науки порождены не отсутствием хороших методов «измерения», а тем, что из поля зрения выпадают важнейшие функции науки, которых просто не замечают, когда наука имеется. Мы обычно не думаем о счастье дышать, а утопленники нам уже не могут растолковать.

Те, кто соблазняются идеей до лучших времен снять науку с довольствия, исходят из ложного постулата, что наука не имеет границ и ее плодами можно пользоваться, не имея собственной. От этого постулата переходят к явному подлогу, утверждая, что извне можно получить все плоды науки. Многие, да - но не все. И как раз среди тех «продуктов науки», которые невозможно купить или позаимствовать за рубежом, есть и такие, что необходимы для самого существования страны. Для простоты заострим вопрос и будем говорить лишь о том, чего нельзя купить ни за какие деньги.

Россия - не просто страна, но и одна из крупных цивилизаций, долгое время жить без своей науки она не может. Когда поток знаний из мировой науки будет поступать в Россию, минуя «фильтр» собственной науки, которая увязывает эти знания с реальностью страны, станут быстро размываться наши цивилизационные контуры. Наука для России – системообразуюший фактор, а не одна из полезных отраслей хозяйства.

Посмотрим, как отечественная наука участвует в создании, скреплении и развитии России и ее современного народа. В период кризиса это и есть главный предмет оценки полезности науки. Замечу, кстати, что разделять фундаментальную и прикладную науку тут нельзя, это части единого тела. В 90-е годы реформаторы следовали безумной идее – отдать прикладную науку бизнесу и подкармливать только фундаментальную, как будто это голова профессора Доуэля. Итак, в чем полезность науки.



Защита от одичания

Наука через школу и вуз, СМИ и личные контакты ученых формирует мыслящего человека с рациональным взглядом на мир, природу и общество.

Не располагай мы крупным научным сообществом, выросшим на почве национальной культуры, мы бы уже одичали гораздо круче, чем сегодня. Исключительная устойчивость нашего народа в войне 1941-1945 гг. и в условиях кризиса сегодня - в большой мере следствие «воспитания наукой».

Оно обладает инерцией, но уже в следующем поколении возможен срыв. При этом люди не вернутся к крестьянской культуре. Дерационализация мышления городского населения порождает «цивилизацию трущоб», хотя бы и богатых. Это массовое антиобщественное поведение, наркомания и социальные болезни. Ущерб от «одичания» значительной части населения не идет ни в какое сравнение с затратами на науку.

Выполнение учеными функции рационализации массового сознания сегодня затруднено. Во-первых, главным средством господства стали не убеждение и принуждение, а внушение и соблазн - манипуляция сознанием. Для нее нужно оболванить людей, снизить их способность к разумным умозаключениям. Этим и объясняется заполнение телевидения самой низкопробной продукцией, фальшивой мистикой и суевериями - при полном устранении просветительского научного разговора. Наука оказалась в оппозиции.

Наука России, будучи по природе государственной, не готова к этой роли. К тому же в массе своей ученые поддержали реформу, стали ее прикрытием. Как идеологи, они утверждали вещи, противоречащие тому, что они знали как ученые. Авторитет подмочен, высушить его непросто. Кроме того, на восприятие просветительских сообщений ученых влияет их статус в обществе. Он в последние 15 лет нарочно понижался. Всем известно было и плачевное финансовое положение науки и ученых. Нам прожужжали уши о «неконкурентоспособности» нашей науки, что якобы оправдывало ее демонтаж. Мол, Россия – Верхняя Вольта с ракетами. Это вранье. Все месторождения, все большие системы, на которых мы живем – плод наших НИИ и КБ. Наша наука работала на равных и иждивенкой в мире не была. «Русский стиль» в науке – достояние мировой культуры.

Несмотря на все невзгоды, просветительское воздействие науки на наше общество еще не упало ниже критического уровня.



Неявное знание

Наука, охватывая своими наблюдениями, экспедициями и исследованиями все пространство страны, дает достоверное знание о реальной (и изменяющейся) природной среде, в которую вписывается вся жизнь народа.

Этого знания не может заменить ни изучение литературы, ни иностранные эксперты. Слишком велик в понимании био- и геосферы России вес неявного знания, хранящегося в памяти, навыках и личных архивах нашего научного сообщества. Еще более сложная задача - объяснить это знание политикам и гражданам. Это может сделать только сообщество ученых и близкие к нему культурные круги.

Неявное знание тоже обладает инерцией и долго работает даже после свертывания экспедиций и наблюдений - если в стране остались ученые, которые ведут обработку материалов и сообщают знание другим.

Здесь, однако, сильнее воздействие кризиса. Исчезло державное государство, рыночные критерии мотивировать исследования природной среды не могут. Во время гражданской войны, при гораздо более острой нехватке средств, работы крупной экспедиции РАН в районе Курской магнитной аномалии велись даже в зоне боевых действий. А сейчас разведочное бурение даже на нефть и газ сократилось в 5 раз, а на другие минеральные ресурсы в совокупности – в 30 раз. А если работы заведомо не сулят прибыли, они вообще прекращаются.

Вспомним катастрофу в Кармадонском ущелье (Северная Осетия) в сентябре 2002 г. Там при сходе пульсирующего ледника погибло более 130 человек. А ведь там после 1969 г. была станция гляциологов, которые следили за поведением ледника, вычисляли его критическую массу, предупреждали о сходах. Копеечные затраты, но в начале реформы научные работы были свернуты, ледник оставлен без присмотра. Затем наблюдения за ледниками прекратились в РФ повсеместно. Суть дела видна, как в капле воды. Даже слезы.

С точки зрения этой функции исходная идея реформы науки (поддержать лишь престижные научные школы) была ложной. Невзрачная лаборатория, делающая жизненно необходимую работу (например, Гидрометеослужба), бывает важнее даже блестящей лаборатории. Свертывание «посредственных» исследований усугубляет кризис науки. Недорогие и незаметные работы часто необходимы для поддержания больших национальных ценностей. Их пресечение создаст огромные трудности в будущем. Таковы, например, работы по поддержанию коллекций (семян, микроорганизмов и т.п.), архивов и библиотек, некоторые виды экспедиций и наблюдений.



Заряды непонимания

В ходе кризиса изменяются люди, их общности (народы и этносы), все общество. Эти процессы не могут быть хорошо изучены и объяснены без собственной науки. Исследование «извне» всегда будет «империалистическим», изложенным на чужом языке.

Сейчас Россия переживает бурный этногенез и ломку социальных отношений. Оставить это без научного сопровождения - значит заложить разрушительные заряды непонимания, которые взорвутся завтра. Тут нужно комплексное изучение, а не одних общественных наук, ибо меняются природная среда и техносфера. Пока что эта функция науки обеспечена усилиями стариков, но есть опасность разрыва поколений, так что может возникнуть провал.



Пока без обвала аварий

Создаваемая для хозяйства, быта и обороны техносфера связана с природой и культурой страны. Поэтому, хотя многие ее элементы могут быть импортированы, техносфера страны в целом зависит от непрерывных усилий отечественной науки.

В России уже создана огромная техносфера, которую должно «вести» национальное научное сообщество, соответствующее по масштабам и структуре. Без него эта техносфера не может быть даже безопасно демонтирована.

Для этой функции мощности нынешней науки РФ не хватает. Реформаторы предоставили прикладным исследованиям и разработкам (НИОКР) приспособиться к рыночным условиям. Но поддержка НИОКР через рынок «запаздывает». Итог: некому решать даже чрезвычайные задачи (например, анализ техногенных аварий и катастроф). Но пока что остатки НИОКР показывают чудеса эффективности. Эксперты уже к середине 90-х годов прогнозировали обвальное нарастание отказов и аварий, которого пока что удалось не допустить.



Кризис изнутри

Мир в целом втягивается в глобальный кризис («кризис индустриализма»). Россия - первая цивилизация, которая испытала на себе его воздействие в радикальной форме. Наука России уже накопила большое знание о поведении технологических, социальных и культурных систем на изломе, при крупномасштабных переходах «порядок-хаос». Систематизация этого знания, которое по-новому ставит многие фундаментальные вопросы, важно для самой России, но и для мирового сообщества.

Пока что теоретическая обработка этого знания идет плохо. Трудно это ученым, наблюдающим кризис «изнутри» - душа болит, эмоции мешают. Вся общественная жизнь у нас сейчас, это затрудняет дискуссии. В результате общество не получает тех знаний о кризисе, которые наука уже могла бы предоставить. А мировая наука имеет искаженное представление о наших процессах, и их мифологизация (с уклоном в черные мифы) наносит ущерб России.



Механизм «тяни-толкай»

Россия живет в быстро меняющемся мире. Знания из этого мира, нужные для России, поступают в нее извне по механизму «тяни-толкай». Только сильная и структурно полная отечественная наука может служить механизмом, который «втягивает» в страну нужное для нее знание. Страны, не обладающие таким механизмом, получают отфильтрованное и искаженное знание, утрачивают реальную независимость и вовлекаются главными мировыми державами и их блоками в их орбиту в качестве «материала».

Пока что эта функция выполняется неважно - по тем же причинам, что и предыдущая. К тому же ученые РФ были активны в перестройке и сами подпали под влияние западнических мифов. В результате восприятие ими знаний о процессах, происходящих в мире, часто носят идеологическую окраску, а она искажает информацию.

Своя наука обеспечивает знанием в любые периоды - и стабильные, и переходные. Но во время кризиса на науку возлагаются особые задачи, которые в принципе не могут быть решены никем, кроме как отечественными учеными. Например, в это время возникают напряженности, аварии и катастрофы. Обнаружить ранние симптомы опасностей, изучить причины и найти методы их предотвращения может лишь та наука, которая участвовала в формировании этих техно- и социальной сфер и «вела» их на стабильном этапе. Если мощность науки мала, число катастроф будет нарастать, а расходы на устранение последствий будут расти скачкообразно.



Роскошь пожарной команды

В условиях кризиса необходимо, чтобы значительная доля науки перешла к иным, нежели обычно, критериям - стала работать не ради «увеличения блага», а ради «сокращения ущерба». Оценки полезности тогда носят сценарный характер и отвечают на вопрос: «Что было бы, если бы мы не имели знания о данной системе?» Трудность в том, что полезность исследований, направленных на предотвращение ущерба, даже не осознается именно тогда, когда эта функция выполняется наукой эффективно. Пока нет пожара, содержание пожарной команды многие склонны были бы считать ненужной роскошью - если бы не коллективная память. Наука, которая имеет дело с изменяющейся структурой рисков, опереться на такую память не может.

При кризисе надо менять приоритеты и даже тип работы. С 30-х до конца 80-х годов у нас была общественная система с высокой стабильностью и предсказуемостью. Соответственно, сложились критерии приоритетов и способ составления программ в науке. Теперь Россия живет в череде сломов и быстрых изменений всех систем жизнеустройства. От науки требуются срочные ответы на множество неожиданных новых вопросов. Знанием для выбора хороших решений на интуитивном уровне мы не располагает из-за новизны проблем и утраты большой части исторической памяти.

Различают два взгляда на мир: есть наука бытия - такое видение мира, при котором внимание собрано на стабильных процессах и отношениях, и есть наука становления - когда главным объектом становятся нестабильность, кризис старого и зарождение нового. Оба типа необходимы и дополняют друг друга. Однако сейчас мы переживаем этап, когда должны быстро создаваться и действовать лаборатории и даже центры в духе науки становления. Но инерция науки такова, что ученые самопроизвольно переключиться на иной тип критериев (и даже иной тип мышления - освоить философию нестабильности) не могут. Побуждать их должна сознательная научная политика государства.

От советской науки мы унаследовали замечательные, передовые школы в области «науки становления». Наши ученые внесли огромный вклад в развитие математических и физических теорий перехода «порядок - хаос», учения о катастрофах и критических явлений. Многие из этих теорий нашли практическое приложение в области горения и взрыва, цепных химических реакций, в аэро- и гидродинамике, океанологии и т.д. Взгляд на мир через понятия порядка, хаоса и самоорганизации ученые России обращали не только на явления природы и техники, но и на общественные процессы. Тут у нас большой потенциал, была бы воля.



Объяснить сверху, надавить снизу

Главная задача научной политики сегодня – обеспечить возможность восстановления науки после выхода из кризиса, а вовсе не ее способность «создавать технологии». Надо гарантировать сохранение «генетического механизма» науки России, иначе мы, быть может, не сможем возродить ее ни за какие деньги. С другой стороны, как раз в период кризиса возрастает необходимость в научном знании, добытом именно отечественными учеными. Противоречие в том, что эти задачи решаются по-разному и обе требуют средств. Сохранение «генофонда» - задача консервации. Это сокращение продуктивной деятельности, подобное анабиозу. Подлежат сохранению не обязательно наиболее дееспособные сегодня структуры, а те, которые легче переносят экстремальные трудности, сохраняя при этом свой культурный тип. Напротив, активно производить знания лучше могут менее живучие лаборатории, способные срочно мобилизовать весь свой ресурс, «выложиться», как в спринте. Значит, должны быть выполнены две разные и конкурирующие за средства программы. Это возможно, но нужен ум и воля.

В целом, однако, с точки зрения перечисленных функций сохранившаяся сегодня наука недостаточна по масштабам и по структуре. К несчастью, тенденции пока неблагоприятны. Процессы разрушения нелинейны, и положение может измениться быстро и с самоускорением. Надо, чтобы патриотическая часть нашей интеллектуальной элиты объяснила это власти. А главное, надо, чтобы интеллигенция в массе своей это поняла и надавила снизу.