1.

Комедия Леонида Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию», снятая в 1973 году, сразу же стала всенародно любимой. Более того, и современной ей критикой она была встречена также весьма благосклонно. Рецензия в «Известиях» называлась «Смех стоит стеной» и содержала только похвалы в адрес авторского коллектива фильма. Вместе с тем, лишь любители кино знают, что фильм был снят по пьесе «Иван Васильевич», написанной в 1934-1935 г.г. М.А. Булгаковым – писателем в те времена, если и не запрещенным, как пытаются представить его нынешние антисоветчики, но все же полуопальным. Причем, пьеса в отличие от фильма, не имела успеха. Правда, зритель ее не увидел сразу в год ее написания. Ее постановка готовилась в театре сатиры, но после генеральной репетиции, на которой присутствовало партийное начальство, она была не рекомендована к показу. Как считают биографы Булгакова, она была запрещена, так как цензоры увидели в ней искажение образа Иоанна Грозного, который в 30-е годы принято было воспринимать как великого государственника, собирателя российских земель. Но в 1965 году пьеса все же увидела свет в официальном сборнике, вышедшем, как тогда было принято, немалым тиражом. Однако, внимания публики она на себя, прямо скажем, не обратила. И даже в годы перестройки, когда Булгаков был превращен в культового писателя, а его «Мастер и Маргарита» и «Собачье сердце» приобрели характер злободневных политических памфлетов, которые в те годы не читал лишь ленивый, «Иван Васильевич» все равно остался в тени.

Для того, чтобы объяснить такие разные судьбы пьесы и фильма, нужно сравнить их и эпохи, когда они были созданы. Возможно, тогда мы поймем, что фильм Гайдая – вовсе не безобидная, бодряческая, легкая комедия, что он имел совершено определенный политический подтекст, может, несознаваемый самими создателями фильма, но интуитивно понятный миллионам его поклонников.

2.

В пьесе Булгакова царь Иван Васильевич попадает вовсе не в Москву 70-х годов, как в фильме, а в Москву 30-х годов, когда эта пьеса и писалась. И пьеса, конечно, наполнена подробностями того времени, его лексиконом, шутками, понятными лишь современникам. Например, Зинаида - жена изобретателя Тимофеева (которого у Булгакова, кстати, зовут вовсе не Шурик, а Николай Иванович), уходя от него к кинорежиссеру Якину, восклицает: с этим человеком я ведь прожила целых 11 месяцев! Это намек на эпидемию «пробных», недолговечных браков, которая охватила Россию после того как новое советское правительство заменило официальный, практически пожизненный церковный брак на брак гражданский, в ЗАГСе, который было очень легко расторгнуть, а молодежь страны Советов увлеклась идеями сексуальной революции в столь радикальной форме, что это вызвало отторжение даже у вождя коммунистов В.И. Ульянова–Ленина. Брак, распадающийся через несколько месяцев, а то и недель или дней – это распространенная тема анекдотов 20-х – 30-х г.г., обыгрываемая и многими советскими писателями (вспомним, рассказы М. Зощенко). Читателям 60-х, и тем более 70-х годов это было, естественно, непонятно: с конца 30-х годов, когда в стране установился политический курс Сталина, власть взяла ориентацию, наоборот, на укрепление семейных ценностей. Либеральные реформы в области личной жизни, начатые радикалами-коммунистами в 20-е годы, были свернуты, гомосексуализм, нудизм, «браки втроем», процветавшие при НЭПе запрещены, разводы стали осуждаться и их количество резко уменьшилось.

Приведем еще пример: управдом Бунша, попавший в Москву XVI века, и принятый там за царя, встречается с шведским послом. Спутник Бунши – вор Милославский, спрашивает лжецаря: ты иностранные языки знаешь? А Бунша отвечает: я на иностранных языках только революционные слова знаю. Перед нами не просто намек, а прямо таки издевка над горячим увлечением людьми 20-х начала 30-х годов идеей мировой революции, что выражалось в том, что они, скажем, учили иностранные языки единственно ради того, чтоб помогать устраивать пролетарские восстания в Париже и Лондоне…

Можно вспомнить также, что в пьесе Булгакова после шведского посла в царские палаты приходит патриарх, дабы приветствовать спасенного от «демонов» государя, и Бунша говорит Милославскому, что он не будет встречаться со служителем культа, потому что он, Бунша – советский управдом и его за это осудит собрание дома. Легко увидеть в этом аллюзию на кампанию борьбы с религией, которая достигла своего апогея в СССР именно в 30-е годы.

Есть и другие свидетельства «духа эпохи», помельче: так, режиссер Якин клянется Ивану Грозному … кинофабрикой, лжецарь Бунша, освоившись в Москве XVI века, мечтает учредить в ней жакты (аналоги наших жэков). Все это, как известно, не попало в фильм, зрителям которого – людям 70-х годов это было уже неинтересно и несмешно.

Но самое важное в том, что пьеса Булгакова, в отличие от фильма, очевидно, направлена на высмеивание выродившейся и морально разложившейся русской аристократии и вообще дореволюционной элиты. Иван Васильевич Бунша у Булгакова не кто иной как потомственный русский аристократ, князь Бунша-Корецкий. Правда, он стесняется своего княжеского происхождения, поскольку в стране Советов оно закрывает путь для карьерного роста, а Бунша очень хочет выслужиться при Советской власти и получить пусть маленькую, но должность. Ради того, чтоб стать хоть управдомом Бунша убеждает всех, что его отец – князь Василий Корецкий уехал за границу за год до его рождения, а его настоящим отцом был кучер Пантелей, с которым якобы сошлась его мать-княгиня. Бунша очень гордится своим выдуманным «рабоче-крестьянским» происхождением от кучера (хотя напившись в покоях царя тут же начинает опровергать самого себя и отказываться от «папаши-кучера», как же, ведь в XVI веке выгоднее быть князем!).

Таким образом, Булгаков выводит в пьесе двух Иванов Васильевичей, которые внешне похожи друг на друга как две капли воды и оба – княжеского рода. Но великий князь Иван Васильевич Рюрикович – представитель русской аристократии в период ее силы и славы. Он умен, решителен, мужественен, любит свою Родину и ненавидит ее врагов. Он жесток, но это можно отнести к обычаям эпохи, в которую он жил, в то же время он справедлив, незлоблив – прощает «боярыню» Зинаиду, ушедшую от Тимофеева к кинорежиссеру Якину, щедр – дарует Якину рясу опричника, а ограбленному Шпаку предлагает золотую монету. Князь же Иван Васильевич Бунша-Корецкий – дурак, мямля, подкаблучник. Он труслив, мелочен, смешон и жалок. Глядя на него понимаешь, почему российское простонародье – рабочие, крестьяне, ремесленники в 1917 году свергли своих помещиков, аристократов, князей и взяли власть в свои руки – посредством народных Советов и народной партии. Если эти князья были такие же как Бунша, то им и место было в лучшем случае – в управдомах (правда, Милославский заметил, что Бунша чрезвычайно глуп, даже для управдома), в худшем – в эмиграции. Понятно, почему народ должен и может кормить, обеспечивать такого аристократа как Иван Грозный – собирателя и защитника земли российской, да что там – защитника и самого народа от боярского своеволия, но непонятно почему крестьяне должны проливать пот ради такого «князя» как Бунша…

Интересно заметить, что и спутник Бунши по путешествию в прошлое - Жорж Милославский носит явно аристократическую фамилию и даже говорит дьяку Федьке: пожалуй, я и князь. Ко всему тому он - банальный вор, который залез к соседу Тимофеева Шпаку и украл у него костюм и патефон, а затем, оказавшись в Москве XVI века, умыкнул у шведского посла медальон, а у патриарха – панагию (правда, Милославский порасторопнее Бунши, и если бы не его предприимчивость, опричники их бы убили в царских палатах сразу же по прибытию).

Однако при всем остроумии и талантливости комедии Булгакова, тема ее – высмеивание выродившейся аристократии, старорежимных «бывших» - вовсе не нова и не оригинальна для литературы 30-х годов (вспомним, что и у Ильфа и Петрова в бессмертном «Золотом теленке» были соответствующие персонажи – например, «бывший князь, а ныне трудящийся Востока гражданин Гигиенишвили»). Вряд ли Булгаков удивил бы публику той эпохи, даже если бы пьеса была разрешена цензурой. Что же касается 60-х годов, когда пьеса Булгакова все же достигла широкого читателя, то это было уже совсем другое время, которому были интересны совсем другие темы. И режиссеру Л. Гайдаю, изменив лишь некоторые оценки в тексте, удалось создать вполне современное произведение, затрагивающее сокровенные мысли советского человека тех годов.

3.

Гайдай не просто перенес действие этой комедии из 30-х годов в современные ему 70-е тем самым прямо указав на адресатов этого произведения и не просто исключил из сценария места, связанные со спецификой 30-х годов. Он изменил главного героя комедии. Напомним, пьеса Булгакова называлась «Иван Васильевич». Гайдай же назвал свой фильм, снятый по этой пьесе, «Иван Васильевич меняет профессию». Разница существенная. Ясно, что название пьесы Булгакова было обращено к царю Иоанну Васильевичу Грозному. Именно он был главным героем пьесы Булгакова – рельефный, колоритный, величественный русский аристократ былых времен, по сравнению с которым князь Бунша-Корецкий – жалкая пародия. Фактически об этом прямо говорится в тексте пьесы:

Тимофеев: … Я вас буду называть не царем, а просто Иваном  Васильевичем. Поверьте, для вашей же пользы.

Иоанн. Увы мне, Ивану Васильевичу, увы, увы!..

             Да и как сообщают биографы,  в заказе, поступившем Булгакову от театра сатиры, речь шла о комедии про Ивана Грозного, попавшего в современную Москву. 

Кроме того, Буншу нельзя отождествлять с Иваном Васильевичем, фигурирующим в название пьесы еще и потому что, как мы говорили, сам Бунша никаким Иваном Васильевичем себя и не считает. Он упорно доказывает, что его отец – это не князь Василий, а кучер Пантелей. Тимофеев даже называет его как-то Иван Пантелеевич, на что Бунша, правда, стыдливо замечает, что зовется он все же по документам.

Название же фильма Гайдая отсылает к пенсионеру-общественнику, управдому Бунше – никакому не князю, а обычному советскому мелкому чиновнику, дураку, трусу и в то же время, когда ему ничего не грозит, беспринципному самодуру. Это именно он меняет профессию – с управдома на царя. Волею судеб он царствует, встречает послов, отдает иностранцам русские земли, отправляет войско на войну. Короче, Бунша временно исполняет обязанности государя всея Руси и в фильме это особенно подчеркнуто в эпизоде, где свой указ лже-Грозный – Бунша подписывает «и.о. царя Ивана Грозного» (в пьесе Булгакова Бунша подписывается «Управдом» и прикладывает печать жакта). Настоящий же царь Иоанн Васильевич Рюрикович, оказавшись в ХХ веке, никакой профессии не меняет. Он не переквалифицировался в управдома, как можно было ожидать по закону симметрии. Нет, царь, пил водку, ел кильку и ждал, пока Тимофеев отремонтирует машину времени. Более того, и в нашем времени Иоанн также пытался царствовать, то есть заняться своей собственной «профессией». Так, он отдал «боярыню» Зинаиду – жену Тимофеева ее любовнику Якина, предварительно наказав его, и напугав до смерти, а затем простив и жаловав шубу с царского плеча.

И как же себя ведет чиновник Иван Васильевич Бунша – главный герой фильма Гайдая? Оказавшись по удивительной случайности на троне государя всея Руси в компании ловкого воришки, падкого до чужих костюмов и драгоценностей Жоржа Милославского, этот «маленький человек» разбазаривает государственные земли, волочится за чужой женой, напивается вдрызг на пиру - и это все, на что он способен. Дай ему волю, так он все государство российское отдаст врагам на разграбление и пустит по миру, при этом все требуя и требуя продолжения банкета. Даже вор Милославский – на что уж прохиндей и прощелыга! - как выяснятся, в большей степени обладает элементарной любовью к Родине, желанием ее защищать и укреплять. Когда осоловевший от свалившейся на него власти лжецарь «милостиво» соглашается отдать иноземцам Кемскую волость - мол, какие разговоры, земли у нас и так много! – Милославский одергивает его: что ж это ты мерзавец, государственные земли разбазариваешь… Интересно, что этот эпизод в пьесе отсутствует, там Милославский соглашается с решением «царя» и побыстрее спроваживает шведского посланника, не забыв умыкнуть у него медальон. У Булгакова возмущается утерей Кеми не вор Милославский, а настоящий царь Иван Грозный, который костерит за это Буншу и Милославского «щучьими детьми».

Нетрудно представить какие параллели должны были напрашиваться при этом у простого советского человека в самый разгар «эпохи застоя» (вне зависимости от замысла самого режиссера и тем более автора пьесы). Образ Грозного царя устойчиво ассоциировался у граждан СССР 60-х – 70- годов с И.В. Сталиным. Эта ассоциация была закреплена гениальным киношедевром Эйзенштейна «Иван Грозный», где сквозь антураж событий XVI века проглядывает фигура сурового и бескомпромиссного генсека, который уничтожил партийную оппозицию и фактически превратился во всемогущего царя разве что без внешних атрибутов царской власти (а вот в 1935 году, когда была написана пьеса Булгакова, такой однозначной ассоциации еще не было, не наступил грозный 37-й год, страна и партия еще управлялась не одним Сталиным, а группировкой, куда входили и будущие жертвы знаменитых процессов). Но если царь Грозный – это не кто иной как Сталин, то слабовольный дурак Бунша, оказавшийся на царском троне, и его спутник вор Милославский – это для советского человека 70-х годов …. преемники Сталина – причмокивающий маразматик Леонид Брежнев с окружавшей его номенклатурой!

Действительно, Брежнев и высшее партийное руководство в 70-е годы воспринимается народом со смесью плохо скрытого презрения и смеха. Уже тогда начали проявляться все те феномены, которые пышным цветом расцвели в перестройку и в постсоветские времена – безыдейность, цинизм, конформизм, преклонение перед Западом партномеклатуры и их отпрысков, уже тогда в союзных и автономных республиках СССР развивается и утверждается этнократия – предшественница нынешних «суверенных» режимов… Глядя на этот разор своей социалистической Родины, которую сумели спасти от врагов во время войны, но довели до разложения в мирное время, народ, безусловно, понимал: Брежнев и его дряхлые старцы из Политбюро, и тем более их более молодое, но чересчур уж вороватое и циничное окружение – это не те люди, которые могут спасти Родину. И именно в 60-е -70-е годы в стране нарастает снизу, из самых недр народных сталинистский ренессанс. Учебники истории стыдливо уделяют Сталину несколько строчек, не забыв упомянуть о «культе личности» и «незаконных репрессиях». Из официальных песен – от гимна СССР до «Песни о Москве» и «Марша танкистов» исключены слова о Сталине. Интеллигенты читают «Архипелаг ГУЛАГ» и распевают псевдоблатные антисталинистские песенки. А простые люди лепят фотографии Сталина на лобовые стекла автомобилей, собравшись в узком кругу поют «Артиллеристы, Сталин дал приказ!». Народ тоскует по Сталину, по грозному, но справедливому народному царю, который метлой опричника вышвырнул бы из высоких кабинетов разжиревших и заворовавшихся конформистов и циников с партбилетами, привел бы новых, простых людей, снизу, из народа – преданных государству и вождю, честных и прямолинейных, и вывел бы корабль советской государственности из гнилого штиля-«застоя», который похуже и опаснее штормов….

И вот на экранах кинотеатров появляется фильм о том, как на царском троне оказывается безвольный и глупый самозванец в компании с вором и возглас дьяка: «говорят царь ненастоящий!» выглядел как дерзкое раскрытие самых потаенных настроений и мыслей простых советских людей. Можно только удивляться, как недремлющие цензоры из идеологического ведомства не разглядели столь явных политических намеков. Даже Бунша поумнее их был, коль догадался воскликнуть: «не позволю про царя такие песни петь!»…

4.

Почему же этот фильм Гайдая популярен до сих пор, когда нет уже давно ни Брежнева, ни Политбюро, ни партчиновников? Ответ прост: потому что принципиально ситуация не изменилась, у власти остались те же самые прохиндеи и конформисты, Бунши и Милославские, лишь сжегшие свои красные партбилеты и вовремя присягнувшие «демократичекому идеалу». Тоска народа по «настоящему царю», грозе «бояр» и чужестранцев стала еще больше и острее по сравнению с 70-ми годами. Именно ей обязан своей побившей все рекорды популярностью Владимир Путин – соратник Собчака, ставленник ельцинской «Семьи», убежденный западник и сторонник «либеральных реформ», на котором по исторической случайности сфокусировались все чаяния народные о новом грозном вожде… А он, пока люди верят, что в Кремле «настоящий царь», раздает острова китайцам и военные базы американцам, кутит с хитрыми и коварными чужеземцами из G-8, закрывает глаза на бесчисленных Милославских, крадущих все, что плохо лежит, и надеется на продолжение банкета. Что ж, тем позорнее будет его бегство, когда народ и войско, наконец, поймут, что «царь-то ненастоящий!».