Прошло почти 13 лет после победы «номенклатурной революции», сломавшей советское жизнеустройство. Готовилась она долго, но 1991 год — ее явный триумф. Добивание советского строя идет трудно, но главное сделано, и мы можем подвести итог. Десять лет — хватит, чтобы понять.

Крах СССР — событие вселенского масштаба. Недаром говорят — Новый мировой порядок. И речь не просто о пресечении советского проекта — прерван тот путь мировой цивилизации, начиная от Просвещения, который в ХХ веке опирался на СССР. В явном виде эту роль СССР показала схватка с фашизмом. А против глобального фашизма встать пока что некому. Потому и стараются добить Россию и растлить молодежь всего мира. Попутно лихорадочно меняют систему права, на которой мир простоял триста лет. Устраняют суверенитет народов над территорией их государств. «Золотой миллиард» желает стать хозяином планеты на законных основаниях.

Крах СССР — трагедия человечества. Это начинают понимать — молча, под гнетом цензуры новых хозяев. Гораздо раньше, чем у нас, это поняли проницательные люди на Западе. Я удивлялся, когда слушал их речи в 1989 г. Думал: вам-то что, буржуи, до предательства Горбачева — радоваться должны. Но не все радовались, видели, что судьба всего мира без СССР и, как обещает Бжезинский, без России, проблематична. Оголтелая клика «хозяев мира» впала в утопию нео-язычества. То вымаривают голодом целые страны, то устраивают миллионную резню в Руанде, то бомбят страну в центре Европы или обрушивают экономику половины континента. Понятие ответственности исчезло из мышления, а о совести давно забыли.

Такие огромные сдвиги надо рассматривать с самых разных сторон. И сегодня, подводя итог десятилетию, мы должны задуматься о нашей судьбе в целом. Парализована промышленность, почти задушена наша наука, ломают выстраданный Россией тип школы, добивают русское крестьянство и сам деревенский образ жизни. Все это — одно целое. Эта статья — лишь мазок в общей картине. За одну ниточку хочу я потянуть, но все они связаны и спутаны в клубок. Я хочу сказать о сдвиге, что произошел в духовной сфере.

Ясно, что согласие в вопросах добра и зла — условие выживания народа. Не то чтобы благоденствия, а именно выживания. После войны наше хозяйство, жилье, даже состав населения были подорваны сильнее, чем сегодня. Мы остались тогда «нацией вдов и инвалидов». Но так мы понимали друг друга в главном, настолько ясными были для всех нас задачи, что за пятилетку восстановили страну и даже накопили большой задел для рывка.

Сегодня на той же земле, из благополучного хозяйства, мы без войны вошли в состояние паралича. Как зачарованные, смотрим, на приближение катастрофы. Иссякают запасы, отказывает изношенная техника, но не вкладывается и десятой доли средств, чтобы поддержать хотя бы добычу газа, последнего источника доходов. Ведь распродажа земли — акт отчаяния, как в голодомор продать ребенка. На слушаниях в Госдуме объявили, что для запуска хозяйства надо 2 трлн. долларов. Не для развития, а только для запуска, как будто это заглохший двигатель. Два триллиона — а за всю пашню России (100 млн. га), если ее продавать по цене саратовских черноземов (10 долларов за гектар), выручат 1 млрд. долларов, в две тысячи раз меньше.

Понятно, что в нынешней «рыночной» системе хозяйство России запущено быть не может. Куски его будут отмирать, оно будет съеживаться и прокормить сможет все меньше и меньше людей. Прогнозы известны.

Как такое стало возможно? Ведь все перед глазами, никто не скрывает, и люди, скажем прямо, все это знают. Но не то что пошевелиться, а даже и высказаться не желают. Какая сила заставляет их принять эту судьбу? Ведь чудес не бывает, и судьба эта наступает неотвратимо. В общем, насилия над людьми не было. Значит, они сделали свой выбор в результате того, что какой-то поворот произошел в их душе. Они приняли такое жизнеустройство, при котором народ и страна должны исчезнуть. Пусть и не вполне приняли, но достаточно, чтобы не сопротивляться. А большего и не требуется тем, кто на этом умирании надеется сделать бизнес.

По многим признакам видно, что окончательно этот поворот не совершился, мы еще не сожгли мосты, мы пока в состоянии соблазна. Но чем дольше он длится, тем больше потери. В чем же соблазн?

Средства, которыми располагает народ для удовлетворения потребностей, предопределены исторической судьбой — той землей, на которой удалось расселиться, и теми средствами культуры, которые удалось накопить. Кое-кто пограбил другие народы и земли, но это для нас неактуально.

Среди потребностей есть абсолютные, чтобы человек просто мог жить — питаться, согреваться. Но это малая часть, главное — потребности культурные. Питаться так, как прилично в данной культуре, одеваться «достойно» и т.д. И в этой части потребностей диапазон широк.

С развитием капитализма и «мирового рынка» произошло огромное изменение. Раньше потребности людей изменялись под действием национальной культуры, которая задавала баланс между запросами людей и наличными ресурсами. Теперь, по словам Маркса, потребности стали «производиться точно так же, как и товары». И фабрикой потребностей стал Запад. А, начиная с середины ХХ века, когда во все уголки проникли кино и телевидение, никто не смог избежать воздействия «витрин Запада» — потребности стали интенсивно экспортироваться в незападные страны.

Разные страны по-разному закрывались от этого экспорта, стремясь сохранить равновесие между новыми потребностями и реально доступными средствами для их удовлетворения. Например, важным барьером были сословные и кастовые рамки культуры — ими защищено население Индии и в большой степени Японии. Ими было закрыто и крестьянство в дореволюционной России — крестьяне не претендовали на то, чтобы «жить как баре», они копили деньги на лошадь и на плуг, а до этого ходили в лаптях.

В советское время нас защищало осознание смертельной внешней угрозы, формирующей потребности «окопного быта». Средства шли на развитие науки и промышленности, а не на бытовую роскошь, с согласия населения (хотя оно и кряхтело). Барьером против непозволительных потребностей бывает и мессианизм национальной идеологии. Это в разные моменты было и в СССР, и в Японии, и в Китае.

При ослаблении этих защит в какой-то момент происходит срыв, — по выражению Маркса, «ускользание национальной почвы» из-под производства потребностей. Они начинают полностью формироваться в центрах мирового капитализма. Это тяжелый кризис культуры — болезни «общества потребления» в незападных обществах переживаются очень тяжело. Так индейцы массами вымирали от незнакомых им безобидных европейских болезней.

Этот процесс протекал в СССР начиная с 60-х годов, указанные выше защиты ослабевали. Но в годы перестройки они рухнули обвально — под ударами всей идеологической машины. Людей убедили, что надо жить «как на Западе» — и люди в это поверили. Они забыли о «лошади и плуге», возненавидели свои лапти и стали чахнуть от того, что не хватает денег на итальянские сапожки. При этом новая система потребностей была воспринята при резком сокращении отечественного производства, а значит, и сокращении возможностей для их удовлетворения. Это породило массовое расщепление сознания и быстрый регресс хозяйства. При страшной разрухе в Россию ввозится огромное количество дорогих автомобилей, мебели, предметов роскоши — за счет куска хлеба половины сограждан.

Такая ненормальная, лишенная «национальной почвы» система потребностей обладает инерцией и растет в уродливой форме. Поэтому даже если бы удалось «закрыть Россию», противоречие не было бы решено. Молодежь не желает и слышать о «лошади и плуге», и у нас есть реальный шанс «зачахнуть» едва ли не в большинстве.

Казалось бы, инстинкты самосохранения и продолжения рода должны были образумить людей. Но нет, без поддержки культуры инстинкты слишком слабы, чтобы преодолеть соблазн нагнетаемых потребностей. Телевидение и реклама сильнее.

И мы оказались в исторической ловушке. До начала ХХ века 90% населения России жили с уравнительным мироощущением, укрепленным Православием («крестьянский коммунизм».. Поэтому нашей культуре было чуждо мальтузианство — отрицание права на жизнь для бедных. В России всякому рождавшемуся было дано это право — община выделяла для него землю. Даже при нашем суровом климате и малоплодородной земле средств хватало для жизни растущему населению. И были средства для сильного государства, развития культуры и науки.

В начале ХХ века капитализм стал разваливать это жизнеустройство, но кризис был разрешен через революцию, которая сделала уклад жизни более уравнительным и производительным. Задачи, которые ограничивали личные потребности, были понятны: обеспечение безопасности и устранение источников главных, массовых страданий — безработицы, бедности, социальных болезней. Тон задавали люди, знающие, что такое народное бедствие.

Жизнь улучшалась, но баланс между ресурсами и потребностями поддерживался благодаря инерции «крестьянского коммунизма» и советской системе. Как и раньше, у нас не было мальтузианства и стремления к конкуренции, так что население росло и осваивало территорию.

После 60-х годов большинство переселилось в город и обрело тип жизни «среднего класса». В сознании стал происходить сдвиг от коммунизма к социал-демократии, а потом и либерализму. Возник соблазн выиграть у ближнего в конкуренции. Право каждого на жизнь стало ставиться под сомнение — сначала неявно, а потом все более громко. Этот сдвиг сдерживался и советской идеологией, и памятью старших поколений. Именно за последнее десятилетие оба эти якоря были вырваны. И нас понесло...

Отрицание равного права на жизнь стало частью официальной идеологии. Это право требовало самоограничения каждого, теперь тормоз снят. Именно самоограничение как опора нашей культуры было отвергнуто и осмеяно. «Не дай себе засохнуть!» — вот принцип, который без устали вбивается в сознание. И люди поддаются.

Одновременное снятие норм официального коммунизма и иссякание коммунизма общинного изменило общество так, что оно впало в демографический кризис, обусловленный не столько бедностью, сколько мировоззренческими причинами. Новое население ни по количеству, ни по типу сознания уже не сможет не только осваивать, но и держать территорию России. Оно начнет стягиваться к «центрам комфорта», так что весь облик страны будет быстро меняться.

Последние десять лет заставляют нас понять, что русские могли быть большим народом с высоким уровнем культуры и населять Евразию только при комбинации Православия с аграрным коммунизмом и феодально-общинным строем или при советским строе. При капитализме, хоть либеральном, хоть криминальном, они стянутся в небольшой народ Восточной Европы с утратой державы и высокой культуры.