Четыре состояния политической жизни, политической системы, которые в основном застало современное российское общественное сознание: позднесовесткий, «перестройка», правление Ельцина и путинский период – могут быть характеризованы четырьмя разными типами управления поведением масс, условно говоря «манипулирования», которые на том или ином этапе использовала элита и власть в рамках осуществления – или для осуществления – своего политического господства.
Строго говоря, для первого из них, т.е. позднесовесткого, манипулирование как таковое, еще не свойственно. Позднесоветское общество, это, как бы то ни было, общество с сильным воздействием идеологию. Хотя, в скажем так, не накаленном, а «остывающем» варианте. Это значит, что основные компоненты идеологии, ее ценности, ее базовые постулаты – в общем приняты, не встречают противодействия и особого возражения – но не обладают мобилизационным воздействием. Принимая их, общество соглашается с подчинением данной власти, поскольку она в целом не выходит за очерченные политической идеологией пределы ограничений - но не готовы мобилизовываться и чрезмерно напрягаться для достижения целей, предлагаемых в рамках данной идеологии.
Как ни противоречит это обыденным представлениям, политическая идеология и политическая манипуляция почти несовместимы. Как сущностно отличны друг от друга та же манипуляция и пропаганда.
Пропаганда всегда направлена на популяризацию и утверждение в обществе идей. утверждение той или иной политической идеологии. Но и «идея» и политическая идеология – это достаточно сложные контракции, не подлежащие относительно одномоментному пересмотру, «переигрыванию» своих составляющих. Политическая идеология включает в себя достаточно устойчивые ценностные основания, политическое учение. Экономическое учение и цели предлагаемые к достижение.
Все эти компоненты чужды и враждебны манипуляции, которая своей целью имеет изменение поведения людей в соответствии с целями субъекта манипуляции. Для успеха манипуляции, люди не должны иметь устойчивых ценностей и целей, их сознание не должно носить ни ценностный, ни целостный характер.
Позднее советское общество и его сознание базировалось на отчасти формальном, но устойчивом принятии и ценностей, и целей, и авторитетов.
Власть могла управлять действием поведением людей лишь в рамках этих ограничений. Она могла принимать любые решения – но лишь в указанных рамках. От масс ей на этом этапе не столько нужна была активная поддержка и активное участие, сколько согласие с этими решениями и готовность им подчиняться в публичной жизни.
Апелляция к согласию с принятыми решениями осуществлялась условно по следующей формуле:
«Мы приняли новое решение. Оно правильно, потому что принято на основании известной вам и принятой вами идеологии. Эту идеологию разработали Маркс, Энгельс и Ленин, которых вы признаете в качестве авторитетов. Кроме того, руководствуясь этой идеологией, наши с вами предшественники одержали великие победы: совершили социалистическую революцию, осуществили индустриализацию страны, создали наше общество, выиграли Великую Отечественную войну, преодолели разруху, запустили человека в Космос. Раз данные идеи и теории дали такие результаты – значит они верны. Значит, если мы выполним наши новые решения, основанные на тех же идеях и теориях – мы с вами вместе вновь добьемся таких же великих успехов».
Для человека, к котором убыло обращено это построение, усомниться в нем означало: с одной стороны усомниться в очевидности, - например решить, что СССР не выигрывал великую Отечественную войну, большевики не совершали Октябрьскую революцию, а Гагарин не летал в космос; с другой – усомниться в собственном изначальном идеологическом и ценностном выборе.
При этом те или иные частные жизненные не соответствия повседневности и теории в принципе были объяснимы и не ставили конструкцию под сомнение, в частности потому, что жизненный опыт подтверждал: все прежние победы достигались через множество сложностей и несуразиц, а путь к Берлину из Бреста, как известно, пролегал через Сталинград. Так что, все в порядке. Не то еще видали – все равно все кончится Красным Знаменем над развалинами штаба врага.
Власть могла довольно широко влиять на массы – но, не затрагивая базовых постулатов, ценностей и не подвергая сомнению цели. Хрущев однажды попытался покуситься на «пространство сакрального ядра» (на 20-м съезде) - и получил такой глухой ропот по всей стране (плюс вооруженное восстание грузинского комсомола) – что попытку свернули и постарались о ней забыть.
Однако эти ограничения стали помехой для определенных политических групп, в частности – той части элиты, которая стремилась конверт рвать свою власть в собственность. Старые ценностные ограничения нужно было преодолеть, причем даже не поменять на другие, а сформировать сознание, восприимчивое к манипуляции, к такому положении, когда управление им не будет сковано никакими ценностями. Поскольку, скажем, замена коммунистических ценностей на «пуританскую этику» - ну никак не позволяла бы легализовать откровенное разворовывание, характерное для конца 80-х – 90-хх гг. С одной стороны, необходимый для такое преобразования информационный удар частично, особенно на первом этапе, продолжал апеллировать к авторитетам, значимым для разрушаемого сознания. С другой, чем дальше, чем больше, использовал как абсолютизацию частного, декларируемого в качестве всеобщего, так и напрямую наносил психотравмирующие удары, ломающие привычные ценностные и логические связи и установки.
Пример первого. Берутся слова Ленина о «перемене всей нашей точки зрения на социализм» с предпоследней страницы его поздней статьи «О кооперации». Разворачивается примерно следующим образом: « - Значит, он изменил свои взгляды на социализм. - Значит, выясняя сущность социализма, не нужно обращаться ко всему тому, что он писал ранее 1922 года. - А ранее – он писал, что социализм – это общество, основанное на крупном машинном производстве и общественной собственности на средства производства. Значит – все это неверно, в частности – общественная собственность – это не главное, как неглавное и производство. – А что главное? – а главное – в переходе к НЭПу, разрешение свободы торговли, частной собственности и вообще – социализм это совокупность соединенных рынком кооператоров».
То же, что фразой позднее он объясняет, о чем идет речь: «Эта коренная перемена состоит в том, что раньше мы центр тяжести клали к должны были класть на политическую борьбу, революцию, завоевание власти и т.д. Теперь же центр тяжести меняется до того, что переносится на мирную организационную "культурную работу". То есть, что если раньше речь шла о завоевании власти, и решались одни задачи – то теперь власть завоевана и надо решать следующие – раньше на социализм смотрели с той точки зрения, что для движения к нему еще надо завоевать власть – а теперь на него нужно смотреть, как на то, что нужно создавать, опираясь на эту власть.
Дело в данном случае не в Ленине и не в социализме – дело в приемах, которые использовала власть времен Горбачева – а он его помощники пытаются использовать это и сегодня.
Другой пример. Выходит на трибуну некий «прораб перестройки» - скажем Ю. Афанасьев. И трубным низким голосом говорит: «Давайте будем честными. Давайте скажем прямо…» Зал затихает и ждет откровения. Оно следует: «Все кругом… фекалии». Зал взрывается: Какой честный! Какой смелый! Как нестандартно! Кто-то спрашивает ехидно: «Я вы сами?», - зал опять в ожидании… Оратор смело наибрает полную грудь и отвечает: «И я – тоже». Зал потрясен смелостью оратора. И с этого момента говорить обо все, что ни попадя, что оно… фекалии становится признаком хорошего тона.
В целом же, манипуляция периода «перестройки» (а это – период самой большой лжи в нашей истории, причем лжи наглой, откровенной, но притворяющейся правдой) – это манипуляции построенная на сломе любых апробированных и принятых норм мышления, логики и критериев достоверности. Все очевидное в принципе объявляется недостоверным – и проявлением «шор и стереотипов старого мышления».
Человеку предлагается вопрос: «Ты согласен, что Жаба – зеленая? – Да. – «А что доллар зеленый? – Да. – Значит, надо строить рынок».
Человек в недоумении: причем здесь жаба, доллар и рынок? Он еще ен готов согласиться. Тогда ему говорят: «Это у тебя рецидивы старого мышления. Ты не понимаешь, потому что тебе нужно, чтобы все было разложено по полочкам, как в «Кратком курсе истории ВКП(б)». Ты не преодолел в себя сталинизм. А все уже давно поняли, что ты не прав».
Человек смущен: как будто полная чушь. С другой стороны – ведь жаба правда зеленая, как и доллар. А доллар имеет хождение в «рыночных странах». Значит, два суждения из трех верны. Наверное – верно и третье, просто сам он еще этого не понял – но ведь все другие давно поняли – стыдно быть таким тугодумом. И он согласно кивает головой. Нужно строить рынок. Использовался парадокс Тертуллиана: «Верую, ибо это – нелепо».
Правда, как сказал однажды Георгий Сатаров в ответ на вопрос, приблизилась ли Россия за 90-е годы к рынку: «О чем Вы говорите? Да мы никогда его и не собирались строить. Нам нужно было разрушить старую утопию, на которую опиралась прежняя власть. И мы пустили в ход другую – про рынок. Вот и победили. Но рынок сроить никто никогда и не собирался, это же бессмыслица».
Суть типа манипуляции периода «перестройки» - разрушение любых ценностных оснований. Уничтожение возможности их существования, как и возможности существования стратегических целей. И для этого – травмирование сознания логическими «сшибками», навязываемыми нелепостями, провозглашаемыми откровениями: чтобы с любой иной ситуации человек оказывался не имеющим внутренних ограничений, мешающих поверить в любое активно навязываемое представление.
Были решены поставленные политические задачи, власть сменилась и осуществлялся перевод власти в собственность. Представлялось, что постоянное манипулирование не имеет необходимости – просто потому, что от масс ничего особо нужно не было. Ими не нужно было манипулировать, птому что их действиями не нужно было управлять – они в значительной степени были лишены возможности действовать и тех институтов, через которые можно было бы осуществлять их действия. Казалось, что они уже полностью лишены способности самостоятельно осмысливать свое положение и будут послушно исполнять любые требования власти.
Однако оказалось, с одной стороны, что значительная часть общества обладала достаточной информационной устойчивостью. Та же часть, у которой сознание было приведено в разорванное состояние – не имея ценностей, не могла и подчинять им свою реакцию на бытовые лишения рыночной эпохи. Социально-психологический фарш, созданный при ломке сознания – не мог быть политической опорой власти, особенно, когда она закачалась под тяжестью своих неудач.
Тип манипулирования 90-х гг. – это спорадическое массированное психологическое воздействие на массы в ключевые моменты ситуации – в стальное время их поведение было не важно. Основной алгоритм манипулирования – изобретение ситуации угрозы – и призыв: «Проголосуй правильно». При этом закладывается мнимая очевидность (как в ситуации с жабой, рынком и долларом): правильно, это за нынешнюю власть. Потому что если нет – придет не то грозный чеченец Хасбулатов, который начнет делать что-то страшное. Не то – страшный Зюганов, который оставит в магазинах лишь плавленые сырки. Не то – больной Примаков, при котором всем будут оперировать коленные суставы.
Три примера. 1993 год, апрель. Нужная формула голосования «ДА, Да, Нет, Да» - положена на знакомую всем, особенно старшему поколению (которое наиболее опасно по своим взглядам) песню из культового фильма сталинских времен «Весна»: «Журчат ручьи, кричат грачи, и тает снег, и сердце тает, и даже пень в апрельский день, березкой снова стать мечтает»...
Образы молодости образы весны, а для кого-то – образы «славного сталинского времени» - включены в обслуживание формулы, направленной против всех этих образов. Сталин играет против Сталина. Но сознание –у же травмировано, разорвано, во многом лишено способности к самостоятельному умозаключению – и голосование осуществляется в формуле сладкого напева, позволяющего забыться и чуть-чуть расслабиться… Но, как говорил Уоллерстайн, когда бюллетень опущен в урну – уже абсолютно безразлично, какими чувствами руководствовался тот, кто его в таком виде туда опустил.
!996 год. Приемы манипулирования – можно описывать в отдельной научной работе. Но концентрат рекламно-политических призывов – лозунг «Голосуй сердцем». На фоне портретов Ельцина и без него.
С одной стороны – просто замечательно. Верь своему сердцу – и оно не подведет. Слушайся сердца – и ты останешься человеком, а не бездушной машиной. Это – для объекта воздействия.
С другой, для процесса: «Голосуй сердцем – и не задумывайся». «Голосуй сердцем – но никак не головой». «Ни в коем случае не думай!». «Не задумывайся!» «Голосуй только ни в коем случае не так, как подсказывает разум». И голосовали. Большинства Ельцин, конечно не получил. Но получил достаточно, что бы можно было объявить, что за него – большинство.
Третий пример. 1999 год. Битва ОВР и с «Единством», НТВ с ОРТ, Киселева с Доренко. Но технологии Киселева – слишком из «прошлого», он предлагает иронизировать, сомневаться – все это из технологии разрушения устоявшегося, все это – ничего не утверждает. Доренко – тоже разрушает. Но несколько иначе – более агрессивно, утверждающе – но утверждающе в негативе. Формально он ничего не навязывает. Но образ Лужкова соединяется с видами шикарного дворца, (который оптом так и не удается найти), а образ Примакова – с видом оперируемого колена и льющейся крови.
Звучит имя «престарелый Евгений Примаков» - и на экране появляется операционная, разрезанная нога, и кровь, кровь, кровь… И скальпель, ворошащийся в суставе… Сустав был чей-то чужой – но впечатление оставалось…
Технология манипулирования 90-х – это в значительной степени использование продукта манипулирования «перестройки» - того фарша сознания, которому в известной степени можно было внушить что угодно. Если говорить уверенно, по многим каналам и много. Как говорил дон Рэба, что бог есть и бога нет. Что люди ходят на руках и люди ходят на боках. Что Земля круглая, и что земля плоская.
Однако оказалось, если скажем так, коммунистические ценностные основания – в значительной мере и разрушены – советские цивилизационные – оказались прочнее. И все время дают себя знать. Как, кстати, и общий левый настрой общества. И вести бой против этих бастионов, уцелевших в сознании людей – приходится каждый раз на грани поражения. Тот, кто успевает укрпеиться в этих «окопах Сталинграда» - оказывается чуть ли не сильнее всей мощи государственной машины и «пропаганды».
Некие базовые основания ценностей оказались неуязвимы. Почему – это отдельный вопрос, но они устояли и проявили тенденцию к регенерации. Разрушить их не удалось. Хотя сам по себе механизм их разрушения был доведен чуть ли не до совершенства.
И тогда, новая власть в новый «путинский период» - пришла чуть ли не к гениальному выводу. Зачем, собственно тратить так много сил на войну с ними – ведь проще этим образам и ценностям по возможности потакать.
Нужно увязать образы власти в сознании общества с этими регенерирующими образами. Другой вопрос, что делать нужно вовсе не то, что следовало бы делать, последовательно встав на путь служения им. А то, что нужно для своего укрепления. Но с пиететом к этим ценностным началам. Исторический компромисс: обществу в более или менее неприкосновенными возвращают его реликвии, власти достается прагматика.
Это – тоже, что сделал Наполеон, заключив Конкордат с Папой.
И на поля страны вышли сеялки, веялки и т.д. бороздящие степи в борьбе за урожай – на предвыборных роликах «Единой России».
Власть теперь по другому обратилась к человека и обществу: «Мы приняли новое решение. Мы знаем, что оно вам не слишком понравится. Оно и нам не нравится. Но у нас нет другого выхода. Сегодня – оно правильно, поверьте нам. Оно правильно потому, что его приняли мы. А мы – это те, кто верит в то же, во что верите и вы. Мы те, кто реабилитировал ваши ценности, кто прекратил оскорблять ваши реликвии. Мы думаем та же как вы. Мы хотим того же, что и вы. И если мы сегодня делаем не то, чего вы от нас ждете – то лишь потому, что не пришло еще время. Не пришло еще время честно сказать, что мы имеем с вами одни и те же ценности и реликвии. Сами понимаете – работа у нас такая. Тем более, после того, что тут натворили некоторые до нас».
В первый из описанный периодов – позднесоветский – власть принимала ограничения идеологии – и свои действия и свое управление поведением общества в целом не выводила за рамки принятых последним базовых ценностей и целей.
Во второй, «перестроечный период» она, устав от этих ограничений, вступила вой с ними, используя все доступные ей средства манипулирования для разрушения сознания и уничтожения этих ценностей.
В третий период – 90-х гг. она успешно манипулировала сознанием общества в той степени, в которой оно было превращено в деаксиологизивроанный фарш (общество с разрушенными ценностями) – и даже в конечном счете успешно, используя манипуляцию, подавляла ценностную регенирацию у тех, у кого она оказалась слишком устойчива.
На четвертом она нашла более эффективный способ управления поведением. Она отказалась от попыток манипулирования в ценностно устойчивых зонах, решила не вести борьбу с ценностями, а подыгрывать им – но, разумеется на символическом, а не практическом уровне. Она не стала воевать с ними – но не стала и служить им.
Своего рода синтез методов управления позднесоветского и постсоветского периодов: остатки ценностей сохраняются – но реальные действия им не соответствуют. Манипуляции и ценностная устойчивость существуют совместно. Но они – всегда сбудут стремится у подавлению противостоящего. Эта ситуация исторически может быть лишь временной. Но пока она есть, на короткой дистанции – она оказывается исключительно эффективной.
