Изучение «холодной войны» имеет не только исторический, но и практический аспект: за одного битого двух небитых дают. Тем более что сегодня суть отношений Запада и России качественно не изменилась. Суть эта — противостояние. Кроме того, поскольку Запад стремился ослабить советскую государственность на различных уровнях, включая международный социалистический лагерь как внешнюю оболочку СССР, то в той или иной степени нужно затронуть тайную и явную борьбу против России и на этом уровне. Главным образом речь идет, конечно, о Восточной Европе. Показательно, что разрушению СССР предшествовало разрушение Организации Варшавского Договора и Совета экономической взаимопомощи — СССР ломали и через  них, используя социалистическую систему (Восточную Европу, в несколько иной форме — Китай) как средство разрушения советской системности и государственности.

«Холодная война» не была Третьей мировой. То была первая (и, скорее всего, последняя) глобальная война — война миров и систем. В мировых войнах (Тридцатилетняя, Семилетняя, наполеоновские, 1914–1918, 1939–1945 гг.) решались вопросы о том, кто будет гегемоном капиталистической системы (Голландия или Габсбурги, Великобритания или Франция, Германия или США), при этом с XVIII в. решающую роль в победах «моряков»англосаксов над «континенталами» во внутрикапиталистических войнах играла Россия/СССР.

«Холодная война» велась не за гегемонию в капиталистической системе. То было противостояние двух систем — капитализма и антикапитализма.

Речь шла о двух взаимоисключающих планетарных проектах социально-экономического устройства, а потому «холодная война» велась на всей планете, т. е. была истинно глобальной.

Поскольку противостояние блоков в холодной войне было системным и развивалось не только как межгосударственное (это форма), но и как классово-идеологическое (мир труда — мир капитала, капитализм — антикапитализм, правые — левые и т. д.), оно охватывало практически всю планету, проникало в самые отдаленные уголки, вовлекало весь мир, разрывая надвое целые страны, слои, а то и семьи. И хотя сформировался блок «Движение неприсоединения», пытавшийся «сосать от двух маток сразу», в целом и внутри этого блока идеологические симпатии и антипатии были вполне очевидны. В этом плане нейтральных практически не было: война носила тотальный военно-политический, экономический, идеологический, психологический характер и предполагала полное уничтожение проигравшего (как это и произошло с СССР).

После окончания Второй мировой войны коммунизм и капитализм сошлись как два альтернативных варианта организации посюстороннего мира планетарного порядка, проникая в ареалы всех религий и рассекая их по нерелигиозному принципу. А потому у «холодной войны» нет ни аналогов, ни прецедентов, в том числе и по внутренней сложности и парадоксальности.

Эта, построенная на страхе взаимного уничтожения (достаточно вспомнить панику, охватившую крупнейшие города Европы и Америки в дни Карибского кризиса), завязанная на ядерное оружие глобальная война была периодом фантастической глобальной стабильности.

«Холодная война» велась тотально во всех сферах бытия — от военно-политической и финансово-экономической до идейно-психологической и организационной, причем именно «вторая пара» играла решающую роль. Бжезинский особо подчеркнул роль массовой американской культуры как одного из решающих факторов победы США в холодной войне.

В СССР так и не поняли, чем была «холодная война». А вот на Западе с самого начала это понимали намного лучше. В СССР «холодную войну» воспринимали как войну невсамделишную — отсюда кавычки, как бы какое-то соревнование. Это усиливалось дурным пацифизмом советской пропаганды с ее тезисом «лишь бы не было войны», тем самым подчеркивалось, что «холодная война» — это не война. А вот западная верхушка рассматривала ее не как соревнование, а как самую настоящую — на убой — войну, объектом и целью убийства в которой являются не отдельные люди, не физические индивиды, а система, страна.

Датировка начала «холодной войны» — спорный вопрос.

Например, Андрэ Фонтэн, бывший главный редактор газеты Le Monde, полагает, что она началась в 1917 г., сразу же после захвата власти большевиками. Первый том его «Истории холодной войны» так и называется: «От Октябрьской революции до войны в Корее, 1917–1950».

Есть ли какой-то резон в таком подходе? Отчасти есть. Сам факт возникновения и существования Советской России как антикапиталистического феномена означал системную угрозу для Запада. СССР как «государство» был исходно сконструирован так, чтобы с легкостью превратиться в Мировую Социалистическую Советскую Республику. Во введении к Конституции 1924 г. говорилось, что «доступ в Союз открыт всем социалистическим республикам, как существующим, так и имеющим возникнуть в будущем», что «новое союзное государство явится достойным увенчанием заложенных еще в октябре 1917 г. основ мирного сожительства народов», что оно «послужит верным оплотом против мирового капитализма и новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику». А сам СССР сначала именовался ВCCCР (буква «В» означала «Всемирный»). Поэтому, например, русские юристы-эмигранты, в частности П.П. Гронский, с момента возникновения СССР верно указывали на иную, чем государственная, природу этого властного организма.

Другое дело, что в 1920–1930 гг. у СССР не было сил расширяться, он мог только обороняться. Запад, главным образом Великобритания и Франция, в 1920–1930 гг. проводили политику, направленную на подрыв и уничтожение СССР, прежде всего силами Германии (для этого Гитлера и вели к власти).

Тем не менее, и у Запада в межвоенный период, который по сути был лишь фазой передышки в мировой «тридцатилетней войне» ХХ в. (1914–1945), были ограниченные возможности давления на СССР. В 1920-е гг. Запад приходил в себя после войны, а в 1930-е обострились внутризападные противоречия, и СССР мог играть на них, что, помимо прочего, нашло отражение в докладе М. Литвинова на IV сессии ЦИК СССР 29 декабря 1933 г. Этот доклад означал отказ советского руководства от ультрареволюционной доктрины, которой оно руководствовалось со времен Гражданской войны и согласно которой любое обострение международной обстановки работает на СССР (даешь революцию!), а любая стабилизация ухудшает его положение.

С начала 1930-х гг. СССР начинает все больше вести себя как государство — член международной системы (в 1934 г. СССР вступил в Лигу Наций), а не только как инкубатор мировой революции, что нашло свое отражение и во внутренней политике, в том числе и по отношению к историческому и национальному наследию.

Итак, датировать начало «холодной войны» 1917-м г. было бы неточно. Во-первых, до 1945 г., несмотря на деятельность Коминтерна во всем мире, у СССР не было потенциала для глобального противостояния капитализму, советская система оборонялась. Во-вторых, в довоенный период острой борьбы за гегемонию внутри самой капсистемы советско-западное противостояние не выходило на мировой геополитический уровень в качестве главного. Главным на этом уровне были противостояния англосаксов и Германии, с одной стороны, и США и Британской империи внутри англосаксонского «братства» — с другой. СССР при всех системных противоречиях с миром капитализма вписывался в традиционные для последних двухсот-трехсот лет расклады европейской и мировой политики, войдя в состав антигитлеровской коалиции и опять оказавшись на стороне «моряков-англосаксов» против «континентальных» европейских держав.

В 1917–1945 гг. Советский Союз противостоял одним капиталистическим государствам в союзе с другими, используя их противоречия, а точнее — борьбу за гегемонию в капиталистической системе между двумя группами: англосаксами и немцами.

Есть ли резон в том, чтобы датировать начало «холодной войны» мартом 1946 г. — фултонской речью британского экс-премьера Черчилля, заявившего, что «железный занавес» от Щецина на Балтике до Триеста на Адриатике разделил Европу? Мог ли, однако, экс-премьер входящей в состояние упадка империи объявлять войну, пусть холодную? Едва ли. На самом деле Черчилль зафиксировал то, что уже было решено американцами.

Да и главным посылом его речи были не столько «железный занавес» и «холодная война», сколько «союз англоязычных народов», в котором британцам было бы отведено достойное место. У американцев имелись совсем другие планы. Американское решение о том, что стало потом холодной войной, было принято в последние недели 1945 г. и в первые два месяца 1946 г.

5 января 1946 г. президент Трумэн вызвал в Овальный кабинет госсекретаря Бирнса и в холодной ярости прочел ему черновик письма, которое некоторые исследователи считают реальным началом «холодной войны». По сути это была формулировка жесткого курса по отношению к СССР. 10 февраля 1946 г. в речи Сталина, опубликованной в «Правде», было сказано о том, что капитализм порождает кризисы и конфликты, что создает угрозу войны в капиталистическом мире, что может стать угрозой для СССР. Следовательно, необходимо срочно восстанавливать советскую экономику, думая не о потребительских товарах, а о тяжелой промышленности.

Эту речь, переведенную и напечатанную журналом Times, американцы в пропагандистских целях охарактеризовали как призыв к войне, а Уильям Дуглас сказал, что это объявление Третьей мировой войны. Об этом же говорил и Пол Нитце. И хотя в США было немало людей, трезво воспринявших выступление Сталина, логика интересов правящей верхушки США разворачивала всю ситуацию в сторону обострения отношений — у американцев была атомная бомба, их доля в мировом ВНП достигала почти 50%. СССР атомной бомбы не имел, а его экономическое положение было крайне тяжелым.

С конца 1945 г. линия вызревания «холодной войны» просматривается до 1944 г. Во-первых, до октября, когда всего лишь короткий обмен мнениями между Сталиным и Черчиллем во время московской конференции по сути зафиксировал будущий раздел Европы. Во-вторых, до открытия «второго фронта», предназначенного для того, чтобы не дать СССР пройти на Запад (логически из этого вытекает план операции «Немыслимое» — планировавшийся Черчиллем на 1 июля 1945 г. удар англо-американцев совместно с немцами по Красной армии). Кстати, даже русофоб Кеннан в своей книге «Россия и Запад при Сталине и Ленине» пишет, что первые подозрения у Сталина по поводу союзников возникли летом 1944 г. — сразу же после открытия «второго фронта». Однако если от минимума перейти к максимуму, то говорить нужно о 1943 г., о Тегеранской конференции, когда западные союзники поняли: СССР победил, а следовательно, необходимо свести победу, ее результаты к минимуму.

Одним из первых ходов США в начинающейся холодной войне можно считать план Маршалла. За экономическим содержанием, которое должно было поднести Западную Европу на блюдечке американским транснациональным корпорациям (ТНК), скрывалась мощная политическая составляющая. Речь шла об ослаблении позиций СССР и западноевропейских компартий.

После войны коммунисты в Западной Европе были на подъеме, входили в состав правительств Франции и Италии. Поэтому в мае 1947 г. министров-коммунистов вывели из состава правительств этих стран.

19 декабря 1947 г. Совет Национальной Безопасности США проинструктировал ЦРУ предпринять все возможные действия, чтобы не допустить прихода коммунистов к власти в Италии. На подрыв позиций коммунистов в этой стране и поддержку христианских демократов, которые впоследствии и выиграли выборы (при активной поддержке Ватикана, папы Пия XII), были отпущены немалые суммы. При этом в финансировании антикоммунистических сил в Италии и вообще в Европе участвовали не только ЦРУ и другие государственные структуры США, но также частные компании, крупные корпорации, профсоюзы.

Экономическая составляющая плана Маршалла в том виде, в каком он был предложен СССР, заключалась в том, чтобы набросить на шею СССР финансово-экономическую удавку (в духе конца XIX в. — начала ХХ в. и попыток, предпринятых в 1920-е гг.). Сталин разгадал этот маневр.

С 1947 г. по 1949 г. шел обмен ударами между США и СССР. На план Маршалла СССР ответил созданием Коминформа и советизацией Восточной Европы, наиболее серьезные проблемы возникли в Чехословакии. Ответ США — операция Split («Расщепляющий фактор»), проведенная ЦРУ и МИ–6 в Восточной Европе. В 1947–1948 гг. к власти в Восточной Европе пришли относительно умеренные коммунисты, стремившиеся учитывать национальную специфику своих стран. Многие в американском истеблишменте готовы были поддержать их. Однако Аллен Даллес рассуждал иначе. Он считал, что именно этих умеренных коммунистов следует уничтожить, причем руками коммунистов-сталинистов, сторонников жесткого курса. С этой целью были сфабрикованы документы, из которых следовало, что многие руководители компартий Восточной Европы сотрудничают с американской и английской разведками. Документы были подброшены органам госбезопасности, те клюнули, и по Восточной Европе прокатилась волна массовых арестов, судов, расстрелов. Как и планировал Даллес, коммунизм стартовал в Восточной Европе с репрессий, а возглавили восточноевропейские партии (и страны) во второй половине 1940-х гг. сторонники жесткого курса.

Берлинский кризис, Корейская война — вот основные события первого этапа «холодной войны»; этапа, в начале которого США планировали атомную бомбардировку СССР. Однако советская атомная (1949 г.), а затем водородная (1953 г.) бомбы охладили пыл потенциального агрессора.

Стало ясно, что военный вариант сокрушения СССР, советской системности и государственности чреват большими неприятностями. В связи с этим на первый план в холодной войне выходят информационно-психологические, идейно-культурные методы и приемы.

Основные цели, принципы и направления этой войны были сформулированы в знаменитом меморандуме Алена Даллеса: «Окончится война <…> и мы бросим все <…> на оболванивание и одурачивание людей. <…> Мы найдем своих единомышленников, своих союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного народа,  окончательного, необратимого угасания его самосознания». И т. д.

Некоторые считают меморандум фальшивкой. Но даже если бы меморандум был фальшивкой, то по факту вся «холодная война» США против СССР развивалась на основе целей, принципов и методов, изложенных в этой «фальшивке». К тому же, помимо рассуждений Даллеса об ударах, нарушающих социокультурный код того или иного общества, есть высказывания, принадлежащие другим представителям истеблишмента. Так, сенатор Гувер Хэмфри писал Трумэну о важности «оказать решительное воздействие на культуру другого народа прямым вмешательством в процессы, через которые проявляется эта культура».

Информационно-психологическая война в сфере идей и культуры объективно требует длительных сроков. Именно на это и настраивались противники СССР. При этом необходимо отметить вклад английских спецслужб (прежде всего МИ–6, связанной с самой верхушкой британского общества) и в саму «холодную войну», и в определение ее долгосрочного («бессрочного») характера.

Именно англичане в 1947–1948 гг. первыми заговорили о создании постоянно действующего «штаба планирования холодной войны». Именно они разработали программу «Лиотэ», которую потом реализовывали совместно с американцами против СССР. Луи Жобер Гонзальв Лиотэ (1854–1934) — французский маршал, служивший в Северной Африке. Жара изматывала французов и маршал приказал посадить по обе стороны дороги, которой обычно пользовался, деревья. На возражение, что они вырастут, дай Бог, лет эдак через пятьдесят, Лиотэ ответил: «Именно поэтому начните работу сегодня же». Иными словами, программа (принцип, стратегия, операция) «Лиотэ» — это программа, рассчитанная на весьма длительный срок. Если считать от 1948 г., то до конца ХХ в.

Главным направлением в борьбе против СССР стал курс на постепенное изменение общественного сознания, прежде всего в среде номенклатуры и интеллигенции. Иными словами, двигаться к разрушению строя и государственности через создание агентуры влияния и «пятой колонны», которая смотрит на мир западными глазами, оценивает и критикует советские и русские реалии с буржуазной западной меркой. Обычно качественные сдвиги в общественном сознании происходят в течение жизни двух поколений (40–50 лет), на такой срок и рассчитывали стратеги «Лиотэ» из МИ–6 и ЦРУ и, как теперь видно, не ошиблись.

С самого начала план «Лиотэ» задумывался как тотальный и постоянно действующий механизм. Его главной задачей являлось постоянное выявление и перманентное использование трудностей и уязвимых мест внутри советского блока.

Мало того, сами операции в рамках комплекса «Лиотэ» внешне должны были казаться противнику разрозненными, не связанными между собой, на первый взгляд, малозначительными действиямисобытиями.  Их целостность должна была быть видна только авторам. При этом политические удары должны были наноситься одновременно внутри страны и вне ее, главным образом «по периметру», по ближнему «внешнему поясу», т. е. по социалистической системе.

Временем такого двойного удара стал 1956 г. Доклад Хрущева о «культе личности» и венгерский мятеж нанесли сильнейший удар по СССР, по коммунистической системе. И — какое совпадение — к обоим этим событиям имеет отношение О. Куусинен и его группа, наиболее известным представителем которой является Ю. Андропов. Доклад Хрущеву готовила именно команда Куусинена, однако сам он и его люди остались в тени, а на первом плане оказались Н.С. Хрущев, М.А. Суслов, А.И. Микоян, Д.Т. Шепилов. Док лад Хрущева представлял собой тенденциозную, даже фальсификаторскую версию советской истории и роли в ней Сталина.

Для Хрущева и его команды антисталинский доклад решал практическую задачу избавиться от конкурентов в руководстве, которых можно было бы пристегнуть к «сталинским репрессиям» и свалить вину за все негативные явления на одного конкретного человека — Сталина, на руководителя страны. А вот те, кто готовил доклад, как сейчас это становится заметным и дешифруемым, имели значительно более далеко идущие цели.

Антисталинский доклад Хрущева бил по главному символу советского общества, а следовательно, и по самому обществу, его достижениям, ценностям и целям, обесценивая их. Помимо мощного психологического удара, наносимого по общественному сознанию, по смысловому и ценностному контуру, доклад наносил политический удар по идее социализма.

Теперь социализм стало возможно отождествлять с выдуманным сталинизмом, который на Западе быстро приравняли к гитлеризму, представив в качестве двух разных форм тоталитаризма. Удар по социалистическим и коммунистическим партиям. Не случайно в 1956 г. в Восточной Европе начались волнения — от умеренных в Польше до настоящего восстания 1956 г. в Венгрии. Послом в этой стране в то время был протеже Куусинена Ю.В. Андропов, сыгравший двусмысленную роль в венгерских событиях.

Комбинация «ХХ съезд — венгерские события» нанесла сокрушительный удар по СССР. Она подрывала дальний «внешний пояс» СССР — позиции коммунистических партий на Западе, подставляла их под критику (разоблачения «сталинистов»), обостряла внутренние противоречия, усиливала позиции соглашателей. Был ослаблен ближний «внешний пояс» СССР — социалистическая система, обострены отношения КПСС с правящими в соцстранах партиями, а также отношения этих партий с обществом и внутри самих этих партий. Наносился удар по ценностям и общественному сознанию советского общества. Советская номенклатура выводилась из-под эффективного контроля сверху и снизу: любую попытку такого рода теперь можно было свести на нет обвинениями в сталинизме, в стремлении «повторить 1937-й год».

Бесконтрольность номенклатуры ослабляла и подрывала центральную власть, т. е. государственность. Это — не общие слова. Под знаменем «возвращения к ленинским нормам» и критики сталинизма номенклатура постепенно освобождается от контроля со стороны Центра и Верха.

С высшей партноменклатуры контроль снимается практически полностью: члены ЦК, секретари крайкомов и обкомов не могут быть объектами оперативной разработки со стороны КГБ и МВД. То же касалось руководителей высшего звена в различных сферах партийного и советского управления. Номенклатура начала превращаться в квазикласс, состоящий из республиканско-региональных кланов, что, естественно, разрушало государственность. Таким образом, утрачивалась целостность и системы, и страны. В 1950–1960 гг. это происходило почти незаметно. С 1970-х гг. — быстрее, ну а в 1980-е, в горбачевские времена, стало вполне очевидным.

Это все внутрисистемные, обусловленные спецификой строя факторы. Но внутренние факторы усиливались внешними — все большей интеграцией СССР, и прежде всего верхушки, в мировой рынок, в капсистему. Эта интеграция порождала у номенклатуры и той части совинтеллигенции, которая ее непосредственно обслуживала (наука, искусство), потребности западного, буржуазного типа. В результате, в их глазах капитализм становился привлекательной социальной моделью, а Запад — цивилизационной. Постепенно эта эрозия ценностей спускалась сверху вниз, охватывая довольно широкие слои населения.

Но, пожалуй, наиболее остро ценностный слом проявлялся в таких слоях, как интеллигенция и «придворная богема». В конце 1960-х гг. эту опасность уловил и очень точно описал В. Кочетов в блестящем социальнополитическом романе «Чего же ты хочешь?». Роман появился через год после чехословацких событий и в определенной степени был реакцией на них. В связи с этим имеет смысл подробнее взглянуть на события 1968 г. в Чехословакии и вокруг них и на то, какую роль они сыграли в дальнейшем развитии соцсистемы и СССР как властной организации особого типа.

Ввод войск Варшавского договора (по сути — советских войск) в Чехословакию в августе 1968 г. и установление в течение 36 часов контроля над страной, армия которой считалась третьей по силе в Европе, произвело очень серьезное впечатление на Западе. Если до чехословацких событий там были влиятельные круги, полагавшие, что проблему СССР все же можно решить военным путем, то после августа 1968 г. таковых не осталось. Чехословацкие события, тот факт, что на рубеже 1960–1970 гг. СССР добился примерного военно-стратегического паритета с США, а также острокризисные явления в экономике США привели к изменению стратегии Запада по отношению к СССР. Ставка была сделана на «удушение в объятиях» и на резкую активизацию и расширение западной агентуры влияния и «пятой колонны» в СССР.

Другим способом расшатывания идейно-моральной ситуации в СССР стала активизация диссидентского движения: активизация диссидентов должна была вызвать ответные действия властей, а Запад, воспользовавшись этим, раздул бы антисоветскую истерию. Так оно и вышло и даже с перевыполнением, поскольку действиям западных спецслужб «подыграло» Пятое управление КГБ. Поскольку ему нужно было повысить свое значение в глазах Кремля, оно по сути стимулировало (провокационным образом) движение диссидентов в течение всех 1970-х гг., действуя, таким образом, парадоксально в одном направлении с западными спецслужбами. И хотя в начале 1980-х гг. диссидентское движение было разгромлено, в том числе потому, что уже не было нужно ни КГБ, ни Западу, наступала другая эпоха. Дело было сделано: Советский Союз превращали в нечто, все более похожее на «Империю Зла», оформлялся новый этап борьбы.

Для западных спецслужб диссиденты в деле разрушения «системы СССР» играли важную роль в качестве акции прикрытия основной операции, а именно — деятельности агентуры влияния на средних и верхних этажах руководства страны.

Деятельность этой агентуры облегчалась тем, что после ХХ партсъезда высшая номенклатура, как уже говорилось, была по сути выведена из-под реального контроля со стороны КГБ и, тем более, МВД и прокуратуры. Атмосфера благодушия и успокоенности, характерная для брежневского времени, особенно для 1970-х гг., была еще одним фактором, способствовавшим, с одной стороны, деятельности агентуры влияния, а с другой — формированию у чиновников чувства безнаказанности за принятие ошибочных или попросту вредных для системы или ее элементов решений.

Из высшего руководства устранялись (А.Н. Шелепин, К.Т. Мазуров и др.), либо погибали/умирали при странных обстоятельствах (П.М. Машеров, Ф.Д. Кулаков) наиболее сильные и толковые люди, способные составить конкуренцию Брежневу (или Ю.В. Андропову). Наверх нередко продвигали людей заведомо некомпетентных и коррумпированных (позднее, в перестройку, они выйдут на первый план). Именно эти люди были активными сторонниками сближения с Западом, именно они в 1980-е гг. заговорят о глобализации, о необходимости перед лицом глобальных вызовов создания наднациональных (мировых) структур управления, озвучивая то, что вкладывалось им в их головы людьми из Римского клуба, Трехсторонней комиссии и др. — вкладывалось непосредственно или через референтуру.

Особо следует отметить разрушительную роль «советников вождей» — референтов, обслуживавших высшее руководство страны (Брежнева, Андропова, Горбачева). В последние десятилетия в своих мемуарах они откровенно признают, что уже в 1960–1970 гг. разочаровались в марксизме-ленинизме, в советской системе, которая, по их мнению, несла на себе отпечаток сталинизма; начали задумываться о сближении с Западом. И все это, пишут «советники», они старались вложить в головы руководства, вписать (в завуалированной форме) в доклады и речи. С восторгом пишут бывшие советники о контактах с представителями Запада — политическими деятелями, хозяевами ТНК. По крайней мере, после признаний «советников вождей» во многом становится объяснимым то нарастающее количество ошибок во внутренней и внешней политике, в экономике, социальной сфере и идеологии, которые допустили брежневское, а затем горбачевское руководство.

Разумеется, дело не только в прозападных экспертах. То отношение к СССР и миру, которое они вкладывали в головы в политбюро и руководителей уровнем пониже, ложилось на благодатную почву: номенклатура начала превращаться в квазикласс, и это превращение развивалось на определенной социально-экономической основе, требуя укрепления и развития этой основы. Речь идет о трех процессах.

Во-первых, сведение к минимуму ротации кадров («застой»), господство на верхних и средних уровнях номенклатуры горизонтальной мобильности над вертикальной.

Во-вторых, развитие теневой экономики, ее срастание с хозяйственными органами, а через срастание этих последних — с партийными. Результат — формирование партхозкриминальных кланов.

И, в третьих, все большая интеграция СССР в мировой рынок, в капиталистическую систему в качестве поставщика сырья, приносившая номенклатуре нефтедоллары и требовавшая улучшения отношений с Западом.

Развитие этих тенденций, обусловленных отчасти логикой советской системы, отчасти курсом 1970-х гг. на интеграцию в мировой рынок и разрядку напряженности с Западом, объективно разрушало системность/государственность СССР.

Весьма неэффективно развивался военно-промышленный комплекс. Реальное поддержание баланса «ядерной смерти» не требовало такого наращивания военного потенциала, особенно в сфере обычных вооружений, которого добилась военная верхушка в корыстных ведомственных и личных интересах.

Неудивительно, что военно-сырьевая ориентация развивалась в ущерб остальной части народного хозяйства, а реальные потребности граждан в товарах повседневного потребления удовлетворяли теневая  экономика и импорт.

Они, смягчая дефицит и выступая реальным регулятором собственно экономических процессов, разлагали общество и власть, компрометировали строй в глазах населения. Моральное и социальное разложение верхушки, ее материальный и ценностный разворот в сторону Запада, капитализма были фактором системного и цивилизационного разрушения СССР.

В то же время они были фоном и основой ошибок во внешней политике, которые объективно ослабляли СССР и которых в 1970-е гг. — первой половине 1980-х гг. становилось все больше.

Проспав 1970-е гг., советская верхушка оказалась неподготовленной к наступлению пришедших в себя после кризиса 1970-х гг. США, к новому витку «холодной войны», к агрессивному курсу Рейгана. Западное давление первой половины 1980-х гг., рассчитанное на максимальное ослабление СССР, совпало с пришедшим процессом так называемой «перестройки» в самом СССР, с деятельностью Горбачева и его команды. А эту разрушительную деятельность, которая превратила трудности СССР в системный кризис, вполне можно рассматривать не просто в контексте наступления Запада, но в качестве элемента, составной части этой деятельности, что правомерно может быть определено как игнорирование национальных интересов. И вновь, и для этого достаточно продолжительного исторического периода видно, что суть отношений Запада и России качественно не изменилась. Суть противостояния.

http://rusrand.ru/idea/idea_30.html