Русская победа многообразна и разнолика. Сегодня мы бы хотели остановиться лишь на нескольких, представляющихся, на наш взгляд, принципиально важными. Но сначала необходимо упомянуть, что образ, поэтический или, возьмем более широко, литературный, выдумать уже практически нельзя: все, что можно, уже придумано и сказано. Образы живут сегодня сами по себе. Мера таланта конкретного писателя определяется лишь тем, как он смог развить тот или иной образ, повернуть его к читателю неведомой доселе гранью, заставить сверкнуть в неожиданном ракурсе. В основе лежит идея о том, что каждый образ существует в языке не сам по себе, а в ряду других – внешне, возможно, различных, но в глубинном смысле сходных образов – и вместе с ними реализует некий общий для них смысловой инвариант, то есть модель, или парадигму.

Давайте вместе попытаемся проследить развитие двух образов русской победы на конкретных кинематографических и литературных примерах, причем предлагаю начать с последних – кинообразов, а затем попробовать найти аналогии в классической литературе.

Пожалуй, одним из самых пронзительных фильмов о войне является «Проверка на дорогах» Алексея Германа. Нет нужды пересказывать содержание, наверное, каждый видел эту кинодраму после того, как фильм был наконец снят с полки и пущен в прокат и на телевидение. Напомним лишь одного из главных героев – капитана Локоткова, которого блестяще сыграл Ролан Быков. Герой Быкова начинал с командира партизанского отряда в тверских лесах, а закончил в мае сорок пятого в Берлине. Щуплая фигурка, застиранная гимнастерка, за все четыре года войны «головокружительная карьера» – дослужился от старшего лейтенанта до капитана.

Заключительные кадры фильма: посреди берлинской улицы заглохшая полуторка. Локотков вместе с бойцами пытается ее толкнуть, чтобы завести с ходу, подставляя под задний борт машины свое щуплое плечико. Из проезжающего мимо виллиса вдруг выпрыгивает юный красавец–полковник с золотой звездой Героя на груди.

– Локотков, это ты?
– Я, товарищ полковник, – несмело отвечает пожилой капитан, вытягиваясь перед умопомрачительным красавцем.
– Ты что меня не помнишь? Ты ведь меня спас, ты же нас из окружения в сорок втором выводил!
– Виноват, не помню, многих выводил, всех разве упомнишь.

Полковник командует ординарцу принести водки, разливает ее по кружкам, чокается с Локотковым.

– А ты все еще в капитанах ходишь? – И вскакивая в виллис, уже на ходу кричит: – Я маршалу о тебе напишу, обязательно напишу.

– Локотков-то в капитанах, зато наши пушки по Берлину бьют, — смиренно отвечает Локотков, затем бросается к полуторке и наваливается на борт плечом, помогая солдатам: – Ну, давайте, ребятки, толкнем! Дружно, сейчас пойдет она, пойдет!

Теперь стоит задуматься, а где же мы видели этого капитана, вернее, читали о нем? Да это же точная копия капитана Тушина из толстовского романа «Война и мир»!

1805 год. Арьергардный бой Багратиона у австрийской деревни Шёнграбен. Героические действия четырехпушечной батареи капитана Тушина решили успех дня, обеспечив организованный отход русских и австрийских войск к Аустерлицу. Оставшись без прикрытия, тем не менее, батарея не покинула огневых позиций, а продолжала крушить направо и налево боевые порядки французов, зажгла деревню, где сосредоточивалась французская пехота, отсекла кавалерию противника.

Совпадают даже детали, вот что пишет Толстой: «– Круши, ребята! – приговаривал Тушин и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты». Точно также, как Локотков перед полковником, Тушин стоит перед грозным Багратионом, который строго спрашивает, почему на поле боя оставлены две пушки. У капитана Тушина дрожит нижняя губа, этот настоящий герой сражения смертельно боится (!) гнева начальства и ни на секунду не задумывается над тем, что это именно он и его канониры спасли положение. Он лишь в душе молит: скорее бы все кончилось, и наказал бы что ли в конце концов его Багратион.

Итак, перед нами два русских капитана, которых трудно отличить от тех рядовых, с кем они делят все тяготы войны. Между этими русскими офицерами–близнецами лежит целая эпоха – ровно сто сорок лет. Но что изменилось за это время? Ровным счетом ничего, только форма одежды. Все остальное осталось прежним. То же полное презрение к смерти, отношение к войне как к трудной, тяжелой обязанности, смелость, как необходимое условие для выполнения своего долга и поразительная скромность. Отсутствие карьерных устремлений и чувство вины! Вины за то, что Локотков за военное лихолетье не продвинулся вверх, за то, что не узнал полковника, за то, что гимнастерка пропотела, а на груди мало наград. Вины Тушина, что не смог вывезти искалеченные пушки, потому что прикрытие отступило намного раньше, чем это сделал Тушин, а людей и лошадей в батарее практически не осталось. И того и другого совершенно не интересуют награды и звания, им нужно в первую очередь выполнить поставленную задачу, которая в конечном счете перерастает в Победу. Иными словами, как сказал поэт Михаил Кульчицкий, погибший в 1943 году под Сталинградом:

На бойцах и пуговицы вроде
Чешуи тяжелых орденов.
Не до ордена.
Была бы Родина
С ежедневными Бородино!

Или словами песни из кинофильма «Белорусский вокзал»:

А только нам нужна одна Победа,
Одна на всех, мы за ценой не постоим!

Итак, образы живут сами по себе, кочуют из стихотворений в прозу, из романов и повестей в театральные пьесы и кинофильмы. Если вышеприведенные примеры могут натолкнуть нас на мысль о прямом заимствовании Алексеем Германом образа капитана Тушина у Льва Толстого для создания фигуры советского капитана Локоткова, то есть образцы и посложнее.

В 1982 году на экраны вышел фильм Ю. Мамина «Праздник Нептуна». В селе Малые Пятки якобы существует секция «моржей» – любителей зимнего плавания. Об этом руководители села ежегодно с гордостью докладывают в район – никто ведь проверять не приедет!

Но вдруг грянула беда: сверху приходит телефонограмма, что в Малые Пятки направляется делегация шведских «моржей», которые хотели бы посмотреть на советских любителей поплавать зимой. Начинается лихорадочная подготовка: на льду озера, где должно происходить действо, строится баня и делаются запасы спиртного для того, чтобы откачивать окоченевших ныряльщиков; привлекаются солдаты-срочники из соседней части – для массовости; из далекой деревни вызываются древние старцы, которые по слухам в праздник Крещенья погружаются в иордань и т. п.

Настает «час расплаты». Все готово к приему иностранных гостей. И вот под аккомпанемент оратории Шостаковича «Вставайте, люди русские» на крутой берег озера из подъехавшего «Икаруса» выскакивают сытые, в теплых куртках-пуховиках шведы, останавливаясь на краю обрыва. Праздник начинается! Но начинается с накладки: персонаж, играющий роль Нептуна, по каким-то неведомым причинам не прыгает в прорубь, как это предполагалось по сценарию. Положение спасает девушка в костюме Русалки – сигает в воду, после чего ее без чувств оттаскивают в баню. Вот тут-то и происходит самое главное: простые зрители, почувствовав неладное, вдруг начинают стаскивать с себя куртки, телогрейки, пальто и все остальное. Один за другим, обгоняя друг друга и толкаясь, прыгают в дымящуюся полынью мужики в семейных трусах, женщины в розовых бюстгальтерах. Ура! Не посрамим землю Русскую и родную деревню Малые Пятки! Даешь! Нас просто так не возьмешь!

Следует перебивка кадра. Отъехал автобус, увозя потрясенных шведов, темнеет. Но русского человека уже остановить нельзя: наплевать на уехавших шведов, на сумерки, на жуткий мороз – праздник, мы победили! И сыплются с крутого берега толпы, раздеваясь на ходу, и ныряют в полынью. Организаторы охрипли от криков, призывая людей остановиться: «Стойте! Шведы уехали! Стойте!» Куда там, праздник продолжается…

Не случайно в фильме звучит оратория Шостаковича. Зритель тут же вспоминает ленту С. Эйзенштейна «Александр Невский». В патриотическом фильме 1938 года использован тот же образ, но иной полярности, с другим знаком – немецкие рыцари, столкнувшись с мужеством и стойкостью русских войск, отступают по хрупкому апрельскому льду Чудского озера и гибнут, проваливаясь под лед. «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет!» Образ-перевертыш у Эйзенштейна выступает как победа-трагедия, у Мамина это победа-фарс. Но и в том и в другом случае это Победа, наша русская Победа. Причем если в «Александре Невском» псы-рыцари самонадеянно направили свои боевые порядки по льду, то в «Празднике Нептуна» грамотные и ученые шведы даже не сделали попытки спуститься на замерзшее озеро, осмотрительно оставшись на берегу рядом с автобусом (генетическая память наверное сработала).

Итак, в кинематографе образ ледяной купели как символ Победы появился уже в 1938 году, затем повторился в 1982. А есть ли эта модель в литературе? Оказывается, есть. Откроем книгу рассказов и очерков замечательного русского писателя Ивана Сергеевича Шмелева, известного нам по книгам «Лето Господне» и «Богомолье». В рассказе «Свет Разума», написанном в 1926 г. в Севре, автор повествует о событиях, происшедших в начале 1921 года в Крыму. Время тревожное, народ измучен первой мировой, революцией, гражданской; полуостров по колено в крови двухсот тысяч расстрелянных белогвардейских офицеров. В маленьком приморском городке появляется проповедник новой «религии», призывая местных жителей примкнуть к его секте. На первых порах он пользуется определенным успехом. В стремлении упрочить свои позиции проповедник заявляет, что в праздник Крещенья, в то время, когда прихожане местной церкви придут крестным ходом к морю на водосвятие, он будет крестить в новую «веру» местного учителя Малова и шестерых его детей, призывая других жителей городка последовать этому примеру. В назначенное время на берегу моря собирается почти весь городок, присутствует даже начальник местной ЧК – «хозяин жизни и смерти, мальчишка, в лаковых сапогах и в офицерской папахе серой, и в светлом, офицерском, полушубке, с кармашками на груди. С убиенного снял себе!» Дует пронизывающий ветер, термометр показывает семь градусов мороза, температура воды – около нуля. Учитель Малов по знаку проповедника бросается в воду, но за ним никто не следует: мать прячет детей в толпе, а больше желающих прыгнуть в ледяную черноморскую воду не находится.

Дальше, видимо, следует предоставить слово дьякону, от лица которого в рассказе ведется повествование: «И тут во мне закипе-ло… и я воздел руку с орарем и крикнул в ожесточении и скорби, себя не помня: “Богоотступнику и хулителю православной веры Христовой, учителю Малову – ана-фе-ма-а-а!..” … И все смешалось… Забухали с пристани за крестами человек тридцать! Побили все рекорды! Крик, гам… Подбадривают, визжат, заклинают, умоляют! … А там саженками шпарят, гикают… Брызг летит! Народ “Спаси, Господи, люди Твоя” поет всеми голосами, иеромонах на все стороны Крестом Господним…, и я кистью окропляю – угрожаю, в гневе, и кругом плач и визг… А там е-кстаз! Уж не для приза или молодечество показать, а веру укрепить! Три старика и хромой грек-сапожник ринулись. Бабы визжат: “Отцы родные, братики, покажите веру!”… Кричу рыком: “Наша взяла! Во Имя Креста Господня, окажи рвение, ребятки!” И доказали! Прямо, скажу, стихия объявилась! Восемнадцать человек враз приплыли со крестами, семеро без крестов, но со знамением на челе радостным, остальных на лодке подобрали без чувств. Ни единого не утопло! Всех на подмерзлом камне сетями накрыли, вина притащили, – матрос с пункта пришел и сомкнулся с нами, и поздравлял за русскую победу! (Курсив наш – Р.Б., В.Щ.) Праздников Праздник получился».

Полагаем, что пространная цитата достаточным образом иллюстрирует созданный И.С. Шмелевым образ русской Победы. Остается лишь добавить, что описанный Шмелевым эпизод намного ярче, сильнее и значительнее, чем то, что мы увидели в фильме Ю. Мамина. В «Празднике Нептуна» массовое купание выглядит как нечто «коллективное бессознательное». У Шмелева же это сознательный выбор и волеизъявление народа. Это победа духа и (опять обратимся к словам дьякона) «это превыше всякой ученой психологии! Высший Разум – Господь в сердцах человеческих. И не в едином, а купно со всеми».