1. Должна ли была советская цивилизация обеспечивать высокий комфорт?

«В советские времена нам приходилось стоять в очередях за колбасой, «доставать» через знакомых приличные сапоги, а уж о видеомагнитофонах и автомобилях большинство и не мечтало!» - такого рода заявления часто приходится слышать не только от убежденных антисоветчиков и либералов, но и от некоторых патриотов, которые не склонны изображать жизнь Советского Союза одними черными красками. Здесь проявляется очень любопытное убеждение, которое было широко распространено в позднем СССР и стало практически общепринятым в перестройку, заложив основу  первых массовых антисоветских настроений. Сводится оно к следующему: советская цивилизация должна была обеспечить высокий уровень потребления и комфорта, лучший или, по крайней мере, не худший, чем на Западе. В определенный момент советские люди перестали довольствоваться скромными, но общедоступными благами, дарованными им советским строем: гарантированной работой и зарплатой, которой хватало на удовлетворение минимальных потребностей,  дешевыми продуктами первой необходимости, бесплатными образованием и медициной, практически бесплатными квартирами, газом, горячей водой, электроэнергией. Им захотелось качественной колбасы, мяса каждый день, удобной скоростной машины, видеомагнитофонов и плееров, короче говоря, всего «благолепия», которое предлагает современная «цивилизация потребления». Свою роковую роль сыграла в этом и официальная идеология советского общества, сильно упрощенный и вульгаризированный марксизм. Он рассматривал советское общество как социализм и даже как «развитый социализм» – преддверие промышленного коммунизма, наступление которого  после того, как капитализм исчерпает свои возможности, предсказывали Маркс и Энгельс. Причем,  для коммунизма, согласно этой идеологии, должно быть характерно полное материальное изобилие, которое позволило бы удовлетворить потребности каждого человека.  С этой точки зрения и социализм должен отличаться высоким уровнем материального благополучия, во всяком случае не уступающим капиталистическому, ведь капитализм марксизм мыслит как строй менее прогрессивный, чем социализм.

Отсюда понятно недоумение советских людей: если у нас уже построен социализм и фактически начато строительство коммунизма, почему рабочий американского капиталистического предприятия имеет два автомобиля и коттедж, а советский рабочий, трудящийся на социалистическом предприятии, живет в однокомнатной квартире и ездит на трамвае. Разумеется, в сравнениях такого рода была доля  софистики: более или менее высокий уровень комфорта достигнут не во всем капиталистическом мире, а только в странах «золотого миллиарда», да и там    помимо процветающих рабочих крупных корпораций есть низкоквалифицированные и малооплачиваемые работники, безработные, бездомные. Но даже если взять рабочего с «Дженерал моторс», получающего солидную зарплату, позволяющую купить в кредит машину и дом, то если его спросить: стоит ли такой комфорт постоянного гнетущего страха потерять работу, быть выгнанным из дома, кредит за которой не можешь оплачивать, лишиться машины, которая пока принадлежит не тебе, а банку, то еще неизвестно: не предпочел ли бы он гарантированный скромный достаток советского рабочего.        

Однако в целом в таких рассуждениях есть и доля истины. Действительно, и костюмы в СССР в массе своей шились хуже, чем на Западе, и за колбасой в очередях приходилось стоять, и видеомагнитофон был невиданной роскошью.  Вот только обвинять  в этом советскую цивилизацию – все равно, что проклинать холодильник  за то, что в нем нельзя разогреть  бутерброды, как в «микроволновке». Советская цивилизация в отличие от западного общества потребления, как в форме капитализма, так и в форме реформистского социализма, и не была создана для того, чтобы обеспечивать максимальный уровень потребления. Советская цивилизация имела иное предназначение, она гарантировала обеспечение жизненно важных потребностей, или гарантировала выживание – не больше, но и не меньше.   

2. Реальная советская цивилизация и ее идеологическая саморефлексия

Современный политолог и философ С.Г. Кара-Мурза прекрасно показал в своих работах, что советская цивилизация не соответствовала своей идеологической саморекомендации. Она вовсе не была обществом победившего марксистского социализма, каким она  хотела выглядеть, и каким, кстати, ее считают и ее нынешние противники. Социализм по Марксу не мог возникнуть иначе как на базе развитого машинного производства, созданного капитализмом. Широко известны слова Маркса из предисловия к первому изданию «Капиталу»: «Общество … не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами»[1]. Советская цивилизация же возникла в аграрной стране, разрушенной гражданской войной. Если и была определенная доля истины в рассуждениях Ленина о высоких темпах развития капитализма в России, то вспомним, что эти рассуждения относились к началу ХХ века. А в 1921 году, как признавал и сам Ленин, практически никакой промышленности в России не оставалось, пролетариат же или  был уничтожен во время гражданской войны, или люмпенизировался. Ленин писал: «…промышленный пролетариат … у нас, благодаря войне и отчаянному разорению и разрухе, деклассирован, то есть выбит из своей классовой колеи и перестал существовать как пролетариат … поскольку разрушена крупная капиталистическая промышленность, поскольку фабрики и заводы стали, пролетариат исчез…»[2].

В 1922 году страна еще не оправилась от голода, эпидемий, последствий военных конфликтов, по большому счету речь должна была идти не о построении высокоразвитого социализма западного типа, а о построении хоть какого-нибудь устойчивого вида жизнеустройства и государства. Вначале Ленин полагал, что такой формой жизнеустройства  будет государственный капитализм, контролируемый Коммунистической партией. При всей гибкости своего мышления, Ленин был все же западоцентрист и полагал, что капитализм – более прогрессивный строй, чем то патриархальное общество, которое существовало на просторах России до революции, будучи лишь немного, в городах затронутым капиталистической модернизацией. По словам известного патриотического публициста М. Антонова, Ленин до конца жизни считал Россию «страной не просто отсталой во всех отношениях, но и дикой»[3]. Так, в 1921 году Ленин писал: «Посмотрите на карту РСФСР. К северу от Вологды, к юго-востоку от Ростова-на-Дону и от Саратова, к югу от Оренбурга и от Омска, к северу от Томска идут необъятнейшие пространства, на которых уместились бы десятки громадных культурных государств. И на всех этих пространствах царит патриархальщина, полудикость   и настоящая дикость… Везде, где десятки верст проселка, вернее десятки верст бездорожья – отделяют деревню от железных дорог, то есть от материальной связи с культурой, с капитализмом… »[4]. Как видим, капитализм был для Ленина синонимом культуры и цивилизации, строй жизни, которым жили русские крестьяне, напротив, был для него дикостью и по Ленину русским вообще  крестьянам в особенности нужно учиться хозяйствованию у западных капиталистов.  Для того, чтоб облегчить крестьянам  переход к социализму, Ленин предлагал им заняться кооперацией, но интересно посмотреть как он понимал эту кооперацию: «все дело теперь в том, чтоб уметь соединить … революционный размах … с уменьем быть толковым и грамотным торгашом, какое вполне достаточно для хорошего кооператора. Под уменьем быть торгашом я подразумеваю уменье быть культурным торгашом. Это пусть намотают себе на ус русские люди или просто крестьяне, которые думают: раз он торгует, значит, умеет быть торгашом … Он торгует сейчас по-азиатски, а для того, чтобы уметь быть торгашом, надо торговать по-европейски… »[5].

Здесь Ленин в точности следовал логике Маркса: социализм можно построить только на базе промышленного капитализма, гражданская война разрушила в России промышленность и капитализм,  уничтожила сам пролетариат как класс, так что о пролетарской революции, которая сделает Россию социалистической страной, говорить не приходится. Воссоздать промышленность и пролетариат можно только с помощью капитализма. Новация Ленина состояла лишь в том, что он предлагал создать управляемый капитализм, под контролем Коммунистической партии и надеялся, что стихия капитализма не сможет вырваться из этой узды. Опыт перестройки 1985-1991 г.г. показал, что эта надежда наивная: капитализм как джин выпущенный из бутылки, вырывается из под любого контроля, стоит его лишь выпустить. Не приходится сомневаться, что если бы НЭП продолжился и в 1930-е годы, как требовал Бухарин, перестройка, подобная горбачевской и ельцинской произошла бы еще в 1930-х годах и к 1940-м на месте Советского Союза образовался бы конгломерат прозападных режимов, служащих сырьевыми придатками для Германской империи, Англии, Франции и США.   

Но развитие СССР пошло по другому пути. Вопреки программам, разработанным марксистским руководством, большинство населения России – крестьяне или горожане с крестьянской психологией, свергнувшие свои высшие классы, и ставшие партийными и советскими деятелями низшего и среднего звена – эти истинные и безымянные творцы советской цивилизации стремились организовать жизнь страны по привычным для них общинным принципам. Другими словами, советская цивилизация воспроизвела в условиях городской жизни и промышленного производства жизнеустройство патриархальной общины. Государство здесь стало выступать как институт, занимающийся реализацией общинного коммунистического принципа уравнительного распределения. И сам опыт советского строительства доказал неправоту Ленина в том, что строй жизни российских крестьян есть дикость, достойная скорейшего уничтожения. Оказалось, что общинное крестьянское жизнеустройство оправдано российскими условиями жизни, что это, по словам историка В. Бердинских, «огромный материк русской народной культуры, лишь сейчас осознаваемый нами как огромная ценность»[6] и что воспроизведение его основных принципов неизбежно, если мы хотим сохранить саму российскую цивилизацию. Но сначала, для раскрытия этой мысли обратимся к вопросу о сущности общины и ее предназначения.

3. Советская цивилизация как общество реального коммунизма

 Община – это сообщество, создаваемое ради  совместного удовлетворения жизненно необходимых потребностей. Общинная экономика называется коммунизмом (в переводе с латыни «коммуна» и есть община). Слово «коммунизм» в современном общественном сознании дискредитировано. Благодаря пропаганде либералов и антисоветчиков коммунизм рассматривают исключительно как утопический строй будущего, наступление которого  марксизм предрекает после падения капитализма и который наделяется фантастическими чертами: необыкновенными высокой моралью и трудовым энтузиазмом людей, исключительным изобилием материальных благ, отсутствием аппарата государственного насилия. Возможен ли такой строй в действительности – вопрос, выходящий за рамки нашей темы, хотя лично на мой взгляд – это такой же утопический идеологический конструкт, как  либеральный «общественный договор», превращающий государство в инструмент в руках народа, организованного как гражданское общество. Ни того, и другого в том виде, в котором это изображается в книжках теоретиков, будь то Маркс или Локк, не было и быть не может. Так, современный публицист М. Антонов пишет, что марксово общество полнейшего изобилия антиэкологично, Маркс не задумывался над тем, что ресурсы планеты ограничены, и не знал, что еще капитализм в XXI веке исчерпает их значительную часть, так что об еще большем повышении потребления при следующем за капитализмом строе уже и не приходится мечтать. Однако испокон веков существует реальный коммунизм – форма хозяйствования не лишенная своих недостатков, однако и не претендующая на статус наилучшего строя и просто ориентированная на решение своих специфических задач.  Коммунизм возник еще в верхнем палеолите, когда первобытные люди, вынужденные выживать в условиях оледенения, стали объединяться и добывать пищу и питаться сообща.  С появлением земледелия появилась крестьянская община, сначала родовая, а затем деревенская, с появлением ремесла, городов и торговли -  общины ремесленников и торговцев, городские коммуны. Собственно, марксисты со времен Энгельса и не отрицали существования этого реального коммунизма, просто пропагандисты вульгарного марксизма стремились изобразить все так, что  на исходе неолита архаичный реальный коммунизм разрушается и на смену ему приходят эксплуататорские формации и классовые общества. Однако, это существенное искажение исторической действительности. До конца античности в Греции и Риме  существует община и ее институты (собственно, классический греческий полис есть пример сильно усложненного общества общинного, коммунистического типа). Европейское средневековье – это эпоха господства общинной экономики и в деревнях и в городах (это косвенно признает и сам Маркс, утверждавший в «Капитале», что пролетариат в эпоху первоначального накопления капитала возник за счет разрушения общины, следовательно, община в странах Запада просуществовала вплоть до эпохи зарождения капитализма). Коммунистическая экономика подверглась серьезному разрушению только в странах Западной Европы, да и то преимущественно на протестантском севере,  и в США. Но и там она существует в неких остаточных формах, например, как «экономика дара» в  городах, как кооперативы и различного рода общества взаимопомощи, составляя эксполярный или неформальный сегмент экономики (Т. Шанин), альтернативный господствующей капиталистически-рыночной форме хозяйствования.  А о других странах, в частности, странах исламского мира, Индии, Китае, России,  и говорить не приходится: их хозяйственная жизнь, несмотря на определенное вторжение капитализма, вплоть до начала ХХ века в основном происходила в рамках коммунистического хозяйствования, да и произошедшие в них революции  не упразднили  традиционный коммунизм, а лишь придали ему новую форму.    

Причем реальный коммунизм, то есть общинное хозяйство, вполне совместим с разными типами государства: так в России крестьянская община сосуществовала с самодержавным дворянским православным государством. Как это эксцентрично не прозвучит, но коммунизм как форма хозяйствования вполне совместим и с рабовладением, и с крепостным правом. И уж конечно, реальный коммунизм не требует некоей непомерно высокой сознательности (хотя и не исключает ее). Он как отмечал советский антрополог Ю. Семенов[7], есть прежде всего, следствие экономической необходимости. Тут мы подошли к его сути.

Главный принцип коммунистического хозяйствования: «от каждого по способностям – каждому по потребностям». Но конечно, здесь имеются в виду не любые потребности, а лишь жизнеобеспечивающие, то есть такие, без удовлетворения которых невозможны функционирование человеческого организма и трудовая деятельность.  Это потребности в пище, в одежде, в жилье, в отдыхе. Причем, право на удовлетворение этих потребностей имеет каждый член общины, независимо от того, какой он внес вклад в производство или добывание продукта. Это вызвано тем, что если кто-либо не удовлетворит свои жизнеобеспечивающие потребности, он не выживет, а это приведет к ослаблению и деградации всей общины. Современным людям такое распределение может показать несправедливым, для него даже придумали термин «уравниловка», ведь в этом случае и тот, кто работал хорошо, и тот,  кто работал хуже, получают поровну. Но называемый сегодня «справедливым» дележ по «труду» имеет смысл лишь в обществе, которое производит  продукта столько, что  хватает не только на удовлетворение жизненного минимума,  еще и остаются излишки. Что же касается общества, которое стоит на грани выживания, то для него важен любой человек, как бы он ни трудился, потому что в сложных условиях любой на что-нибудь да сгодится. Напротив, если допустить, чтоб погибли те, кто трудится, не так уж хорошо, и трудолюбивые члены общины после этого долго не проживут: простейший закон жизни гласит, что выжить легче сообща и что фактор количества здесь немаловажен. Исследователь первобытного коммунизма Ю.И. Семенов пишет об этом так: «Пока весь общественный продукт был жизнеобеспечивающим, никакое другое распределение, кроме коммуналистического, не могло существовать. Любая другая форма распределения привела бы к тому, что часть членов общества получила бы меньше продукта, чем необходимо для поддержания их существования, и, в конце концов, погибла бы. А это привело бы к деградации и распаду самой общины»[8].  При  этом мы не будем забывать, что первобытный коммунизм есть, так сказать, квинтэссенция коммунизма как такового, в нем в наиболее чистом и простом виде выражена сущность коммунистической формы хозяйствования, которая в общинах более высокого порядка – крестьянской, сельской или тем более ремесленной городской - скрыта под социо-культурными напластованиями. 

Конечно, люди, участвующие  в коммунистической экономике, могут иметь эгоистические и индивидуалистические позывы, но они их сдерживают, так как их собственное выживание зависит от сотрудничества с другими и обеспечения жизненных потребностей других. Зато в полной мере эгоизм проявляется при реальном коммунизме в отношении к внешнему миру. Локальный характер и ксенофобское отношение ко всем, что находится за границей общины – также существенные черты коммунизма, составляющие теневой, негативный противовес его светлым качествам – сотрудничеству,  взаимопомощи, братскому единению. Идеальных обществ нет и коммунизм здесь не составляет исключения. Подходить к нему с моральным аршином наивно, коммунизм хорош не потому, что он предполагает взаимопомощь между людьми, тем более, что эта взаимопомощь вполне прагматичная и предполагает ответную услугу, тех, кто этого не делает в конце концов изгоняют из общины, невзирая на все разговоры о ее высокоморальном отношении к людям. Коммунизм помогает людям выжить в тяжелых ситуациях. Вот и мы и подошли к главной тайне коммунизма, которая состоит в том, что коммунистическое производство и распределение свойственны для крайне бедных сообществ людей, находящихся на грани выживания,  постоянно подверженных угрозе погибнуть от голода, болезней, холода. Коммунизм – это проект выживания, а не проект потребительства.

Это свойство коммунизма ярко видно на всех институтах коммунистической экономики. Возьмем  примеру общину охотников на мамонтов эпохи верхнего палеолита. Упоминавшийся уже антрополог Ю.И. Семенов  называет ее «разборной», потому что здесь все, что было добыто на охоте, охотники могли разобрать и потребить. Не было не только частной, но и личной собственности: каждый мог забрать шкуру, которая лежит на полу в пещере, и укрыться ею, никто никому не имел право отказать в крове под сводами  пещеры, в месте у огня.   Иначе общинники просто погибли бы.  

Но то же самое мы видим и в несравненно более сложной и развитой крестьянской общине, которая существовала, например, в России вплоть до ХХ века. Как сказал А.И. Герцен: ««Ее экономический принцип - полная противоположность знаменитому положению Мальтуса: она предоставляет каждому без исключения место за своим столом». В России с ее сложными климатическими условиями сельское хозяйство не так эффективно, как в теплых странах Запада, голод был постоянной угрозой для русских крестьян. По данным Интернет-энциклопедии «Википедия», только «за  вторую половину XIX столетия особою жестокостью отличались голодные годы, порождённые неурожаями 1873, 1880, 1883, 1891, 1892, 1897 и 1898 гг. В XX веке особенно выделялись массовый голод 1901, 1905, 1906, 1907, 1908, 1911 и 1913, когда от голода и сопутствующих голоду болезней погибли миллионы жителей Российской империи». Поэтому крестьяне создавали общинные фонды и в случае голода раздавали продовольствие всем, независимо от их трудоспособности, имущественного положения, статуса в общине.  Другое важная социальная гарантия, разработанная русской крестьянской общиной – право на жилье. Россия – страна холодная, на большей части ее территории климат континентальный с суровыми зимами, когда температура опускается до -30 градусов по Цельсию и ниже. Обеспеченность теплым жильем в России  означает право на жизнь. И русские крестьяне-общинники, признавая  дом собственностью отдельной семьи, в то же время причисляли строительство жилья к общинным работам, которые делали «всем миром» («помочь»). Любой крестьянин мог рассчитывать, что ему помогут отстроить дом, если он не справится силами своей семьи, а в случае неожиданной потери жилья, например пожара, дом будет построен объединенными усилиями всей общины в минимальный срок[9]. 

Итак, община – это проект выживания сообща в сложных условиях, имеющий в России – стране с экстремальными условиями жизни и сложной геополитической обстановкой - глубокие традиции.  Поэтому когда после окончания гражданской войны, на пепелище, которым тогда была вся Россия, возникла проблема: какое общество строить, то невзирая на споры теоретиков марксизма – от Троцкого до Бухарина миллионы простых людей стали организовываться в привычные им формы – общины, направленной на выживание всего народа. Более того культура реального коммунизма была поднята на уровень государственной политики уже упомянутыми безымянными творцами советской цивилизации (которую не нужно путать с марксистским экспериментом) – руководителями, вышедшими из народа, сохранившими крестьянский здравый смысл и общинную интуицию.. Советское государство, вопреки свои собственным лозунгам о социалистическом распределении»по труду», стало реализовывать право уравнительного коммунистического распределения «по жизненно необходимым потребностям». В рекордно короткие по историческим меркам сроки в СССР были созданы такие экономически-политические институты, которые гарантированно защищали жизнь  каждого гражданина и позволяли уже не бояться извечных угроз традиционного российского общества: неурожая, голода, эпидемий и т.д. К сожалению, размеры статьи не позволяют нам рассмотреть полностью всю систему коммунистического жизнеобеспечения в СССР. Остановимся для примера на праве на пищу, которое является первейшим для любого типа реального коммунистического общества.

4. Право на пищу в советской цивилизации

Главнейшей целью советской цивилизации была ликвидация угрозы голода или реализация повсеместного права на жизнеобеспечивающее количество пищи.  Как уже говорилось, угроза голода была неотъемлемым атрибутом жизни российского крестьянина с глубокой древности. Для ликвидации этой угрозы создавались общинные запасы хлеба,  из которых всякий мог взять для нужд своей семьи в голодный год. Как свидетельствует исследователь русского крестьянства Л. Милов, в XVIII веке в деревнях создавались «запасные хлебные магазины» для поддержки обнищавших и голодающих крестьян, причем хлеб туда сдавали и члены крестьянской общины, и  помещик, который тоже не был заинтересован в голодоморе среди своих крестьян (правда, помещик давал хлеб в кредит, и крестьяне должны были вернуть его через определенный срок). Так, в поместье И. Шувалова: «…взнос в магазин был равен с тягла по четверику ржи и с ревизской души по четверику овса»[10].  Распределением занималось выборное руководство общины под контролем помещичьих управителей. Помощь продуктами осуществлялась не только в голодный год и не ограничивалась элементарным спасением от голода,  община не была заинтересована в том, чтобы какая-либо крестьянская семья разорилась, ведь тогда ее содержание ляжет еще большим тяглом на общину. Поэтому сход общины предоставлял беднякам хлеб не только в пищу, но и для посева, весь «мир» помогал осуществить сев, если  в семье крестьянина не хватало рабочих рук, и наконец, «мир» освобождал обедневших крестьян от выплат налогов и даже оброка помещику до того времени, пока их хозяйство не поправится, и возлагал их долю податей на зажиточных крестьян[11].

В 1920-е годы на основе общинных механизмов борьбы с угрозой голода начинают складываться такие же механизмы в рамках советской цивилизации, только перенесенные на уровень государственной политики. То есть если дореволюционная крестьянская община гарантировала жизнеобеспечивающую пищу для всех жителей села, составляющих общину, то советское государство гарантировало это право для всех советских граждан, беря на себя функции руководства «большой общины», в качестве каковой воспринималась вся советская страна. Естественно, такие механизмы сложились не в одночасье, для этого потребовались десятилетия и еще два массовых голода – начала 20-х и начала 30-х годов потрясли СССР.  Причем первоначально эти механизмы касались в основном города, поскольку советская цивилизация была городской и для нее характерно было переселение крестьянских масс в города и вообще лучшее положение горожан по сравнению с селянами (думается, если бы советская цивилизация развивалась и дальше и не была бы разрушена в 1990-е, то она пришла бы к полной урбанизации: села постепенно бы преобразовались в поселки городского типа – маленькие города, где население совмещает занятия сельским хозяйством с работой на мелких промышленных предприятиях и которые связаны с большими городами и зачастую являются их «спутниками»).  

Одним из таких механизмов предотвращения голода была карточно-талонная система, суть которой состояла в том, что продукты питания, а иногда и хозтовары, в которых испытывался острый недостаток, распределялись нормированно по символической цене или бесплатно при предъявлении особого документа – талона или карточки.  Еще с 1970-х годов внутренними диссидентами в СССР стало принято вспоминать про карточки времен гражданской и великой отечественной войн  с негодованием. Существование талонно-карточной системы в упомянутые периоды развития СССР с тех пор ставится либералами в упрек советской власти. Однако карточки и талоны не являются исключительно советским изобретением. Интернет-энциклопедия «Википедия» сообщает, что «впервые карточки на получение продовольствия («тессеры») были отмечены еще в древнем Риме. Во Франции в период якобинской диктатуры вводились карточки на хлеб (1793-1797). Во время первой мировой войны нормированное карточное распределение существовало в ряде воющих держав, в частности в США и в Германии.  В Российской империи карточки были введены в 1916 году… ». Кроме того, «в период второй мировой войны нормированное карточное распределение основных продовольственных товаров было введено в .. Германии, США, Канаде, Японии… В Израиле карточная система вводилась в 1949-1952 г.г. («режим аскетизма»)»[12]. Можно указать и на то, что хлебные карточки водились в Армении в 1993-195 г.г. в период сухопутной блокады страны (дневная норма хлеба на человека составляла от 250 до 350 граммов). Примечательно, что талоны на приобретение продуктов питания по сниженным ценам или бесплатно есть и в современных Западной Европе и США, но распределяются они там социальными службами среди малообеспеченных групп населения.