Полицейские следили за тем, чтобы на улицах Вильно не разговаривали по-польски; закрывались польские образовательные учреждения. Десятки тысяч поляков были уволены с работы, однако этим дело не ограничилось. В марте 1940 г. власти Литвы лишили гражданства всех поляков, поселившихся в Виленском крае после 1920 г. В результате этого решения около 150 тысяч человек (без малого треть населения края) были одномоментно лишены важных политических и экономических прав: права свободно передвигаться, приобретать недвижимость, устраиваться на работу кроме как в сельском и лесном хозяйстве, вступать в политические организации (1).

Чуть раньше литовские власти развернули репрессии против нашедших приют в Виленском крае польских военных беженцев. Для «представляющих общественную опасность» беженцев начиная с декабря 1939 г. начали создаваться концентрационные лагеря (позднее переименованные в «лагеря принудительного труда»). Заключение польских беженцев в лагеря вскоре приняло столь значительные масштабы, что даже вызвало протесты Международного общества Красного Креста, охарактеризовавшего действия литовского правительства как «политику террора против беженцев» (2).

Не обошлось и без массовых арестов. Литовская полиция государственной безопасности проводила аресты поляков, подозревавшихся в принадлежности к польскому национальному подполью. В период с ноября 1939 по середину июня 1940 г. в Виленском крае было арестовано более 1500 человек (3), что процентном отношении к численности населения края было втрое больше, чем число арестованных НКВД за первые семь с половиной месяцев советской власти в Литве в процентном отношении к количеству населения республики (4).

Все эти антипольские акции литовских властей в той или иной степени описаны в научной литературе. Однако одно совершенное в 1940 г. литовскими властями преступление против польского народа вплоть до настоящего времени остается практически неизвестным не только широкой общественности, но и профессиональным историкам. Речь идет о состоявшейся весной 1940 г. тайной передаче арестованных литовскими властями поляков в руки гестаповцев.

Единственный исследователь, обративший на этот сюжет внимание – польский историк Ярослав Волконовский, в 1995 г. опубликовавшей весьма содержательную статью о борьбе литовской полиции госбезопасности с польским подпольем. В этой статье упоминается, что весной 1940 литовская сторона передала гестапо четыре транспорта с польскими заключенными. Передача заключенных осуществлялась на литовско-германской границе около города Сейн. Переданные нацистам заключенные впоследствии были помещены в концлагерь Зольдау (Soldau; польск. Działdowo) (5).

Следует отметить, что начиная с февраля 1940 г. в лагере Зольдау в рамках т.н. Акции «АБ» проводились массовые расстрелы арестованных представителей польской интеллигенции, общественных деятелей, государственных чиновников, священнослужителей и представителей польского подполья. К апрелю 1940 г. в лагере было уничтожено около 1500 человек; поэтому из тех, кто был передан гестаповцам литовской полицией государственной безопасности, выжить удалось немногим.

Разумеется, информация, обнародованная Я. Волконовским, оставляет множество вопросов. На каком основании литовские власти передавали нацистам польских заключенных? Сколько заключенных было передано? Кто персонально ответственен за это преступление?

Ответить на многие из этих вопросов позволяют выявленные в Особом архиве Литвы (лит. Lietuvos yapatingas archyvas) протоколы допросов и собственноручные показания директора Департамента государственной безопасности МВД Литвы Аугустинаса Повилайтиса.


Аугустинас Повилайтис


Департамент государственной безопасности был основной литовской службой, управлявшей деятельностью полиции государственной безопасности и криминальной полиции. Департамент занимался не только борьбой уголовной преступностью, но и преследованием политических оппонентов литовских властей, контрразведывательной деятельностью и выполнением тайных поручений президента Литвы Антанаса Сметоны.

Повилайтис возглавлял Департамент государственной безопасности без малого пять лет, с сентября 1935 по 14 июня 1940 г. Как человек, причастный к борьбе с коммунистическим подпольем и контактировавший с представителями немецких спецслужб, он был раздражающей фигурой для наращивавшего свое влияние в Литве кремлевского руководства. Именно поэтому в мае – июне 1940 г. Повилайтис вместе со своим непосредственным начальником министром внутренних дел Казисом Скучасом стал мишенью нападок советской дипломатии.

Москва утверждала, что Повилайтис и Скучас прямо причастны к исчезновению красноармейцев из советских гарнизонов – и требовала их отстранения от должности. Под советским давлением 14 июня 1940 г. Повилайтис был снят с должности директора Департамента государственной безопасности, а на следующий день вместе с К. Скучасом был арестован литовскими полицейскими при попытке бежать в Германию.

Несколько недель спустя, в июле 1940 г. Повилайтис был передан НКВД и отвезен в Москву. Год спустя, вскоре после нападения нацистской Германии на Советский Союз, Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила Повилайтиса к смертной казни за шпионаж и борьбу против революционного движения.

Следственное дело А. Повилайтиса в настоящее время хранится в Центральном архиве ФСБ России и доступно исследователям только с разрешения родственников. К счастью, в фондах Особого архива Литвы отложились копии протоколов допросов Повилайтиса, выписки из протоколов допросов, а также фотокопии его собственноручных показаний на литовском языке. Подавляющее большинство из этих документов никогда не использовались историками и не публиковались.

Между тем материалы следственного дела А. Повилайтиса – весьма ценный и информационно насыщенный источник, в чем легко убедиться на интересующем нас примере передачи в руки гестапо польских заключенных весной 1940 г.

В своих показаниях Повилайтис не только рассказывает о факте передачи польских заключенных (напомню, подтверждаемом данными Я. Волконовского), но называет конкретных сотрудников Департамента государственной безопасности МВД Литвы и РСХА, занимавшихся этим вопросом. Он называет фамилии членов литовского правительства, давших разрешение на тайное сотрудничество департамента с РСХА, описывает свои встречи с представителями РСХА по вопросам борьбы с польским подпольем и даже приводит (разумеется, по памяти) содержание тайного соглашения, заключенного между спецслужбами Литвы и нацистской Германии. Вся эта информация позволяет существенно расширить наши представления о борьбе спецслужб Литвы и Германии против польского движения сопротивления.

Разумеется, невозможно обойти вопрос о правдивости показаний Повилайтиса. Как известно, следователи НКВД часто применяли в отношении допрашиваемых «меры физического воздействия». Не был ли вынужден Повилайтис дать те показания, в которых нуждалось следствие? Подробно этот вопрос мы рассматриваем в соответствующем разделе готовящейся к печати книге «Протекторат «Литва»: Тайное сотрудничество с нацистами и нереализованный сценарий утраты литовской независимости, 1939-1940 гг.».

Здесь же ограничимся лишь некоторыми наблюдениями. Во-первых, целый ряд показаний Повилайтиса подтверждается независимыми свидетельствами (так например, финский историк Сеппо Мюллюниеми еще в конце 1970-х годов обнаружил в германских архивах документ, упоминающий о сотрудничестве спецслужб Литвы и нацистской Германии против польского движения сопротивления (6).

Во-вторых, написанные Повилайтисом собственноручные показания подтверждают информацию, содержащуюся в протоколах допросов. Наконец, в-третьих, невозможно представить, чтобы в 1941 г. следователь НКВД – организации, в то время активно боровшейся против польского национального подполья – заставлял бы Повилайтиса признаться в преступлении против польского народа. Уж в чем в чем, а в таком признании советское следствие не нуждалось.

Публикуемые ниже выдержки из показаний А. Повилайтиса и бывшего министра иностранных дел Литвы Ю. Урбшиса позволяют раскрыть тайную подоплеку сотрудничества между спецслужбой Литвы и гестапо. Для того чтобы детализировать содержащуюся в информацию, необходимы дальнейшие архивные изыскания в архивах Литвы, России и Германии. Особенно важным представляется установить имена переданных гестапо представителей польского движения сопротивления – людей, ставших жертвами сговора нацистов и литовских властей.


Первая страница собственноручных показаний Повилайтиса



Из собственноручных показаний А. Повилайтиса,
[конец сентября 1940 г.]

[…] На следующий день [21 февраля 1940 г.] перед обедом [сотрудник РСХА] д-р Грефе пригласил нас в учреждение полиции безопасности для совещания, которое по его словам, будет касаться и Германии, и Литвы. Совещание состоялось в кабинете начальника полиции безопасности [гестапо]. Его фамилия Мюллер. На нем Мюллер вкратце разъяснил, что из прессы он узнал, что органы безопасности Литвы в городе Вильнюсе обнаружили две нелегальные польские организации, которые, как он подчеркнул, были направлены и против Германии, и против Литвы. Он попросил меня вкратце проинформировать о двух обнаруженных организациях. Я сделал это через [переводчика] Мешкаускаса. После этого они выразили беспокойство, не станет ли город Вильнюс центром польских тайных организаций. После моего сообщения краткое сообщение о тайной деятельности поляков на занятой Германией территории Польши сделал Мюллер. Из его сообщения мы узнали, что всяческая тайная деятельность поляков происходит из организации P.O.W. Также он отметил, что методы деятельности, описанные мной, такие же и в Польше, оккупированной Германией. После этого был приглашен один из чиновников, который рассказал, что уже летом 1939 г. еще до начала войны в Польше в некоторых местах устраивались специальные курсы военной защиты, большей частью преподавателями, которые не годны к военной службе, для выполнения диверсионных актов и различных подрывных работ. Из этого факта он сделал вывод, что Польша на самом деле готовилась вести войну заранее.

Такие курсы, насколько я помню, устраивались в 2 или 3 местах. Названий местности я не помню. Потом еще один руководящий работник на фотографиях объяснил, как поляки во время войны с Германией выполняли различные работы по подрыву железных дорог и мостов. […]

Кроме того, Мюллер еще отметил, что в то время, как идет война между Польшей, Францией и Англией с одной стороны и Германией с другой стороны, в Литве замечена большая деятельность французских и английских шпионов. Я согласился с этим, но заявил, что у наших органов нет достаточных сил с этим бороться.

На этом совещание и закончилось. Оно продлилось 3 или 4 часа. В тот же день мне показали один из отделов политической полиции. А именно: отдел телеграмм и их приема. Других частей не показали, хотя я и просил заранее.

На третий день пребывания в Берлине я осмотрел лаборатории криминальной полиции и центральное учреждение криминальной полиции. Тут я задержался примерно на 6-8 часов. Кроме того, в тот же день мне еще показали школу полиции, в которой проводили 3-месячные курсы для чиновников, которые выявляют случаи пожаров.

На четвертый день д-р Грефе повез нас посмотреть концентрационный лагерь [Заксенхаузен] недалеко от Берлина. В этом лагере в то время сидело около 12000 задержанных. Здесь были и политические, и криминальные преступники.
[…]

В тот же день [начальник I управления РСХА] д-р Бест приготовил в помещении полицейского клуба прощальное чаепитие. Во время чаепития он заявил, что было бы хорошо, если бы все то, что было сказано и в отношении чего советовались, было зафиксировано. Тут же он прочитал протокол примерно следующего содержания:

1. Органы безопасности Литвы и Германии в будущем будут сотрудничать в борьбе против тайной деятельности польских националистов, которая проявляется в части, оккупированной Германией, и в Вильнюсской области. Также по этому делу будет проходить обмен информацией, сведениями и документами.

2. Органы безопасности Литвы и Германии в будущем начнут бороться против деятельности французских и английских шпионов в Литве, которая направлена и против Литвы, и против Германии.

3. Органы безопасности Литвы и Германии из-за военного положения в будущем всех криминальных преступников будут передавать друг другу без дипломатических процедур.

4. Органы безопасности Литвы и Германии в будущем будут обмениваться коммунистической литературой, распространяющейся в этих государствах.

После этого я заявил д-ру Бесту, что у меня нет полномочий правительства для подписания такого соглашения. Я по возвращению обещал сообщить об этом министру. Вернувшись, я рассказал все это [министру внутренних дел Литвы] Скучасу. О сотрудничестве, насколько я помню, Скучас не дал мне точного ответа, а, кажется, упомянул, что поговорит с Меркисом. Когда прошли где-то 2 или 3 недели после возвращения из моей поездки, министр Скучас сообщил мне, чтобы я зашел в квартиру премьер-министра Меркиса и рассказал ему о результате поездки. Сразу же после этого я позвонил [министру иностранных дел Литвы] Урбшису и сказал, что у меня есть указание доложить Меркису и выразил желание, чтобы и он был вместе со мной, чтобы мне не пришлось еще раз говорить с ним по тому же самому вопросу. Урбшис согласился. Придя к Меркису, мы обнаружили его лежащим в постели. Он болел. Когда Урбшис пришел, я все доложил. После этого я зачитал принципиальные тезисы этого соглашения, которое д-р Бест хотел заключить между органами безопасности Литвы и Германии. После моего чтения Меркис сказал: «Ничего особенного». Как первый, так и второй дали согласие сотрудничать по этому вопросу. По поводу коммунистической литературы Меркис заявил, что перед тем, как передать литературу, нужно сначала утвердить это в министерстве иностранных дел. Кроме того, я еще рассказал Меркису и Урбшису свои общие впечатления от Германии и от концентрационного лагеря. […]


Из протокола допроса А. Повилайтиса от 1 октября 1941 г.

[…] В марте месяца этого года, по моему распоряжению начальником Виленской политической полиции Ченкусом были переданы представителю германской Гестапо Грефе 25-30 арестованных участников польских националистических организаций, бежавших в Вильно с польской территории оккупированной немцами. Вопрос о передаче их немцам был мною согласован с министром внутренних дел Скучасом.

Фамилий, переданных Грефе поляков я не знаю, списки их должны быть в делах Виленской полиции, поскольку персо¬нальный отбор и передачу производил Ченкус, а со мной Грефе говорил только о количестве подлежащих передаче. […]


Сотрудник разведывательного управления РСХА Х. Грефе.


Из протокола допроса Ю. Урбшиса от 19 – 20 ноября 1941 г.

[…] По возвращению его из Берлина, насколько помню, Повилайтис отдельно ко мне не заходил, а был приглашен в кабинет Меркиса, куда и я также был приглашен. Туда же явился и Скучас. Повилайтис сделал доклад о своей поездке. Помню, как говорил, что с ним ехал один служащий из департамента государственной безопасности, знающий немецкий язык (его фамилия, если не ошибаюсь, Мешкаускас). Говорил, что с самой германской границы он был встречен представителями Гестапо и с большой любезностью принят и препровожден в Берлин, где также прием ему был оказан в высшей степени любезный. Однако, насколько помнится, что самого начальника Гестапо, фамилию которого теперь не могу припомнить, он или совсем не видел, или видел только мельком. Принимал его один из помощников начальника (фамилии не помню), совместно с другими слу-жащими.

Показывались ему полицейские лаборатории, один концлагерь, были угощения. Кто там участвовал, не помню. Рассказывал Повилайтис также, что один из немецких хозяев по приему (не помню, сам ли помощник начальника, или другой какой ответственный служащий), говорил с Повилайтисом о вопросах, которые интересуют Гестапо. Этими вопросами оказались, насколько я помню, следующие:

1. Шпионская деятельность против Германии, проводимая Англией и Францией на литовской территории при помощи польских беженцев.

2. Состояние коммунистической подпольной деятельности в Литве, причем, очевидно, немцев интересовало знать, усилилась ли эта деятельность в связи с размещением советских гарнизонов в Литве. По второму немцы желали получать от нас периодические сведения о состоянии подпольной коммунистической деятельности в буржуазной Литве. Поскольку, помнится, Повилайтис рассказывал, что он о предоставлении сведений о коммунистической деятельности в Литве дал согласие. Мне также помнится, Повилайтис говорил, что совершенно неожиданно для него эти вопросы были с немецкой стороны представлены в письменном виде в форме неподписанной памятной записки. Причем объяснил, что эту запись они сделали только для памяти и повторяли только, что говорилось устно.

Помню, что эту записку Повилайтис предъявлял во время своего доклада и она состояла из, примерно, 10-15 строк, написанных на пишущей машинке.

Думаю, что правильно помню, что в этой записке фигурировали вышеобозначенные два вопроса. Было ли что-нибудь в ней еще, кроме этого, не помню. Помню, однако, что в ней ничего не было относительно советских войск. Совещание, состоявшееся, как я уже упомянул, из Меркиса, Скучаса и меня, разрешило Повилайтису приводить в исполнение то, что было им обещано в Берлине и записано в названной записке. […]

А. Дюков
Источники:
(1) Balkelis T. Nation State, Ethnic Conflict, and Refugees in Lithuania, 1939–1940 // Contemporary European History. 2007. № 4. Р.
(2) Ibid.
(3) Wołkonowski J. Litewska okupacja Wileńszczyzny (27 października 1939 — 15 czerwca 1940 roku): Sauguma w walce z polskim państwem podziemnym // Mars : problematyka i historia wojskowości : studia i materiały. 1995. № 3. S. 62 – 74.
(4) Данные о численности арестованных органами НКВД в Литве в 1940 – 1941 гг. см.: Anušauskas A. Pirmoji sovietinė okupacija. Teroras ir nusikaltimai žmoniškumui = The First Soviet Occupation. Terror and Crimes against Humanity. Vilnius, 2006. P. 75 – 76.
(5) Wołkonowski J. Litewska okupacja Wileńszczyzny… S. 63 – 64.
(6) Myllyniemi S. Baltian Kriisi, 1938 – 1941. Helsinki, 1977. P. 120.