«Мы до сих пор не поняли, – честно признавался Кучма, – кто мы такие. Одна из важных составляющих украинской самоидентификации как раз и заключается в формуле «Украина – не Россия»». На этом противопоставлении Кучма пытался обосновать «украинскую национальную идею». И обращаясь к истории, он позаимствовал «политическую концепцию» Михаила Грушевского и его предшественников.
Одним из таких предшественников был Франтишек Духинский, который с 30-х годов XIX в. вместе с другими деятелями польского движения вёл среди населения Малороссии пропаганду, чтобы «напомнить Малой Руси о Польше». Впоследствии Духинский жил заграницей, во время Крымской войны работал в интендантстве при английском экспедиционном корпусе. В своей книге «Основы истории Польши и других славянских стран, а также истории Москвы» он проводил мысль о родстве украинцев с поляками, говоря об антагонизме между «славянской польской» и «финно-монгольской» московской культурами.
Эти идеи были горячо поддержаны большинством тогдашней польской интеллигенции, которая традиционно недолюбливала Россию. Русский консерватор С.П. Шевырёв в письме к Погодину от 22 октября 1861 г. писал: «Поляки изо всех сил бьются, чтобы оттереть нас в Азию… Они стоят во главе европейского, мы, отатаренные, обречены рабству и деспотизму». Подстрекая иностранные державы, Духинский уверял их, что Россия, несмотря на внешние признаки европейской цивилизации, остаётся азиатским, опасным для Европы государством. При этом русских он называл только «москалями», почему-то связывая это польское прозвище со словом «монстр». Правда, кроме этого он писал, что «москали» также должны называться «турками». Этот бред с радостью принимали и прошлые, и нынешние украинофилы.
Михаил Грушевский принадлежал к тому же кругу интеллигенции, в котором неустанно призывали ненавидеть и всеми силами разрушать Российскую империю. Из этой среды вырастали и либералы, и социал-демократы, и местечковые националисты – всех их объединяло странное презрение к Родине. Грушевского с полным правом можно было назвать одним из таких недоброжелателей. Памятник этому «основателю государственного возрождения Украины» был открыт в Киеве в годовщину Всеукраинского референдума, на котором «украинский народ продемонстрировал своё стремление жить в независимом и суверенном государстве». Л. Кучма, зачитывая приветственную речь, назвал тогда Грушевского «великим сыном Украины, стоявшим у истоков возрождения государственности Украины в XX веке».
Историко-политические взгляды Грушевского нашли отражение в его многотомной «Истории Украины-Руси», само название которой уже представляется весьма претенциозным. Не случайно и то, что с 1897 по 1913 гг. Грушевский возглавлял общество им. Т. Шевченко. Публицист Олесь Бузина подмечал, что «и большевики, и националисты очень любили Шевченко, с одинаковым рвением создавали его культ и числили в своих пророках» (Вурдалак Тарас Шевченко. Киев, 2000. С. 12). Известно, что в начале прошлого века по заданию австрийских властей Грушевский работал над созданием «научного» украинского языка. Методы были простые и надёжные: нужно было избавиться от русских слов и заменить их польскими или выдуманными. Причём Грушевский действовал настолько беспринципно, что даже поругался со своим наставником И. Нечуй-Левицким, который полагал, что «языкотворчество» должно происходить хотя бы «на народной основе, опираясь на сельские говоры».
Грушевский долгое время читал лекции по истории, в которой искал обоснование для своих политических устремлений. Будучи председателем Центральной Рады, он формировал её курс, был инициатором многих политических решений, главным из которых была идея провозглашения Украинской Народной Республики. Именно Грушевский предложил выбрать в качестве герба УНР «трезубец» Рюриковичей (сохранившийся и на теперешнем украинском гербе), отмечая, что «постоянного герба Украина никогда не имела» и лучшим символом, по его мнению, будет именно этот знак. Такой герб должен был подчёркивать идею «преемственности» Украины и Киевской Руси, которую развивал Грушевский.
Украинофилы были убеждены, что восточнославянские племена, будучи «предками нынешних украинцев», создали могучую державу, которую назвали Русь. «Но «Московщина» и «московский народ», – отмечает Кучма, – присвоили себе историческое имя нашего народа («Русь», «русский»), и именно в связи с этим нам пришлось найти себе другое имя – «Украина» и «украинцы». Вопрос, почему не Украина, а Россия в своём историческом качестве сохранила имя Русь, всегда оказывается очень болезненным для украинофилов.
«Что же касается слова «Россия», – продолжал Кучма, – оно достаточно давнее и пошло от византийских греков. Произносить «Русь» было им по какой-то причине несподручно, и они заменили «у» на «о»». Однако ещё акад. О.Н. Трубачёв указывал на то, что греческое написание через «ω» можно интерпретировать и как Руссия. Более того, средневековые европейские авторы переводили название «Русь» как «Ройссен» (Reussen), то есть «Россия». А нынешнее немецкое название России, наоборот, звучит «Russland» (страна русов). Одним словом, названия Русь и Россия в некотором роде идентичны. И вряд ли имя государства, о чём писал ещё М.В. Ломоносов, может восходить к «названиям третьей стороны». Одно только это замечание вполне могло бы опровергнуть все домыслы об украинской «преемственности».
«Появились книги, – писал Кучма, – доказывающие наше происхождение от жителей Атлантиды, от этрусков, от амазонок и так далее. Я не против того, чтобы мы происходили от этрусков или шумеров, мне симпатичны все народы, включая берендеев и печенегов, а об амазонках и говорить нечего. Желательно только, чтобы мы, проникшись их величием, начали производительнее и лучше работать». Удивительно было читать такое в книге высшего официального лица «независимого государства». Вряд ли президент России или любой другой крупной страны мог бы позволить себе подобное – непременно бы засмеяли! Но Украина – это особый случай. Здесь создаётся исторический миф вымышленной нации.
«Вера в то, что украинцы – те же русские, – пишет Кучма, – в Зимнем дворце была совершенно искренней». Бóльшую часть населения нынешней Украины в Российской империи было принято называть «малороссами», которых считали частью «триединого русского народа», а не «самостоятельной нацией». Кстати в состав Российской империи помимо Малороссии, населённой «малороссами», входила и область с названием Новороссия. Вправе ли мы говорить о нации «новороссов»? Это всё из той же оперы, что «нации» казаков, поморов, сибиряков и т.д. – главное, чтобы русских не осталось.
Да и в известном смысле слова Малороссия и Новороссия оказываются синонимами. Когда войска Московского государства вернулись на «окраинные земли» (исторические области Древней Руси, пришедшие в запустение после монголо-татарского нашествия), новые территории стали называть Малой Русью. В те времена размежевание названий старого и нового поселений происходило с помощью определений Большая и Малая (Русские. М., 1997. С. 55). Так появились названия Великороссия и Малороссия, т.е. фактически, как бы сейчас сказали, «малая, новая Россия», Новороссия.
Несмотря на это, в советские времена «малороссов» официально стали называть «украинцами», которых провозгласили отдельной «нацией». При этом коммунисты не посчитались с тем, что Малороссия – это не другое название Украины, а лишь одна из исторических областей (часть Левобережья Днепра, вошедшая в состав Московского государства после Переяславской Рады). В Российской империи эта область существовала наравне с Новороссией, Слобожанщиной и другими.
Весной 1925 года ЦК КП(б) Украины возглавил Лазарь Каганович. Как пишет Кучма, он многое сделал для Украины, сам выучил украинский язык, наладил издание книг и газет на украинском языке. Многие украинцы при нём вступили в партию, пополнив огромную армию советских госслужащих. Иными словами, Каганович проводил политику настоящей «украинизации». На Украину вернулись «видные учёные», в том числе М. Грушевский, который «поверил коммунистам» и стал в Советском Союзе академиком. К 1930 году численность школ с преподаванием на украинском языке составила 85%. Трудами Кагановича при помощи политических историков вроде Грушевского «Украина состоялась».
Образом «новой нации» стал Тарас Шевченко, культ которого в сталинское время насаждался по всей стране. «Всесоюзные пляски» начались в 1939 году, когда партийные идеологи подготовили широкое празднование 125-летия поэта. К юбилею была поставлена на поток штамповка изваяний Шевченко. А газета «Правда» от 6 марта 1939-го фактически открыла празднование публикацией передовицы «Великий сын украинского народа». Имя Шевченко появилось повсюду – в названиях учебных заведений, театров, улиц. В Москве в Библиотеке им. Ленина (нынешней Российской государственной) открыли юбилейную выставку, в Ленинграде в Академии художеств учредили шевченковскую премию. Именем Шевченко стали называть колхозы, рыбхозы, коллективы самодеятельности и практически всё, что попадалось под руку.
Н.А. Нарочницкая назвала как-то первые годы советской власти на Украине «золотым веком антирусской идеологии» (СНГ день за днём. 1, 2 февраля 2004. С. 80). Но по мнению Кучмы, украинизация тех лет была «восстановлением справедливости», которая пробудила к жизни «государственность», будто бы дремавшую в сознании самостийного украинского народа. Сегодня всех, пожалуй, волнует вопрос, что будет с этой «государственностью» дальше.
Бывший президент советовал своим гражданам: «Забудьте про Россию – для начала хотя бы на месяц. Выкиньте её из головы». Это означает, в первую очередь, перестать думать самостоятельно. Это означает отречься от своих корней и от своей истории. Это означает – поверить на слово сегодняшним украинским авантюристам.
Что станет с бывшей Украиной (бывшей – потому, что после нового Майдана и народного восстания на Юго-востоке она уже никогда не станет прежней)? Многих пугает, как ревнители украинского политического мифа культивируют неприязнь к России. Вызывает опасения, как они продолжают оболванивать простых людей, делая из них «укров». В качестве альтернативы обычно рассматривают либо упразднение украинской «независимости», либо фактический распад Украины, что уже происходит на наших глазах. И напрасно Кучма попытался приободрить своих идейных сторонников, говоря, что «конец истории в ближайшие сто лет нам не грозит»… Грозит, да ещё как…