Точкой отсчета социальной структуры общества, как бы «нулевой отметкой» является «простой человек» - обычно свободный полноправный «непосредственный производитель» (крестьянин и ремесленник), составляющий, как правило, абсолютное большинство населения, ниже которого стоят различные категории неполноправных – личнозависимые, батраки и другие наемники физического труда, лица презираемых профессий, люмпены, рабы и т.д. Фактически в традиционном обществе элитные группы включают всех, кто стоит выше названных выше лиц простейших функций: будь то предприниматель (купец), чиновник, священнослужитель и вообще любое лицо хотя бы самого простого умственного труда.
Высота статуса и степень материального благосостояния всякого элитного слоя обратно пропорциональна численности этого слоя и его доле в обществе. Рост численности социальных групп, входящих традиционно в состав элитного слоя даннного общества, всегда приводит к падению престижа этих групп, и средний уровень материальной обеспеченности большинства их членов также обычно понижается, подобно тому, как обесценивается значение, например, званий, наград и т.п. по мере увеличения числа их обладателей.
Вследствие этого доля элитных слоев в обществе более или менее константна и, как правило, не превышает 10%, а чаще составляет еще меньшую величину - 2-3%. Это обстоятельство обусловлено как биологически (лишь ограниченное число особей в популяции обладает определенным набором качеств, позволяющих им выполнять соответствующие функции), так и тем, что доля материальных благ, перераспределяемых для обеспечения их существования, также не беспредельна.
Обычно именно в такой процент укладываются все выдающиеся из общей массы группы – причем чем больший процент составляет в данном обществе официально выделяемое высшее сословие (например, дворянство), тем большую часть остальных функциональных групп оно в себя включает (так, скажем, во Франции с 1% дворянства большинство интеллигенции к нему не принадлежало, тогда как в Польше с десятикратно большей долей высшего сословия, сфера умственного труда почти полностью была занята его представителями).
Селекция элитного слоя обычно сочетает принцип самовоспроизводства и постоянный приток новых членов по принципу личных заслуг и дарований, хотя в разных обществах тот или иной принцип может преобладать в зависимости от идеологических установок. При этом важным показателем качественности этого слоя является способность его полностью абсорбировать своих новых сочленов уже в первом поколении. При засорении интеллектуального слоя слишком большим числом лиц, не отвечающих по своему уровню задаче поддержания культурной традиции, он неизбежно деградирует и лишается в общественом сознании прежнего престижа, объективная “ценность” его среднего представителя понижается и возможности материального обеспечения сужаются.
В силу названных обстоятельств набор социальных групп, входящих в состав элитного слоя со временем может меняться. Определяющим является не абсолютный уровень информированности, а положение данной группы по этому показателю относительно других социальных групп, относительно среднего уровня данного общества. Поэтому, кстати, и сама по себе численность и доля в населении той или иной социальной группы, претендующей на вхождение в элитный слой, косвенно может свидетельствовать о своей к нему принадлежности (или непринадлежности). Доля лиц, чей образовательный уровень существенно отличается от общего, довольно постоянна и не превышает нескольких процентов, причем не зависит от “абсолютных” показателей. Понятия “среднего”, ”высшего” и т.д. образования вообще весьма относительны и в плане социальной значимости сами по себе ничего не говорят: при введении, допустим,“всеобщего высшего образования”, реальным высшим образованием будет аспирантура, если всех пропускать через аспирантуру, то “интеллигентами с высшим образованием” можно будет считать обладателей докторских степеней и т.д.
Важен не “абсолютный” уровень информированности, а степень отличия его от уровня основной массы населения. Напр., до революции уровень общей культуры выпускника гимназии или реального училища сразу резко выделял его из массы населения (и принципиальной разницы в этом отношении между ним и выпускником вуза не было), в советское же время такое отличие обеспечивали лишь несколько лучших вузов или аспирантура (не говоря уже о том,что прежняя “средняя” гимназия и по абсолютному уровню гуманитарной культуры давала несравненно больше, чем “высший” советский институт ).
Поэтому естественно,что по мере увеличения в обществе численности социальных групп, члены которых в силу функциональной предназначенности получали какое-либо образование, те группы, для которых уровень необходимой информированности был наименьшим, постепенно выпадали из элитного слоя и сливались с основной массой населения.Так, если в свое время, допустим, мелкие канцелярские служащие, писаря и т.п., чьи занятия были привилегированны и чья численность ничтожна относительно всего населения, входили в этот слой, то в ситуации, когда т.н. ”белые воротнички” стали составлять до четверти населения, лишь высшие их группы могут быть к нему отнесены. По той же причине рядовой выпускник советского вуза занимал в статусном плане такое же, если не более низкое место в обществе, как не имеющий даже первого классного чина канцелярист в дореволюционной России.
Существование и положение элиты в каждом конкретном обществе объективно. Рассуждать о том, что она “плоха” или “хороша” можно только, сравнивая ее с другими странами или другими периодами истории той же страны. Но в конкретном обществе ничего “лучше” нее в принципе быть не может, потому она и является в нем элитой. Можно, например, быть сколь угодно скверного мнения о французском духовенстве ХУШ в., но это не отменяет того бесспорного факта, что никакого другого социального слоя, способного с большим успехом выполнять ее функции во Франции того времени не было, можно говорить, что австрийские офицеры конца Х1Х в. никуда не годились, но на их место некого было бы поставить, можно констатировать, что советская номенклатура брежневских времен чудовищна, но никакого другого слоя, лучше нее пригодного для управления страной тогда не было, можно признать, что советская интеллигенция малообразованна и невежественна, но ни один другой слой в стране более высоким уровнем информированности не обладал, и т.д.
О качестве элиты, кстати сказать, можно судить только по среднему уровню всего слоя. Наиболее же высокопоставленные ее представители как раз не показательны в этом смысле, потому что на их положении сказываются факторы чисто личностные и, значит, неизбежно пристрастные: если при вхождении в состав элиты действуют достаточно формальные и объективные факторы (объективный уровень знаний, способности к выполнению определенных функций и т.д.), то на высших ступенях, когда выдвижение идет строго индивидуально, оно зависит от воли одного (монарх) или нескольких лиц, а, стало быть, преобладают случайные симпатии, приобретает значение умение угодить и т.д. Вот почему, например, о качестве военного компонента элиты (офицерского корпуса) следует судить не по генералитету, а по уровню полковых и батальонных командиров: дальше начинается индивидуальный отбор с широким полем для субъективных предпочтений, в ходе коего выдвигаются если не худшие, то и далеко не все лучшие. Так, скажем, средний уровень научной компетенции советских академиков (многие, если не большинство которых с 30-х годов обязаны своим положением не столько научным заслугам, сколько должностному положению и близости к партийному руководству) ниже среднего уровня следующего за ним слоя ученых.
Но если высший слой не является показательным для оценки качества элиты, то он весьма показателен для определения характера самой элиты - принадлежности к тому или иному историко-культурному типу, потому что если личные качества его могут не совпадать со среднем уровнем основной массы, то по социально-психологическим характеристикам он представляет ее слепок. Не бывает так, чтобы элита в целом имела одни характеристики, а ее высший слой - настолько иные, что представлял бы совсем другую элиту. На самый верх попадают если и не самые лучшие из этого слоя, то, тем не менее, его типичные представители.
Кроме того, разница между поколениями одной и той же по культурно-исторической принадлежности элиты - создавшим данный режим и выдвинувшимся в условиях устоявшегося режима, бывает в целом гораздо более велика, чем между элитой наследственной и элитой “первого поколения” в рамках одной государственности. Люди, добившиеся своего положения в борьбе со старой элитой, по всем своим качествам не те, что выдвинулись в ходе конкуренции с себе подобными или даже вовсе без нее (как например, произошло в СССР после массовых чисток 30-х годов).
С. Волков, доктор исторических наук
