Я, отнюдь не претендуя на «закрытие темы», попытался в меру сил разобраться в «голодной» проблематике России 1890-1910-х и представляю вниманию уважаемых читателей результаты. Исследование состоит из 6 частей: вкратце обрисован фон, на котором имел место быть «голод», установлены «голодные» года и территории, описана существовавшая на государственном уровне система продовольственного капитала, призванная обеспечить население продовольствием в период трудностей, разобраны меры правительства Империи и усилия общественности по преодолению последствий «голодов», наконец, исследована тема смертности и разобрана популярная в определённых кругах фальшивка, связанная с этой последней темой. Ну и совсем вкратце выводы.
Получилось очень много букв, так что не обессудьте.
1. Фон
Верхней границей моего исследования будет 1911 как год последнего в Российской Империи серьёзного недорода. Нижняя же граница — 1891, год самого крупного в последние десятилетия её существования голода. Советский историк Егиазарова на начало 1890-х определяет пик аграрного кризиса, захватившего Россию в начале 1880-х [1, c. 85]. Надо сказать, что этот кризис вообще-то был общемировым, затронув Англию, Францию, Германию, восточные штаты США и другие страны, но до нашей страны дошёл с примерно десятилетним запозданием.
Кризис совпал с серьёзными изменениями в структуре земледелия. Постепенная миграция крестьянского населения в лесостепную и степную зоны привела к резкому увеличению сборов зерна в южных чернозёмных районах (и падению зернового производства в районах традиционного земледелия — Центрально-чернозёмном и Центрально-нечернозёмном). Однако отсталые методы хозяйствования, характерные для общинного земледелия, привели к быстрому истощению осваиваемых почв — удобрения же (даже естественные, вроде навоза) крестьянами почти не использовались. Вторым важным фактором стал природный — на осваиваемых территориях состояние погоды играло определяющую роль в сборе хлебов (часты были засухи, суховеи).
Всё это предопределило то, что если ранее от неурожаев страдали преимущественно северные и северо-западные губернии, то с 1880-х их эпицентр стал перемещаться на юго-восток и восток, с 1890-х захватил и чернозёмный центр.
2. Когда и где
Начать опус считаю уместным с прояснения одного из главных вопросов: в какие же годы в царской России был неурожай (=«голод»), а в какие всё-таки не было. И когда был, то на каких именно территориях. Итак:
1890 год был в плане урожая в принципе неплохим, однако именно тогда проявились первые признаки трагедии следующего года: засуха, затем зимой сильные морозы при полном бесснежье из-за сильных ветров — поэтому весной 1891 не было половодья, отчего пострадали заливные луга. С мая 1891 началась сильная засуха наперерыв с холодами, а летом — уже настоящая жара, на юге и юго-востоке сопровождавшаяся суховеями. В результате этого полный неурожай постиг губернии Воронежскую, Вятскую, Казанскую, Курскую, Нижегородскую, Оренбургскую, Орловскую, Саратовскую, Симбирскую, Тамбовскую, Тульскую и Уфимскую, а также Область войска Донского; кроме того, им были охвачены территории губерний Архангельской, Астраханской, Калужской, Олонецкой, Полтавской, Костромской, Тобольской, Харьковской, Херсонской и областей Акмолинской, Тургайской и Уральской [2, c. 102]. По масштабам это до сей поры был самый крупный неурожай.
Правда, надо иметь в виду, что в то же самое время случился обильный урожай хлебов в губерниях Малороссии, Новороссии, на севере Кавказа, Юго-западе и в Прибалтике.
Неурожай продолжился в 1892-м — он охватил полностью губернии Воронежскую, Курскую, Полтавскую, Самарскую, Тульскую, Харьковскую, Херсонскую и частично — Рязанскую, Саратовскую, Киевскую, Подольскую, Бессарабскую [2, c. 133]. Всего в период 1891-92 голодало 30 миллионов человек.
1893-1896 годы были «исключительно урожайными» [3, c. 226], хотя последствия небывало сильного, «выходящего из ряда» неурожая 1891-92 сказывались весьма неиллюзорно. Это и резкое сокращение хлебных посевов (ниже уровня 1880-х) вплоть до 1896, и большой урон скотоводству.
Новый удар стихии случился в 1897-м и сказался в губерниях Воронежской, Калужской, Курской, Оренбургской, Орловской, Пензенской, Псковской, Рязанской, Ставропольской, Тамбовской, Тульской, Уфимской, Харьковской, в Области войска Донского и Акмолинской, частично затронул Подольскую и Киевскую губернии. На сей раз причины были различны: где-то засуха, где-то неблагоприятная зима, где-то нашествие насекомых-вредителей [2, c. 144].
Усугубил положение неурожай 1898-го, случившийся в 18 губерниях, преимущественно на Востоке и Юго-Востоке: в Вятской, Казанской, Пермской, Самарской, Саратовской, Симбирской, Уфимской, в меньшей степени — в Воронежской, Калужской, Курской, Нижегородской, Оренбургской, Орловской, Пензенской, Рязанской, Ставропольской, Тамбовской, Тульской [2, c. 153]. В 1897-98 голодало 27 миллионов человек.
Интересно, что Егиазарова на конец 1897 относит окончание всероссийского аграрного кризиса… [1, c. 164]
Далее «исключительно урожайными» были 1899 и 1900 [3, c. 226], а в 1901 случились очередная засуха (с середины мая до середины августа) с пожарами и, как следствие, недород, от которого пострадали 24 губернии и области Империи [2, c. 255], однако «отнюдь не выходивший за обычные рамки» [4]. Годы с 1902 по 1904-й оказались благоприятны, впрочем, затем примерно столько же лет подряд не удались. Это объясняется общим аграрным кризисом, охватившим Европу в середине 1900-х.
Летом 1905 определился недород в среднечернозёмных, приволжских, заволжских и восточных губерниях: Астраханской, Владимирской, Вологодской, Воронежской, Вятской, Казанской, Нижегородской, Орловской, Псковской, Рязанской, Самарской, Саратовской, Симбирской, Тамбовской, Тверской, Тульской, частично Херсонской. От неурожая пострадали в основном традиционно земледельческие районы, занимавшие, по официальным данным МВД, до 43% всех пахотных земель в России [2, c. 273, 277]. Этот недород стал самым крупным с 1891-го [14, c. 113].
Зато в тот же год отличный урожай случился в губерниях Екатеринославской, Оренбургской, Пермской и Уфимской [2, c. 277].
Виды на урожай 1906 года были отличными, однако — засуха с суховеями, затем, в сезон уборки, целый набор природных катаклизмов: проливные дожди, градобития, бури, а также нашествие вредных насекомых. «Неурожай оказался, несомненно, исключительным по размерам»: он затронул 49 губерний и областей Европейской и Азиатской России [2, c. 312]. Здесь необходимо отметить, что на сей раз лишь немногие губернии пережили сплошной неурожай — в большинстве он был «пёстрым»: в одних уездах не уродилось ничего, в других же (порой даже соседних) урожай вышел удовлетворительный, а то и прямо хороший.
Зима 1906-07 оказалась необычно суровой, весна наступила поздно, урожай в результате был весьма неудовлетворителен в 19 губерниях. Наконец, не оправдал надежд и 1908-й, хотя картина урожая предстала крайне пёстрой. «Сколько-нибудь обширного района сплошного неурожая в 1908 году не было, в 19 губерниях России урожай был средним (то есть более или менее соответствовал среднему за предыдущее пятилетие), в 33 губерниях Европейской России и Сибири был выше среднего, в 20 же губерниях и областях был ниже среднего, то есть более или менее неудовлетворителен» [2, c. 577]. Среди этих последних губерний: Бессарабская, Воронежская, Иркутская, Калужская, Киевская, Курская, Московская, Орловская, Подольская, Полтавская, Саратовская, Смоленская, Ставропольская, Таврическая, Тамбовская, Тверская, Херсонская, Черниговская, а также Акмолинская область и Келецкая губерния Царства Польского.
1909-1910 годы дали необыкновенно обильный урожай, который принёс России значительные средства на внешнем рынке. Последний «царский» неурожай случился в 1911 — он был отражением серьёзного общеевропейского неурожая на зерновые из-за засухи. Летом наблюдались сильная жара, горячие ветры-суховеи, тяжело проявившиеся в Поволжье и на Дону. Суровая зима с буранами и необычный весенний разлив рек также ухудшили положение. Неурожай охватил обширную территорию всего Поволжья (от Нижнего Новгорода до Астрахани), Кавказ, Камский район, Приуралье и Западную Сибирь, Степной и Приморский края, так или иначе затронув 60 губерний (особенно сильно Самарскую, Оренбургскую, Пермскую и Область войска Донского) с населением более 20 миллионов человек [5, c. 124]. В пострадавших районах собрали только 1/3 урожая зерновых против среднего.
Впрочем, были и изобильные территории: в Уфимской, например, губернии избыток хлеба составил свыше 55 миллионов пудов [6, c. 165]. В целом же по стране сбор зерновых превысил аналогичные цифры по всем предыдущим недородным годам (1897 — 626,5 млн. пудов, 1901 — 657 млн., 1906 — 727 млн., 1911 — 743 млн.) [2, c. 114]. К тому же, урожай гороха составил 101% от среднего за 1906-1910, ячменя — 104%, кукурузы — 120%; картофеля уродилось на 3,7% больше среднего за пятилетие 1906-1910 [7].
Затем положение выправилось и все годы вплоть до 1917-го были в отношении урожаев благополучны (к примеру, за 1911-1915 по сравнению с 1901-1905 производство пшеницы выросло на 12%, ржи — на 7,4%, овса — на 6,6%, а ячменя — на целых 33%).
Теперь, когда мы знаем неурожайные годы и районы, перейдём к основной части повествования.
3. Система оказания помощи при неурожаях
В этом пункте я опишу систему, которая мало кому известна, к сожалению. А между тем, она играла важнейшую роль в смягчении последствий недородов и иметь представление о ней необходимо, дабы не попадаться в ловушку ушлых публицистов.
О создании системы помощи крестьянам в период неурожаев власти России задумались ещё при Петре I, тогда же были приняты первые решения по этому вопросу. Однако решительный шаг сделал Николай I после сильных неурожаев начала 1830-х — 5 июля 1834 вышло Положение о запасах для пособия в продовольствии, которым официально формировалась система продовольственного капитала. Если ранее каждая губерния сама определяла, делать ли натуральные хлебные запасы или же создавать запасные денежные капиталы, то теперь устанавливалось совместное действие этих двух мер во всех губерниях. Натуральные хлебные запасы формировались в каждом крестьянском обществе через взносы его членов, складировавшиеся в особых сооружениях — магазинах. В неурожайные годы из этих магазинов нуждающимся выделялись ссуды, которые те должны были погашать с новым урожаем (в случае невозможности должника вернуть ссуду вопрос рассматривался на крестьянском сходе). Эта система действовала для государственных крестьян, помещики были обязаны в неурожайные годы снабжать своих крепостных крестьян хлебом. Денежные капиталы формировались на губернском уровне и могли расходоваться только на закупку хлеба в неурожайные годы.
Первоначально продовольственный капитал носил губернский характер (то есть формировался каждой губернией по своему усмотрению), но в 1841-м был объединён в единый Общеимперский продовольственный капитал. В 1842 хлебные магазины были разделены на две категории: сельские, принадлежавшие крестьянским обществам, запасы которых использовались для поддержания членов данного общества (или всего общества), осеменения полей и пр., и центральные губернские, бывшие в ведении государства, чьи запасы использовались для поддержания крестьянских обществ в случае истощения их запасов. В 1844 для облегчения должникам возвращения ссуд отдельно определено, что возвращать оные ссуды должно по ценам на момент выдачи.
Система постепенно разветвлялась, появились городские денежные капиталы (формируемые за счёт взносов купечества, мещан), создавали свои капиталы крымские татаре, башкиры, бывшие поселяне военных поселений, дворцовые крестьяне и прочие категории.
В начале 1860-х система пережила серьёзное преобразование. В 1861 с отменой крепостного права с помещиков была снята обязанность обеспечивать своих бывших крепостных продовольствием; сельские хлебные магазины перешли в прямое ведение общин и введен обязательный сбор с крестьян в эти магазины. Селяне же сами ведали выдачей ссуд и размерами выдачи, состоянием магазинов. В 1862 отдельно указано, что выдача ссуд должна производиться действительно нуждавшимся, поголовная же выдача ссуд запрещалась (эта мера, впрочем, осталась на бумаге). Выданная ссуда должна была возвращаться из урожая следующего года, в случае невозможности допускалась отсрочка ещё на год, затем вопрос решал крестьянский сход. С появлением земств в 1864 заботы о «народном продовольствии» перешли в их ведение, причём права (и обязанности) земств постоянно расширялись. В 1874 по их ходатайству указом Императора допущена замена натуральной системы обеспечения — денежной. Впрочем, каждая губерния самостоятельно решала, какой вид предпочесть — порой крестьяне выданные им денежные ссуды тратили отнюдь не на закупку продовольствия, а на какие-то свои нужды. Хотя расходовать продовольственный капитал (и даже проценты по нему) на иные надобности строго воспрещалось.
В 1866 Общеимперский продовольственный капитал был передан в ведение Министерства внутренних дел. Система к тому времени имела три различных источника пополнения и приобрела следующий вид:
1. хлебные запасы в общинах (и заменяющие их общественные и сословные капиталы для городов) для пособий при местных неурожаях;
2. губернские капиталы, из которых производились ссуды нуждающемуся населению при неурожае;
3. общеимперский капитал для пособий в тех ситуациях, когда средств общины/города и губернии окажется недостаточно.
То есть, как мы видим, сложилась на государственном уровне трёхслойная «подушка», долженствовавшая смягчить последствия неурожая для населения и гарантировать его от вымирания.
Между тем, в советской «исторической науке» ещё в сталинский период сложилась официальная установка: «Царское правительство никакой борьбы против неурожая не вело» [8, т. 41, c. 759]. Увы, этот стереотип оказался крайне живуч (видимо, сказалась практика обращения с голодающим населением в советский период — а допустить, что «цари были лучше», для многих психологически трудно, а то и неприемлемо). В самом деле, трудно представить, что государство может предпринимать активные меры и тратить десятки, а то и сотни миллионов рублей для того, чтобы помочь голодающим. Но, тем не менее, будем просвещаться и отрекаться от стереотипов.
А советскую «историческую науку» уличим в преднамеренной лжи, т.е. клевете.
4. Действия властей и общественности
Теперь посмотрим, как вели себя «кровавый царский режим»™ и доблестная общественность России во время неурожаев 1890-х — 1910-х.
Надо сказать, что как неурожаи, в том числе весьма сильные, были в России и ранее, так и правительство (под ним вплоть до 1905 нужно, а после — можно понимать самого Императора) отнюдь не сидело во время них сложа руки. Среди наиболее распространённых мер можно упомянуть следующие: прямые пособия нуждающимся хлебом и деньгами (заимообразные и безвозмездные), открытие общественных работ, смягчение государственных повинностей, платежей долгов и сборов в казну, отмена рекрутских сборов (в наиболее пострадавших губерниях), безакцизный отпуск соли из казённых магазинов для поддержки скота государственных крестьян и т.д. Отдельно стоит упомянуть и такую меру, как повышение пошлин на вывозимый за границу хлеб, а в самых тяжёлых ситуациях — ограничение или полное воспрещение вывоза (1848 и 1854-56).
В 1884 Императором было специально указано, что земства должны сотрудничать с губернской администрацией при организации помощи на поражённых неурожаем территориях. Благодаря совместной работе двух структур, позволившей разделить зоны ответственности, оказались смягчены последствия неурожаев 1880-х.
Тем не менее, небывалый масштаб голода 1891-92 весьма озадачил как государственные структуры, так и общественность. Надо сказать, что на внешнем рынке в предшествующие годы сложилась отличная конъюнктура, посему, озабоченный поддержанием торгового баланса и высоких цен на хлеб, министр финансов И.А. Вышнеградский поощрял вывоз и долгое время противился принятию каких-либо ограничительных мер (на которых настаивал, к примеру, его заместитель А.С. Ермолов). Видимо, популярная фраза «недоедим, но вывезем» (в дореволюционной версии: «Сами не будем есть, а будем вывозить!»), приписываемая министру, родилась именно из-за этой его политики — хотя надо отметить, что история её мутна и впервые она зафиксирована уже после смерти экс-министра, в 1901, в книге крупного чиновника П.Х. Шванебаха.
Положение на местах, между тем, сложилось тяжёлое: как показали обследования, на низовом уровне системы продовольственного капитала, в общинах, царили большое непорядки, запасы сплошь и рядом оказывались неполны, в целом по стране этот источник содержал менее 25% от потребного количества (в иных губерниях так и вовсе 5%). Земства спешно принялись закупать хлеб у торговцев, причём поднятая ими суматоха привела к резкому взвинчиванию цен на хлеб. Затем вышла на первый план проблема доставки продовольствия: в августе 1891 тысячи железнодорожных вагонов, полных зерна, были направлены в голодающие районы, однако из-за недостаточной развитости железнодорожной сети и большого количества составов возник кризис, выразившийся в «закупоривании» транспортных артерий и общей перегрузке железных дорог. Для разрешения трудностей были назначены специальные уполномоченные из числа военных.
Правительство принимало энергичные меры: так, на закупку хлеба и выдачу ссуд населению за 1890-1892 было выделено в общей сложности 152,3 миллиона рублей, на которые закуплено около 1,7 миллионов тонн продовольствия, дополнительно 7 миллионов рублей поступило из губернских и общественных продовольственных капиталов [2, c. 102]. Осенью МВД получило чрезвычайные полномочия для оказания помощи пострадавшим (как за счёт казённых средств, так и через маневрирование продовольственными излишками в местностях, которые обошёл голод), были организованы общественные работы для крестьян (строительные, лесные, обводнительные, дорожные), хотя, как пишет Ермолов, из-за недостатка кадров они дали весьма низкий эффект [2, c. 119].
Отрицательно сказалась и такая, казалось бы, положительная мера, как запрет хлебного экспорта указом Императора в июле 1891. Он не привел, как ожидалось, к понижению хлебных цен на внутреннем рынке (во многом из-за действий земств), одновременно обусловив вытеснение России с важнейших немецкого и английского рынков (эту нишу принялись активно осваивать США), ввиду чего произошло понижение цен на российский хлеб за границей и падение доходов земледельцев. Из-за введения новых, высоких таможенных тарифов, призванных защитить промышленность от иностранной конкуренции, началась «таможенная война» с Германией. Только к концу 1893 удалось восстановить привычный объём экспортных перевозок.
Тем временем, в России одновременно с действиями государственных органов развернулась широчайшая благотворительная деятельность, во главе которой встал Особый комитет Наследника Цесаревича (которым тогда был будущий Николай II). Под эгидой Комитета оказывалась помощь всем нуждающимся без различия сословий: поддержка хозяйств, борьба с болезнями и эпидемиями, снабжение безлошадных дворов лошадьми, закупка кормов для скота и семян для полей, сбор пожертвований, организация благотворительных лотерей. Активно действовало Общество Красного Креста: оно осуществляло продовольственную помощь, закупку лошадей, корма для скота, земледельческих орудий, собрало в пользу голодающих 5 миллионов рублей пожертвований. На эти средства было открыто 2763 столовых, 40 приютов и ночлежных домов, выдано 3,5 миллионов обедов, помощь получили 35 тысяч голодающих. В районы, пораженные эпидемиями (с весны 1892 начали распространяться цинга, оспа, тиф, пришедшая из Европы холера), Красный Крест направлял передвижные санитарные отряды [9].
Церковь также не осталась в стороне: был установлен особый сбор в пользу пострадавших от неурожая во всех храмах и церквах, лавры, наиболее обеспеченные монастыри и церкви обязаны были уделять из своих средств денежные пособия в пользу нуждающихся и «не переставать питать неимущих». Епископы совершали поездки по своим епархиям и увещевали паству оказать помощь, не оставаться равнодушными [10].
Создавались различные общественные организации: Московский комитет под председательством великой княгини Елизаветы Фёдоровны, Санкт-Петербургский епархиальный комитет, местные губернские и уездные комитеты и попечительства. За счёт частной благотворительности открывались столовые и питательные пункты (свыше 10 тысяч), пекарни (обслужившие в целом свыше 636 тысяч человек), покупались лошади и корм [2, c. 118] — на этом поприще активно действовали В.И. Вернадский с сотрудниками и жертвователями [11], Л.Н. Толстой и др.
Пытались оказывать помощь помещики — в этом виделось средство преодоления враждебности к ним крестьян — но, к сожалению, по этой линии много сделать не удалось из-за недоверия жителей села.
Иностранные исследователи оценивают предпринятые правительством меры чрезвычайно высоко — так, американский исследователь Ричард Роббинс называет их «remarkably successful» («в высшей степени успешными»), указывая, что «помощь получили более 12 миллионов человек и голодный мор был в значительной степени предотвращён» [12]. Увы, российская общественность в очередной раз оказалась недовольна — действия правительства, отмечает Роббинс, «зачастую подвергались несправедливой критике. В результате [голод положил] начало новой волне оппозиции царскому режиму». Крестьяне, впрочем, усилия оценили: «Широкие масштабы предоставления помощи отчасти нейтрализовали неблагоприятные политические последствия голода. Источники не отмечают подъема крестьянских волнений; крестьяне не проявляли политической активности, они были по-прежнему покорны властям…» [13].
Влияние «Царь-голода» на хозяйство селян оказалось очень тяжёлым: он в основном поразил зерновое производство, но также сильно ударил и по животноводству. Сократилось количество крупного рогатого скота, рабочего скота (лошадей, прежде всего). Сказался голод и на торговле, упал размер оборотов промышленности. В связи с этим верховная власть озаботилась облегчением положения крестьян — Александр III в 1892 разрешил им возвращать полученные ссуды по своему усмотрению, натурой либо деньгами, а в 1893, с целью облегчения уплаты ссуд, установил, что взыскиваться они должны не по заготовительным ценам, а по средним ценам за последние 10 лет. С воцарением же Николая II все долги крестьян по ссудам в Общеимперский продовольственный капитал и в казну до 1866 были списаны, из долгов же, выданных позже, списана половина (всего было списано около 50 миллионов рублей) [2, c. 142].
Ермолов, перечисляя эти меры, указывает, что тем самым оказались подорваны сами основы созданной системы продовольственной помощи: в глазах крестьян она начала из временной помощи с обязательным возмещением превращаться в нечто безвозмездное и непременное — то, что сами крестьяне назвали «царским пайком».
Впрочем, надо отметить, что пострадали не одни только крестьяне — наблюдалось массовое разорение помещичьих хозяйств, в основном средних и мелких. В 1892 по 66 губерниям России (включая привисленские, прибалтийские и Кавказ) было заложено около 20% всех имений и до 40% всего частного землевладения [1, c. 117].
Трудности с подвозом продовольствия в пострадавшие районы обусловили второй после времён Александра II бум железнодорожного строительства, причём в ещё больших масштабах. С 1893 по 1899 ежегодно открывалось от 1668 до 5248 километров железнодорожных линий [1, c. 52], за 1896-1900 было построено 15 тысяч вёрст железных дорог [13]. «За последние десятилетия XIX века были завершены линии, связавшие с рынком хлебородные районы Востока, Юга и Юго-востока Европейской России… Доведена в начале 1890-х до Челябинска железная дорога Самара-Златоуст… Закончены вслед за тем линии Царицын-Тихорецкая-Новороссийск и Саратов-Уральск» [3, c. 232], «построены линии, связавшие центр с Поволжьем, железные дороги Вологда-Архангельск, Пермь-Котлас и др.» [1, c. 52]. Благодаря этому «подвоз хлеба в нуждающиеся местности в XX в. уже не встречает тех затpyднений, как в старое время... в настоящее время с развитием жел.-доp. сети в Европейской России едва ли найдутся такие местности, которые голодали бы из-за невозможности подвезти хлеб из ypожайных районов» [15]. Развивался и водный транспорт, на долю которого в конце XIX века приходилось около 1/3 всего объёма грузовых перевозок [1, c. 53].
На неурожаи 1897-98 реагировали уже более слаженно: в 1897 из Общеимперского капитала отпущено ссуд на сумму 5,4 миллиона рублей, в 1898 — 35,2 миллиона (как на продовольствие населения — хлеба закуплено 34,4 миллиона пудов — так и на поддержание скотоводства крестьян) [2, c. 144, 153], организованные общественные работы на сей раз были проведены более успешно и, в частности, включали перевозку крестьянами закупленного правительством для голодающих хлеба на места. Ермолов отмечал, что «общественные работы встречаемы населением весьма сочувственно и при умелой организации приносят значительную пользу» [2, c. 245]. Вызванный нехваткой кормов падёж лошадей компенсировали закупкой у степных жителей лошадей тамошних пород (как наиболее выносливых) и поставкой их на льготных условиях к началу полевых работ (этим путём в 1898 распределено 70 тысяч лошадей [8, т. 17, c. 457] ), льготной доставкой сена по железным дорогам, кроме того, снабжение населения кормами для скота производилось на весь период зимнего содержания, а Министерство земледелия открыло для выпаса крестьянского скота казённые угодья и разрешило бесплатную заготовку сена на казённых лугах. Снабжение кормами нуждающихся хозяйств производилось на «ссудных началах» (с выплатой в течение 3-5 лет), в 1898 на эти нужды было израсходовано 7 миллионов рублей.
В открытых Красным Крестом столовых кормилось до 1,5 миллиона человек, в основном женщины, дети, старики и немощные, но в исключительных случаях и работоспособные мужчины (при отсутствии заработков), паёк же получили свыше 2 миллионов [2, c. 156]. Начало действовать созданное по инициативе Императрицы Александры Фёдоровны Попечительство о домах трудолюбия и работных домах. Среди частных благотворителей особенно отличился бессарабский помещик В.М. Пуришкевич — благодаря его кипучей деятельности на собранные пожертвования удалось открыть около 20 столовых и спасти тем самым от голодной смерти сотни людей. Кстати, благодаря этому его заметили и оценили в Петербурге [16].
Повторившийся сильный недород вызвал серьёзную озабоченность в верхах и в 1898 в Комитете министров по инициативе государственного контролёра Т. Филиппова и с санкции Николая II был поставлен вопрос о «чрезмерном напряжении платёжных сил сельского населения, особенно в центральных губерниях». В 1899 было сформировано Особое совещание под председательством А.И. Звягинцева, задачей которого было исследование экономического положения Центрально-Чернозёмных губерний. Это совещание выделило «группу риска», так называемый регион оскудения, подвергавшийся наибольшей опасности при неурожаях: Воронежская, Курская, Орловская, Пензенская, Рязанская, Саратовская, Симбирская, Тамбовская и Тульская губернии. Положение населения в них, как констатировалось, полностью зависело от результатов земледельческой деятельности [17, c. 240].
Значение земств в продовольственном деле к концу XIX века сильно уменьшилось. Довольно неумело проведённая в 1891-92 закупка хлеба сильно увеличила долги крестьян и подорвала их доверие к земствам. Родилась идея отвести последние от непосредственного руководства продовольственным делом, что и было сделано в июне 1900 Временными правилами по обеспечению продовольственных потребностей, изданными Министром внутренних дел Сипягиным. Согласно этим правилам, общее руководством делом обеспечения населения продовольствием и семенами переводилось в ведение МВД, на местах им руководили губернаторы и генерал-губернаторы. Земства же отныне должны были наблюдать за состоянием запасных магазинов, правильным составлением списков нуждающихся, расчётом размеров необходимой помощи и т.д. Несколько корректировалась и сама система продовольственного капитала: она разделялась на общественные хлебные запасы и денежные капиталы четырёх видов (общественные, частные, губернские, Общеимперский). Общине теперь полагалось определять способ обеспечения своих нужд: продовольствием, деньгами, либо тем и другим вместе. Члены общин были обязаны участвовать в составлении хлебных запасов (выделяя 0,5 пуда хлеба в год с каждой наличной души), сельские же обыватели иных сословий — делать взносы деньгами.
Новая система получила шанс показать себя уже в 1901-м, когда состоялся очередной заметный неурожай. Ситуацию предвидели и успешно подготовились к ней: Министерство финансов заблаговременно закупило хлеб для создания продовольственного запаса (этой операцией руководило специально созданное Временное управление по правительственной закупке хлеба). Денежных средств на помощь жителям пострадавших территорий было израсходовано свыше 32 миллионов рублей, общее количество выданного хлеба составило свыше 58 миллионов пудов [2, c. 253]. В общем, несмотря на популярные ныне в Руснете байки, недородом всё и окончилось, оперативность действий государственных органов позволила провести период до следующего урожая без потерь.
Тем не менее, весной 1902 имели место первые прецеденты крестьянских волнений — в Полтавской и Харьковской губерниях. Крестьяне громили и разбирали хлебозапасные магазины, мотивируя тем, что «мы голодны и будем забирать хлеб, а за хлеб не могут наказывать, так как каждому нужно есть» [18, c. 216]. Товарищ Джугашвили спустя 30 лет дал решительный отпор подобным гнусным измышлениям, но пока у нас «кровавый царизм»™ и представители администрации, как пишет тот же т-щ Анфимов, не решались препятствовать крестьянам в их действиях. Более того — на высшем уровне для нового обследования социально-экономического положения Центральной России была создана т.н. «Комиссия Центра», которая в ходе своей работы выделила не 9, а уже 18 губерний «зоны риска» (Воронежская, Казанская, Курская, Нижегородская, Оренбургская, Орловская, Пензенская, Полтавская, Рязанская, Самарская, Саратовская, Симбирская, Тамбовская, Тульская, Уфимская, Харьковская, Черниговская плюс Область войска Донского) [17]. И пока на заседаниях Комиссии (а затем сменившего её в 1904 Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности) дискутировали о путях вывода этих территорий из кризиса, с подачи Императора продолжалось списание долгов с населения — за 1901-04 было снято около 25 миллионов рублей [2, c. 266]. В 1904 издан Высочайший манифест о сложении со всех крестьян недоимок выкупных, земских и других сборов, накопившихся на день его издания (11 августа). В 1905 вышел Высочайший указ Правительствующему Сенату о сложении продовольственных долгов крестьянства Государственному Казначейству.
Новым серьёзным испытанием для государственных структур стал период 1905-07, который, по оценке Ермолова, вплотную приблизился по тяжести к голоду 1891-92. Как и тогда, в большинстве губерний запасы общин обнаружили сильную недостачу, из-за чего Госказначейство вынуждено было экстренно выделять средства на закупку хлеба (77,5 миллионов рублей выделено, куплено на них свыше 75 миллионов пудов хлеба [2, c. 285]). Министерство путей сообщения разрешило внеочередную перевозку закупленного хлеба в пострадавшие губернии, а Министерство финансов установило льготные тарифы на перевозку. «Борцы за народное счастье», исходившие, как всегда, из постулата «чем хуже, тем лучше», как раз к этим мерам приурочили очередное, осеннее обострение ситуации: железнодорожные стачки, террор против представителей власти, волнения в городах. Однако решительные меры по усмирению бунтовщиков позволили своевременно доставить продовольствие в пострадавшие районы.
После создания Государственной Думы госструктуры (МВД, Казначейство) вынуждены были испрашивать её согласие на ассигнование средств на все внеочередные траты. Однако прошение МВД перед первой Думой в 1906 о выделении 50 миллионов рублей на борьбу с голодом было отклонено: «народные избранники» согласились выделить лишь 15 миллионов, насчёт же остальных средств предложили Министерству «войти с ходатайством» вторично [8, т. 17, c. 462], что процесс оказания помощи сильно затягивало. К счастью, возмущённый Государь негодную Думу распустил и МВД получило средства в полной мере (и даже большую сумму — 55 миллионов). В 1907 было выделено свыше 71 миллиона рублей [2, c. 347]. Кроме того, правительство пошло на увеличение хлебного импорта и сокращение экспорта. Так, вывоз хлебов с 1905 по 1908 упал на 92,5%, ввоз же (из США и Аргентины) увеличился с 3,015 тысяч пудов в 1905 до 13,733 тысяч пудов в 1908 [2, c. 575-576]. Всё это позволило правительству провести, к примеру, такую меру, как ежемесячная выдача 40 фунтов муки всем лицам младше 18 и старше 59 лет [20].
Руководство продовольственно-ссудной операцией, согласно Правилам 1900, находилось в руках правительства, а именно МВД, осуществлявшего общее руководство. На местах им руководили губернские присутствия, уездные съезды и волостные правления. Хлеб на 1/3 закупался МВД, остальное закупали губернские присутствия. Земства ведали подсобными видами помощи: организацией общественных работ, поддержкой хозяйств и скота крестьян, врачебной частью (борьба с эпидемиями и болезнями на почве недоедания). Впрочем, средства на эти виды помощи всё равно поступали по линии МВД. В публикации «Помощь народу хлебом и кровом», посвященной ликвидации голода 1905, сообщалось о правительственной помощи голодающим Поволжья: повсюду для детей, женщин и неспособных к труду открывались пункты питания, в каждом из которых питалось до 1000 человек [20].
По мнению наблюдателей, «продовольственная кампания 1906-1907 гг. была проведена Продовольственной частью МВД с таким успехом, который при данных условиях и при действии существующего закона только и был возможен» [2, c. 386].
В то же время активно оказывали помощь голодающим благотворительные организации. К сожалению, политика оказывала на их работу серьёзное влияние. Так, официальные организаторы благотворительной помощи — Красный Крест, Комиссия по борьбе с чумою, Попечительство о трудовой помощи — поддерживались Государственным казначейством (хотя одновременно собрали значительные суммы путём пожертвований). Один Красный Крест при содействии местных властей открыл бесплатные столовые и питательные пункты, выдавшие за время бедствия 270 миллионов обедов и пайков [21].
Однако «революционная интеллигенция» отказывалась сотрудничать с «реакционерами», группируясь вокруг земств. По инициативе последних в декабре 1905 образовано Общество помощи голодающим, которое объединило 22 общественные организации, среди которых были Крестьянский союз, Всероссийский союз медицинского персонала, Железнодорожный союз, Учительский союз и другие.
Нельзя забывать и о церкви — Святейший Синод ввёл сбор в пользу голодающих во все воскресные и двунадесятые праздники.
Наконец, на сцену вновь выступила частная благотворительность — чьё влияние, однако, оказалось сильно ослаблено. Ранее основу её составляла помощь помещиков, но вследствие беспорядков на селе в 1905 многие усадьбы были варварски разорены, а их владельцы бежали в города и не имели возможности принять участие в оказании помощи. Да и надо сказать, что после холодного принятия их усилий крестьянством в 1890-е желания помогать ему в помещичьей среде сильно поубавилось. То есть трудолюбивые крестьяне сделали всё, чтобы лишить себя одного из важных источников помощи. Кстати, разграбление усадеб сказалось и в том, что селяне, во-первых, потеряли традиционные заработки, выручавшие их в прежние годы, а во-вторых — не могли, как прежде, покупать или занимать у помещиков зерна или кормов для скота.
Всё же, организации частных благотворителей оказались весьма активны: среди них были Вольное экономическое общество, Пироговское общество врачей, Русское техническое общество, Московское общество грамотности, Санкт-Петербургское и Московское евангелические общества, Санкт-Петербургское общество «Копейка». Кроме того, возникли многочисленные частные попечительства, местные общества, союзы, комитеты. Помощь «частников» оказалась серьёзнейшим подспорьем для государства, чьи запасы (как Общеимперский, так и губернские продкапиталы) сильно истощились ещё в недород 1905-го. По инициативе Центрального комитета по оказанию врачебно-продовольственной помощи населению Министр внудел (тогда этот пост занимал П.А. Столыпин) выпустил циркуляр, направленный на устранение всех возможных недоразумений и излишних стеснений благотворительной деятельности агентов различных частных обществ со стороны, как пишет Ермолов, «местных и по преимуществу низших, иногда не в меру усердных органов администрации» [2, c. 153]. Впрочем, основную проблему для общественности, как всегда, представляла она сама — в некоторых губерниях между благотворителями разворачивалась настоящая конкуренция.
В целом, за 1906-07 общая сумма изо всех источников, истраченная на помощь населению пострадавших от недорода территорий, оставила 180 миллионов рублей [2, c. 348]. Для удовлетворения семенных и продовольственных потребностей было приобретено, развезено по губерниям и роздано в ссуду 146,4 миллиона пудов хлеба — впрочем, как указывает Ермолов, «в этот счёт не входит хлеб, купленный земствами, а также другими организациями и благотворителями» [2, c. 362]. На снабжение хозяйств кормами в 1905-07 израсходовано 14 миллионов рублей [8, т. 17, c. 457].
Последним испытанием в мирное время стал недород 1911. Он характеризовался широким, но «пёстрым» распространением. Общинные запасы вновь оказались неполны, так что на закупку хлеба Госказначейство выделило 170 миллионов рублей. На снабжение кормами в 1911-12 истрачено 9-12 миллионов, выдавались ссуды на прокорм (так, в Сибири выдавали по 300 рублей пособия на корову), распределено на льготных условиях 16 тысяч лошадей. Общественные работы для крестьян в качестве эксперимента решили в этот раз сделать основным видом помощи. На их проведение ассигновано 42 миллиона рублей, причём 84% суммы пошло на заработную плату [8, т. 17, c. 457-459]. В благотворительной деятельности в 1911 монополия была закреплена за финансировавшимися государством организациями (Красный Крест и пр.) — это мотивировалось широким размахом, который приняла антиправительственная пропаганда во время голода 1905-07. Вся кампания была проведена исключительно силами и средствами правительства: даже общеземская организация не получила из казны ни рубля. Голодающим было выдано 222 миллиона порций, под руководством священников и учителей только в Поволжье было открыто более 7 тысяч столовых при школах, где детям выдали 24 миллиона обедов [21]. В целом, кампания была проведена на очень высоком уровне — и интересно, что государство, оба раза имея в руках полный контроль над ситуацией (1901 и 1911), сумело не допустить голодной смертности. К тому же прогресс сельского хозяйства обусловил более высокий урожай всех иных сельскохозяйственных культур, что вкупе с широкомасштабной государственной помощью помогло крестьянам без потерь пережить тяжёлый период.
Таким образом, можно видеть, что государство к началу ХХ века сформировало целостную систему перераспределения продовольственных ресурсов, которая эффективно функционировала в периоды неурожаев и при истощении в крестьянских хозяйствах собственных запасов хлеба. Кроме того, постоянно предпринимались дополнительные меры по поддержанию жителей поражённых неурожаем территорий. Активно участвовала в деле помощи пострадавшим общественность России, что вызвало широкое развитие благотворительности, формирование действенных структур оказания помощи населению. Всё это гарантировало население от голодной смерти и смертей «от голода» удавалось после 1892 избежать даже при самых неблагоприятных условиях (вроде «революционной ситуации» середины 1900-х).
5. Смертность
Теперь о самом интересном для публики вопросе, связанном с темой голода — о смертности: количестве умерших от голода, то есть от отсутствия или нехватки пищи.
http://duel.ru/199705/?5_3_2
По различным оценкам в 1901-1912 гг. от голода и его последствий погибло около 8 млн. человек.
http://left.ru/2006/15/kryuchkov149.phtml
А была еще голодуха большая, всероссийская, что охватывала европейскую часть страны зимами на стыке 1891 – 1892, 1901 – 1902, 1911 – 1912 годов. По самым скромным подсчетам каждая из них стоила России полмиллиона загубленных крестьянских жизней от голода, не считая тех, чей ослабленный организм угасал от цинги, тифа, туберкулеза и прочих сопутствующих болезней.
http://tr.rkrp-rpk.ru/get.php?2522
В 1891-1892 году голод в России поразил около 50 миллионов крестьян, в том числе и на Украине, погибло по разным данным до 3 млн человек.
http://tolstiy-homych.livejournal.com/658034.html?thread=1297778#t1297778
В целом, можно довольно точно оценить смертность от голода в царской россии в цифру 3-5 процентов от общего числа крестьян ежегодно, и до 10 процентов - в "голодные годы". Иначе говоря - миллион-полтора каждый год, до пяти миллионов - в год голодный
http://rusanalit.livejournal.com/670363.html?thread=13142683#t13142683
в РИ случались регулярные голодные годы, когда гибли реально сотни тысяч и даже миллионы
http://sl-lopatnikov.livejournal.com/227914.html?thread=13327434#t13327434
Я лишь настаиваю, что голод в царской России повторялся регулярно, приводил к многочисленным жертвам от недоедания и связанных с этим болезнями
http://afanarizm.livejournal.com/136560.html?thread=1342320#t1342320
А в 1873 1880 1883 1891 1892 1898 1901 1905 1906 1907 1911 1913 это так ерунда По пол миллиона жизней (в среднем) это не критически.
Впечатляющая щедрость, но увы, с источниковой базой данных заявлений дело обстоит из рук вон плохо — за исключением известной фальшивки о «отчётах царю» (речь о которой пойдёт в следующей части) никаких подтверждений своим измышлениям (конкретных ссылок на исторические исследования, «разные данные», да даже на «свидетельства очевидцев») измышлители предоставить не в состоянии.
Между тем вопрос очень серьёзный. В связи с чем мною проведено небольшое расследование на предмет наличия цифр умерших от голода в дореволюционной, советской и постсоветской исторической литературе.
С дореволюционной оказалось, в целом, проще всего. Прежде всего, свой авторитетный голос возвышает А.С. Ермолов, в 1892-1905 возглавлявший Министерство земледелия Российской Империи, а затем руководивший упоминавшимся уже Центральным комитетом по оказанию врачебно-продовольственной помощи населению. В своей фундаментальной, в значительной мере исчерпывающей тему неурожаев в Империи работе «Наши неурожаи и продовольственный вопрос» он писал [2, c. 414]:
...согласно сообщениям всех опрошенных мною земских деятелей, представителей Красного Креста, членов местной врачебной администрации — если уже не верить чинам администрации общей — ни одного случая смерти непосредственно от голода, от полного отсутствия всякой пищи, не говоря уже про случаи самоубийств или убийств детей из-за голода, не было констатировано ни разу и нигде. Все такого рода случаи, о которых сообщалось в газетах — всегда очень глухо, без точного указания места, селений и без обозначения имён лиц, якобы умерших от голода или прибегнувших к самоубийству или убийству детей — расследовались на местах, насколько это было возможно при неопределённости указаний, и нигде не подтверждались.
Он же отмечал, что прирост населения в 1906-07 отмечался везде, а в некоторых губерниях (Орловская, Тамбовская, Уфимская) даже превзошёл прирост за предшествующий год [2, c. 529].
Не доверять свидетельству такого осведомлённого человека оснований нет. Однако коммунисты «царского сатрапа»™, конечно же, отвергнут — что ж, обратимся к их идейным предшественникам — марксистам. Вот т-щ А.С. Панкратов, автор книги с, конечно же, правдивым заголовком «Без хлеба (Очерки русского бедствия. Голод 1898 и 1911-12)». Но даже он, описывая указанные «голодухи большие, всероссийские», на оба недорода смог привести 3 (три) случая смертей и ещё столько же покушений на самоубийство (неудачных) — при том, что объехал весьма обширные территории Поволжья и опросил кучу народа. Причём характерно, что крестьяне не теряли присутствия духа и отвечали ему бодро, — но это автором расценивалось как показное, алармистские же рассказы местных интеллигентов принимались на веру безоговорочно. Однако столь невнятные «непосредственные результаты» как-то слабо согласуются с уверениями о массовой смертности. Да никак не согласуются, чего уж там.
А если при этом учесть, что в основном автор работал в районах компактного проживания татар и башкир, которые по уровню жизни стояли ниже даже бедняцкой части русского крестьянства, то… Думаю, всё ясно.
Можно обратиться к трудам досоветских демографов — к примеру, академика C.А. Новосельского. Он относительно «голодной смертности» в Империи озвучивает единственную цифру: 350 тысяч умерших в голод 1891-92 [22, с. 117]. И всё.
Далее, были изучены книги советских авторов, специализировавшихся на сельском хозяйстве [31]. Несмотря на то, что тема голода «красной нитью» проходит через эти работы, никаких цифр, указывающих на количество умерших от него, данные авторы (авторитеты в своей области, причём самых разных убеждений — в рамках «марксистско-ленинской методологии», конечно, — от ортодоксов до относительных вольнодумцев) парадоксальным образом не приводят. Более того: поразительно, но проблема голода ими рассматривается достаточно поверхностно, как бы мимоходом. Как правило, указывается год недорода, ареал распространения, иногда количество населения, «охваченного голодом» (т.е. общее население губерний, в которых случился недород, без детализаций), но никогда не поднимается вопрос о смертности. И это несмотря на то, что «классовая борьба» без статистики голодных смертей выглядит довольно сомнительно.
Единственное исключение в этом плане (маргинальное, правда) — книга Китаниной. Вот полная цитата из неё, касающаяся смертности: «Голод 1891 г. унёс миллионы жизней. «С 1891 г. голодовки стали гигантскими по количеству жертв» [цитата: «Ленин», ПСС, т. 6, с. 278 — первоисточник: газета «Искра», №17, 15 февраля 1902]» [5, c. 75]. И всё. Однако если в советские времена ссылка на «Ленина» равнялась ссылке на истину в последней инстанции, то сейчас требуются не речёвки, а доказательства: архивные материалы и т.п. Увы — авторша никаких подобных ссылок не приводит, что её заявление понятным образом обесценивает.
Точно так же нет никаких данных в советской справочной литературе. Наиболее информативной является статья «Голод» в первом издании Большой советской энциклопедии: в ней подробно описываются объёмы затрат за закупки правительством хлеба для жителей пострадавших от недорода территорий, общественная активность в помощи нуждающимся (естественно, с максимально критических позиций) — однако даже упоминания об умерших в результате голодовки 1891-92 мы не найдём. Это тем более скандально, что в той же самой статье наличествуют пассажи о «небывалом даже в летописях русских голодовок 1921-22 гг.», когда «от г. и его последствий погибло около 5 милл. человек, при этом особо тяжкие потери понесла беднота» [8, т. 17, c. 463]. То есть, даже тогда крыть было нечем. Не нашлось чем крыть и в последующих изданиях БСЭ — в них статьи о голоде носят весьма общий характер и вообще лишены каких-либо цифр (а в списках литературы по теме предлагается изучать исключительно труды Маркса, Энгельса и «Ленина»).
Приходится сделать неутешительный вывод: несмотря на доступ к огромным массивам статистической и делопроизводственной документации государственных и общественных учреждений России, несмотря на наличие довольно заметного числа работ дореволюционных авторов историки советских времён не обладают какими-либо цифрами, подтверждающими тезис о смертности «от голода» в Империи.
Нет данных о голодных смертях и у советских/постсоветских демографов, работы которых были изучены под конец. А.Г. Рашин в своей очень богато документированной работе приводит составленную им таблицу естественного движения населения 50 губерний Европейской России. Данные из неё показывают в рассматриваемый нами период 1890-1913 на удивление стабильную картину понижения смертности: от 36,7 умерших на 1000 населения в 1890 до 27,4 на 1000 населения в 1913. Единственный серьёзный скачок смертности приходится на 1892-й — 41 на 1000 населения. Неурожаи, как следует из цитируемых им документов соответствующих госструктур, влияли на соотношение умерших и родившихся, но выражались в сокращении рождаемости, а не в росте смертности [23, c. 158, 160].
В книге имеется интересная цитата из «Отчёта о народном здравии за 1892-й»: «Отчётный 1892 г. по смертности и рождаемости, а также болезненности населения Российской империи является наиболее неблагоприятным из десятилетия с 1883 по 1892 год. Неурожаи двух предшествующих лет значительно усилили заболеваемость и смертность населения. В первой половине 1892 г. в губерниях по низшему и среднему течению р. Волги и её притоков упорно держался сыпной тиф, а затем во второй половине года ослабленное население поразила азиатская холера при особом её развитии главным образом в Среднеазиатских областях, на Кавказе и в губерниях по течению рр. Волги и Дона. Усиление смертности и понижение рождаемости замечалось почти по всем губерниям...» [23, с. 158]. Из таблицы на стр. 208 можно узнать, что от холеры в тот год умерло 300,3 тысяч человек.
В то же время, согласно приводимым данным естественного прироста населения по 50 губерниям Европейской России по пятилетиям, период с 1896 по 1910 давал рекордные показатели (в млн. чел.): 1896-1900 — 8,307,6, 1901-1905 — 8,642,9, 1906-1910 — 9,162,0 [23, с. 162]. Также постоянно росло среднегодовое число родившихся.
Самый известный советский демограф Б.Ц. Урланис называет (по своему обыкновению) более высокую цифру: говоря о голоде 1892, он указывает, что умерло 500 тысяч человек [24, c. 83] и добавляет, что значительная доля смертей приходилась на группу детей до 1 года (младенцев), коэффициент смертности которых превысил 30%. Впрочем, приводимая им таблица детской смертности по губерниям Европейской России показывает медленное, но всё же снижение её показателей в последующие годы: от 26% в 1897 и 27,9% в 1898 до 22,5% в 1907 и 23,7% в 1911 [24, с. 91].
Показательно, что более вопрос «голодных смертей» применительно к годам царствования Николая II Урланисом не поднимается.
Не подтверждаются «огромные потери» от голода и позднейшими изысканиями демографов. Так, классический расчёт ЦСУ СССР, проведённый Р.И. Сифман и основанный на изучении и корректировке расчётов Управления Главного врачебного инспектора МВД, показывает следующую динамику населения Империи (в миллионах человек, без Финляндии): 1909 — 156, 1910 — 158,3, 1911 — 160,8, 1912 — 164, 1913 — 166,7 [25].
В солидном многотомнике «Население России в ХХ веке» совершенно однозначно указывается, что «во всех регионах Европейской России к 1913 население дало значительный прирост. По сравнению с 1897 число жителей Центрального промышленного региона увеличилось на 32,4%, Северо-западного района — на 37%, Среднего и Нижнего Поволжья — на 34,3%, Центрально-Чернозёмного района — на 38,8%. Самый большой прирост наблюдался на Северном Кавказе — 68,4%» [26, c. 25]. То есть, как мы видим, Черноземье и Поволжье, якобы постоянно «выкашиваемые» голодоморами-миллионниками, дают одни из самых высоких показателей прироста населения. Чудеса, да и только!
Если брать голодные года, то в 1907 зарегистрирован очень высокий естественный прирост населения (18,1%), немногим ему уступали якобы «катастрофические» 1911 (17%) и 1912 (16,9%). Низший за первые 15 лет ХХ века прирост зарегистрирован в беспокойном 1905 (13,9%) [26, c. 26-27].
Как с этим согласовать «регулярные миллионные цифры умерших» — совершенно непонятно. Они дали бы однозначную отрицательную динамику и свидетельствовали бы о вымирании населения! Между тем, даже в период якобы «гигантского голода» 1911-1912 население выросло более чем на 3 миллиона человек. Для сравнения, можно поднять данные о годах советских голодоморов (1921-22, 1931-33, 1946-48): полное прекращение роста населения страны, а затем и уход показателей роста в минус + резкое падение показателей ожидаемой продолжительности жизни.
Иностранные исследователи тоже уделяли проблеме голода в России внимание. Уже упоминавшийся Ричард Роббинс вычислил избыточную смертность в период «кризиса 1891-92»: около 400 тысяч смертей сверх нормы, большая часть — из-за разразившейся в 1892-м эпидемии холеры [12] (ею в 1892 оказалось поражено 77 губерний — самый высокий на тот момент показатель в истории страны). Другой американский исследователь, С.Л. Хок, проведя дотошное изучение метрических книг в Тамбовской области (приход Борщёвка), «находящейся в самом центре Центрально-Чернозёмного сельскохозяйственного региона, часто описываемого как беднейшая часть Российской империи во второй половине XIX века» (эта область была непременным фигурантом всех недородов в описываемый период), пришёл к однозначному выводу: «С самого начала наблюдений, с 1830 г., неурожаи в Борщёвке никак не влияли на смертность. За десятки лет до развития транспортной системы в России и до дискуссий об улучшении гигиены крестьяне Борщёвки уже не умирали от голода» [27]. Третий американец, Аркадий Каган, в обширном списке российско-советских голодовок (который обнимает период с начала XIX века до 1965) относит к «famine» (голод, влекущий за собой массовую смертность) только 1892 (из рассматриваемого здесь периода) — и это при его весьма критическом настрое к официальной аграрной статистике Империи [28, c. 139-142]. Наконец, работающий во Франции демограф С. Адамец исчерпывающе характеризует ситуацию:
«Голод 1892 г., усиленный эпидемиями холеры, оспы и тифа, вызвал последний острый кризис смертности в Российской империи. В годы таких кризисов продолжительность жизни опускалась до 26-28 лет у женщин и до 25 лет у мужчин. Однако в начале XX в. кризисы смертности стали слабеть. Неурожаи конца XIX в., 1906, 1909 и 1911 гг., так же, как и новая эпидемия холеры в 1910 г., слабо отразились на продолжительности жизни, которая у женщин не опустилась ниже 30, а у мужчин — ниже 28 лет» [29].
То есть мы пришли к тому, с чего и начали — после «Царь-голода» 1891-92 более ни один недород в Российской Империи не повлёк за собой «голодных смертей». На этой мажорной ноте можно было бы и поставить точку в повествовании.
6. Фальшивка
Однако прежде разберу одну куриозную штучку, которая для современных приверженцев левой идеологии является краеугольным камнем в рассуждениях о «гигантской смертности от голода»(с) при «проклятом царизме»™.
Многим знаком вот этот текст [30]:
Миф первый: “Россия была настолько сыта, что хлеб приходилось вывозить”. Ежегодно Коллегия Лейб-Канцелярий, в составе которой входили врачи, инженеры, специалисты сельского хозяйства, готовили для царя отчет, озаглавленный “Полное сообщение о положении дел в Империи Российской”. В таком докладе от января 1913 года говорится: “Урожайность в России на круг - 18 пудов 30 фунтов с десятины, в Малороссии - 37 пудов 20 фунтов”. (То есть, в переводе на современную систему мер, три центнера с гектара в России и шесть - на Украине. Для сравнения: в 1970 году на Украине и в Центрально-Чернозёмном районе России - до 30 центнеров с гектара, по остальной части России - 13,58 центнеров с гектара). Смотрим тот же доклад далее: “Произведено 30 пудов на душу населения” - то есть около 480 килограммов в год. По данным того же доклада, 53 % урожая продано за границу. Посчитайте сами, что же народу оставалось? Неудивительно, что за вторую половину XIX века было свыше двадцати “голодных годов”, причем (по данным доклада царю за 1892 год): “Только от недорода потери составили до двух миллионов православных душ” (то есть, считали только тех, кого отпевали в православных церквах, а свидетельства о количестве умерших “инородцев” и старообрядцев нет вообще). По данным доклада за 1901 год: “В зиму 1900-1901 гг. голодало 42 миллиона человек, умерло же их них 2 миллиона 813 тыс. православных душ”. А в 1911 году (уже после столь расхваленных столыпинских реформ): “Голодало 32 миллиона, потери 1 млн. 613 тыс. человек”. Причем, в каждом докладе подчеркивалось, что сведения составлены на основе данных, поставляемых церквами, а также сельскими старостами и управляющими помещичьих имений. А сколько было глухих деревень?
В разных вариациях он кочует из одного ЖЖ-поста в другой, гуляет по бесчисленным форумам и вгоняет в ступор «сторонников» Российской Империи (сейчас, слава Богу, всё меньше). Между тем, достаточно ознакомиться с названием первоисточника — газета «Большевистская правда», — чтобы как минимум заподозрить неладное. Первоисточник, впрочем, замылен и концы находятся с трудом (за установление оного выражаю благодарность уважаемому ![[info]](http://l-stat.livejournal.com/img/userinfo.gif){kind=small}
corporatelie), ну да кого этим смутишь. Нет в тексте никаких ссылок (для газеты, впрочем, простительно). Но цифры и буквы ведь должны быть верифицируемы (проверяемы)? Должны. Вот и давайте проверим на достоверность.
Уже заход — «Коллегия Лейб-Канцелярий» — повергает во смущение. Это что ещё такое? Коллегии в Российской Империи приказали долго жить с образованием министерств в 1802, «лейб-канцелярий» же и вовсе не было. Ну вот так, не было и всё. Была Собственная Его Императорского Величества Канцелярия — но афтар явно имел в виду не её, ибо пишет далее: «в составе которой входили врачи, инженеры, специалисты сельского хозяйства, готовили для царя отчет». Вообще-то, для Государя отчёты (точнее, доклады) готовили чиновники высшего уровня — министры и губернаторы. Врачи (все, надо думать?), инженеры (тоже все?), «специалисты сельского хозяйства» (обратно все?!) — они могли что-то готовить по своим сферам для докладов на «своих» Обществах, но для Императора? Глупости.
Да ещё под таким названием: «“Полное сообщение о положении дел в Империи Российской”» — во-первых, словосочетание «Империи Российской» никогда не употреблялось (уж, по крайней мере, в официальных документах), писали по-простому: «Статистический временник Российской империи», к примеру. Или «...в России». Во-вторых, никаких «полных сообщений» не было как класса. Выходили специализированные издания, как, например, «Отчёт о состоянии народного здравия и организации врачебной помощи в России за <такой-то> год». Причём они выпускались и в свободную продажу, а не только «для царя».
Забавно, что на моей памяти ни один товарищ даже не высказал предположения о том, где можно найти оное «полное собрание…» и что это вообще может быть такое. Что кагбэ намёкивает.
«По данным того же доклада, 53 % урожая продано за границу» — а советский историк Т.М. Китанина пишет: «Если в 1880-х 46,3% урожая пшеницы и 8,5% ржи вывозилось за границу, то в последние предвоенные годы соответственно 15-16 и 3,9» [5, c. 160]. Кому поверим?
«“Только от недорода потери составили до двух миллионов православных душ”» — во-первых, каким образом образовались потери «от недорода» (то есть от факта того, что имел место неурожай)? Потери если и бывают, то от голода, следующего за недородом. Во-вторых, откуда военная терминология у «врачей, инженеров...» — «потери»? Почему не «смертность»? В-третьих, в официальном документе начала ХХ века — «православные души»? И это после Всеобщей переписи населения 1897-го?
«считали только тех, кого отпевали в православных церквах, а свидетельства о количестве умерших “инородцев” и старообрядцев нет вообще» — ну это уже просто гнусная ложь. Открываем самого что ни на есть советского учёного Б.Ц. Урланиса: «Регистрация родившихся в России была введена и среди других религий: в 1764 — у лютеран, в 1826 — у католиков, в 1828 — у магометан, в 1835 — у евреев, в 1874 — у старообрядцев… Вначале регистрация умерших была налажена лишь для православного населения, затем она постепенно распространилась и на все другие вероисповедания» [24, c. 5, 76].
«“В зиму 1900-1901 гг. голодало» — здесь просто незнание матчасти: уж если когда и «голодали», то зимой 1901-02 (ибо неурожай в 1901). И то, голод удалось предотвратить своевременными мерами.
«в каждом докладе подчеркивалось, что сведения составлены на основе данных, поставляемых церквами, а также сельскими старостами и управляющими помещичьих имений» — во-первых, раз отпевают в церквах, то зачем сельские старосты? Товарищ явно заговаривается. Во-вторых, каким боком тут помещичьи имения? Крепостное право полвека как отменили!
В общем же мы имеем дело с исключительно небрежно сляпанной фальшивкой, рассчитанной на максимально невзыскательную, примитивную и не разбирающуюся в истории собственной страны публику.
Использованная литература:
1. Егиазарова Н.А. Аграрный кризис конца XIX века в России (М., 1959).
2. Ермолов А.С. Наши неурожаи и продовольственный вопрос (СПб., 1909).
3. Нифонтов А.С. Зерновое производство в России во второй половине XIX века (М., 1974).
4. Данилов В. Крестьянская революция в России, 1902-1922 гг.
5. Китанина Т.М. Хлебная торговля в России в 1875-1914 гг. (Л., 1978).
6. Роднов М.И. Третья Россия (о крестьянстве и не только) // Российская история. 2009. №2.
7. Миронин С. Неизвестный Столыпин
8. Большая советская энциклопедия. 1-е издание (М., 1930).
9. Российское общество Красного Креста
10. Синельников С.П. Русская Православная Церковь и голод 1891-1892 гг.
11. Козельцева Н. Как спасли от голода.
12. Russian History Encyclopedia: Famine of 1891-1892
13. Нефёдов С.А. Демографически-структурная динамика в 1880-1890-е годы // Демографически-структурный анализ социально-экономической истории России. Конец XV — начало XX века (Екатеринбург, 2005).
14. Яковлев Е.В. Неурожаи и голод в Тамбовской губернии, их причины и последствия (вторая половина XIX — начало ХХ вв.) // Российское крестьянство от капитализма к социализму (Тамбов, 2004).
15. Голод в России // Новый энциклопедический словарь. СПб., Ф.А. Бpокгаyз и И.А. Ефpон, 1913.
16. Бубнова М., Леонтьев Я. Слово и пуля.
17. Симонова М.С. Проблема «оскудения» Центра… // Проблемы социально-экономической истории России. Сборник статей (М., 1971).
18. Анфимов А.М. Экономическое положение и классовая борьба крестьян Европейской России, 1881-1904 гг. (М., 1984).
19. Ferreyra E. Fearfull Famines of the Past. (Hunger and the Russian Peasant).
20. Царёв А.Р. Заслуги Императора Николая II перед Россией и миром: социально-экономический аспект.
21. Жукова Л., Ульянова Г. «Не имея родного угла...» (Исторический опыт борьбы с беспризорностью детей)
22. Новосельский С.А. Влияние войны на естественное движение населения // Труды Комиссии по обследованию санитарных последствий войны, 1914-1920 гг. М., 1923.
23. Рашин А.Г. Население России за 100 лет (1811-1913 гг.). Статистические очерки (М., 1956).
24. Урланис Б.Ц. Рождаемость и продолжительность жизни в СССР (М., 1963).
25. Сифман Р.И. Динамика численности населения России за 1897-1914 гг. // Брачность, рождаемость, смертность в России и СССР (М., 1977).
26. Население России в ХХ веке. Исторические очерки (М., 2000).
27. Хок С.Л. Голод, болезни и структуры смертности в приходе Борщёвка, Россия, 1830-1912 гг. // Социально-демографическая история России XIX-XX вв. Современные методы исследования (Тамбов, 1999).
28. Kahan A. Russian economic history. The XIX century (Chicago & London, 1989).
29. Адамец С. Кризисы смертности в первой половине ХХ века в России и на Украине
30. Козленко И. «Благословенная Россия»? (правда цифр и клевета вымыслов) // Большевистская правда. 2001. №3.
31. Егиазарова Н.А. указ. соч., Ковальченко И.Д. Аграрный строй России второй половины XIX — начала ХХ вв. (М., 2004), Нифонтов А.С. указ соч., Китанина Т.М. указ. соч., Анфимов А.М. указ. соч., Симонова М.С. Кризис аграрной политики царизма накануне первой российской революции (М., 1987).
http://afanarizm.livejournal.com/
