24/10
19/10
08/10
03/10
24/09
06/09
27/08
19/08
09/08
01/08
30/07
17/07
09/07
21/06
20/06
18/06
09/06
01/06
19/05
10/05
28/04
26/04
18/04
13/04
09/04
Архив материалов
 
Что скрепляло советский народ?

Согласно переписи 1979 г., 81,9% всего населения СССР (215 млн. человек) свободно говорили по-русски или считали русский родным языком. В 1970 г. таких было 76% населения. При этом широкое использование русского языка сочеталось с устойчивым сохранением родного языка своей национальности: в 1926 г. свой родной язык сохраняли 94,2% населения, в 1970 г. 93,9% и в 1979 г. 93,1%. Это значит, что в СССР сложилась специфическая билингвистическая национально-русская культура. Двуязычие везде считается ценным культурным ресурсом.

Выросшая именно из русской культуры советская школа подключила детей и юношество всех народов СССР, и прежде всего русский народ, к русской классической литературе. Этого не могло обеспечить социальной устройство царской России. А.С. Панарин пишет: «Юноши и девушки, усвоившие грамотность в первом поколении, стали читать Пушкина, Толстого, Достоевского — уровень, на Западе относимый к элитарному… Нация совершила прорыв к родной классике, воспользовавшись всеми возможностями нового идеологического строя: его массовыми библиотеками, массовыми тиражами книг, массовыми формами культуры, клубами и центрами самодеятельности, где «дети из народа» с достойной удивления самоуверенностью примеряли на себя костюмы байронических героев и рефлектирующих «лишних людей». Если сравнить это с типичным чтивом американского массового «потребителя культуры», контраст будет потрясающим… После этого трудно однозначно отвечать на вопрос, кто действительно создал новую национальную общность — советский народ: массово тиражируемая новая марксистская идеология или не менее массово тиражируемая и вдохновенно читаемая литературная классика» [49, с. 142-143].

Но дело не только в том, что школа служит инструментом передачи культурных ценностей, которые с детства связывают людей в народ. Она и воспитывает детей в системе норм человеческих отношений, которые служат важным механизмом созидания народа. В этом отношении советская школа резко отличалась от школ западного типа. Это показали большие сравнительные исследования 70-х годов.

Руководитель этого проекта американский психолог У. Бронфенбреннер подчеркивает, что уклад советской школы был ориентирован на развитие способности к сотрудничеству, а не конкуренции. Он излагает результаты эксперимента социальных психологов, проведенного в ряде стран. Изучались воспитанники интернатов в возрасте 12 лет. Он пишет: «Ответы учеников сравнивались с ответами нескольких сотен их сверстников из детских домов Швейцарии, страны, где еще со времен Иоганна Песталоцци была разработана теория и практика группового воспитания, но отсутствовал и даже отрицался коллективный метод.

Эксперимент требовал следующего: каждый ученик должен ответить, как бы он поступил, узнав, что его одноклассник или друг совершил недостойный поступок. Была предложена 21 ситуация с разнообразными видами плохого поведения… В каждой ситуации ребенку разрешали выбрать один вариант из предложенных ему действий: 1) пожаловаться взрослым; 2) рассказать об этом другим детям, чтобы они помогли ему воздействовать на товарища; 3) самому поговорить с другом и объяснить ему недостойность поведения; 4) ничего не предпринимать, считая, что это его не касается.

После проведения эксперимента, но до анализа результатов, мы опросили воспитателей и педагогов каждой страны, какие ответы они надеются получить… Советские педагоги высказали единодушное мнение, что ребенок 11-13 лет прежде всего постарается сам урезонить своего друга. Если же его попытки не увенчаются успехом, призовет на помощь коллектив. У швейцарских педагогов единой точки зрения на этот вопрос не оказалось.

Результаты исследования показали следующее: в большинстве своем (75%) советские дети ответили, что сами бы поговорили с нарушителем дисциплины. Только третья часть швейцарских детей выбрала этот вариант, 39% предпочли пожаловаться взрослым, к ним присоединились 11% русских учеников. 12% русских и 6% швейцарских детей решили, что надо обратиться за помощью к сверстникам. Последний вариант: «ничего не предпринимать, так как это меня не касается» – предложили 20% швейцарских и всего 1% советских детей» [50].

Другим агентом такого собирания стала Советская армия, через которую с 30-х годов пропускалась большая часть мужского населения (при том, что в армии было принято рассылать солдат в отдаленные от их «малой родины» места). Полиэтническими поселениями стали в СССР крупные города, которые превратились в центры интенсивных межнациональных контактов. Мощное объединяющее воздействие оказывали СМИ, задающие общую, а не разделяющую, идеологию и тип дискурса (языка, логики, художественных средств и ценностей). Подробнее роль всех этих механизмов рассмотрим, когда речь пойдет о демонтаже этой мировоззренческой матрицы с конца 80-х годов.

Наконец, все этнические общности СССР были вовлечены в единое народное хозяйство. Оно изначально создавалось как экономическая система, которая позволила бы всем народам СССР избежать втягивания в капитализм как «общество принудительного и безумного развития» - в начале ХХ века почти у всех народов России, и прежде всего русских, было сильно ощущение, что в таком обществе жизнь для них станет невозможна (эти догадки, в общем, оказались прозорливыми).

И.В. Сталин заявил в 1924 г.: « Мы должны строить наше хозяйство так, чтобы наша страна не превратилась в придаток мировой капиталистической системы, чтобы она не была включена в общую систему капиталистического развития как ее подсобное предприятие, чтобы наше хозяйство развивалось не как подсобное предприятие мировой капиталистической системы, а как самостоятельная экономическая единица, опирающаяся, главным образом, на внутренний рынок, опирающаяся на смычку нашей индустрии с крестьянским хозяйством нашей страны»   [24, с. 235].

Смысл этой задачи был всем понятен, и выполнение ее было ответом на общий для всех исторический вызов. Смысл этой задачи пришел в Россию не с марксизмом, он вызрел в крестьянской общине и был как раз отрицанием политэкономии марксизма (поэтому А. Грамши назвал Октябрьскую революцию «Революцией против «Капитала» - «Капитала» Маркса). И ответ на этот вызов тоже вырабатывался не в трудах марксистских экономистов (они как раз считали , что русских, башкирам и якутам необходимо провариться в котле капитализма, атомизироваться и стать «пролетариями, не имеющими отечества» - чтобы затем участвовать в пролетарской революции). Ответ на микроуровне, в фундаментальной форме была дан еще до Октября, когда после Февральской революции власть на промышленных предприятиях по сути перешла в руки фабзавкомов и они стали переделывать социальный уклад заводов и фабрик по типу крестьянских общин. Уже прообраз советского предприятия имел черты центра жизнеустройства, основанного на связях доверия и взаимопомощи.

Советское предприятие, по своему социально-культурному генотипу единое для всех народов СССР, стало микрокосмом народного хозяйства в целом. Это - уникальная хозяйственная конструкция, созданная русскими рабочими из общинных крестьян, но свои классические этнические черты она приобрела в 30-е годы во время форсированной индустриализации всей страны. По типу этого предприятия и его трудового коллектива было устроено все хозяйство СССР - как единый крестьянский двор. Семьей в этом дворе и стал советский народ.

Это было зафиксировано в партийных документах. На ХХII съезде КПСС Н.С. Хрущёв в своем докладе сказал: «В СССР сложилась новая историческая общность людей различных национальностей, имеющих общие характерные черты - советский народ» [25].

В конце перестройки и в 90-е годы о советском народе наговорили много странных вещей - и справа, и слева. Сейчас идеологический накал снизился, в литературе появляются спокойные суждения специалистов. В.Ю. Зорин в книге «Национальная политика в России: история, проблемы, перспектива» (2003) пишет о национальной политике СССР и его правовой основе: «В его рамках действительно сформировалась новая полиэтническая общность со своей четко выраженной социокультурной спецификой, идеологией, ментальностью, стереотипами поведения, ценностями и критериями духовной жизни» [26, с. 202].

Краткое объяснение самого понятия советский народ дает этнолог С.В. Чешко, и стоит привести обширную выдержку из его работы. Он пишет: «В последующие [после ХХII и ХХIII съездов КПСС] годы советские обществоведы много потрудились, чтобы придать этой идее облик глубокой научной концепции, но, по сути, лишь повторяли и перефразировали на все лады ее изначальные формулировки. Если я не ошибаюсь, последний раз в официальных документах « советский народ»  появился в резолюции сентябрьского 1989 г. пленума ЦК КПСС, но лишь, так сказать, в назывном порядке, без каких-либо пояснений. В последнем документе КПСС, до ее роспуска, проекте новой программы - эта идея вообще отсутствует. Она оказалась в числе прочих идеологем, отвергнутых или тихо забытых перестроечной партийной мыслью в результате давления политической конъюнктуры.

Суть концепции « советского народа»  заключалась в том, что на стадии « развитого социализма»  в СССР сложилась новая социальная общность, характерная именно для этой фазы общественного развития и выделяющаяся рядом признаков. В одном из документов КПСС (1972), например, записано, что советский народ « сформировался на базе общественной собственности на средства производства, единства экономической, социально-политической и культурной жизни, марксистско-ленинской идеологии, интересов и коммунисти­ческих идеалов рабочего класса» .

Кажется, последняя формули­ровка, выдержанная в духе традиционного советского обществове­дения (правда, без упоминания « развитого социализма» ), представ­лена в вышедшем в 1990 г. словаре-справочнике « Нации и нацио­нальные отношения в современном мире» : « В хо­де социалистических преобразований сложились основные признаки советского народа: территориально-экономическое единство многонационального социалистического общества - единый народнохозяйственный комплекс страны; однотипная социально-классовая структура советского общества; политическое единство, олицетворяемое социалистической федерацией и единой политической системой; общие черты духовного облика советских людей всех национальностей, их образ жизни, играющие определяющую роль в растущем многообразии национальных форм социалистической культуры; широкое распространение языка межнационального общения» . Эти формулировки можно рассматривать как эпигонство классического советского обществоведения в условиях идеологической либерализации периода « перестройки» . Но суть доктрины « советского народа»  они вполне отражают.

 Критики утверждают, что эта доктрина являлась идеологическим обоснованием политики ассимиляции, что « советский народ»  долженствовал насильственным путем заменить этническое многообразие общества, и государство стремилось создать некоего безэтнического Homo sovieticus’a. А. Барсенков и А. Вдовин писали, что с 1917 г. политика Советского государства преследовала цель максимально быстро ликвидироватъ национальные различия и слить народы страны в какую-то безнациональную общность…

Что касается этнологической науки, то в ней советский народ всегда рассматривался как полиэтническая социальная общность. В целом же концепция « советского народа»  не  содержала в себе обоснования ассимиляторской политики.

Есть и другая сторона вопроса - в какой степени эта концепция соответствовала советским реалиям? Одни авторы считают « советский народ»  реальностью, а А.С. Барсенков, А.И. Вдовин и В.А. Корецкий даже полагают, что еще в дореволюционной России формировалась такая общность, которую много позже вдруг открыли в « новой исторической общности - советском народе» … Другие авторы утверждают, что такой общности, как « советский народ» , не было. По мнению, например, А. А. Празаускаса, « советский народ»  оказался таким же мифом, как и социализм. Аналогичной точки зрения придерживается В. И. Козлов. А. И. Солженицын писал о « дутом советском патриотизме» . Помню логическо-филологическое обоснование идеи отсутствия советского народа, которое сделал один литовский академик на заседании Секции общественных наук Президиума АН СССР году в 1989 или 1990. Ход мыслей был таков: « народ»  - это « этнос» , а « этнос» , по Аристотелю, - это род, племя и т. п., и « советский народ»  под это определение никак не попадает; следовательно в СССР имеются только народы-этносы, но нет никакой единой общности.

Разумеется, подобные интеллектуальные упражнения являются чистой схоластикой, предназначенной для обоснования очевидных идеологических целей. Общеизвестно, что понятие « народ»  весьма многозначно и лишь одно из его значений соответствует понятию « этнос» . Отрицать наличие в СССР народа как совокупности всех его граждан, как общности « по государству»  можно только в том случае, если хочется оценивать СССР как пресловутую « тюрьму народов» , не объединенных ничем, кроме власти надсмотрщиков. Интересней и важней подумать о том, каков был характер этой общности, « советский народ» , что именно было у него общего.

К числу объединявших факторов следует прежде всего отнести принадлежность к единому государству и достаточно длительную историческую традицию единой государственности - более длительную, чем период существования самого СССР; этот фактор имел отнюдь не сугубо формальное значение, он вырабатывал и закреплял в поколениях привычку жить вместе, быть подданными общего царя или общего генсека, гражданами одной страны.

70 лет советской политической системы оставили свой отпечаток в сознании людей, сформировали новые традиции, наложившиеся на прежние. Это - традиция быть « советскими» , которая явилась модификацией парадигмы российскости и в го же время - идеологическим маркером этой общности: вспомним формулу « социалистическое отечество» . Степень « идейной сознательности»  советских граждан - это вопрос крайне дискуссионный. Едва ли приверженность идейному « научному»  коммунизму была сколько-нибудь массовым явлением, тем более что советские идеологизмы зачастую имели весьма отдаленное родство с марксовой теорией. Однако в данном случае это не очень существенный вопрос. Идеологическая общность советского народа заключалась в лояльности к доминировавшим идеологическим символам. По-видимому, это вообще особенность массового, обыденного по своему характеру сознания - воспринимать и ориентироваться на символы идей, а не на их суть. Любое государство создает систему таких символов и стремится внедрить их в сознание граждан с целью обеспечения их лояльности и сплочения общества. В этом смысле нет принципиальной разницы между идеей социализма в СССР, идеей демократии в США или, скажем, идеей монархии в Великобритании.

Очевидно также, что степень интеграции советского общества была выше, чем общества дореволюционного. Этому способствовали модернизация общества (хотя она же породила новые противоречия и диспропорции, особенно ощутимые в традиционалистских секторах общества), гораздо более высокая степень межрегиональной экономической интеграции, относительно интенсивные миграционные процессы, связанные с индустриализацией, освоением целины, организованным перемещением трудовых ресурсов, урбанизацией, развитием тpaнcпopтa, средств массовой информации и коммуникации и пр.

Развитие профессиональной культуры, в том числе у народов, не имевших ее прежде, также действовало как интегрирующий фактор. Всякая профессиональная деятельность, ориентирующаяся на массового потребителя, - интернациональна и в значительной степени вненациональна... В условиях индустриализации общества - в широком смысле этого понятия - сокращалась сфера традиционно-бытовой, локальной культуры и соответственно расширялась область распространения массовой культуры в ее советском, общегосударственном варианте.

Наконец, объединяющим фактором выступал русский язык, благодаря которому существовала единая система коммуникации. В целом вполне можно говорить об общесоветском пласте культуры, сочетавшимся с этническими культурами. Культура вырабатывается не только этническими, но и практическими любыми другими обществами: собственно, культура как обобщенная целостность представляет собой систему разнообразных субкультур, производных от разных видов деятельности человека. Поэтому нет ничего « антиэтнического»  в том, чтобы говорить и о советской культуре.

 Итак, официальная концепция советского народа была чрезмерно идеологизированной, помпезной, наивно-претенциозной, как и многие другие « концепции»  той эпохи. Однако она не была полностью неверной, поскольку существовал сам советский народ как народ-общество, продукт длительного развития единого государства. Степень « советскости»  была, наверное, неодинаковой у разных народов, у разных групп этих народов, у отдельных индивидов. Разные типы группового самосознания могли соотноситься по разному. Но это довольно обычное явление для многих стран мира... и зачастую оказывается изменчивым, ситуативным [27, с. 137-141].

Этой ясной и спокойной трактовке мы вполне можем следовать и сегодня.

 

Противоречия и трудности процесса сборки советского народа

Как известно, несмотря на наличие мощных объективных факторов, способствующих сплочению жителей СССР в один народ (нацию), наличие эффективных политических, экономических и культурных механизмов, которые выполняли эту работу, а также наличие политической воли государства, процесс этот не был завершен, а начиная с 60-х годов началось ослабление связей, соединяющих людей в народ. «Антисоветская революция» демонтировала уже, казалось бы, надежно собранный и воспроизводящийся советский народ. Теперь само выживание России в любой мыслимой конфигурации зависит от того, сможет ли общество и государство создать механизмы, способные воссоздать народ - в новых формах, отвечающих новым условиям. Для этого и нужны нам уроки как опыта становления советского народа, так и его демонтажа. В этой статье речь идет о становлении.

Задача, которая стояла перед советским государством и советским обществом, исключительно сложна, и бесполезно строить предположения о том, удалось бы или нет советскому народу выдержать удар конца ХХ века, если бы в каких-то конкретных вопросах дело повели так, а не иначе. Мы можем, однако, выявить те мины, которые в новейшее время закладывались в конструкцию многонационального российского, а затем советского общества, а также обсудить возможные способы обезвреживания таких мин или хотя бы смягчения их разрушительного действия. Какие-то из этих мин до сих пор остались неразряженными, какие-то заложены в последние десятилетия, какие-то закладываются на наших глазах сегодня.

Российская империя как государственно-национальная система строилась совсем на других основаниях, чем известные большие государства Средневековья и Нового времени. По выражению историка кадета П.Н. Милюкова, до ХVI века это было военно-национальное государство, феодальные владыки и племенные вожди принимали российское подданство как средство избежать порабощения более опасными агрессивными соседями. Для такого государства было характерно наличие обширных социально-военных сословий - правящих, военно-крестьянских, военно-торговых (дворянства, казачества, стрельцов). Для войны, помимо постоянного войска, собирались большие ополчения. В ХVI- ХVII вв. на южных и юго-восточных границах войны происходили каждый год, на западных - примерно каждый второй год.

Во время войн отвоевывались захваченные другими государствами территории. Устои жизни на вошедших в Россию территориях не менялись, они управлялись с помощью местной знати. Чаще всего она и ставила вопрос о присоединении к России, которое нередко признавалось в столице уже после того, как происходило де-факто на местах. Правящая элита Российской империи с самого начала складывалась как многонациональная (в Прибалтике до конца ХIХ века сохранялись старинные привилегии за немецким дворянством и бюргерством и система сословного управления). По переписи 1897 г. только 53% потомственных дворян назвали родным языком русский.

Царское правительство принципиально отказалось от политики ассимиляции нерусских народов, от создания «этнического тигля» для переплавки всех в одну российскую нацию. Слишком слаб был и капитализм для того, чтобы оказать свое унифицирующее воздействие. Не вела активной деятельности по христианизации и православная церковь - на Кавказе и в Средней Азии она практически совсем отказалась от проповеди. В России не было самого понятия метрополии, не было юридически господствующей нации. Окраины империи обладали большими льготами (например, по всей Сибири и на Севере не было крепостного права), неправославное население было освобождено от воинской повинности. Управление и суды приноравливались к «вековым народным обычаям». Фактологическое описание процесса формирования Российской империи и развития ее национально-государственного устройства дано в [29].

Для сравнения вспомним, что Конституции США 1787 г. было сразу записано «единый народ Соединенных Штатов». Официальным языком государственного и частного делопроизводства был английский. Луизиана, бывшая колония Франции, была принята в США как штат лишь после того, как перешла полностью на английский язык. Те, кто не отвечал критериям полноценного американца, не считались гражданами (как негры - целых сто лет после ликвидации рабства, хотя по Конституции каждый родившийся на территории США был полноправным гражданином).

В результате в Российской империи возникла очень сложная государственная система с множеством укладов, норм и традиций. В жизни подавляющего большинства населения господствовал общинный уклад, а по своим принципам жизнеустройства российское общество было традиционным, а не гражданским. Государство было идеократическим, но его идеократия опиралась на авторитет религии - при том, что многонациональное общество было и многоконфессиональным. Жесткого конструктивистского воздействия на этногенез народов России государство не оказывало.

Эта система сохраняла стабильность лишь при условии сохранения норм традиционного общества. Процесс формирования гражданской нации находился в зачаточном состоянии. Там, где быстрее шел процесс модернизации и развития капитализма (Финляндия, Польша, Прибалтика), возникал национализм и сепаратизм. Пока монархическое государство было крепким, этнические элиты предпочитали пребывать под его защитой и пользоваться его ресурсами - из 164 депутатов IV Государственной думы, избранных от национальных окраин, 150 были сторонниками «единой и неделимой» России. Как только монархия была ликвидирована в феврале 1917 г., империя рассыпалась. В действительности, национализм этнических элит для этого уже созрел.

Сейчас, когда обобщен и систематизирован большой материал, посвященный развитию этнического сознания, способам политической мобилизации этничности, доктринам национализма разных культур, можно предположить, что в рамках той государственно-национальной конструкции, которая сложилась в России за ХVI-ХIХ вв., империя не смогла бы пережить капиталистической модернизации - национализм местных элит ее бы разорвал, нанеся при этом тяжелые травмы русским как  «государствообразующему» народу.

Этот ходы событий был прерван Октябрьской революцией 1917 г., которая позволила пересобрать империю на новых основаниях. В ходе Гражданской войны и последующих социальных преобразований прежние национальные элиты были устранены или на время отодвинуты в тень. Модернизация хозяйства и общества была проведена по иной, некапиталистической схеме.  Одновременно шел процесс сборки советского народа - при том, что в политической сфере и в сфере сознания не были устранены источники потенциальной опасности для новых структур.

 


0.60908699035645