Поскольку концепция Даймонда являет собою самоновейший извод старого-доброго (вариант: недоброй памяти…) географического детерминизма, необходимо сделать пару вводных замечаний. Автор (по исходной специальности он – орнитолог, сотрудник одного из отцов-основателей СТЭ Эрнста Майра, многие годы проведший в зоологических экспедициях на Новой Гвинее и островах Пацифики) начинает книгу с изложения когдатошнего своего диалога с папуасским вождем-реформатором Яли, получившим европейское образование; тот озадачил своего молодого белого приятеля вроде бы простым, как огурец вопросом: «Отчего у вас, белых, столько разнообразного карго, а мои чернокожие братья, хоть наизнанку вывернись, живут в нищете, хворости и невежестве? Что мы _делаем/делали не так_?» Или, в чуть другой модальности: отчего в процессе начавшейся с 1492-го года европейской экспансии при любых столкновениях европейцев с народами/цивилизациями обеих Америк, Африки к югу от Сахары и Австралии с Океанией, игра неизменно шла в одни ворота, а вопрос возникал лишь о числе раундов до нокаута?

Иначе говоря, где там всё-таки разруха – в сортирах или в головах? отчего имярек кокнул старушку: оттого, что уродился с ломброзошными надбровными дугами и лицевой асимметрией, или оттого, что «среда заела»?.. Что, у аборигенов Америки, Африки и Австралии руки растут не из того места – или же, напротив, народы Евразии «родились с серебряной ложечкой во рту» в смысле неких ландшафтно-климатических, доставшихся им на халяву, бонусов? Ну, а поскольку по нынешним, политкорректным, временам любая попытка указать на различия между «цивилизованными» и «отсталыми» народами (не антропологические даже, упаси бог, а чисто социокультурные!) однозначно трактуется как «расизм» – с весьма тяжелыми для указывателя последствиями, это _внезапно_ (тм) сделало респектабельным давным-давно, казалось бы, похороненный историками географический детерминизм. И неудивительно, что взгляды Даймонда – естествоиспытателя, профессионально разбирающегося в вопросах биогеографии и биологической эволюции – на историю человеческих обществ/цивилизаций стали весьма популярны, а книга его удостоилась Пулитцеровской премии и сделалась мировым бестселлером.

Суть концепции Даймонда в двух словах такова. Поворотным пунктом в истории человечества стал произошедший в послеледниковую эпоху переход к производству продовольствия (в привычных нам терминах – «переход от присваивающего хозяйства к производящему»), сиречь от охоты/собирательства к скотоводству/земледелию. Племя, располагающее избытком продовольствия, обретает возможность содержать некоторое количество «нахлебников», непосредственно не связанных с добыванием пищи – сперва профессиональных воинов, а затем управленцев, ремесленников и проч. На куче примеров из истории межплеменных конфликтов, главным образом в Пацифике (этот раздел книги Даймонда мне лично показался наиболее интересным), автор убедительно демонстрирует, что охотники/собиратели не имеют ни малейшего шанса победить в столкновении с соседями, обзаведшимися уже такого рода «профессиональной армией»; ну а дальше, когда «сытые» обзаводятся еще и централизованным управлением (позволяющим концентрировать ресурсы на стратегически важных направлениях), ремесленниками-изобретателями и т.п., положение первых становится совершенно уже безнадежным.

Важно, что появление означенного излишка продовольствия создает в системе множество положительных обратных связей – «автокаталитических петель» (например, связанный с переходом к земледелию переход к оседлости позволяет женщине рожать без длительных перерывов, что для кочевых собирателей в принципе невозможно из-за проблем с транспортировкой младенцев; это создает избыток населения, который, в свой черед создает еще бОльший излишек продовольствия, который… ну, и так далее). При этом Даймонд не забывает опровергать некоторые глубоко укоренившиеся стереотипы (вроде того, что «жизнь земледельца/скотовода более сытая и легкая, чем у охотника/собирателя»: ничего подобного, выигрыш земледельца, во всяком случае, поначалу, не в количестве пищи, а лишь в стабильности ее источника). Как бы то ни было, в силу упомянутых положительных обратных связей разрыв между «сытыми-многочисленными-технологически развитыми» и «голодными-малочисленными-отсталыми» с течением времени только увеличивается: «Кто не успел – тот опоздал». Так что ключевым вопросом здесь становится – кому какие карты пришли при первой раздаче.

Дело в том, что виды животных и растений, потенциально пригодные для доместикации (а их не так уж много), распределены по планете весьма неравномерно, и в некоторых крупных регионах их может не оказаться вовсе (и реально не оказывается). Кроме того, в силу различной конфигурации материков и фрагментирующих их преград (горы, пустыни, непроходимые джунгли), населяющие их племена/народы имеют очень разные возможности для того, чтоб обмениваться с соседями технологическими достижениями – начиная с одомашненных животных и растений (вспоминайте Сид-Мейеровскую «Цивилизацию» – она рулез!); что порождает еще одну – и как бы не самую важную – «автокаталитическую петлю».

Вот вам Евразия (в широком смысле): большинство наших домашних животных и растений происходят из окрестностей Плодородного полумесяца в Передней Азии (корова-лошадь-овца-коза; ячмень-овес-обе пшеницы) либо из Китая (свинья-курица; рис-просо), плюс кое-что добавили вторичные центры – Индия, Египет, Абиссиния и т.п. Материк ориентирован широтно и не разделен непреодолимыми преградами, так что доместикаты и сельхозтехнологии беспрепятственно мигрируют по нему из конца в конец _вдоль_ по ландшафтно-климатическим зонам – формируя «единое сельскохозяйственное пространство» от Японии до Ирландии. Доводы Даймонда тут вполне убедительны: популяционно-генетическая структура американских культурных растений (фасоли, перцев) показывает, что их виды выводили из диких предков в разных местах континента параллельно и независимо, тогда как в Евразии все окультуривания были однократными: в повторных попытках уже не было нужды.

Иное дело – Африка («Африка к югу от Сахары», в смысле): она изолирована от основных евразийских «центров производства продовольствия» той самой Сахарой, а юг ее – еще и сплошной полосой малопригодных для хозяйства (да и вообще для нормальной жизни) экваториальных лесов. Местная же мегафауна, при ее кажущемся разнообразии, оказалась непригодной для одомашнивания; Даймонд формулирует на сей счет свой «принцип Анны Карениной» (парафраз от «все несчастные семьи несчастны по своему»): для одомашнивания животное должно обладать целым набором параметров, и «незачет» хотя бы по одному из них делает бесполезными все остальные его достоинства (напр.: гепард прекрасно приручается и являет собой великолепное охотничье животное, но все трехтысячелетние попытки его разведения в неволе оказались тщетными; зебры, напротив, отлично размножаются в неволе, но злобны до полной неприручаемости; слоны размножаются настолько медленно, что проще их отлавливать в природе и индивидуально приручать; и т.п.). Итоговый вывод Даймонда: всё, что не одомашнено на сегодняшний день – оно неодомашниваемо в принципе (по тем или иным причинам)… Что же касается Америк (обеих), то там и одомашнивать-то фактически некого: всю подходящую мегафауну там истребили еще первые охотники из культуры кловис – вот и пришлось им, бедолагам, довольствоваться потом недорезанными ламами да морскими свинками… Ну, а в Австралии и того-то не было. Такая вот печаль.

…Надо заметить, что биолога, ориентирующегося в зоогеографии, должны исходно насторожить некоторые географические построения орнитолога Даймонда – ну, например, вышеприведенные его рассуждения об Африке. Вообще-то Афротропическая область изолирована от Голарктической ничуть не сильнее, чем Ориентальная (и объединяется с ними в составе Арктогеи). Сахара на протяжении бОльшей части ее истории никакой пустыней не была (это не Атакама с Намибом, и даже не Гоби), и серьезной преградой, соответственно, ни для чего не являлась: фрески Тассили и крокодилы, обитавшие в речках нагорья Тибести еще в начале 20-го века, тому подтверждением. В любом случае, пустыня та прорезана не только степинг-стоунами облесенных в недавнем прошлом нагорий (цепь Дафур – Эннеду –Тибести – Ахаггар), но и сквозным «коридором» долины Нила; дальше же к югу начинается Абиссинское нагорье и тянущиеся далеко за экватор меридианально ориентированные горы Восточной Африки – являющиеся таким же «коридором» сквозь зону влажных тропических лесов (именно этим путем многочисленные средиземноморские фаунистические элементы достигают Южной Африки). Возвращаясь к «производству продовольствия»: никаким таким изолятом «Африка к югу от Сахары» в действительности не является; с учетом наличия вторичного Абиссинского центра доместикации, включиться в «Единую Евразию» этим территориям было ничуть не сложнее, чем Индии, и много проще, чем тропической Юго-Восточной Азии; но вот – нет.

Еще интереснее протестировать концепцию Даймонда на любимом им самим материале противопоставления Евразии и доколумбовой Америки (где всё же возникли, хоть и с большим запозданием, большие технологически развитые империи). Автор полагает, что исходный дефицит в Новом Свете крупносеменных злаков (только кукуруза, заметно уступающая пшенице по содержанию белка) и особенно пригодных для одомашнивания животных (список их исчерпывается ламой, морской свинкой, индейкой и мускусной уткой, плюс собачки, разводимые ацтеками на мясо) крайне замедлил рост численности населения; дело тут не только в дефиците мяса и молока as is, а в отсутствии вьючных и тягловых животных, исключающем пахоту, транспортировку грузов и проч., что, в свою очередь, тормозит развитие сельхозтехнологий. Кроме того, три основных ареала тамошних городских цивилизаций – Анды, Мезоамерика и долина Миссисипи – изолированы друг от друга непроходимыми малярийными джунглями Панамского перешейка и пустынями Северной Мексики, соответственно – что исключало межцивилизационный технологический обмен. На двух же крайне благоприятных по климату территориях, являющихся ныне общемировыми житницами – в равнинной Аргентине и на Тихоокеанском побережье США – не только не возникло цивилизаций, но не произошло даже перехода от собирательства к сельскому хозяйству: там не было ни собственных кандидатов на окультуривание, ни контактов с соседями-земледельцами. Ну и итог: Писарро с тремя сотнями отморозков рушит как карточный домик великую империю инков, поскольку имеет за плечами управляемое «письменной» бюрократией государство с металлургическими и мореходными технологиями. Довершают дело болезнетворные микроорганизмы, почерпнутые некогда европейцами от домашнего скота; сами-то они за тысячелетия коэволюции к тем болезням более или менее адаптировались, а вот индейцев (как позже жителей Пацифики) те выкашивают напрочь. Но началось всё – еще раз! – с того, что индейцам 15 тыщ лет назад, при заселении континента, недодали местных животных и растений с соответствующими ТТХ…

А теперь – коли уж у нас весь ход человеческой истории упирается в доместикацию – давайте сами посчитаем, загибая пальцы: чего там действительно имелось в двух Америках (по сравнению с Евразией). Поехали – по основным группам сельхозкультур:

Зерновые. Тут с Евразией и вправду тягаться безнадежно: куча крупносеменных злаков (ячмень, овес, рожь, две пшеницы, рис, просо, сорго) плюс гречиха, в Америке же лишь кукуруза, плюс амарант (это уж явно с горя). Кукуруза, как уже говорено, уступает пшенице по содержанию белка, хотя урожайность у нее и повыше.

Бобовые. Здесь расклад уже иной: в Евразии их разнообразие побольше (горох, чечевица, нут, фасоль), но по урожайности обе американские фасоли всем им не уступают (или превосходят). Правда, в Старом Свете есть еще такая замечательная штука, как соя (с ее почти «мясным» содержанием белка), однако за пределами Восточной Азии ее стали культивировать лишь в 19-ом веке.

Клубневые и корнеплоды. Вот тут Новый свет берет у Старого сокрушительный реванш за проигрыш по зерновым. Вообще-то современная «пищевая революция» в Европе началась именно с появления там картошки; голод, охвативший Европу в 19-ом веке по случаю эпидемии фитофторы и выкосивший едва ль не треть сельского населения Ирландии был не более чем _возвратом в докартофельную эпоху_. «Второй хлеб» по многим параметрам является первым; напомним, что настоящий хлеб (даже ржаной) на крестьянский стол попадал весьма эпизодически, а основным продуктом была репа («Проще пареной репы…») – совершенно несопоставимая с картошкой и по пищевым достоинствам, и по урожайности. Помимо картофеля, Америка дала не слишком актуальные для нас, но кормящие все тропические страны батат и маниок (кассаву), а также восточно-американский топинамбур (земляная груша), который – при минимальном приложении рук селекционеров – начисто вытеснил бы брюкву и турнепс в качестве кормовых растений, да пожалуй что и репу тоже.

Бахчевые. С лакомствами в Евразии лучше (за счет исходно африканского арбуза и азиатской дыни), по части еды же – американские тыквы не уступают здешним.

Масличные. Евразия – олива, Америка – подсолнечник и арахис; плюс еще кой-какая мелочевка с обеих сторон. Примерный паритет.

Волокнистые. Евразия – лен, хлопчатник, конопля (нечего гыгыкать, кстати!..), Америка – хлопчатник, свои виды (кстати, 85% современного мирового производства хлопка дают именно они) и сизаль (агава). Опять же – паритет.


Если еще приплюсовать американские по происхождению помидор, баклажан, сладкий перец, авокадо и ананас, а также многочисленные сорта незаменимой пряности – красного (кайенского) перца, то окажется, что по части растений территория индейцам досталась – на круг – ничуть не хуже здешней. С животными картина несколько иная; однако тут, прежде чем двигаться дальше, мне придется дополнить Даймондовский «принцип Анны Карениной» своим собственным… ну, назовем его: «принцип советского автопрома». То очевидное обстоятельство, что подержанные форды и тойоты «выносят» волги с жигулями в тот самый миг, как открывается граница, не должно заслонять от нас тот факт, что _суверенный_ советский автопром десятилетиями, пусть и со скрипом, но обеспечивал потребности страны в автомобильном транспорте. Или, скажем, воспетая Куваевым добыча оловянной руды на заполярной Чукотке: совершеннейшая бессмыслица для страны, нормально встроенной в мировую экономику (где есть Малайя и Боливия с их неисчерпаемыми запасами олова), но насущная необходимость для страны-«осажденной крепости». Применительно к нашей проблеме: целый ряд животных, судя по всему, не был одомашнен не потому, что это этого сделать нельзя, а потому, что уже имелся в наличии аналог, лучший по качеству; а вот если выбирать не из чего – тут уже начинается совсем другой разговор.

Итак, чем еще полезным можно было бы разжиться в американской фауне, в дополнении к уже имеющимся ламе, морской свинке, индейке и мускусной утке?

Карибу. На территории Евразии северный олень был одомашнен как минимум трижды, независимо: в Лапландии, на Чукотке и в горах Восточной Сибири (Таймыр – либо сам по себе, либо производная Лапландского центра); оленеводство составляет основу жизненного уклада целой кучи настоящих скотоводческих культур. Есть точка зрения, будто северный олень – это еще не настоящее домашнее животное, а так, полуфабрикат, мало чем отличающийся от дикого предка (который, в отличие от большинства домашних млекопитающих, вполне себе в наличии). Сторонники этой точки зрения явно в глаза не видали эвенкского ездового учага: он едва ли не вдвое крупнее дикого оленя и ходит под седлом (а не только в запряжке). Как домашнее животное олень уж никак не уступает по ценности ламе. А вот ни единой попытки одомашнить карибу по ту сторону Берингова пролива, на Американском континенте, так и не предпринято.

Лось. Вот тут – «принцип советского автопрома» в чистом виде. Одомашнить лося – задача сложная (лось – одиночка, а нестадных животных приручать вообще намного труднее), но точно выполнимая: петроглифы из Фенноскандии изображают лосей как под седлом, так и в запряжке. До селекции дело не дошло, ибо в регионе появились лошади с коровами, и домашние лоси разделили судьбу отечественных автомобилей во Владивостоке. В новейшие времена было несколько попыток доместикации (в Швеции, кажется, даже додумались до чего-то вроде верхового лесного спецназа); эксперименты те неизменно демонстрировали принципиальную выполнимость поставленной задачи – и неизменно прекращались ввиду полной экономической бессмысленности; появление же вертолетов и мотонарт, похоже, окончательно поставило на этих затеях андреевский крест. Однако к ситуации в доисторической Америке (где ни лошадей, ни коров нет и не предвидится) эти ограничения никак не относятся; но – нет, так и не попытались.

Овцебык. Стадное копытное, не слишком крупное (200-250 кг), молодняк приручается на раз. Эксперименты по доместикации начались в 50-е годы, вполне успешны: фермы в Канаде и Норвегии высоко рентабельны (основной продукт – тончайшая шерсть, несравненных достоинств, хотя и мясо весьма хвалят). Нет ни малейших сомнений в том, что не окажись овцебык эндемиком Северной Америки (в Азии он вымер в доисторические времена) и попади он своевременно в руки селекционеров Старого Света, это копытное давным-давно уже стало бы обычным домашним животным, с устоявшимися породами.

Бизоны. Степной бизон (как и наш зубр) вроде бы считается неприручаемым; относительно более мелкого канадского лесного бизона – есть сомнения. На сторонний взгляд – более опасным зверем, чем азиатский як, лесной бизон не кажется; так что, за неимением гербовой, можно было бы и поэкспериментировать с телятами…

Пекари. Мелкая свинья, ведущая стадный образ жизни. Отлично размножается в неволе, но обладает скверным характером и достаточно опасна (для своих размеров). Тем не менее, найти управу на зверушку полуметрового роста, разводимую на мясо (это ведь не верховая зебра, с которой вам предстоит вести долгую совместную жизнь) – задача явно не запредельной сложности. Почему пекари не одомашнивают сейчас – вполне очевидно: мясо его сильно уступает по качеству свинине (т.е. «принцип советского автопрома» в чистом виде); а вот почему пекари не заинтересовал индейцев – загадка.

Тапир. Киплинговский слоненок с недохоботом списан явно с него. Легко приручается, без проблем размножается в неволе. Продолжительная беременность (13 месяцев) делает его малоперспективным как источник мяса, но как вьючное и тягловое животное – пуркуа бы не па? Уж никак не хуже ламы…

Кавиоморфные грызуны. Самая большая для меня лично загадка – это почему на роль тамошнего «кролика» индейцы из всего разнообразия тамошних кавиоморфов выбрали наименее подходящих для этого кавий (морских свинок). Чем им не угодила, к примеру, водосвинка капибара (метр длины, полста кило веса, чудесный характер – бегает за приручившим ее человеком как собачка, без проблем размножается в неволе)? Или хутия, размером почти с бобра (вымерших ныне еще более крупных Антильских хутий, похоже, разводили-таки тамошние индейцы). Что одомашнивать кавиоморфов, склонных к жизни группами со стайной организацией, достаточно просто, показывает пример выведенных в культуру буквально за считанные годы шиншиллы и нутрии (благо это не кролики, весьма сложные в содержании по причине склонности к эпидемиям – вроде той, что вынудила отца Федора переключиться на охоту за бриллиантами). А ведь крупных кавиоморфов в Америке не счесть…

Не будем тут тревожить тени вымерших гигантских наземных ленивцев (с коими южноамериканские индейцы, вроде бы, вели эксперименты по стойловому содержанию – но что-то у них там не срослось) и прочей мегафауны, которой охотники культуры кловис неосмотрительно устроили эндлозунг. Упомянем для порядку страусов-нанду (вряд ли одомашнить их принципиально сложнее, чем беспроблемно разводимых на фермах африканских страусов), многочисленных гусеобразных (помимо мускусной утки) и перейдем к промежуточному резюме: Даймонд несколько сгущает краски, и реальный набор кандидатов на одомашнивание в Америке был не столь уж мал; и по сравнению с Евразией это – «Да, ужас, – но не ужас-ужас-ужас!» (с). А если оценивать перспективы «производства продовольствия» в целом, сплюсовав животных (потенциальных и актуальных) с растениями – то не такой уж и ужас… А уж коли добавить потрясающую мезоамериканскую агротехнику и аквакультуру (напр., «плавучие огороды»-чинампы, дающие по 6 урожаев год) – так и не ужас вовсе… (Кстати, забавно: про возможность снимать в тропиках, в том числе в Америке, по нескольку урожаев в год географический детерминист (так?..) Даймонд умудряется не упомянуть в своей 700-страничной книге строго ни разу!) Так что теорЕи – теорЕями, а по факту-то Ацтекская империя с ее 12-15 миллионами населения была как бы не самым густонаселенным государством, а почти полумиллионный Теночтитлан – крупнейшим городом тогдашнего мира…

Так что же выходит – в действительности при той «первой раздаче» аборигенам Нового Света карты пришли если и похуже, чем евразийцам, то совсем ненамного?.. Не совсем так. Я ведь вполне сознательно говорю всё время о «Евразии» и «Двух Америках» как о чем-то едином; но для Евразии такое единство (обеспечиваемое межрегиональными обменами) было _актуальным_, а «Двух Америк» – сугубо _потенциальным_! Ну, вот не сложилась в Новом Свете практика межрегиональных обменов, и картофель с ламами так и не попали в Мезоамерику, а мезоамериканская аквакультура – на Титикаку; так что если б ирокезам или чероки и удалось одомашнить лося, а ольмекам – пекари, эти достижения почти наверняка так и не вышли бы за границы соответствующих регионов. В том-то и фишка, что на палеолитических (!) стоянках Среднерусской возвышенности регулярно находят ракушки-каури из Южных морей, а кремневое сырье (сырье! – не изделия), как выясняется, регулярно таскали, для дальнейшей обработки, через пол-Европы – т.е. тогдашний Старый Свет был _реально_глобализован_; а вот в Новом Свете – насколько можно понять – ничего похожего не наблюдается, там все так и сидели по своим берлогам, не выпуская из рук бейсбольной биты…

Почему? – ну, это вопрос уже не к биологам и географам, а к досточтимому maoist и его коллегам-историкам. Предположение Даймонда, будто фатальную роль тут сыграла непроходимость джунглей Панамского перешейка и пустынь северной Мексики явно «воды не держит»: в Старом Свете сплошные джунгли от Южного Китая до Ассама и Тибет с Гоби и Такла-Маканом почему-то никаким миграциям и контактам не мешали… Более того: конфигурация континентов Нового Света такова, что, казалось бы, достаточно индейцам освоить толком одну-единственную технологию – мореплавание (да не дальние плаванья, как у их современников-полинезийцев, а сугубый каботаж), как транспортная связность «Америк» станет несравненно выше, чем у «Евразии»: водный транспорт-то всяко лучше наземного… Ан нет: и мореплавание, вроде бы, имелось, и до Малых Антил доплывали, и артефакты мезоамериканского происхождения на те Антилы попадали, а результатов (по части «новосветской глобализации») всё равно – ноль целых, хрен десятых. Пусть меня поправит досточтимый maoist, но «торговый народ» – это для доколумбовой Америки штука столь же непредставимая, как для Василь Иваныча – тот «квадратный трехчлен» (притом, что внутри империи ацтеки вполне себе торговали); и может, дело-то скорее в этом, чем в недоборе по части аборигенных копытных?

Одна из глав книги Даймонда названа «Яблони или индейцы» (с парафразом в другом месте «Зебры или африканцы»): в этих местах автор, рассуждая о причинах дефицита (или даже отсутствия) собственных доместикатов в Новом Свете и в Африке, связывает их исключительно (не преимущественно – подчеркиваю! – а исключительно) с особенностями тамошней фауны и флоры… Это всё, конечно, очень бла-ародно (в смысле – политкорректно), но мне очень любопытно было бы почитать аналогичную главу «Индейцы или железяки». Ну, где автор попытался бы – с тех же позиций – объяснить, почему с металлургией в Новом Свете приключилась ровно такая же задница, как и с доместикацией: инки дошли-таки до ранней бронзы (благо у них медь с оловом буквально валялись под ногами), Мезоамерика не продвинулась дальше меди, железом вообще нигде и не пахло. Особенно поражает в этом плане мезоамериканская ситуация: обработку меди здесь открывали несколько раз (тараско, миштеки), но _никаких_ реальных последствий для региона это не имело, и все главные тамошние государства (ольмеков, майя, ацтеков) так и остались неметаллургическими (самородные металлы, понятно, не в счет) – притом, что уж ацтеки-то должны были заценить медные топоры тарасков, от коих они потерпели единственное в своей доиспанской истории стратегическое поражение… Ну, и чем это объяснить «по Даймонду» – что всяческих руд обоим континентам катастрофически недодали? химический состав тех руд оказался не тот? или температура их плавления за 30-ым меридианом возрастает до недостижимости? Кстати, если кому сравнения доколумбовой Америки с Европой покажутся оскорбительно-неполиткорректными – пускай сравнит с Черной Африкой: там почему-то нормальная металлургия возникала повсеместно, железо умели выплавлять даже распоследние готтентоты, а древнее Зимбабве экспортировало железо и медь в Индию (и это опять – о реальной глобализации Старого Света)!

Что же касается любимой Даймондом темы болезнетворных микробов, неизменно «воевавших» на стороне европейцев, то здесь я – каюсь – вообще перестаю понимать логику автора. Да, между Старым и Новым Светом (и Пацификой) существует резкая асимметрия по числу эндемичных инфекций, заметную часть которых (хотя вовсе не все!) человек заимел от одомашненных животных; да, эпидемиологические последствия 1492-го года для Нового Света и Пацифики были весьма неприятными (а локально – вполне катастрофическими), а завезенная европейцами оспа прямо повлияла на ряд военных кампаний (захват Кортесом Теночтитлана); и – что?.. Главная-то идея Даймонда, вроде бы, именно в том и состоит, что к моменту высадки Кортеса с Писарро тамошним мега-империям было уже «поздно пить боржом», и их крах был предуготовлен тысячелетиями _нарастающего_ технологического отставания, в основе которого лежала нерешенность проблемы «производства продовольствия»; эрго – сравнивать-то нужно роль эпидемий в истории Нового и Старого Света ДО 1492-го, а не ПОСЛЕ него! А суммарная дань, которую те же оспа с туберкулезом за тысячелетия взяли со Старого Света, несомненно, перекрывает всё, что произошло потом в Новом; и это не говоря уже о никак не связанных с доместикацией холере и чуме, от которых Новый Свет – слава Вицлипуцли! – был полностью избавлен, как и много от чего еще (см. соответствующий раздел у Броделя). Да любая из трех Евразийских чумных пандемий: Юстинианова, «Черная смерть» и чума 17-го века (вот она, кстати – плата за ту старосветскую глобализацию…) «кроет как бык овцу» (с) весь тот американский «оспенный холокост»!

Так что «эпидемиологическая асимметрия полушарий» на самом-то деле была несомненным бонусом Нового Света – бонусом, которым он, как кучей других, так и не сумел распорядиться. Причем ничуть не сомневаюсь: повернись мировая история по-иному (ну, как, к примеру, в «альтернативке» Лазарчука, с захватывающими Европу кровоядными майя), там со временем нашелся бы свой Даймонд, трактующий всемирно-историческую победу Мезоамериканской цивилизации как конечный результат этой самой «эпидемиологической асимметрии»…

…По ходу чтения книги Даймонда у меня почти сразу возникло ощущение дежавю, но лишь где-то к середке я отчетливо понял, в чем дело: бог ты мой, да это же – Гумилев (или гумилевщина – как кому удобнее)! Берется здравая, по крайней мере, на первый взгляд, идея (у Гумилева – что этносы есть дискретные гомеостаты, обладающие собственным онтогенезом, которые можно изучать принятым в естественных науках сравнительным методом, у Даймонда – что неолитический переход к производящему хозяйству есть автокаталитический процесс, критически зависимый от исходного набора потенциальных доместикатов), каковую идею иллюстрируют затем умопомрачительным количеством частных исторических примеров, напрочь игнорируя при этом всё то, что в концепцию не ложится. Сами примеры могут быть интересны и содержательны, однако автор, к сожалению, местами допускает ляпы, очевидные даже неспециалисту (напр., Даймонд утверждает, и повторяет это дважды или трижды, что в Новом Свете обработкой несамородных металлов владели лишь инки) – что несколько снижает доверие и к более важным пунктам его построений… В общем, если вам по вкусу Гумилев, то и Даймонд, надо полагать, понравится тоже.

Кирилл Еськов

http://afranius.livejournal.com/109373.html